(Не) обыкновенные истории, О женщинах и не только

− Не знаю, расскажи.

− После мужа у меня были еще две попытки устроить личную жизнь. Первый мой – был мальчик-мажор, сын богатых родителей. Он совершенно не представлял, что такое серьезные отношения и что такое верность. А я в очередной раз влюбилась… И каждый раз, когда видела, что ему пишут девки посторонние и он с ними общается, меня изнутри разрывало. Терпела так полгода, а потом, наконец, поняла, что с этой болью жить просто невозможно. Это медленная смерть. И ушла.

Второй мой – наверное, любовь всей моей жизни… Пожалуй, что так. Наш с ним роман – это бешеная страсть, помутнение разума, чистое безумство. Мы любили друг друга. Но он стал меня отделять от моих друзей, уговаривал бросить работу и сидеть рядом с ним. Он хотел всю мою жизнь заполнить собой. Знаешь, мне даже страшно стало, это было похоже на золотую клетку. Но я уже к тому моменту поняла, что нельзя контроль над своей жизнью передавать кому бы то ни было. Опять меня не станет, будут только молящие глаза…

Я понимала, что он меня не отпустит, и однажды, когда он был на работе, вызвала такси и уехала со всеми вещами. Поменяла сим-карту в телефоне, отправилась в отпуск на месяц. А там, у моря, валялась две недели в номере в позе эмбриона и рыдала − так больно было. Руки тянулись позвонить ему, знала, что он ждет меня. Все силы приложила, чтобы не сделать этого. Как выжила и как не сдалась – не знаю…

На глазах у нее слезы… Потом она встряхнула копной волнистых светлых волос: «Так что, учитывая мой прошлый опыт, могу твердо сказать, что поговорка «любовь зла − полюбишь и козла» – не про меня!»

− То есть ты не согласна и с поговоркой «сердцу не прикажешь…»?

− Вообще не согласна. Сердцу еще как прикажешь! Думаешь, я Ника вот так просто взяла и полюбила? – она говорит про своего нового мужа. – Ничего подобного! Я к нему расположилась только после того, когда увидела, что он действительно ко мне относится так, как должен мужчина относиться к любимой женщине. Моя любовь к нему родилась в ответ на его любовь. У нас даже секс поначалу был не очень… А потом мы смогли открыться друг другу и теперь все хорошо!

Яна – одна из тех редких нынче женщин, что не хочет официального брака. Когда она и Ник узнали, что у них будет ребенок, Ник сразу предложил пожениться. Яна сказала: «Может не надо? Нам и так хорошо». Ник настаивал: «Я хочу официально быть твоим мужем и хочу, чтобы наш ребенок родился в полноценной семье».

Такой мелкий штрих к картине их семейной жизни демонстрирует в полной красе нетривиальность и силу Яны. Тогда, когда практически все женское население страны рвется замуж, а все мужчины нашей страны знают это и противостоят до боли в зубах, одна молодая сильная женщина, будучи беременной, не торопится обременить себя брачными обязательствами. Разрыв шаблона, правда? Ник был в шоке… Он знал ее богатое личное прошлое, она рассказала ему и про «мальчика-мажора» и про «любовь всей своей жизни»… Просто, чтобы между ними ничего не стояло. Не знаю, как это выглядело, но Ник уважительно отнесся к этому прошлому. Наверное, было что-то в облике Яны, что вызвало это уважение.

Она очень красива. Когда мы с ней идем в обычный продуктовый магазин, мужчины сворачивают шеи, глядя ей вслед, несмотря на круглый симпатичный животик. Она и сейчас остается женщиной, стреляет глазами и впитывает мужское внимание. А Ник идет рядом с нами, спокойный, как танк. И у меня складывается впечатление, что он уверен в себе и в ней. Что их союз абсолютно осознан и основан на взаимном уважении и любви.

− Ты знаешь, я Ника полюбила после того, как он мне сказал, что не желает быть третьим!

− Как, ты еще параллельно с ним романы крутила? – вытаращиваю я глаза.

− Конечно. Я сначала не рассматривала его серьезно. Просто встречались. Он всегда галантный, деликатный, с ним я чувствовала себя красивой и желанной. Но не собиралась заклиниваться на нем. Ведь прекрасно помнила, чем заканчивались мои попытки быть хорошей и преданной…

Но я в полной мере не видела его характер, пока он однажды, увидев, как я переписываюсь с одним своим поклонником, сухо сказал: «Пожалуйста, сотри мой телефон и никогда мне больше не звони. Я не буду третьим. Поняла?»

