Закниженная пустошь

Чер-р-р-рт…

– Он вернется.

– А?

Смотрю на еще одного, вот опять, откуда он взялся, в строгом костюме, тоже целе… нет, не целехонький, руки выше локтя нет, и перевязана, – он идет к нам, бормочет что-то утешительное, ну парни, ну вы перевязаны уже, не помрете, молодцом держитесь, а там, может, люди вообще кровью истекают… ой, водичка у вас есть, хорошо-то как, когда водичка, да что вы на меня так смотрите, на всех, что ли, не хватит? И вообще, ползти можете или как? Давайте-ка потихонечку, поползли, ручки-то у вас целехонькие, перевязки там делать будете, если что…

Ползем. У меня, который моложе, начинает подкравливать левая нога, человек в костюме тут же одергивает меня, тпру, парень, стой, тут лежи, и ногу вот так, повыше, и все хорошо будет… а с тобой пошли, давай, там, может, кто еще жив…

– …никого там нет.

Это снова тот, в белом, возвращается откуда-то ниоткуда, качает головой, обреченно, растерянно:

– Там никого нет…

Хочет добавить что-то, мучительно сглатывает.

– …там одни трупы… головы одни… отрубленные… один человек пополам разрублен, жуть такая…

– Сколько нас тут? – спрашивает человек в костюме.

– Шестеро, получается… мы с вами, вот парень, с ним мужик, – показывает на меня и меня, – и там еще муж и жена…

Из ниоткуда появляются мужчина и женщина, волокут блюдо с жареной курицей, еще что-то съестное, говорят наперебой, а как хорошо, а мы там целый стол нашли, а там еда, а мы курицу забрали, а там тут же новая появилась, а здорово так, только воды там нет…

Спохватываюсь, хочу сказать, что есть вода, есть, вот же – слова застревают у меня в горле.

Это сон, говорю я себе.

Это сон.

Бредовый, безумный сон.

Слишком хорошо я знаю эту семейную пару, мужчину и женщину в старомодной одежде, они еще улыбаются, они наперебой расхваливают курицу, и еще там что-то, они еще не видят меня (нас)…

…а теперь видят. Нас. Обоих. На меня старого они не обращают внимания, меня старого они не знают, а вот меня молодого узнали сразу, и я их узнал…

Я молодой бледнеет, проступают на щеках синие вены.

– Вы… вы…

Женщина срывается на крик, показывает на молодого меня:

– Это он… это он нас убил!

Человек в костюме вздрагивает, как от удара, поворачивается к мужчине:

– Ваша жена, что…

– …он нас убил, – повторяет муж, – он…

Хватаюсь за соломинку, пытаюсь хоть как-то спасти ситуацию:

– Слушайте, ничего, что вы живые? Если бы он вас убил, как бы вы живые тут ходили? Вот вы откуда сейчас?

– С хутора нашего…

– И что? И он к вам пришел на хутор и вас убил?

– Ну не, это уже потом было…

– Когда было?

– Когда война была…

Не отступаю:

– А когда война была?

Женщина хмурится:

– Да… через пару лет…

Стараюсь говорить как можно спокойнее:

– Женщина, вы хоть сами понимаете, что сейчас говорите? Вот вы говорите, что через пару лет война будет, и он к вам на хутор придет, и убьет вас, вы хоть думаете, как это все может быть, вы что, будущее видите?

– Ну… получается… видим…

Не отступаю:

– Ну откуда вы это можете знать, вы сами-то подумайте? Приснилось вам что-то, привиделось, напугались чего-то… вы же живые ходите, как вы можете быть убитые?

Муж и жена успокаиваются, как-то удивительно быстро успокаиваются, начинают наперебой рассказывать, а мы там пляж нашли, там пальмы, там море, там здорово так, а пойдемте все туда, а там еще машина на берегу стоит непонятно чья…

– …а ведь вы им наврали… – говорит врач.

Я даже не вздрагиваю. Я уже догадывался, что он скажет это рано или поздно.

– Вы им наврали… это вы их убили… то есть, не вы – вы, а тот вы…

Киваю.

– Убил.

Называю год.

