Сон разума

Существо склонилось ниже и мелко затрясло головой. Та часть лица, где у человека обычно располагался рот, начала прогибаться, меняться и, наконец, тлеть на глазах открывая черный провал, из которого наружу потянулось склизкое щупальце, что разделилось на три – два потоньше сверху и одно снизу.

Щупальца скользили по лицу спящей девушки, забираясь в ноздри и рот, заползая все глубже, пока существо не затихло. Черные глазки-бусинки заволокло белым и движение прекратилось.

Так и прошла вся ночь: умирающая от страха Ульяна и чудовище, что облепило ее сестру и тихо вздрагивало, словно видело неспокойный сон. А с первым лучом света оно ушло. Исчезло так же быстро, как и появилось через открытую форточку, оставив после себя бледную Оксану с широко открытым ртом и стеклянным взглядом в никуда. В ту же минуту Уля громко захрипела и потеряла сознание.

3

За три месяца до этого. Май 2001.

Они двигались вверх по тротуару, понуро опустив головы. Слева от них вверх убегала двуполостная дорога, а справа расположились типовые двухэтажные дома красного кирпича под острым углом к тротуару и параллельно друг другу. В промежутках деревья сверкали первой листвой. Под ногами зеленела молодая трава. Денек был теплым. Теплым предвестником начала лета. Солнце висело в самом зените.

– О чем задумался? – спросил один из них, тот, что повыше.

– Да чет задолбался я, – ответил второй. – Здолбался.

– Остался месяц. Еще месяц и свобода.

Второй парень кивнул.

– Заканчиваем десятый, да?

– Ага.

– Вот ведь как.

– Ага.

Второй парень кинул быстрый взгляд на раскинувшийся с другой стороны дороги центральный парк и горько усмехнулся. Его словно ничего уже не радовало в этой жизни, и даже такое событие как приближение лета, не могло заставить его лицо осветится искренней детской улыбкой.

Они брели вперед глядя себе под ноги. Обычно шумные и веселые в этот день они казались бледными тенями самих себя. Кофты, надетые утром как спасение от прохлады, теперь висели за спинами, а пакеты с тетрадками ритмично постукивали по ногам. Тела сгорбленные, лица нахмуренные.

– А на физру сегодня идешь? – спросил высокий.

Второй парень простонал так громко и надрывно, что впору было вручать Оскара за главную мужскую роль второго плана.

– Во сколько?

– В шестнадцать пятьдесят.

На этот раз улицу потревожил громкий матерный выкрик.

– Вот скажи мне, Антоха, ну какого черта?

Высокий парень по имени Антон приподнял брови.

– Какого черта? – повторил второй парень. – Кому пришло в голову вынести физру отдельно от всех остальных уроков, да еще и поставить на вечернее время?

Антон безразлично пожал плечами, мол, не его это дело раздумывать над поступками школьного руководства.

Хотя расстраиваться тут было от чего, особенно если будущее вас хоть малость заботит и наличие тройки в аттестате, даже по такой незначимой дисциплине как физическая культура, могла серьезно подпортить ваши планы на поступление в вуз. Ведь первое, что приходит в голову – пропустить урок и остаться дома. За окном весна, самый конец учебного года, а тут мало того, что приходится до четырех гнуть спину под горою домашнего задания, так еще и после не расслабиться.

Сдвоенный урок по физре займет восемьдесят минут или час двадцать. А это значит, что освободится получиться не раньше десяти минут седьмого. Что можно успеть в это время? Особенно если накинуть еще полчаса на дорогу, полчаса на ужин и душ? Погулять? Это уж вряд ли. Вот так вот школа и убивает детство.

– Ну, так ты пойдешь? – переспросил Антон.

– Не знаю, – ответил его собеседник, скривившись. – Хотел до «двора» сходить.

Антон знал, о чем говорил его друг, но промолчал. За пределами школы они хоть и общались, но не так уж и много. Чаще всего все общения ограничивались редкими визитами в гости и обменом мнениями об очередной игре для PlayStation. Дальше их дружба не заходила, и Антон понятия не имел, что же там в этом «дворе» происходит.

– Ладно, – сдался второй парень, разглядывая циферблат больших серебристых часов фирмы «Заря». – Зайди за мной минут в двадцать пятого.

– Я зайду в половине.

Второй парень с хитрым прищуром и первым признаком легкой улыбки, взглянул на Антона.