Я ушла на ватных ногах. Переживала неделю. Чуть с ума не сошла! А потом мы серьезно поговорили и стали жить вместе. Ты знаешь, он самый достойный мужчина, которого я когда-либо встречала…»

Я чуть не всплакнула… Да, сильная женщина не плачет у окна, она делает работу над ошибками и продолжает жить дальше. Более того, сильная женщина всегда готова уйти, если ее обидят или предадут, и не будет ложиться удобным мягким ковриком в ногах у своего мужчины.

В мой день рождения Яна и Ник расписались в местном ЗАГСе. Не было белого платья, цветов и прочей атрибутики. Присутствовали только родители. Когда ехали из ЗАГСа, Яна всем сказала: «Вы езжайте домой, а я заскочу к Инке, у нее сегодня день рождения. Поздравлю».

Мамаши пытались что-то возразить, а Ник сказал: «Оставьте ее в покое. Пусть делает, как хочет…»

Она зашла ко мне в обычных джинсах и тунике. Мы с ней ели торт и пили чай, она нехотя рассказала, как прошло незамысловатое бракосочетание. Я пыталась нагнать торжественности и значимости только что случившемуся событию, но она лишь небрежно махала рукой: «Бумажки – не главное. Главное − чувство и уважение сохранить как можно дольше. Вот я боюсь, что через пару лет будет, когда мы начнем по сторонам смотреть. Как тогда быть?»

«Вы с Ником такие умные, что-нибудь обязательно придумаете!» – подбадриваю я.

А сама про себя думаю, насколько нешаблонно она мыслит и рассуждает. Тогда как среднестатистическая беременная женщина на восьмом месяце беременности считает, что карта ее жизни разыграна, и отводит себе только пассивную роль курочки-наседки, моя подруга мыслит, как настоящий стратег, и зрит далеко в будущее.

Уже сейчас она реалистично представляет и допускает охлаждение чувств у них обоих. Как это не похоже на нас, женщин. В большинстве своем мы бережем свои иллюзии до последнего, до того момента, когда брак трещит по швам, а муж начинает открыто изменять. А нам кажется, что все случилось неожиданно! Нам больно! Нам не хватает силы признать свой проигрыш! Мы не желаем даже на секундочку представить, что нас разлюбят.

А эта красавица имеет мужество и трезвость предположить, что мужу она может надоесть, впрочем, так же, как и за собой оставляет право охладеть к нему…

Мда… Что-то мне подсказывает, что это будет долгий и крепкий брак, ведь «сильная женщина НЕ плачет у окна!»

Анаис, Анаис…

Анаис – яркая, высокая, с копной русых волнистых волос.

Она была в нашей компании.

Да, она была с нами, но и сама по себе.

Открытой, но не до конца.

Компанейской, но и часто задумчивой.

Во время скучных студенческих пар она рисовала необычные композиции синей шариковой ручкой. Что-то в стиле «фэнтези». Там были паутины, лучи солнца, причудливые цветы, силуэты. За одну студенческую пару она умудрялась изрисовать пару альбомных листов, полностью.

Пять счастливых студенческих лет пролетели как одно светлое легкое мгновение.

А потом я ее потеряла, как часто мы теряем своих институтских друзей. Увлеклись построением новой жизни, разлетелись, забыли…

Однажды я задумалась о ней – почему о ней ничего не слышно. Начала поиски. И нашла!

Она – в Италии, замужем за российским ювелиром с громким именем. Маэстро Павел Карусски.

Сайт маэстро испещрен фотографиями знаменитостей – спортсмены, актеры, политики – пожимают ему руку, дружески хлопают по плечу, некоторые тепло обнимают, и все – держат в руке или на руке ювелирный шедевр маэстро.

Комментарии – сплошной женский восторг. «Ах, Павел, вы – великолепны», «Маэстро Карусски, на вашей выставке в Париже я приобрела Ваше кольцо «Смятение» – это настоящее женское смятение, я просто очарована». «Ждем новых шедевров, Вы – неподражаемы…»

Шедевры мастера впечатляют.

«Да, безусловно, это искусство», – думаю я.