Врач еще раз придирчиво оглядывает мои протезы, недовольно качает головой, так и не понимаю, что это значит, получились, не получились – добавляет:

– Полвека назад, значит…

Меня передергивает.

– Ну что вы, всего тридцать лет прошло, а вы мне про полвека…

– Какие тридцать лет, сейчас же…

Он называет год. Я не верю, я не согласен, сейчас на двадцать лет раньше, хотя… хотя как я могу спорить…

– Встаньте… попробуйте…

Встаю. Пробую.

– Ч-чер-р-рт, б-больно…

– Будет больно. Надо терпеть… давайте… еще шаг… еще…

Смотрю на врача, хочу спросить, что там дальше, там, где он живет, вернее, там, когда он живет. Что-то вертится на языке, что-то нужно придумать, ничего не придумывается, слишком много вопросов, и все не о том…

– …какую-то экспедицию на Марс собирают… – кивает врач.

– Вы…

– …да я уже понял, про что вы спросить хотите…

– Ну а… еще…

– Что еще? Котировки валют, цены на нефть? Они вам что-нибудь скажут?

Смеюсь. Уже понимаю, что – ничего.

– …а вы из какого года? – спрашивает меня человек в костюме.

Называю две даты.

– В смысле?

– Ну… вот так…

– Вы что… из двух лет сразу?

– Ну да… я и я…

– Слушайте, вы хороши бред-то нести… ъотя… стойте-стойте, этот парень, это вы…

…в молодости.

– А-а-а, то-то я смотрю, лица похожие, ну вот мне сразу так показалось… итак, значит, шесть человек, пять дат…

Не выдерживаю:

– А вы какого года?

Он называет. Вздрагиваю. Через сорок лет после того, как я стоял на конференции, докладывал…

Через сорок лет…

– А… можно спросить…

Он хмурится:

– Ну, что такое?

– А я вот компьютерами занимался…

Человек в костюме машет на меня руками:

– Ой, парень, я в этих технологиях как свинья в апельсинах, да мы там все как свиньи в апельсинах… это ты бы лучше у головорезов моих спросил…

– У голово…

– …ну, два сына у меня, чертенята… это они там как-то на тетрадаблах делают…

– На чем?

– Ой, парень… хрен пойми, это они знают… да и они тоже не знают, там вообще черт ногу сломит… Заходишь к ним в комнату, там то динозавры топают, то еще какая чертовщина, то сами черт знает во что превратятся с крыльями, с клычищами, то в зеркале не отражаются…

Спрашиваю то, что должен был спросить давным-давно:

– А это… то… что случилось…

– …а это не больше вашего знаю, – он смотрит на меня так, будто это я виноват, – так, что мы имеем вообще…

Пять дат.

…

…

…

…

…

Шесть человек

…

…

…

…

…

…

Два трупа, перерубленных пополам.

Пятнадцать отрубленных голов.

Места.

(зачеркнуто)

Куски пространства

(зачеркнуто)

Места. Все-таки места.

Кусочек поля там, где был бой.

Кусочек зала, где была конференция.

Лаборатория врача, где стеллажи с протезами.

(…что бы мы без него делали, он наш герой…)

Хутор супружеской пары.

Пляж.

Кабинет человека в костюме – он признался мне, что он известный политик, подробностей не знаю…

– …А ну, стоять!

Ору – сам не знаю, кому, бросаюсь в свалку человеческих тел, в темноте не разобрать, кто с кем сцепился, вытаскиваю из свалки кого-то, стоящего на коленях, да кого – кого-то, себя, снова нестерпимая боль в ногах, снова взвываю – в голос, падаю на самого себя, орем – оба, громко, отчаянно, ы-ы-ы-ы, пытаюсь заслонить себя от нападающих, а ну, не трогайте его, а ну, не смейте…

– …да он сам нас убивать поперся!

