Человек из преисподней. Часть 1. Дом

– Серега-то наш вроде на хорошем счету, – самую малость неуверенно сказал отец. Мама молчала, внимательно слушая.

– На хорошем, – улыбнулся воспитатель – и Серега под одеялом рот до ушей растянул…

– Так вот… Результаты самих экзаменов, скажу честно, на распределение не сильно влияют. Понимаете ли… мы с детишками каждый день с утра до вечера, знаем, конечно же, кто на что способен. Но итоговый экзамен – хорошее средство понять, как поведут они себя в различных ситуациях. В том числе – и в стрессовой. Ведь для шестилетнего ребенка такое испытание – самый настоящий стресс. Что-то новое, непонятное… И очень важное! Татьяна перед началом целую речь сказала – все для того, чтоб дети прониклись.

Экзамены проходили в форме игры. Первая игра – здесь мы глядим на внимание и память ребенка. Сергей задание выполнил на отлично, ни разу не ошибся. Вторая игра – воображение, умение анализировать, связная речь и логичное мышление. Здесь у него твердая четверка. То, что он испугался и не смог про четырехсотого рассказать, – это нормально. Дети постоянно чего-то боятся – темноты, смерти… контрóллеров. Да покажите мне такого ребенка, который не боится!.. Но он – расстроился, решил, что завалил. Расстроился, обратите внимание… Третья игра на числовое восприятие. Снова отлично. Четвертая игра: умение сосредотачиваться, выдержка, терпение, усидчивость. Здесь, пожалуй, смело можно ставить хорошо. Пятая – ловкость и координация движений. Тут он сплоховал – но напомню, что результаты мы не очень-то смотрели, вернее – брали их все, в совокупности. В «Башню» он не раз играл и часто выигрывал. Ну а пятый конкурс, полоса препятствий – просто безупречно. В физическом плане парень развит. Но самое главное, что показали конкурсы: в стрессовой ситуации Сергей рук не опускает, наоборот – собирается, концентрируется и показывает результат. Упрямый! Два раза он расстраивался, якобы сплоховал – и оба раза сумел собраться и победить. Так-то. Учитывая это, да и вообще результаты трех лет, что мы его наблюдаем, я бы рекомендовал Академию. Потенциал есть, и его нужно развивать. И еще… Я с детьми очень давно занимаюсь. Ну да вы наверняка сами помните…

– Помним… – покивал батька. – Сколько… лет двадцать, как обойму потерял?

– Двадцать четыре, – печально улыбнулся Виктор Палыч. – Да, время летит… С тех самых пор в саду и работаю. Так вот… Сообразителен; схватывает быстро; упорен; знает достаточно – для своих лет, конечно; физически развит, не увалень…

– С оружием на ты… – ухмыляясь, вставил батька, и Серега под одеялом снова расплылся.

– По моему опыту, по многолетним наблюдениям, такие дети зачастую оказываются в подразделении специальных операций. Если дать правильное направление. А это… сами понимаете. И почет, и уважение, и место в первых рядах. И достаток, что уж тут вилять… У простого работяги тарифная ставка – час за час, а у бойца ПСО – умножай на два. И я бы на вашем месте очень крепко подумал.

Серёга лежал ни жив ни мертв. Подразделение специальных операций?! Его – в ПСО?! Может, ослышался он? Или спит уже и сон видит?! Вот же она, мечта! Краешком приоткрылась! Так что же родители? Что скажут?!..

Батька брови поднял удивленно, руками развел:

– Не знаю, Палыч… Я-то, конечно, не против, чтоб он по моему пути пошел. Но парень вроде в инженера метил… Хотя, в шесть-то лет – о чем тут разговор, раз двадцать еще мечты поменяются…

– Не знаю… – усмехнулся Виктор Павлович. – Сегодня только со мной на скамейке делился. В ПСО мечтает. Изо всех сил.

– С семи лет в казарму? – тихо проговорила мама. И по голосу ее понял Серега, что не горит она желанием сына в Академию отдавать. – Слишком быстро детство закончилось. И видеть его будем раз в месяц… И ладно бы если на Периметры. Но ПСО… Джунгли эти проклятые… Кровь, грязь, боль… и не дай бог инвалидность в итоге. Уж про другое я и думать боюсь… Мало тебе, что сам на протезе; мало того, что и отец твой руку потерял; хочешь и сына калекой сделать? Я против!

– Тебе напомнить, от кого жизнь Дома зависит? – нахмурился отец. – Да, я отдал ногу. А дед – руку! Но отдали за то, чтоб люди жили спокойно. Как ты вообще можешь такое говорить?..