Все эти запутанные нити, ограненные аквамарины, перевоплощенные в капли воды, лепестки вычурных цветов, облитые эмалевой глазурью. Чудно, необычно… Но так знакомо. Я мучаюсь несколько минут этим «дежавю», когда меня потрясает простой ответ: это же ее, Анаис, рисунки!

Пораженная этим открытием, ищу дополнительные доказательства своей правоты и нахожу. Много, очень много знакомых с юности паутин, фантастических силуэтов, необычных бабочек.

Я рада за Анаис − ее картинки превратились в кольца, серьги и колье и объездили весь мир. И, судя по отзывам, эти необычные вещи ценятся!

Но первая радость сменяется непониманием: а где же ее имя? Я везде вижу славу маэстро Павла, но нигде не вижу ее.

На сайте я нашла телефон официального представительства «Ювелирного Дома Карусски» в Москве. Оставляю свой телефон для супруги маэстро.

Через час звонок с незнакомого номера.

«Вероника, привет!»– это Анаис.

И дальше поток, лавина, стремительное течение эмоций: слезы, воспоминания, признания и откровения… В общем, это – наши 10 лет врозь.

Анаис с мужем живут в Милане давно. Там их ювелирная фабрика и дом.

Когда я восторженно отзываюсь о том, что она замужем за знаменитым ювелиром, она скромно отнекивается: «Да ладно тебе, ничего особенного».

− Как «да ладно»? В интернете видела, что Федор Бондарчук – его друг, и Сергей Безруков уважает.

− Да, есть такое…

− Анаис, многие его изделия очень напомнили мне твои рисунки, которые ты еще в институте рисовала. Это ведь ты придумала?

− Ну мы вместе работаем. Как-то не разделяем, кто из нас идею привнес.

И тут я опять ее вспомнила – открытая, но не до конца, веселая, но с каплей грусти, общительная, но не болтает лишнего.

− Приезжай в Москву, увидимся, посидим.

На том и условились.

Через месяц мы встретились в одном их московских ресторанов.

Где высокая тонкая нимфа с копной волнистых волос?

Нет ее. Передо мной уставшая, чуть поникшая, с мальчишеской стрижкой Анаис. Любой ее жест – это усталость, любое ее слово – признание тяготы жизни, мои расспросы о семье спотыкаются о несколько шаблонных закрытых фраз. Одно мне очевидно – она несчастлива.

Маэстро Павел Карусски колесит по выставкам без жены, его окружают блестящие женщины и именитые мужчины, а моя Анаис – рисует на клочке салфетки космические паутины.

Обсудили всех сокурсников, вспомнили светлые беззаботные времена. Ее глаза наполнились слезами − это было неожиданно для меня.

−Вероник, кто бы мог подумать, что это были самые счастливые наши времена… Мне потом в жизни никогда не было так хорошо, как в те 5 институтских лет.

− Но, подожди, у тебя такая яркая судьба. Никто из нас так и не стал художником, а ты стала. Вы с мужем делаете великолепные вещи. Он, наверное, необычный человек. Как вы познакомились?

И она рассказала захватывающую историю их романа, который начался на первой ее работе после института, где он был директором творческого ювелирного объединения, а она – новичком-стажером. Как закрутилось у них все, а ее родственники его не одобрили – разведенный мужчина никак не подходил мечтательной Анаис. Как у него возникли серьезные проблемы с руководством объединения, как они перешли в открытый конфликт и как они вдвоем бежали в Москву. Живя здесь на птичьих правах, все же родили сына, а потом уехали в Италию, в тепло и влажность средиземноморья.

− Вот это любовь! – бормочу я.

− Да ладно, все как у всех, – скромничает Анаис.

− Карусски – это настоящая фамилия Павла?

− Нет, конечно. Его фамилия – Петров. Что с такой фамилией придумаешь? Вот и придумал себе Карусски – первое, что пришло в голову. Звучное, на иностранный манер

И это все, что она говорит о своей семье. Несколько светлых бликов мелькнули у нее в глазах при разговоре о сыне, и все…

Наш разговор все время возвращается к общей юности, и мы ежеминутно произносим: «А помнишь…» И дальше смех, воздетые к потолку взгляды, пытаемся восстановить картинки прошлого.

Расставаясь, я с грустью гляжу ей в след – за 10 лет пропала моя Анаис. Нет ее задранного носа, нет ее чуть отстраненного взгляда из-под полуопущенных ресниц. Нет ее кокетливого жеста рукой, когда она откидывала непослушные волосы с лица.