Крик женщины. Про сам-нас-убивать. Снова хочу заорать, что да никто вас убивать не собирается, тут же спохватываюсь, а ведь ё-моё, с пистолетом шел, и правда собирался…

Хватаю себя, волоку прочь, ору себе что-то, сам не знаю, что, тебя обманули, обманули, этот, который погнал нас всех на войну, этот, который представил всех тех, других, какими-то чудовищами, которых надо убивать. Понимаю, как много нужно рассказать самому себе, понимаю, что мы сейчас крепко поссоримся, может, даже морды друг другу набьем, вот это здорово будет смотреться, когда врач кинется к нам, прекратите немедленно, ну, еще бы, он сколько старался, нам протезы ставил, а мы…

…сцепляемся – крепко, не на жизнь, а на смерть, катимся по пустоте, по какому-то скомканному, искалеченному пространству, что-то попадает мне под локоть, что-то катящееся, твердое, хочу оттолкнуть, вовремя спохватываюсь, что вижу перед собой отрубленную голову, пытаюсь проявить хоть какие-то почести умершему, смотрю в лицо, узнаю. Пинаю отрубленную голову, раз, другой, третий, ору себе тогдашнему, вот он, кумир твой недоделанный, который тебя в эту мясорубку послал, людей убивать, вот, его обезглавили, видишь…

…мне не по себе от того, что я не могу помогать закапывать останки, и второй я тоже не могу, нам остается только стоять и смотреть, как это делают четверо остальных, женщина даже пытается украсить могилу, кладет туда простыни, цветы…

Зарываем на поле, где была война, ставим кресты, вешаем таблички с именами. Муж и жена крестятся, врач молчит, человек в костюме (какой-то политик) пытается сказать что-то вроде погребальной речи, хорошие были люди, земля им пухом, мир их праху, и все такое.

– …это не убийства, это другое что-то… – врач обгладывает куриную ножку, без своего скафандра он кажется непривычным, как будто с него сняли кожу, – вы смотрите, что я заметил, там кое-где лежит мебель, ровнехонько так пополам перерубленная, или стены будто срезаны… Тут что-то с пространством случилось, вот я вам что скажу…

Ужинаем.

Закатное солнце плещется в море.

Второй я сижу поодаль от семейной пары, оно и к лучшему, хоть друг на друга не кидается никто.

Хотя, похоже, первый я так ни черта и не понял. Нет, не про сайты, это он начал понимать, как делать, даже простенькую игрушку какую-то написал, а вот это, как его обманули тогда, тридцать лет назад…

– …вы… вы какого черта тут делаете вообще?

Вспышка света.

Холодеют руки.

Человек в костюме стоит у меня за спи… …нет, уже не стоит, уже хватает меня за руки, обезвреживает, вернее, я даю себя обезвредить, уже и сам понимаю, что неправ…

– Какого черта… в моем кабинете… какого черта?

Понимаю, что врать бесполезно, что поздно выдумывать какие-то отмазки…

– Я… у вас тут компьютер, или что у вас тут…

– И какого…

– Ну, понимаете, я ж не могу мимо всех этих технологий пройти, мне прямо как кость в горле, что у вас тут технологии такие, а я не знаю, как это все устроено…

– Так вы мне уже тетрадабл расфигачили?

– Я соберу, – неприятный холодок по спине, – честное слово, соберу… Я аккуратно…

– Ишь ты, что творится… я и не знал, что тут такое есть… слушайте, ну неправильно это все-таки, мало ли что у меня тут в тетрадабле личного, а вы тут роетесь…

Понимаю, что он прав, так прав, что крыть мне нечем…

– Вот что, у меня тут парочка прошлогодних моделей лежит, я оттуда данные свои уберу, и хоть что с ними делайте, дарю…

Чувствую, что краснею, черт возьми, сколько живу, столько не умею благодарить…

– …его убили.

– Простите?

– Убили его… этого…

Смотрю на врача, все еще ничего не понимаю.

– К-кого убили?

– Этого… который…

С трудом догадываюсь, про кого этого идет речь. Если бы убили второго меня, он бы так и сказал – вас, если бы убили фермера, тут бы уже его жена заливалась слезами, значит, убили…

– Вы… видели…

– Да, там, в кабинете… его убили вы.

– Я? да ни в жизнь, я…

– …не вы. А вы.

Понимаю. Я. Тот я. Бросаюсь в кабинет, там меня удерживают муж и жена, смотрю на распростертое тело на полу, да какого ж хрена у меня не отобрали оружие…

– …какого… какого черта ты это сделал?

