Ван Гог: творчество – это проповедь

– Ты смотри…я буду в своем кабинете – Тео вышел.

Винсента поразили яркость и буйство красок. Обилие красного, синего, оранжевого, белого. Фиолетовое небо, красные деревья, оранжевая трава. Пятна вместо людей, очень слабые контуры фигур. Всполохи, буйство цветов!

Пораженный, Винсент размышлял: можно спорить о реалистичности и пропорциях…но техника, мазок, палитра красок…это невероятно! Может быть, именно этого не хватает современной живописи и всему искусству ?.

Спустя полчаса Винсент, находясь у брата, сказал:

– Эти яркие краски, техника, тематика импрессионистов…помогут увидеть мне то, что я не мог найти в классической живописи и жизни – радость бытия. Завтра пойду с Тулуз-Лотреком в кафе «Новые Афины», послушаю импрессионистов.

– Отличная идея. Кстати, какого ты мнения о работах Анри ?

– Знаешь…я восхищен Лотреком. Природа посмеялась над его чистым сердцем, умом, талантом, дав ему уродливую внешность и тело. Анри смог, наперекор всему, стать великим художником. Для импрессионизма его картины – как полотна Милле для реализма. Лотрек ниспровергает ханжескую мораль ироничным, гротескным изображением интимной стороны жизни общества. Да, в его работах видна злая насмешка над пороками…Он не щадит никого и прежде всего – себя. Но самое главное – он еще не достиг вершины в творчестве!

На следующий день в гости к Винсенту приковылял Лотрек. Войдя в комнату, он бросил быстрый и острый взгляд на стопку полотен, стоявших в углу.

– Винсент, можно посмотреть твои новые наброски и картины?

– Вряд ли они стоят твоего внимания, Анри. Все это далеко от настоящего искусства – махнул рукой друг.

Опираясь на палку, Лотрек перенес стул к картинам, и, с трудом залезая на него, принялся рассматривать полотна. «Сидящий нищий у церкви, бедно одетый рабочий, пустынная аллея с маячившей в ее конце фигуркой человека. Эти сценки, отображенные на полотнах – на одних карандашом, на других – маслом, навевают грусть и отчаяние, размышлял живописатель Монмартра, борделей и кафе-шантанов.

– Это удивительно точно и глубоко. Твое мастерство растет так быстро…Черт побери, я бы мечтал так писать, но не могу! И эти бездарности-критики, тупоголовые покупатели еще смеют осуждать твои полотна!

– Ты действительно считаешь их настоящими картинами? – с робостью и сомнением в голосе пробормотал Ван Гог.

– Да, будь я проклят! Сочетания черного, зеленого и коричневого цветов в фоне, облик человека, написанный резким бегущим мазком…это талантливо. Нет, это гениально! Тебе надо организовать персональную выставку! – возбужденно махал ручками коротышка.

Внезапно замолчав, Лотрек уставился в окно. Прищуренный взгляд выдавал напряженную работу мозга.

– Но…Тебе не хватает ярких красок. Без них сюжет, фон, фактура огрубляется…возникает мрачность там, где ее нет, и не должно быть. Более широкая палитра цветов ярче высветит твой талант.

– Ты прав, Анри. На днях смотрел картины Писарро, Моне, Ренуара у Тео в галерее. На них радость бытия…

Но что поделать, если я вижу страдания, боль…в изнанке жизни народа? Это мой путь, мой долг перед собой и обществом.

– И все же я свожу тебя в кафе «Новые Афины». Познакомишься с Дега, Моне, другими художниками…Там интересно. Кстати, туда же захаживает Поль Гоген…Как и ты, он находится в творческом поиске стиля и образов. Есть в нем нечто отталкивающее…гордость и снобизм, чрезмерная уверенность в своем таланте. Может, и гениальности – появилась ироническая улыбка на лице графа.

Появившийся в «Новых Афинах» Лотрек с незнакомцем, одетым в костюм рабочего-маляра и смешной шапочке, ненадолго приковал внимание вечно занятых спорами художников.