– Ты заметил, что противоречишь всему, что я говорю?

– Конечно, – кивнул Антон и улыбнулся в ответ. – Мы ведь женаты уже десять лет.

Парни впервые за день громко рассмеялись. С этого момента настроение у них приподнялось и даже день, словно стал ярче. Они не дошли до серебристой остановки, на которой когда-то давно, в прошлом, мужчина разбил себе голову, метров двадцать, когда их внимание привлек какой-то необычный звук.

– Что это? – спросил Антон, запрокидывая голову.

– А?

Второй парень тоже поднял свой взгляд. Небо было бескрайним и по-летнему чистым.

– Что та… Ай! – внезапно закричал Антон.

Его друг с шипением закрыл глаза и опустил голову вниз, склонившись чуть ли не к коленям.

– А-а-а, что за хрень? – шипел Антон, яростно протирая глаза.

– Ощущение такое, что я неделю смотрел на солнце.

Парни не отводили пальцы от глаз и между ними сочились слезы. Антон кое-как проморгался и принялся прищурено оглядываться, проверяя свое зрение.

– У меня перед глазами черные пятна, – жаловался он, приподняв брови и прищурив глаза.

– Та же хрень.

– Что это было?

Антон предпринял еще одну попытку взглянуть на небо. На этот раз он рассудительно приставил ладонь козырьком ко лбу. Небо все так же было голубым и чистым. Больше никаких намеков на подозрительные странные звуки не было.

– Ты как? – Антон похлопал друга по плечу, все еще осматривая небо.

– Нормально. Буду. Когда поем.

Антон снова усмехнулся.

– Наверное, на солнце взглянули неудачно.

– Оба? – воскликнул его друг. – Это что? Массовое помешательство?

– Ладно, как бы там ни было, увидимся через… – Антон замолчал удивленно глядя на свои электронные часы.

– Ты чего? – спросил второй парень, подходя ближе.

– Часы сбились. Смотри.

Антон поднял свою руку и продемонстрировал новенькие «Casio» c голубой подсветкой. Большой экран показывал мигающие «0:00».

– Утром еще все нормально было, – сокрушался Антон. – И чего теперь? Назад их нести? Я не хочу, чтобы они сбивались каждые несколько часов.

Антон демонстративно несколько раз стукнул по часам, словно желая заставить их показывать верное время.

– Насилие и техника несовместимы, друг мой, – занудно произнес второй парень. – Обзаведись механическими, вот они-то тебя никогда не подведу…

Резкая остановка и долгое молчание отвлекли Антона от рассерженного созерцания сломавшихся часов. Он взглянул на своего друга, который нелепо, пальцем правой руки, постукивал по экрану своих часов.

– М-м-м, – ехидно протянул Антон. – Ни когда не… что?

– Я не понимаю. Просто не понимаю.

– Что ты там не понимаешь? – продолжал насмехаться Антон. – Почему русское говно хуже японского?

– Не понимаю, куда делся час.

– Куда делся?.. Что ты сказал?

В наступившем гробовом молчании парни уставились друг на друга.

– Я смотрел на часы минут пять назад, и они показывали двенадцать десять.

Друг Антона держал дрожащую руку с часами перед собой и все еще нервно постукивал по циферблату.

– Ну и? – поторопил его Антон.

– Значит сейчас должно быть двенадцать пятнадцать, ну максимум двенадцать двадцать.

– А что сейчас?

– Час пятнадцать.

– Врёшь.

– Сам смотри.

Антон перехватил руку друга и взгляну на часы. Большая стрелка была на цифре три, малая на цифре один.

– Может не заводил давно?

– И что? Они пошли быстрее?

Нелепость заявления повисла в воздухе. Налетел легкий ветер, город накрыла большая сероватая тучка.

– Ну, мало ли что могло произойти, – неоднозначно махнул рукой Антон.

– Например? М? Твои часы остановились, а мои пошли быстрее? Не много ил совпадений?

– И что ты думаешь?

Парень замолчал и посмотрел сначала на часы, затем на Антона и перевел взгляд на небо. Глаза Антона сузились. Кажется, он стал понимать, что хочет сказать его друг.

– Электромагнитный импульс, – парень словно говорил сам с собой. – Не сильный, но достаточный, чтобы не спалить, но выключить технику. Это возможно? Скорее да, чем нет. Потому твои часы выключились, а мои нет, они же механические.

– Что ты хочешь сказать?