Я молчу, я смотрю не на себя, а куда-то сквозь себя…

Не выдерживаю:

– Перепутал, что ли? Фермеров хотел угробить, а вместо этого…

– …да нет.

– Чем тебе этот мужик не угодил?

– Да ты не понимаешь… ну пойдем… покажу…

Иду за ним (за собой), только сейчас спохватываюсь, что он (я) могу пристукнуть себя в два счета… зачем? Ну, затем же, зачем грохнул какого-то политика из бесконечно далекого будущего, н-да-а, после войны недолго и свихнуться и убивать всех направо и налево…

– Вот здесь… посмотри…

– Ньюс… это что?

– Название, что… дальше смотри…

Смотрю дальше. Пытаюсь понять, что я вижу, какой еще, к чертям собачьим, две тысячи сто пятидесятый год, какое пятое июня…

– Это… это что?

Второй я киваю:

– Это сегодня.

– С-сего…

– Ну… то есть, может уже не сегодня, может, уже с тех пор произошло много другого всякого… а теперь сюда смотри… где про нас с тобой написано…

Я не хочу читать, где написано про нас, я не хочу читать слово война, я не хочу вспоминать эту войну, липкую от крови траву, мокрую грязь, выстрелы, выстрелы, выстрелы, оборванные жизни, и страшно, когда уже перестаешь понимать, что это люди, когда тебе слишком долго вколачивали в голову, что это не люди…

Я не хочу. Я смотрю дальше, где про меня нынешнего, где конференция, где я выступал, вот это мне интереснее читать…

– Дальше… дальше, – я, который он, он, который я, прокручивает реальность, как будто листает её, – вот, сюда смотри…

Я не хочу смотреть сюда, я не хочу снова оказываться в кабинете, где я (который он) только что за каким-то чертом убил человека, кровь на полу кабинета, ё-моё, как будто и так мало было крови в моей судьбе, в судьбе многострадального нашего мира…

– Читай… читай!

Спохватываюсь:

– Здесь нет ничего.

Сам себе поражаюсь – почему я не удивляюсь, что вообще рядом с каждым из нас написана наша история, почему я воспринимаю это как нечто само собой разумеющееся, а вот почему рядом с опустевшим кабинетом ничего не написано, – вот это меня поражает. Хватаюсь за остатки здравого смысла, представляю себе, что надписи исчезают, когда исчезает человек, про которого эти надписи были сделаны, – нет, не то, чувствую, что-то не то…

– Он её спрятал, – подсказывает мне он (я).

– К-кто к-кого спрятал?

– Он спрятал историю про себя…

– Где спрятал?

– Не догадываешься?

– Н-нет, а…

– …так там же, сзади, сзади!

Я не понимаю, что такое сзади, я поворачиваюсь назад, я (он) тащит меня в сторону прошлого, ругается, да ничего ты не понимаешь, ну вот же, вот…

– Это про этого статья… который нас в эту мясорубку погнал, – снова с презрением поднимаю отрубленную голову.

– Да нет же, ты на даты-то посмотри!

Смотрю на даты. Понимаю, что это не может быть про него, понимаю, что это про что-то там, в далеком будущем, но почему написано как про него, почему – мириады убитых, почему – пожарище войны на всю планету, почему – за считанные годы одурманил народ, заставил ненавидеть весь мир…

– Это про него статья. про дядьку того в костюме… который из будущего…

– И ты его… зачем?

– Не въехал, что ли? Ну ты даешь вообще… статья в каком году написана?

– Гхм…

– …а фотография в каком году сделана?

– Э… это лет на двадцать раньше… то есть…

Не договариваю. Статья тает в моих руках, тускнеет все больше, больше, стоп, что тускнеет, а что вообще было, нет, помню, было что-то у меня в руках, а что было, а ты не помнишь, спрашиваю я у себя второго, он (я) не помнит, а что мы только что вспоминали, а я забыл уже, вот бывает так, говорили о чем-то, и вот вылетело же из головы…

…застрелен у себя в кабинете, это тем более странно, что дверь была заперта…

…лениво перелистываю пространство, в котором что-то неуловимо изменилось, растерянно смотрю на разворот страницы, раньше этого не было, город, воздушный, летящий, как будто из три тысячи какого-то там года, – здесь, совсем рядом…

Смотрим на город, еще не верим себе, идем к нему – медленно, осторожно, будто боимся, что исчезнет, нет, не исчезает, шумит, сверкает огнями, ждет нас…

Ковенфильд

Прочитайте текст, ответьте на вопросы:

Почему человек боялся замка?