– Знакомьтесь, это художник Винсент Ван Гог. Эдгар Дега, Клод Моне, Альфред Сислей, Огюст Роден – представил собратьев по искусству Тулуз-Лотрек. Каждый из них кивнул Ван Гогу, получив ответное общее приветствие.

Дега хотел, как обычно, что-то съязвить, но, передумал и вернулся к начатому спору о цветовых сочетаниях. Винсент скромно примостился на колченогом стуле в конце стола компании.

Оказавшийся рядом молодой человек прошептал ему:

– Вечный спор, кто из них гениальнее. Убеждают друг друга в правильности выбранных ими красок и сюжетов, ругают других за спиной и в глаза, поливают грязью критиков и клеймят глупых покупателей…Осекшись под взглядом соседа, он представился:

– Эмиль Бернар, начинающий художник.

– Я тоже в большей степени начинающий. Да, наши коллеги недобры друг к другу, но высказываемые идеи могут быть мне полезны – тихо прозвучало в ответ.

– Месье, Вам наверняка будет интересна теория, разрабатываемая мной и Гогеном. Суть в синтезе объектов живописи, соединении природы и символизма. Причем синтез не мешает разделять элементы картины…я называю это клуазонизмом. Если найдете минутку, можем зайти ко мне в мастерскую.

– С удовольствием – пожал Винсент руку собеседника. – Посидим еще полчасика, и пойдем.

Подстегиваемый нетерпением, он не усидел и двадцати минут, увлекая нового знакомого к выходу. Приобняв за плечи Лотрека и шепнув ему «скоро увидимся», художник вышел на улицу. В целях экономии Ван Гог и Бернар, как будто сговорившись, зашагали к студии молодого человека.

Войдя в студию, Винсент, не обращая внимания на беспорядок, направился к полотну на подставке. «Это семья испанцев в Париже» – поясняет Эмиль.

– Они как будто разделены невидимой линии, и кажутся статичными. Символично…

– Так и есть. Видишь ли, мы, то есть я и Гоген, называем это клуазонизмом. Элементы картины как бы отделены друг от друга. Каждая часть – это символ. Ты понимаешь, о чем я…В нидерландской школе живописи многоплановость и символичность – определяющие черты.

– Интересно и несколько необычно…Но где движение, экспрессия, игра красок? – недоуменно смотрит Ван Гог на Бернара.

Тот пожимает плечами:

– Таков наш метод. Мы же не претендуем на истинность…В свое время импрессионисты, например, Моне или Базиль, меняли технику рисования, вводили новые цветы – красный, оранжевый, фиолетовый – в палитру художника. Теперь новое поколение предлагает собственное решение художественных задач. Ты слышал о пуантилизме Жоржа Сера и Поля Синьяка?

– Нет. Я, несмотря на возраст, очень многого не знаю.

– Знаешь, эту теорию Сера и Синьяка непросто объяснить…Для многих их техника сводится к нанесению изображений точками, очень маленькими штрихами. Но это часть метода. Сера, и, в большей степени, Синьяк, экспериментируют с цветовыми решениями, добиваясь получения новых цветов.

Они опираются на теорию цветовых контрастов Мишеля Шевреля. Выберем время, сходим в мастерскую Сера. Если повезет, застанем там Синьяка. Они друзья. Он еще более предан пуантилизму, чем сам Сера.

Попрощавшись с Эмилем, Ван Гог вышел на улицу, становящуюся все более шумной. Наступал вечер, время посещений кафе, театров, знакомств. Не замечая взглядов женщин, устремленных на него, Винсент двинулся к кафе Агостины, всегда тепло относившейся к нему. Незаметно для себя влюбившись в улыбчивую и добрую хозяйку кафе, голландец стал частым посетителем. Агостина, догадавшаяся о чувствах Винсента, не отвергала, но и не поощряла робкие и неуклюжие знаки внимания. «Какой же он смешной, добрый и странный – думала каждый раз белокурая, чуть полноватая мадемуазель, видя входящего голландца.