– Что с часами все в порядке. На самом деле, мы действительно потеряли час.

– Потеряли час? – усмехнулся Антон.

– Да, сам посуди: мы услышали гул, взглянули на небо. Стоп! – парень с силой хлопнул себя ладошкой по лбу. – Вот оно! Вот оно, дружище! Мы смотрели на небо целый час! Вот почему эта небольшая слепота и жжение в глаза. Вот откуда эти черные пятна! Твои часы выключилась, а мои шли дальше, отмеряя минуту за минутой. До тех пор, пока…

– Пока что? – насторожился Антон.

– Пока, пока, – парень повернулся и взглянул на Антона. – Пока не прошел наш припадок. Или точнее ступор. Тогда твои часы и заработали. Потому и начали отсчет от нуля.

С минуту парни молчали и лишь буравили друг друга взглядом. А затем Антон спросил:

– И что же, по-твоему, вызвало этот ступор?

Вместо внятного ответа, парень принялся напевать:

– Ту-ту-ту тун, тун, тун, тун, – и продолжил дальше насвистывать мелодию из «Секретных материалов».

– Да пошел ты! – махнул на него рукой Антон. – Я домой.

– Не забудь зайти за мной в двадцать минут пятого.

– В половине.

Парень проследил за фигурой друга скрывающегося за гаражами и вновь взглянул на свои часы. Интересно, а знала ли она в тот момент, когда забирала с собой его старые «Casio», что это может ему пригодится в будущем? Наверняка, думал он, наверняка знала. Иногда могло показаться, что она знала куда больше, чем показывала. И специально ли она их забрала? Или это было спонтанное решение?

Жаль, этого уже никогда не узнать.

4

Скудно обставленный кабинет в советском стиле практически полностью скрывался за густыми волнами белого табачного дыма. Рассмотреть хоть что-то, например большие фотографии на стенах, было весьма проблематично даже с близкого расстояния. Но это было и не важно, важным была лишь фигура за массивным старым столом посреди комнаты, таким массивным, что и двое бы вряд ли с ним управились.

В этой фигуре можно было опознать тучного человека в военной форме конца девяностых. Он сидел в высоком кресле и не отрывал взгляда от бумаг, что безостановочно перебирали его руки. Глаза бегали по буквам, прыгали со строчки на строчку, а руки уже услужливо подавали следующий документ.

То, что этот человек высокого ранга было понятно не только по объему его живота, но и по майорским погонам и тяжелому взгляду, которого наверняка избегали все подчиненные, а рядовые так и вовсе падали в обморок, стоило им только на него наткнуться.

Майор сидел смирно, не совершая ни одного лишнего движения, и даже его полнота не мешала ему вести себя тихо как мышка. Его губы лишь иногда разлеплялись, чтобы выпустить очередное облако дыма, в остальном он оставался неподвижен, если не менял документы. Хотя не подвижен, не самое уместное слово, скорее он был монументален. Большая тучная статуя майора Российских войск.

Шаги за дверью он услышал давно. Вероятно, когда они еще стучали по лестнице. Он не сделал вида, что они его хоть как-то волнуют, даже когда в дверь отчетливо, хоть и сдержано застучали.

Первые секунды майор не реагировал. Продолжал просматривать бумаги. Вынув сигарету изо рта, он потушил ее в пепельнице больше похожей на ежа, выдохнул дым и лишь потом ответил:

– Войдите.

Дверь отварилась, и в прокуренное помещение шагнул высокий отлично сложенный солдат лет тридцати. Он ни жестом, ни взглядом, ни микроэмоцией не показал своего отношения к такому количеству табачного дыма в маленькой комнате. Майор оценил это, слегка приподняв правую бровь.

– Здравия желаю, товарищ майор, – обратился к нему солдат.

Майор сдержано кивнул, про себя отметив, что солдат не вскинул руку к непокрытой голове.

– Вызывали?

Снова сдержанный кивок.

– Вольно, лейтенант, – прохрипел майор, тяжелым и едким как табачный дым голосом.

Солдат заметно опустил плечи и расслабил одну ногу. Майор оценивающе окинул его взглядом и указал на стул:

– Присаживайтесь, лейтенант.

В два шага преодолев комнату, солдат сел на стул напротив майора, выдерживая на себе его испытывающий взгляд.

– Вы в курсе ситуации? – в лоб спросил его майор.

– Ситуации, товарищ майор?