Мама вздохнула длинно-длинно, будто кошмар отгоняя, помолчала немножечко, словно пытаясь что-то внутри себя перебороть…

– Извини, Дань. Не права, понимаю. Расстроилась, вот и ляпнула… Но почему так? Почему нельзя, чтоб мальчишка дома остался? Неужели он не научится военным премудростям, живя дома, в спокойной обстановке?! Без этой вашей казармы…

Батька дернулся было объяснить, но Виктор Павлович его остановил.

– Погоди. Я скажу. Постоянно сталкиваюсь – частенько приходится мамулям и бабулям объяснять… Я уж, позволь, с самого начала картину обрисую.

Домашняя обстановка не даст того эффекта. Мамули и бабули всегда стараются оградить своих детишек – как же можно подвергнуть опасности жизнь любимого пирожочка?.. Да и некоторые папули тоже этим грешат. И вот уже понеслось удушение заботой: «А покушал ли… а вытер ли сопельки… а скушай лишний кусочек… ой, ну как же по-другому, мы так любим его, нашего драгоценного…», – состроив умилительную физиономию, пропищал воспитатель. – И пяточки-то у него золотые, и жопка серебряная… В наших условиях, когда на каждых пятерых родившихся только двое здоровы, еще двое серединка на половинку, а пятого и подавно сразу в Отработку уносим – оно так и бывает. Я понимаю, это естественное желание каждого родителя – удержать ребенка около себя, дать ему спокойствие и безопасность… Но каков результат?! Детишки зачастую вырастают безответственными, инфантильными, безынициативными. Он привык, что о нем мамка с папкой заботятся – и до тридцати лет на шее так и сидит. У нас ведь немало таких среди гражданского состава. День на работе – вечером в «Силикозной печени» или в «Аварийном сейфе». Или дома на диване. По выходным – в Парке погулять или в киношку сразу на три сеанса. Библиотека, крысиные бега, компьютерные игры, кружки по интересам… все! И таких у нас немало!

– Раньше больше было, – возразил батька.

– Верно, – согласился воспитатель. – Если до Смутных Времен спуститься – вообще две трети.

– Но и они же работают, пользу Дому приносят… – нахмурилась мама – однако Виктор Палыч отмахнулся.

– Да. Это так. Но почему? Бездельников у нас не любят, вот что. Изгоняют. И для кого-то лишь это является основной причиной вставать по утрам и двигать на работу. Если бы не руководство… если б не армейцы… – он развел руками, – Дом закончился бы очень скоро. Лет через тридцать после Грохота. И десять от прихода машин.

Больше тебе скажу! Восемьдесят лет мы живем на войне. Но как ни странно – даже сейчас среди гражданских есть те, кто не горит желанием драться за Дом. За свой дом! Да, теперь куда меньше; да, благодаря воспитанию молодежи мы избавляемся от подобных… Но они все еще есть. Они считают, что все за них сделает кто-то и где-то. Есть же армейцы! Они обучены этому! Пусть дерутся. И умирают. Хотя мы и воспитываем людей, стараемся прививать понимание детям – только не всегда получается. Упускаем мы детишек. Частенько упускаем… И результат налицо: процентов десять населения – инфантилы. А почему? Да потому что в детстве родители не сумели привить нужных понятий! С этого все идет!

– Мой таким не будет, – покачала головой мама. – Мы своего воспитываем. Если правильно воспитывать, давать правильные понятия, содержать ребенка в любви и заботе, в безопасности… Сам же говоришь – с детства прививать! Вот и прививаем.

Виктор Павлович покачал головой.

– Пока он рядом – ты можешь его контролировать. Но он подрастет. Пойдет в школу. И все меньше времени ты будешь его видеть. И уже не сможешь следить за ним от и до. А дети – разные. И у них свои компании и свои разговоры. И однажды, связавшись с детишками, которые нами упущены, которые уже восприняли понятия о жизни от своих родителей, твой дорогой Сережка – не дай бог, конечно! – скажет тебе вдруг: а почему я должен драться за Дом, если дядя Вася, Петькин отец, говорит, что лучше в игруху зарубиться или в барчике посидеть… Отбыть кой-как смену – и домой на диван. Эта гадость очень быстро в башке зацепляется. Ты хочешь себе такого сына?..

Мама молчала. А для Сергея сказанное Виктором Павловичем – хоть и понял он едва половину – вообще откровением оказалось. Он-то в полном убеждении, что в Доме все как мама и батька, все на пользу работают!..