А тот, встречая доброжелательный взгляд хозяйки кафе, смущался и отводил взор. «Она добрая, красивая…и жалеет, ведь как можно любить бедного чудака, коим многие считают меня? – горечь поднималась в груди влюбленного. Каждую неделю посетители кафе Агостины могли наблюдать одну и ту же картинку: в углу кафе, за стаканом абсента, сидит среднего роста мужчина, кидая быстрые, лихорадочные взгляды на хозяйку заведения. В лице мужчины затаенная грусть и боль, которые он тщетно пытается спрятать за маской меланхолика. Так проходит вереница осенних дней, как годы, уносимые быстрым потоком вешних вод. В один из погожих деньков, когда солнце почти по-летнему пригревало город, художник заговорил с Агостиной о своих чувствах. «Ты удивительной чистоты человек…и талантливый художник, хоть я не разбираюсь в живописи – взгляд женщины ласково коснулся его – но мне нужен другой мужчина. Я не могу объяснить…». Винсент на мгновение ощутил отчужденность, растопленную волнами тепла и доброты, исходившей от Агостины. «Не уходи сегодня рано, я должна тебе кое-что сказать» – прозвучал голос удаляющейся женщины.

Он просидел в прострации несколько часов, пока усиливающийся шум голосов не известил о наступлении пика посещаемости кафе.

Оставив официанту несколько франков, Винсент шел к выходу, когда услышал голос Агостины.

– Подожди, не уходи. – Женщина придержала его за рукав. – Ты же хочешь выставить картины?

– Это мое самое большое желание! Не считая…

Быстрый огненный взгляд на молодую женщину, сделавшую вид, что не заметила. Разговор вернулся в деловое русло.

– Я вчера говорила с одним знакомым…директором местного кинотеатра…он согласен украсить стены зала твоими картинами. Может, еще кто-то составит тебе компанию…

– Думаю, Тулуз-Лотрек с радостью согласится.

– Развесить картины можно хоть завтра. Только директор просил выбрать не эпатажные…спокойные или классические сюжеты…в общем, тебе виднее.

– Хорошо. Завтра утром я с Анри привезем картины, а уже вечером можно показывать киносеансы.

Винсент нежно поцеловал руку Агостины, получив легкий поцелуй в ответ.

Дома он долго отбирал картины, заново переживая часы их создания. «Не повешу же я холсты с изображением рваных ботинков или едоков картофеля…Может, эти аллеи и дома в Нюэнене подойдут? Пожалуй…Собственно, других светлых, обычных сюжетов у меня крайне мало. Я не пишу радости жизни!»

Выбрав, наконец, пять картин, Ван Гог сходил к Лотреку, обрадовав его новостью о предстоящей мини-выставке. На следующий день они пешком привезли тележку с полотнами.

Увидев развешенные картины с причудливо изогнутыми линиями и женщинами легкого поведения в кафе-шантанах, хозяин кинотеатр с сомнением покачал головой, но промолчал. Рядом с афишей и у входа в зал повесили объявление о продаже картин.

Днем, пришедшие на сеанс кинофильма зрители, с удивлением рассматривали картины. Слышались едкие замечания, смех, ироничные сомнения в душевном здоровье художников.

«За эту пачкотню они еще хотят получить деньги» – смеялся худощавый мужчина с внешностью буржуа. «Пожалуй, можно заплатить несколько франков за вот этот образец девицы борделя, порожденный воспаленным абсентом мозгом «художника» – вторил ему собеседник, тыча пальцев в картину с рыжеволосой женщиной. «А эти ужасные размытые лица вульгарных женщин с их неестественными губами…Как будто их не рисовали, а тыкали кистью» – возмущалась полная дама, пришедшая с двумя детьми.