– Ситуации, ситуации, товарищ лейтенант. – Майор прищурился. – Вся база гудит от этой новости, как растревоженный пчелиный улей, мать их туда.

Лейтенант смутился, но вида не подал. Новости всегда расходятся быстро. Особенно новости такого плана. Майор быстро вставил в рот новую сигарету и прикурил ее от спички. Смерив очередным испытывающим взглядом своего солдата, он протянул ему бумаги:

– Взгляните на это.

Лейтенант взял бумаги с данными и распечатанную карту местности, и быстро пробежался по ним взглядом, оценивая обстановку. Вопросов было куча, эмоций еще больше, но он снова не подал вида.

– Понимаете, что это значит? – спросил майор, добавляя очередное облако дыма к уже повисшему в воздухе мертвому кольцу.

– Никак нет, товарищ майор.

– Это хороший ответ, лейтенант, очень хороший, – губы майора растянулись в улыбке. – Потому как я тоже ни черта не понимаю, мать их туда.

Прошла секунда пока они друг на друга смотрели, а затем майор выдал:

– Вот вы это и выясните, лейтенант.

– Я, товарищ майор? – впервые голос солдата дрогнул. Не сильно, не заметно, если не знать настоящего голоса лейтенанта, но все же неприятно.

– Вы, вы, товарищ лейтенант. – И не дожидаясь ответа, какого-то согласия, хотя оно и не требовалось, майор достал новую карту и расстелил на столе. – Вот зона поражения, – указал он на красный круг. – Как вы видите, под угрозой несколько мелких городков. Но особые опасения вызывает этот разрез.

– Горняки? – спросил лейтенант.

Майор кивнул:

– Они ближе всего к зоне поражения.

Пухлый палец упал на пересечение бассейна разреза «Бородинский» и огромного красного круга.

– Вероятно, они могут стать первой целью.

– Простите меня, товарищ майор, – перебил его лейтенант, ни сколько не робея под тяжелым взглядом старшего по званию, – но, чьей целью?

Майор с минуту смотрел на своего подопечного, пуская клубы табачного дыма, сигарета практически полностью превратилась в длинную трубку пепла, готового обрушиться на бумаги, а затем тихо произнес:

– Думаю, вы знаете.

Лейтенант сидел белый как мел и недвижимый как статуя Авраама Линкольна в Вашингтоне. Сам он там не был. Видел по телевизору.

– Что требуется от меня? – спросил он, наконец.

Майор довольно кивнул и включил стоящий на столе магнитофон. Раздались первые звуки хорошо узнаваемого всеми россиянами гимна. Вот только гимн этот был советским. Музыка вроде та же, да вот слова не те. Но, кажется, майора это не волновало. Вряд ли он мог не знать, что слова давно уж как сменили, ведь солдаты пели слова гимна каждое утро на плацу.

– Обнаружить и локализовать, – прошептал майор.

– Оцепление?

– Ни в коем случае! Вас вообще не должны видеть, лейтенант! Этого задания не существует, вам ясно?

– Ясно, товарищ майор, – тоже перешёл на шепот солдат.

– Найти, разобрать, если собрано, собрать, если разобрано, захватить и доставить сюда. Докладывать лично мне. Никаких контактов, никаких звонков, никаких встреч. Возьмете лично мною выделенных людей. Вам ясно?

– Ясно, товарищ майор.

– Тогда приступайте немедленно.

Лейтенант встал и, сделав полный оборот, подошел к двери.

– Лейтенант Шаманов, – окликнул его майор.

Лейтенант обернулся.

– Если все пройдет, как я запланировал, вы смените количество звездочек на погонах, да и число просветов увеличится. Понимаете меня?

Лейтенант сдержано кивнул.

– Хорошо. И, Николай, – совсем по-дружески произнес майор. – Постарайтесь взять его живым.

Впервые лейтенант Николай Шаманов сглотнул подступивший к горлу огромный ком и еще раз кивнув, выскочил за дверь.

5

Август 2001.

– И я ему, типа, такая: «Чё-ё-ё?», – громко протянула девушка, тряхнув длинными черными волосами. – «Пойти с тобой? Да за кого ты меня держишь? Да я лучше все выходные буду смотреть старые записи «Пока все дома». Ты себя-то вообще в зеркало видел?».