– А все почему?.. – вопросил Виктор Павлович – распаляясь, он говорил все громче, все жарче и убедительнее, и уже батька не раз на Сережкину кроватку поглядывал – и сам же ответил: – А потому, что сейчас, с самого детства, не дали внутреннего стержня. Нет его! Нет этого фундамента, на который опирается человек!

В ПСО нам нужны люди с мощнейшим внутренним стержнем. С железобетонным фундаментом. И строить этот фундамент нужно с малых лет. Я не утверждаю, конечно, что дома вы не сможете привить ему правильных понятий – но Академия занимается этим семьдесят лет. И осечек почти не бывает.

Тут ведь все просто: важен пример. Не имея перед собой каждодневного примера в лице старших товарищей, в лице Наставников и преподавателей, в лице бойцов и офицеров подразделений… но имея перед собой примером дядю Васю… очень легко встать на путь наименьшего сопротивления. А потому берем свою жалость в кулак, пихаем на дно сундука – и в чужие люди его. Или мы растим воина – или гражданского. И если воина, то начинать нужно сейчас. Потому и решать сейчас. Выбирать вам. И ему, конечно же.

– Со всем этим я согласна, – покивала мама. – Возразить нечего. Но так и не поняла, почему он не сможет научиться этим вашим военным премудростям, живя дома, в спокойной обстановке?!

Виктор Павлович растерянно заморгал и замолк, озадаченно уставившись на нее. Потом складки на лбу его разгладились, он улыбнулся и смущенно поскреб затылок.

– Да… Наверно, сумбурно начал и чуть в сторону ушел… Но это ничего, это для того, чтоб ситуацию обрисовать. Смысл сказанного в том, что Академия даст ему, во-первых, идеологическое воспитание. Понятия о родине, достоинстве и чести. То, без чего встать насмерть за свой Дом и, если понадобится, умереть – человек не сможет. Это – первая составляющая настоящего воина: абсолютная преданность родине. Ну а вторая – те умения, которые он приобретет. И здесь без Инициации никак…

Инициация – это некий психологический переход, связанный с болью и принятием важных решений. Словно перелом в жизни. Инициация длится не один день и даже не год – это целый период, включающий в себя несколько важных составляющих: отделение мальчика от матери, изъятие из семьи с ее атмосферой тепла и безопасности; переживание дискомфорта и неуверенности, страха, когда необходимо принять важное решение внутри себя; обучение; и, наконец, финальное испытание, когда молодой воин показывает свою готовность. Древние знали это и использовали в подготовке воинов, когда с пяти-шести лет мальчик начинал воспитываться строго в мужском коллективе. Притом учти, в древнем племени все без исключения мужчины – воины и охотники, и такую инициацию проходили все. Это присутствовало и в системе подготовки у славянских племен, когда мальчика в три года сажали на коня и сызмальства обучали владению оружием. К четырнадцати молодые дружинники в совершенстве владели верховой ездой, луком и копьем, мечом или секирой, они умели охотиться и ловить рыбу, добывать огонь и воду… И уже бывали в бою! А «мамки» и «дядьки» в России царских времен?.. До трех-четырех лет ребенка растила мамка, после – дядька. Причина та же. Или «сын полка»?.. Был некогда такой феномен в русской армии, причем на протяжении целых столетий, когда ребенок, сирота или беспризорник, брался на воспитание регулярным армейским подразделением. И впоследствии из таких ребят получались настоящие бойцы. Позднее, во времена Советского Союза и России, эту роль отчасти взяла на себя армия. Туда призывали от восемнадцати. Она в какой-то мере тоже способствовала воспитанию: ведь это та же стрессовая ситуация, когда молодого человека отрывают от титьки и бросают в казарму, в мужской коллектив… Но нам сейчас мало этого! Восемнадцать – это слишком поздно! Восемнадцать – это значит, упущено время, когда молодой человек словно глина, из которой можно лепить что хочешь! Сравни: начать работать с оружием в десять – или в восемнадцать?.. Начать получать специальные знания в одиннадцать – или в восемнадцать?.. Начать работать над своим телом в двенадцать, совершенствуясь ступень за ступенью – или в те же восемнадцать? Есть разница?

Мама, соглашаясь, молча склонила голову. Еще бы! Это и Сережка у себя под одеялом понял. Кто быстрее начал – тот и успешнее! При прочих равных.