«Этих безумцев надо изолировать от общества! Они опасны, поскольку могут привлечь увлекающуюся, неопытную молодежь» – поддержал ремарку дамы военного вида человек, и добавил: а этот желтый дом писал человек, недавно вышедший из него». Шутка вызвала взрыв смеха у стоявшей публики.

Директор, толстяк с красным лицом и глазками-буравчиками, не замедлил высказать недовольство Ван Гогу.

– Месье, может быть, Вы большой талант, но эти картины рассмешили, и не только, зрителей. Знаете, очень неприятно слышать речи о ненормальности художников, а также сомнения в адекватности директора! – громко отчитывал художников негодующий управитель.

–Ваши тупоголовые зрители не видят собственного носа! Они хоть раз были в Лувре?! Эти примитивные существа смеются над тем, что их убогий умишко не в состоянии постичь – не выдержав, закричал подошедший Тулуз-Лотрек.

– Ну вот что…Я не желаю превращать свой кинотеатр в арену для безумных авантюр. Если Вы не дорожите именем и честью, то я ими дорожу! – выпалил побагровевший директор.

Взбешенные Винсент и Анри быстро сорвали картины, и, небрежно кинув их в тележку, ушли из кинотеатра.

Спустя час, в мастерской друга, Винсент, закончив излияние негодования в отношении провала выставки, тоскливо обронил:

– Может, они не так уж ошибаются…Нам же далеко до гения Да Винчи, Рембрандта, Халса, Веласкеса.

– А мы и не претендуем на их места! Сейчас новое время, другое общество. Я пишу то, что вижу, и хочу показать стороны жизни, стыдливо замалчиваемые этими ханжами-буржуа. Мне претит их «мораль» и осуждение чуждых им людей! – отозвался Лотрек. – Меня этим не сломить. Да и ты продолжай писать, не обращая внимания на разных дураков. Кстати, ты знаком с папашей Танги ? Прекрасный человек, только жена у него…Впрочем, сам увидишь. Завтра зайдем к нему.

Винсент молча кивнул.

Дни в Париже

Как обычно, Винсент сидел в уголке кафе, попыхивал трубку, и слушал споры Поля Гогена с Эдгаром Дега, Поля Синьяка и Ренуара; у соседних столиков обсуждали музыку новых композиторов, ругали или хвалили Вагнера, восхищались скульптурами Родена. «Столкновение традиции и новаций, старых и новых течений – думал Ван Гог, слушая своих собратьев по искусству. Старое ли? Еще пять-десять лет назад импрессионисты были абсолютными новаторами. А сейчас Тулуз-Лотрек, Гоген, Сезанн, Сера предлагают новые техники и идеи по развитию живописи. Теперь они хотят завладеть вниманием публики, изменчивой, как море.

Он взглянул в окно. Раннее утро искрилось капельками прошедшего ночь дождя, раздавались голоса молочника, булочника, торговки овощами, привычно катившей тележку. Через пару часов потянутся на фабрики рабочие, позже – с деловитым видом обеспеченных людей клерки всех сортов. Потом настанет полдень, время, когда выползают люди богемы – писатели, литераторы, художники, скульпторы, композиторы…

Их ждет кофе с круассаном в одном из кафе, где днем и вечером ведутся нескончаемые споры об искусстве, новых направлениях и именах, художественных галереях и покупателях шедевров и поделок. «И в этих кафе, группах, я чужой. Они слишком много болтают о живописи и мало работают. А еще называет себя последователями барбизонцев. Милле, Коро и другие жили в деревнях, потому что там можно больше работать, а тратить – меньше. Природа и народ – неиссякаемые источники вдохновения».

Итак, за работу! Снова дни напряжения всех душевных сил, мучительных размышлений над цветовой гаммой, поиск оттенков. Думая о сочетаниях цветов, Винсент часто вспоминает Лотрека, его потрясающую палитру полотен. А экспрессия! Вот что влечет его к забавному и сердитому коротышке.