Девушка шла буквально на полшага впереди нас и потому не заметила, каким уничтожающим взглядом я смерил Полторашку, что робко отводила свой взгляд, делая вид, что ничего не слышит и не видит, но при этом безбожно краснеет. Вот и сейчас она меня проигнорировала и с «неподдельным» интересом уставилась на ровную линию мелом под ногами. Она старалась идти точно по ней, не делая ни одного шага в сторону, точно канатоходец, от каждого шага которого зависит его жизнь.

Отчасти так и было. Стоило ей только отвлечься и взглянуть на меня, упустить момент всего-навсего, на секунду расслабиться, и ярость моего взгляда испепелила бы ее на месте. Она это знала. Я это знал. И только весьма эксцентричная, если не сказать большего, дама, что шла впереди, ничего этого не замечала.

– А он млеет весь, краснеет. Взгляд в пол, – продолжала она, как ни в чем не бывало. – Того и гляди сейчас в штаны надует. Ну и я, типа, такая: «Все, вали отсюда, мальчик, и больше со мной не разговаривай», – она сделала типичный жест пальцем в воздухе, – «не твоего поля я ягодка».

Закончив свою тираду, девушка рассмеялась, словно рассказала донельзя удачную шутку. От этого смеха ее лицо скривилось, на носу появились неприятные морщинки, и вообще, она стала больше похожа на крупную крысу, чем на ученицу старших классов. Я это давно заметил: чем красивее выглядит девушка, тем страшнее она становится в минуты ярости или неудержимого веселья. Не то, чтобы это какая-то аксиома, скорее правило не требующее доказательств, но имеющее ряд определенных исключений.

– Ну а ты, тип, чё? – обратилась она ко мне.

– Я, тип, чё?

Вопрос поставил меня в тупик. Я даже не понял вопрос ли это, или какое-нибудь прославленное «what’s up», не требующее конкретного ответа в нашей же интерпретации. Фразочку в свое время популяризировало «Очень страшное кино» и мы принялись бросаться ей направо и налево, не особо задумываясь о ее смысле. Может быть и сейчас так? Какой-нибудь очередной подростковый фильм и вот это «типа» отсылка к нему? Точно я не знал. Но если это и была отсылка, то я ее совсем не понимал.

– Ну да, – девушка неопределенно повела рукой, охватывая холмистый пейзаж на горизонте, – тип, чем занимаешься, тип, чё любишь?

Я остановился и серьезно взглянул в ее черные глаза, очень похожие на мои собственные:

– Собираю и подшиваю томики с афоризмами и периодически цитирую Жванецкого.

У девушки слегка приоткрылся рот. Мой ответ явно поставил ее в тупик.

– Чё, тип, серьезно? – наконец-то выдавила она.

Наташка за ее спиной то ли крякнула, то ли кашлянула, и поторопилась отвернуться.

– Тип, не, – я мотнул головой и так же нелепо приоткрыл рот, разглядывая свою собеседницу.

Ее губы растянулись в улыбке, которая тут же исчезла, но через секунду предприняла робкую попытку вернуться.

Я же хотел только одного: чтобы это глупое и никому не нужное знакомство поскорее закончилось. И вот, мне выпал такой шанс.

Мимо нас прошел бездомный средних лет. В серой неопределенного вида одежде и волосами того же цвета. Он прошел мимо. Ничего не попросил, ничего не произнес. Только звякнул содержимым практически пустого плотного мешка для мусора в руке и двинулся дальше.

– Да пошел ты, козел! – крикнула ему вслед моя новая знакомая, имени которой я никак не мог вспомнить, хотя, и не уверен, что пытался его запомнить вообще. – От тебя воняет!

– Вот и вали, вали… – все еще верещала она, когда встретилась со мной взглядом.

Я не знаю, что было написано на моем лице, но что бы это ни было, оно серьезно охладило ее пыл. Девушка замолчала и уставилась на меня, слегка обижено.

– Что он тебе сделал? – спросил я и сам удивился тому, каким бесцветным показался мой голос.

– Ну, он, типа, – она махнула рукой ему вслед и убрала прядь волос за ухо.

– Он помешал тебе? Попросил денег? Ударил тебя?

– Нет, – мотнула головой моя собеседница, вновь выбивая только что уложенную непослушную прядь. – Просто достали, типа. Ну, ходят тут. Развелось – во! – развелось их тут, типа.

– Он помешал тебе фактом своего существования?