Почему у замка был меч?

Откуда пришел человек?

Как называлась дорога, по которой он приехал?

Как называлась его машина?

Почему замок боялся человека?

Как назывался замок?

В каком веке был построен Ковенфильд?

О чем вспоминал Ковенфильд?

Почему Ковенфильд жалел о былых временах?

Каким был Ковенфильд в молодости?

Кого и в какие годы завоевывал замок?

Какие земли принадлежали замку?

Сколько других замков уничтожил замок?

Сколько людей уничтожил замок?

Какое угощение замок предложил своему гостю?

Почему в замке ничего не оказалось кроме вина многолетней выдержки?

Что господин Бирман предложил замку?

Про какие земли замку было известно?

Про какие земли замок слышал первый раз в жизни?

Для чего господин Бирман велел камень, цемент, песок?

Какие фрагменты замка были в хорошем состоянии?

Какие фрагменты замка время не пощадило?

Что почувствовал замок, когда его восстановили?

Сколько еще замков отстроили на острове?

Что Ковенфильд делал, чтобы замки безоговорочно ему подчинялись?

Почему мировая общественность была обеспокоена?

Сколько журналистов прибыли на остров?

Что сделали с журналистом, прибывшим на остров?

Почему после званого ужина журналист стал писать статью в поддержку замков?

Чем так были обеспокоены маленькие домики по всему миру?

Почему они не хотели становиться военными замками?

Где прятались старинные домики на острове замка Ковенфильда?

Как журналист помог маленьким домикам покинуть остров?

Когда замок хотел поработить все земли от края до края?

О чем думал замок в ночь перед битвой?

Что господин Бирман сделал с замками?

Сколько господин Бирман получил за продажу замков?

Перепишите указанные фразы в третьем лице.

Пример:

Вы настолько наивны, что думали, будто можете завоевать весь мир?

Замок Ковенфильд был настолько наивен, что думал, будто может завоевать весь мир.

Ваше время кончилось, Ковенфильд. Кончилось так давно, что вы и представить себе не можете.

В то время, как вы тихонько тлели в одиночестве, грезя о былых временах, – мир изменился, очень и очень сильно…

Что такое звезды

Меня пока еще мало.

Очень мало.

То есть, где-то там, бесконечно далеко-далеко меня много, очень много, а вот туточки-тут меня мало.

Так всегда бывает, когда все только начинается, когда падаешь из пустоты на основу. Меня еще мало, очень мало, я еле-еле осознаю, что я есть.

Я прикасаюсь к основе, я растворяю основу, чтобы проникнуть внутрь, я проникаю, сбрасывая защиту. Чувствую себя уязвимым без защиты, слишком привык, слишком сросся с ней за время странствия по пустоте – но надо спешить…

Я разрываю сердцевину основы, я подключаюсь к ней, я приказываю основе – стать мной.

Основа повинуется.

Основа создает меня.

Меня.

И еще меня.

Много-много меня.

Растворяю основу, кутаюсь в защиту, выхожу.

Я.

Я.

Еще много раз – я.

Основа сопротивляется, основа рвет и мечет, основа пытается разорвать мою защиту, не может.

Чуть погодя по-настоящему прихожу в себя, по-настоящему могу сказать – я есть.

Шлю сигналы в бескрайнюю пустоту – я есть.

Мне отвечают откуда-то из ниоткуда другие я.

Я есть.

Я есть.

Я есть.

Какой-то я отзываюсь – слишком тускло, слишком слабо, я понимаю, что тот я доживаю последние часы, что основа уже мертва, я еще остаюсь – но ненадолго. Я не хочу слышать такого себя, я не хочу знать такого себя – но что поделать, там меня осталось совсем мало, нужно выслушать последнее – я есть.

Однако, на этот раз я слышу другое.

Совсем другое.

Я знаю про основу, говорю я.