«Со стороны кажется, что Анри пишет легко, его сюжеты банальны. Но только Богу и близким известно, сколько мужества и силы надо для преодоления насмешек и осуждения нашего глупого и отсталого общества. Жизнь Лотрека – постоянная борьба с одиночеством, тоской по несбывшейся мечте обрести любимую женщину. И в этом мы похожи…как две совы, прячущиеся от всех в чаще, в старых дуплах…Живопись Анри – это шедевры, гениальные по простоте и выразительности…беспощадной иронии и сарказму. Ко всем, и прежде всего, к себе. В них боль и мизантропия» – меланхолично прихлебывая абсент, думал он.

Общение с Лотреком, посиделки в кафе Гербуа и Новых Афинах помогли Винсенту пережить эту непростую зиму, полную сомнений в своем таланте и пути. В конце февраля милый Анри привел друга в лавку папаши Танги.

– Это интересный человек, искренне любящий искусство, импрессионизм, все новое. В молодости он был республиканцем, потом бежал под страхом ареста в Бельгию. Перепробовал много профессий, от маляра до продавца тканей. Лет десять назад осел здесь, в Париже, открыв лавку по продаже картин – рассказывал Лотрек.

– Он пишет картины?

– Нет. Любитель живописи. Кстати, он один из первых стал продавать картины импрессионистов. К тому же добрейший человек, у которого всегда можно купить в кредит тюбик или кисти. Он покупает некоторые полотна для себя, несмотря на ворчание жены, считающей его транжирой.

Подходя к магазину, Винсент увидел маленького суетливого человечка, рассеянно оглядывающего улицу. Фигура дышала благодушием и мягкой иронией. Завидев ковыляющего Тулуз-Лотрека, Танги приветственно помахал рукой.

«Малыш не один. Кто это с ним?» – прищурясь, всматривался в подходящих друзей хозяин лавки.

– Уважаемый мэтр, знакомьтесь – Винсент Ван Гог – представил друга Лотрек.

– Ну какой я мэтр?!– шутливо нахмурился Танги. – Добрый день, месье. Мне рассказывал о Вас Теодор. И показал несколько Ваших работ.

– Как они показались Вам? Наверное, не понравились?

– Отнюдь, они великолепны! Вроде банальные, простые сюжеты, но сколько силы, глубины…не могу подобрать слов, я же не художник или критик. Напомнили полотна Рембрандта или Веласкеса…как бишь называется…Едоки картофеля, Угольщик. Но у Вас свой стиль, месье.

– Значит…можно надеяться, что кто-нибудь купит мои работы?

– Даже если не купят, они превосходны. Конечно, эти глупые буржуа, озабоченные только накоплением денег, консервативны, и не понимают новые стили в искусстве. Вы, наверное, читали разгромные отзывы и рецензии критиков об импрессионистах. Это ерунда…в свое время так же ругали Курбе, Делакруа, Домье. Что с них взять? – воскликнул Танги. – Да…Так что же мы стоим? Прошу, проходите в лавку.

Войдя внутрь, Винсент огляделся. Творческий беспорядок, сваленные вещи и тряпки на полу, висящие картины Милле, Коро, Делакруа, Кутюра. В углах лежат ящики с красками, кистями; стоят свернутые в трубки полотна.

– Покажите Винсенту Ренуара, Моне. Заодно и Сезанна.

– Охотно, месье Лотрек.

Хозяин лавки повел друзей в заднюю комнатку типа чулана. Разворачивая стопку холстов, Танги открывал виды бульваров, пристаней, железнодорожных вокзалов, натюрморты, деревень.

Ван Гог, внимательным взглядом выхватывая детали картин.

– Я видел пару раз Сезанна в «Новых Афинах», но не удалось пообщаться с ним.

– Если найдете время зайти ко мне, то сможете пообщаться и с Сезанном, и с Моне, Ренуаром, Сислеем, Писарро, Кайботтом и даже Дега, хотя он не частый гость. Да и Сезанн..живет отшельником в Эксе, не вытащишь его.