…И опять мы потерялись. Нет, мы, конечно, высылали друг другу милые открытки по праздникам. Всего-то…

Но однажды она мне позвонила и сказала, что муж ушел от нее. К другой, молодой. Безобразно ушел. Говорят, лучшая защита – нападение. Знал, что подлость совершает, но нападал на Анаис, обвинил, что она виновата в последних неудачных коллекциях.

Брызгал слюной, махал напряженной ладонью перед ее глазами, требовал, чтобы она уезжала назад, в Россию.

А она, молодец, сказала ему простое твердое «Нет».

И начала все сначала. Милые, добрые итальянцы, коллеги по работе, поддержали ее. Знали ее, как мечтательную, трудолюбивую Анаис, работать с ней в радость.

Она рисовала новые причудливые узоры душными ночами, потом садилась за компьютер, строила цифровые модели, потом сына вела в школу. В обед жевала пасту и тихо иногда плакала. Никто не видел, но она мне призналась, что плакала совсем чуть-чуть, боялась раскиснуть. А нельзя ей, она одна с мальчиком своим.

Так пробежали пару лет.

И вот я на ювелирной выставке, у стенда иностранного бренда. За витриной доброжелательные лица хозяев. Итальянцы. На плохом русском мы говорим о дизайне, и я упоминаю имя Карусски в разговоре. Они оживляются и говорят, что знают русского ювелира.

Тогда я прибавляю, что Анаис Карусски – моя старая подруга. О, чудо − они знают и ее. И несут мне свежий выпуск ювелирного журнала, где на главной странице – фантастическое черное кольцо, похожее на паутину, и где-то среди этой путаницы – белая жемчужина, как слеза в темноте. Ring «Renaissance» by Anais Anais.

Восхитительно! Можно сфотографировать эту обложку? Я так за нее рада!

Я пишу ей, звоню, восторгаюсь. А она, как всегда: «Да ладно, ничего особенного…»

«Как «ничего особенного»? Наконец, на твоих изделиях стоит твое имя, а не имя Павла. Это справедливо. Это все − твои идеи».

Помедлив, задаю неделикатный вопрос:

− Как ты? Восстановилась после развода?

− Да. Все хорошо. Видишь, начала производство под своим брендом.

− Работа хорошо спасает от депрессии.

− Да, только у меня странные новости – Павел хочет вернуться…

Невольная пауза…

− Анаис, что ты думаешь по этому поводу?

− Вот веришь – не знаю…

А мне так грустно от ее «не знаю».

Анаис, Анаис, зачем ты всю жизнь рисуешь эти паутины? Что там, в твоей душе?

Твои украшения – это капли слез в центре пышных цветов, это уходящие силуэты на серебряных браслетах, колье с хрупким перламутром, восточные лотосы, похожие на русские подснежники…

Еще в юности мы до конца не могли тебя понять. Ты была с нами, но в то же время как-то отдельно. Мы болтали о своих влюбленностях, ты молчала. Мы толпой шли гулять к морю, а ты спешила домой. На лекциях мы шутили над однокурсниками, а ты…

ТЫ РИСОВАЛА В СТИЛЕ ФЭНТЕЗИ, Анаис, Анаис…

Гала

Имя Гала с ударением на последнем слоге носила супруга Сальвадора Дали, Елена Дьяконова.

Говорят, она не любила имя, данное ей при рождении и поэтому самовольно переименовала себя так, как ей нравилось.

Когда я впервые об этом услышала, про себя удивилась: мне казалось, что имя Елена звучит значительно поэтичней и элегантней, чем какая-то Гала, а если проще – Галя.

Но все это так, если ты рассуждаешь и говоришь по-русски. А вот если ты говоришь по-французски, живешь в центре Европы среди поэтов и художников, то имя Гала с ударением на французский манер звучит практически мистически, увлекая в галактические дали или отсылая к какой-нибудь божественной Галатее. Гала – значит «праздник», звучит коротко, слегка незакончено, с вопросительным взглядом загадочных глаз и неизведанной русской душой.

Гала Дали – русская женщина, покорившая сердце сначала французского поэта, а потом ставшая неизменной музой для великого художника Сальвадора Дали, который не жил и не дышал без нее. Неоднозначная, умная, яркая женщина.

Но у меня есть своя Гала. Она − русская эмигрантка, живущая во Франции. И я хочу рассказать про нее.