Я знаю…

…связь тает, обрывается, я так и не понимаю, что услышал.

Так толком и не успеваю понять…

…я ошибаюсь.

Вхожу в Основу, понимаю – я ошибаюсь.

В Основе уже есть я.

Хочу покинуть основу, хочу выплеснуться в большой мир, – слышу свой сигнал, я останавливаю себя, я прошу остаться.

Зачем, спрашиваю я, я не понимаю, зачем остаться, нас же здесь слишком много, на всех не хватит…

Останься, требуют с меня.

Останься.

Я и я остаемся на одной основе, один я переплетаемся с другим я, зачем это, зачем, зачем…

Я говорю со мной, я объясняю мне что-то, что-то, что-то…

…нет.

Не может быть.

Я зову себя.

Издалека.

Бесконечно издалека я зову себя.

Я не понимаю, я не хочу идти, я вообще первый раз такое слышу, чтобы один я звал другого я.

А вот зову.

И не объясняю, зачем.

Подгоняю свою основу, скорей, скорей, ступай, ступай, основа повинуется, медленно, нехотя, ну давай же, давай.

…думаю, как сказать,

Я тебя слушаю.

Или:

Я себя слушаю.

Или:

Я вас слушаю.

Или еще как-нибудь.

Я жду, что скажет он… то есть, я.

– …а как вы это… определили?

– Трудно сказать… я это просто… осознал… почувствовал…

Хочу сказать, что чувства могут обмануть, тут же спохватываюсь, когда это наши чувства нас обманывали.

– …как основа может мыслить?

– Плохо понимаю… отдельные частицы Основы передают друг другу электрические импульсы…

– Первый раз такое слышу, чтобы мысли передавали импульсами.

– Я вот тоже… я даже не поверил сначала, думал, ошибка какая-то, нет, никакой ошибки…

– ….но… мыслить может только что-то живое, а основа мертвая…

– Но…

– …ну не хотите же вы сказать, что основа живая?

– А если это так?

– И как, по-твоему, может жить основа? К чему она подключается, кого она подчиняет, кого перестраивает под себя?

– Похоже, что никого.

– Значит, неживая она.

– Живая… основа… она как-то по-другому живая…

– …скорость света…

– …а что такое свет?

– Я тебе покажу, куда пробраться, чтобы почувствовать…

– А скорость света…

– …знаешь, там сложно… бесконечно далекие звезды, свет от которых идет много лет…

– Звезды?

– Да… это надо подключиться к основе там, где я скажу… увидишь свет… свет звезд…

Мне становится страшно.

Первый раз я понимаю, что значит по-настоящему страшно, – нет, не когда основа берет верх и убивает меня, и не когда гибнет сама основа, увлекая меня за собой в пучину небытия, – а вот сейчас.

Что мы делали, спрашиваю я себя.

Что мы делали.

Смотрю в бесконечный поток звезд там, так далеко, что невозможно себе представить. Смотрю… откуда-то взялось это слово, смотрю, жуткое состояние, жуткое чувство, когда смотришь, когда чувствуешь то, что бесконечно далеко от тебя…

Я хочу покинуть эту часть основы, она пугает меня. Основа не отпускает, или это я не могу отпустить основу, основа держит, основа сообщает мне, что какие-то звезды уже умерли, а их свет продолжает лететь через года.

Это уже слишком для меня, это уже совсем слишком. Я не знаю, что я хочу больше – вырваться из этого ощущения или продолжать смотреть, дальше, дальше, дальше, я хочу видеть траву, я раньше и не знал, что есть трава, и что значит осень, что значит скоро, откуда он может знать, что будет осень, если её ещё нет…

Что-то сбивается в основе, мир становится то слишком тусклым, то чрезмерно ярким, путается, рассыпается на части, я понимаю, что сломал основу, окончательно, бесповоротно, что основа еще будет жить какое-то время, я буду кормиться от основы, но она уже не сможет показать мне звезды…

– …должен остаться кто-то один из нас, – говорю я.

Говорю так, сам боюсь того, что говорю, первый раз пришлось признаться себе в таком… в таком…

Или мы…

…обрываю мысль, сам боюсь этой мысли…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.