– И это лишь один аспект, – продолжал Виктор Палыч. – А боевое братство? Ребята, с которыми ты с детства в одной казарме… Они уже не просто твои друзья, это нечто более важное… За них и драться будешь как за самого себя. А ведь именно это – важнейшая составляющая армейского подразделения! Поэтому – нет. Без казармы – не получится. Без этого настоящего воина не сделаешь. Здесь не то чтоб бойцом стать… простенькими яйцами-то обзавестись проблема. Это – психология человека, мужчины, против нее не попрешь.

– Откуда это все известно? – из-под одеялка Сережка увидел, как мама нахмурилась. – Мы про свое-то прошлое едва знаем, только общие вехи – а тут целый пласт…

– Это закрытая информация. Она не секретна… – Виктор Павлович помедлил, видимо, подбирая слова, – …но и не в открытом доступе. Гражданским незачем знать. В Академии есть группа психологов, которые тесно работают с Научным отделом. Их основная работа – следить за воспитанниками, вести беседы, наблюдать и делать выводы. Изначально это был один человек…

– Родиков Олег Сергеевич, – кивнув, вставил отец.

– …с которого все и началось. Именно он настоял на такой схеме. Он умер шестьдесят лет назад, запустив процесс, дав общие начала. Теперь же это небольшая группа из четырех человек, которая только этим занимается. И вся наработанная нами база говорит о том, что это самый правильный путь.

А еще вот что скажу напоследок… Как это ни парадоксально, но в нашем мире куда больше шансов выжить имеет именно боец. Даже несмотря на то что он постоянно подвергается опасности. И в десятки раз больше шансов выжить имеет боец ПСО. Ты в Госпитале работаешь, статистику должна знать. После каждого наката мы десятки гражданских теряем. Вояк ПБО – в разы меньше. А уж ПСО и подавно: один-два. В среднем. Хотя стоят они, заметь, – Виктор Павлович поднял палец, – на самых опасных направлениях. Это тебе последний аргумент.

И мама сдалась.

– Ладно. Я все понимаю… – вздохнула она. – Только надеялась, что Сережка никогда в Джунгли ходить не будет. Как посмотрю на твою ногу – так сердце и замирает…

Отец отмахнулся.

– Это самое малое, что взяла паутина. И хуже бывает. Гораздо хуже.

– Этого я и боюсь… – мама снова вздохнула, понимая, что вопрос с Академией, считай, решенный. – А как там с программой? Сложная? Небось, потруднее, чем в общем потоке?

– Труднее, не спорю. Углубленная, расширенная… – согласился Виктор Павлович. – По интенсивности очень близка к «А» классу. Но в Академии сразу упор на военную составляющую, а у научников – на… хм… науку.

– А потянет он?

– Начнет отставать – переведем на гражданку. Бывает такое, как бывает и обратное. Станет инженером. Да только вряд ли. Потянет он. Дед – вояка, батя – вояка, сын… гражданский? Да его одно только это будет вперед тянуть! Династия! – и Виктор Павлович улыбнулся. Поднялся, протянул руку бате. – В общем, не буду рассиживаться. Думайте. Но рекомендацию Совету я подам, распишу как есть. И большая просьба: прежде всего Сережке выбор предоставьте. Это его жизнь, ему и решать.

Отец кивнул и, попрощавшись, закрыл за гостем дверь. А после сел за стол напротив матери, и оба они надолго задумались. А Серёга, хотя и мало что понял из взрослого разговора, не колебался ни секундочки. Самое-то главное он уяснил: открылась дорога ему к армейцам! С оружием в руках защищать Дом! Это ж самая почетная профессия, которая только бывает! А что контрóллеры… так и ладно. Может, и пройдет страх… Небось, взрослые-то не боятся. Тем более когда пулемет в руках. Вырастет – таким же сильным и храбрым станет, как и офицер-спецназовец! Держит оборону и ни капельки не трусит. Завтра с самого утра нужно непременно батьке сказать, что в военные желает. А то как бы в самом деле в инженеры не записал. А работать инженером после того, как тебя военная жизнь поманила – ну нет же никакой мочи! Нет, подумать только – в военные!.. Вот жизнь теперь пойдет!..

Так, в мечтах о своей взрослой жизни, он и заснул.

Глава 3. В ДОРОГУ?..