По паспорту Российской Федерации она так и именуется – Галина. Я знаю ее с нашей общей молодости, когда она еще жила в Питере и приезжала к нам в Москву в гости.

У нас были веселые затяжные гулянки в русском стиле – с выпивкой, танцами и песнями. И, кстати, мы, глядя на нашу Галю, частенько в шутку голосили какую-то казачью песню со словами: «Ой, ты, Галя, молоденька…», где букву «г» надо было произносить с глухим звуком, как говорят на Украине и юге России.

Такая разухабистая громкая песня, которая, как нам казалось, хорошо отражала образ нашей Гали. Она – такая народная, открытая и всегда улыбчивая!

А потом мы с Галей потерялись лет на 5 – строили свои личные жизни. А когда построили, нашли друг друга в разных точках – я была на севере Москвы, она – на западе Франции, в Нанте.

Галя вышла замуж за француза и стала Гала Мерсье, с ударением на последний слог, как и положено во Франции. И, разглядывая ее в скайпе, мне совсем не приходит в голову произнести ее имя с южнорусским диалектом. А, наоборот, в ее чертах лица и одежде я вижу что-то от загадочной Галы, той, что уносит в неведомые галактики. В образе – какая-то заграничная небрежность с элегантностью, во взгляде – свобода и вызов.

За несколько лет, проведенных во Франции, она прекрасно овладела французским языком, полюбила французскую кухню и вскружила головы двум французским мужчинам. У нее был уже второй брак во Франции.

Она чудесно вписала себя и своего сына во французскую действительность и считает Францию своим новым домом. У нее уже есть французский паспорт, который она получила совсем недавно с почестями и с поздравительным письмом от самого Франсуа Олланда.

Моя нынешняя Гала – француженка с русской душой.

Однажды мы с ней созвонились 3 или 4 января. Решили поздравить друг друга с новым годом и поболтать. Сеанс связи проходил по скайпу. А так как эти сеансы длятся от получаса до часа, то каждая из нас попутно занимается другими делами – я глажу белье, а она готовит обед. Я спрашиваю, что она готовит.

Она отвечает: «Тушу капусту. Так захотелось!»

«Галь, это так по-русски».

А она в ответ предлагает: «Слушай, Вероник, а давай с тобой водки выпьем! У тебя есть?»

«Отличная идея! Конечно, есть».

Я бросаю горячий утюг и недоглаженные вещи, и бегу к холодильнику, и вытаскиваю все, что может послужить закуской, а также и початую бутылку водки, которая уже совсем пригорюнилась у меня на полке.

Радостно плещется прозрачная жидкость в хрустальной рюмке и мы чокаемся через экран компьютера!

И так у нас начинается наше дистанционное застолье, с закусками и тостами. И весело нам, и так близки мы, как будто нет между нами экранов и тысяч километров!

Галя рассказывает мне о своем мини-отеле, где она – хозяйка.

Она рассказывает о коте, который живет у нее в отеле и получает совершенно незаслуженные жирные чаевые.

Рассказывает о взрослом сыне, который никак не желает встречаться с французскими девушками, а постоянно выискивает россиянок и крутит с ними шашни по-русски.

Она рассказывает про то, как она полюбила устрицы и как ее новый муж по утрам ездит за ними на рынок.

Рассказывает про русских подружек, у которых в мужьях французы, и как они хихикают, сравнивая русских и французских мужчин.

Рассказывает о жарких спорах за дружескими обедами на тему российско-европейской политики. О том, как на нее как на русскую нападают французы с обвинениями во всех грехах российского правительства и как она держит удар, как эти споры переходят на личности, так что приходится разводить спорщиков по разным концам стола и пить примирительное шампанское.

Накал патриотизма в нашем разговоре доходит до высшей точки, и я предлагаю: «Галь, давай я тебе вышлю парочку Павлово-Посадских платков. Слабо носить их в центре Франции?»

Галя в ответ машет рукой: «Опоздала, дорогая. Уже все есть и все носится. Есть два платка и несколько шарфов».

Я восторгаюсь.

Прошло полгода. Наступило лето.

И мне звонит Галя с грустной, печальной новостью, что она только что похоронила Кристофа, того самого, кто с утра срывался ради нее за свежими устрицами.

Я потрясена этим – ведь еще недавно у них все было хорошо.