Через час Анри и Винсент покинули гостеприимного хозяина. «Чудаковатый, как многие из них, но открытый, прямой и добрый человек. Правда, в его взгляде какая-то безуминка, что ли…– глядел вслед им Танги.

Увиденные полотна придали новый импульс Винсенту. Палитра стала ярче, разнообразнее: больше красного, желтого, фиолетового, зеленого. Весной, в один из апрельских вечеров, в кафе Винсента знакомят с Эмилем Бернаром. Молодой, импульсивный, полный идей юноша привлекал внимание. «Я за все новое, за новаторство, и против догмы – сразу заявил Эмиль новому знакомому. – Видел пару Ваших работ. Несколько необычно, но чувствуется талант, дар видеть образы.». Противоположности иногда притягиваются, и вскоре Винсент и Эмиль сдружились, часто обедая вместе, обсуждая работы друг друга, и работая на плэнере.

Так прошла весна, обозначившая для Ван Гога новую веху – начало синтеза реализма и импрессионизма, попытки соединить цвета и экспрессию.

Между тем сообщество отверженных художников пополнялось новыми лицами. Среди них нередко бывал Поль Гоген, пришедший в мир искусства из финансового мира. Его идеи синтетизма и образов в живописи, как и зачатки клуазонизма, привлекали молодых художников. Гоген ораторствовал, вступая порой в жесткую полемику с Дега и Писсарро. Винсент молча прислушивался к ним, сидя в уголке за стаканом абсента.

В начале июня к нему зашел Эмиль. Поболтали о разном. Винсент стал прибираться в комнате, изредка бросая взгляд на стоящего в задумчивости у окна.

– Ты вроде хотел познакомиться с Гогеном? – вдруг спросил Эмиль.

– Я очень этого хочу…но удобно ли…

– Он уже знает, что мы придем. Ждет к семи вечера. А пока покажи новые этюды, наброски.

– Скорее, зарисовки…Кстати, написал Жюльена Танги.

Эмиль, сняв тряпку с холста, жадно всматривался, отмечая все детали, потом сделал пару шагов назад и застыл, вглядываясь в образ Танги.

– Это великолепно! Он как живой. Тебе удалось поймать его добродушно-ироничное выражение лица. И фон…Фигура словно светится, а гравюры Хокусаи отражают часть мира Жюльена. Еще…так много зеленого и желтого цвета…

– Да…я решил, что желтый будет слишком откровенен в качестве фона. А гравюры – это моя прихоть, элемент декора. Мои поиски цветовых решений продолжаются…спасибо Моне, Ренуару и Лотреку…у них многому можно научиться. На мой взгляд, зеленый цвет должен контрастировать с красным…вместе они оттеняют нейтральный цвет лица – розовый.

– Бросается в глаза твой мазок…как бы «бегущий» – еще раз пристально посмотрел на полотно Эмиль. – Что же, пора идти. Нам в седьмой квартал.

По пути Бернар рассказал другу, что у Гогена стесненное, мягко говоря, финансовое положение, и все же он находит средства для аренды студии, покупки материалов и кистей. Помогает ему Жюль Танги и Шуффернекер, учитель рисования одной из школ Парижа.

Незаметно, разговаривая, друзья дошли до переулка, грязного и унылого, выдававшего бедность его обитателей. Глядя на этот пейзаж, не верилось, что где-то здесь создаются великолепные полотна, полные энергии, символов, тончайших оттенков цвета, думал Винсент, почти не слушая рассказ Эмиля о чудачествах какого-то Эммануэля Шабрие.

Рассказчик дернул Ван Гога за рукав:

– Эй, ты слышишь меня?

– А…Да-да, немного задумался. Ты говорил о музыканте…

– О композиторе. Эммануэль часто бывает в «Гербуа», и музицирует на фортепиано. У него манера играть кулаками. А музыка…она радостная, неистовая, экспрессивная…как и импрессионизм. – Эмиль помолчал. – Особенно хороши его «Испания» и «Радостный марш». А вот и студия Поля!