Я приблизился к ней, обошел по кругу, встал за спиной и, взяв за плечи, повернул так, чтобы она смотрела ему в спину.

– Взгляни на него, – произнес я над самым ее ухом.

Она послушно смотрела ему вслед. Он удалялся медленно, громко шаркая ногами. Одежда вся в пыли, потому и кажется однотонно серой. Волосы тоже. Обувь так истерлась, что подошва подвязана шнурками и разномастными тесемками, которые так же скоро перетрутся. Руки безвольно висят вдоль тела, мусорный мешок бьется об колено и начинает бешено вращаться, затем замирает, бьется еще раз и крутится уже в обратную сторону. Бездомный то ли хромает, то ли подволакивает ногу, то ли вообще идет, не отрывая ног от земли.

– Смотри, – настойчиво повторил я, когда девушка попыталась отвернуться. – Куда он идет? Какова его цель?

– Я не…

– Представь, – перебил я. – Тебе есть куда вернуться. Ты идешь домой. Дорога длинная, а солнце высоко. Ты устала. Тебе плохо. Голова гудит, а ноги болят. Но ты знаешь, что там, по ту сторону, с другого конца дороги будет твой дом. Будет место, куда ты сможешь прийти. И ты идешь. Долгим ли будет твой путь или нет, но ты непременно придешь. Скинешь натершую ступни обувь, разомнешь пальчики, сменишь одежду на чистую и более удобную. Возможно, примешь душ и смоешь пот и грязь, накопившиеся за день. Сядешь в удобное кресло, включишь телевизор. У вас хороший телевизор?

– Да, – кивнула девушка, широко распахнув глаза.

– А кресло? Наверняка удобное и такое большое?

– Да.

Она все еще смотрела в след бездомному, но уши ее слышали только мой голос.

– Но день был таким жарким, таким невыносимо сухим. Ты наверняка хочешь пить. Ты уже чувствуешь, как пересохло твое горло, как оно буквально покрывается трещинами. Язык трется о сухое небо, и ты чувствуешь песок между ними. Воздух горячий, тяжелый, липкий. Скажи, ты хочешь пить?

Девушка с трудом сглотнула и медленно кивнула.

– Наверняка у тебя есть деньги в сумочке, и ты сможешь сделать это в любой момент?

Очередной кивок.

– Но, даже если бы это было не так, то ты могла бы просто пойти домой и выпить там чего-нибудь. Верно?

– Верно.

– А теперь взгляни на него. Ему идти некуда. У него нет конечного маршрута. У него нет дома, где можно снять обувь, где можно сменить одежду. Нет ни кресла, ни телевизора. И нет даже тех, кто протянет ему стакан воды. Взгляни, – я взял в руки ее голову и надежно зафиксировал, чтобы она не смогла отвести взгляд, – Этот человек идет в никуда. И он никуда не придет. Его никто не ждет и никому неважно, когда он свалится от истощения или обезвоживания. А заешь почему?

Глаза девушки наполнились слезами, она с трудом мотнула головой. Лишь слегка. Насколько позволяли мои руки.

– Потому что мир полон таких людей как ты, – злобно прошипел я.

Две мокрые дорожки расчертили ее лицо.

– А теперь иди. – Я отпустил ее голову и отошел на шаг назад. – Наше знакомство было лишним.

Не оборачиваясь и не говоря ни слова, она бросилась бежать вниз по дорожке, по которой еще минуту назад ковылял бездомный.

– Жестоко ты с ней, не находишь?

Я обернулся на голос Полторашки и взглянул прямиком в ее голубые глаза. Взгляд она выдержала и лишь слегка поджала губы.

– Ничего, выдержит. Придет домой, скинет обувь…

– Ага, примет душ, сядет в свое огромное кресло, перед о-о-огромным телевизором, – передразнила меня Полторашка и, взяв под руку, с силой потянула вперед.

– Я не всегда могу тебя понять, продолжала она, – положив голову мне на плечо. – Не всегда могу понять, хороший ли ты человек, или…

– Или?

– Или просто дурак.

Я иронично приподнял бровь, но девушка этого конечно не увидела.

– А что, я не могу быть хорошим дураком?

– Хорошим можешь, – согласилась девушка. – Но ведь тебе надо всегда быть особенным.

Я открыл было рот, чтобы ответить, да не нашелся с ответом. Иногда, не часто, но иногда, Наташка попадала точно в цель. Настолько точно, что становилось не по себе. Чертова девка!