Галин муж скоропалительно ушел из жизни из-за рака. Несколько месяцев борьбы не увенчались победой… И Галя плачет мне в трубку… И я плачу в ответ. И опять нет между нами преград в виде телефонных трубок или государственных границ. А есть женское бессилие перед жестокостью смерти.

Ведь только сейчас всем стало ясно – это была любовь, настоящая, искренняя, которой многие из нас так и не испытали.

Галя плачет о том, что этой любви больше нет, а я плачу о том, что у меня ее не было.

Она плачет о том, что не может смотреть на жасминовый куст во дворе, за которым ухаживал Кристоф.

Она рассказывает о том, как читала над умирающим мужем православные молитвы, и о том, что перед смертью он просил похоронить его согласно католической вере, хотя при жизни никогда не ходил в храм.

Она плачет о том, что на похоронах они плакали и обнимались все вместе – первая жена и две взрослые дочери от первого брака.

Вспоминает она, как они с Кристофом приезжали в Питер каким-то летом и Галя водила его по секретным нетуристическим прекрасным местам, как учили его пить водку да так и не научили.

И как он очутился в сердце большой дружной Галиной семьи, где все друг друга любили и его полюбили как родного.

Прошло еще много-много времени, и Галя позвонила с новостями о том, что она начала новую жизнь – стала путешествовать. Ездит она то с сыном, то с дочками Кристофа. Они там все вместе – большая дружная русско-французская семья. И я знаю – это Галина заслуга.

А я очень рада, что жасминовый куст опять цветет, что ее мини-отель –самый уютный в городе по отзывам на Booking, а толстый кот, как всегда, срывает самый большой куш чаевых, и моя Гала, наконец, улыбается.

Она спешит закончить разговор, так как торопится на встречу с подругой – они вместе идут на службу в православный храм, который действует в центре Нанта. Там батюшка новый – русский! А был голландец – совсем не то…

Вот такая моя Гала, с ударением на последнем слоге на французский манер.

Как-то раз я у нее спросила: «Галь, а ты помнишь, как мы пели раньше про «Галю молоденьку?»

А она в ответ устремила взгляд куда-то вдаль и ответила: «Конечно, помню. Хорошие были времена и песня веселая».

Кот-купидон

Кот по имени Феодор Де Труа Мускетер, сын Арамиса Де Труа Мускетера и внук Макса Дю Волкон де ла Сюфриер, был домашним питомцем русской эмигрантки Таис Гроссан, в прошлой российской жизни носившей простое ФИО Петренко Таисия Борисовна. Она жила во Франции уже 10 лет и была хозяйкой небольшого отеля на 8 номеров в Бордо.

Великолепный серый бархатистый кот истинно французской породы «шартрез», известной аж с XVI века, проживал вместе с хозяйкой в одной из комнат мини-отеля «Сент-Ив». И Таис вполне понимала и уважала ту честь, которую он оказал ей, простой эмигрантке из Самары, согласившись коротать свой кошачий век в простом малобюджетном отеле.

Ни разу за 6 лет совместного проживания она не наступила на аристократический хвост, не сказала ему плебейское «кис-кис» и не осквернила воздух мини-отеля пренебрежительным «брысь». Обращение к коту всегда было корректным и вежливым, «Фео» сменялось на «Феодор», а иногда в особо волнительные моменты она душевно говорила ему по-русски «Федя».

Возникновение этого человечье-кошачьего мезальянса было удивительным.

Тогда, 6 лет назад, Таис только что развелась со своим французским мужем, этим самым Жаном Гроссаном, подарившим ей звучную фамилию, гражданство, хорошее знание французского языка, но так и не подарившbм самого главного – маленького ангелочка, ребеночка… В общем-то, это и было причиной развода – Таис хотела тетешкаться с младенчиком, а Жан руководствовался популярным тезисом Carpe diem (лови момент). На том и разошлись.

Таисия тем временем стала хозяйкой мини-отеля (конечно, с помощью ипотечного кредита), повесила на окна занавески, о которых французы говорят «пети ридо». Произвела перестановку в столовой, образовав уютное пространство для завтраков, и расставила маленькие столики с изящными стульчиками… Все было хорошо.

Но душа томилась…

В один из периодов безотчетной грусти Таисия прочитала объявление о продаже котенка на соседней улочке. На глаза набежали слезы, а потом она и вовсе всхлипнула: «Хочу котенка!» и, бросив все дела, Таис поспешила по указанному адресу!