Постучав молотком, висевшим у двери, посетители услышали грубый голос: Входите!

Миновав темный коридор, Ван Гог и Бернар вошли в полутемную залу, наполненную запахом краски и тем неуловимым запахом мастерской художника. У окна стоял коренастый мужчина, с тяжелым подбородком и колючим взглядом. «В нем чувствуется сила и упорство» – бросил внимательный взгляд Винсент.

– Поль, с моим другом ты знаком – произнес Эмиль.

– Могли бы и раньше зайти, раз интересно мое творчество…Или Вам нужно особое приглашение, на золотой визитке – пробурчал хозяин.

«Не в духах. Вероятно, желудок болит, или получил письмо от Метты. Это его жена, она живет в Дании, у родителей. Поль думает, что она еще любит его. Мечтатель!» – шепнул другу Эмиль, пока Гоген отошел к ящику с красками.

– Месье Ван Гог, не в лучшее время зашли…проклятый желудок ноет, и капли не помогают…Присаживайтесь. Могу предложить чай, правда, пустой, поскольку в доме ни крошки еды. Надеюсь, через пару дней получу несколько франков…Я же теперь расклейщик рекламных объявлений, не слышали?

– Мы не голодны…Можно взглянуть? – Винсент указал взглядом на полотна, лежащие на тумбочке.

– Смотрите…тайн нет. – Интересно Ваше мнение о бретонках. Когда увидел их в работе, показались колоритными…впрочем, как и Бретань.

Гость осторожно развернул холсты, найдя искомое – Танец четырех бретонок. «Напоминают Ренуара или Мане. Поиски стиля». Другая картина называлась Пейзаж Мартиники. Винсента поразило обилие зеленого, буйство красок и оттенков экзотической природы. Желтый цвет в небе. «Окно в иной мир. Отточенность приемов и сочность красок. Восхитительно! Несомненно, это шедевр!».

– Поль – если позволите так назвать Вас – Вы нашли свой путь в искусстве?

Тот не сразу ответил:

– Не знаю…Для меня искусство живописи состоит в соединении природы, реализма с символами, аллегориями…Поэтому я не импрессионист, как Моне или Ренуар, считающие главным колорит и цветовые гаммы. Конечно, их теория полезна как прием, способ донесения до зрителя идеи картины. Во всяком случае, импрессионизм дал мне понимание цвета и научил лессировке. А настоящую красоту я увидел в дикой, первозданной природе Океании…Увы, пришлось покинуть Мартинику…Но скоро вернусь туда! Продать бы несколько работ, заработать на билет. Каждый день пребывания в цивилизации опустошает меня – лицо болезненно исказилось.

Воцарилась тишина, прерванная уверенным голосом Бернара.

– Ты можешь попробовать получить стипендию как участник католической миссии на Таити.

Наше консульство недавно разместило такую информацию…по-моему, кто-то из художников или скульпторов уже использовал эту возможность.

Поль оживился:

– Сегодня же напишу письмо консулу. В конце концов, Франции нужно развивать культуру в колониях.

– Сейчас искусство, на мой взгляд, должно создавать группой людей. Например, грандиозное полотно могли бы написать несколько художников, вложив разные идеи…И Вы, как опытный и одаренный человек, автор новых концепций, могли бы возглавить такую группу – раздался голос Винсента.

По лицу Гогена пробежала тень удовольствия, тут же стертая сомнением:

– Интересная идея…но вряд ли осуществимая. Создать единую концепцию с разными подходами и техниками рисования? Не верится в это…Впрочем, я делюсь идеями с Эмилем и нашей компанией в «Гербуа» и «Новых Афинах»…Вы слышали мои споры с Дега. Он…впрочем, не буду портить себе и Вам настроение. Если не уеду на Таити, поеду на юг Франции, поработаю в Провансе.