Пока шли через Парк, внимания было хоть отбавляй. Вернулась обойма ближе к вечеру, когда рабочий день уже закончился, и люди отдыхали, проводя остаток времени до отбоя. Парк – разбитый в Галерее под западной стеной Внутреннего Периметра сквер, расчерченный клумбами и дорожками, засаженный кустарником и деревцами – место популярное. Здесь и прогуляться можно, и на скамеечке посидеть. Деды за столиками в картишки, в домино забивают, или в шахматы, в нарды; бабки по лавкам сидят, трындят о своем, кости перемывают; дети – на площадках гоняются, на качелях-тарзанках, на лазелках, в прятки-догонялки; взрослые – по парам, прохаживаются. Кто-то и в забегаловки подался. Обычный вечер после рабочего дня. Гул разговоров, галдеж, детские крики, смех… И когда из темного зева ворот Внешнего Периметра один за другим начали выныривать бойцы, а следом и платформа с громоздящимся на ней кентавром – это не могло остаться незамеченным. Обойма с выхода вернулась, в полном составе и с добычей. Да с какой! Каждый видел громадину контрóллера на платформе и каждый хотел поприветствовать, поздравить с удачной охотой, пожать руки или просто похлопать одобрительно по плечу. Многих людей Сергей знал, со многими дела имел – а еще больше знали его или бойцов группы. Да что там «больше»… почти все. Математика здесь простая. В Доме – почти пять тысяч населения. Это и мужчины и женщины, и дети и старики. Многие друг друга знают, если и не лично, то наглядно, многие на короткой ноге, многие дружат не разлей вода. Все на виду. А уж командиры ПСО – и подавно. Их таких всего семеро. Кто куда ходил, кто что добыл, кто в полном составе вернулся, а кто не очень… за один день слух по Дому разносится. И одобрение людское или осуждение – тоже.

– Вот это я понимаю, Карбофос… – хватал он отдельные реплики из толпы.

– Третья обойма молодцы, что тут говорить…

– Слава богу… После прорыва – но все тут…

– Ну, за вчера-сегодня улов у каждой обоймы богатый. Даже удивительно…

– Опять на Доске будут висеть…

Сотников, пожав с полсотни рук и выдержав раз в пять больше хлопков по бронированному загривку, улыбаясь, крутил головой во все стороны – и вдруг углядел среди радостных физиономий Плотникова, одного из старейших работников Мастерских.

– Егорыч! Егорыч! Егорыча пропустите! Алексей Егорыч, сюда давай! – перекрывая гомон толпы, закричал он.

Старика тут же услужливо подпихнули и, приноравливаясь к скорости обоймы, он затрусил рядом.

– Здорово, Алексей Егорыч. Как здоровье твое драгоценное?

– Да как… Скрыпим, но едем, Серёга, будто сам не знаешь, – ответил дед. Был он росточку небольшого, но весь такой крепенький, жилистый, и движения совсем еще не стариковские. – Этого куда? Сразу в приемку?

– А что тянуть-то. Там кто сегодня?

– Да малой дежурит. Я сутки отпахал без продыху, решил вот проветриться…

Серёга поморщился. Малой – недавно принятый парнишка-приемщик. Юра, кажется. Опыта маловато, возится долго… А после Джунглей хотелось быстрее в душ. Смыть с тела пот и тонкую пленку налета, осевшего после прорыва, постираться, вычистить оружие и снарягу. И отбиться часов на пятнадцать.

– Слушай, Егорыч… Может, примешь у нас? Малой этот ваш очень уж долго возится, – попросил он старика. – Ты ж профессионал приемного дела, десять минут – и готово. Помоги, а?..

Егорыч ухмыльнулся.

– Ладно, что ж с тобой делать… Пойдем, оформлю вас ускоренным методом.

– Вот спасибо! А за мной не заржавеет, сам знаешь…

– Да ладно, ладно, – улыбнулся дед. – Принесешь, как будет.

Алексей Егорыч коллекционировал пачки из-под сигарет. Такой коллекции, как он – никто в Доме не сумел собрать. Сам не курил – очень уж дорогое удовольствие, дефицитное, да и здоровья не прибавляет – но коллекционером был страстным. Одна из стен в его небольшой комнатке была сплошь уставлена пачками, одна к одной. И на русском языке, и на английском, и на не поймешь каких еще. Была даже отдельная колонка пачек со странной вязью букв-загогулин – Илья авторитетно заявлял, что это арабские. Знайка на то и Знайка, чтоб знать. Порой скажет такое, что и в памяти-то людской уже не сохранилось… С самого первого выхода Сотников носил Егорычу все, что находил в Джунглях – и старик, прочно имея его в поставщиках, тоже нередко помогал по своему профилю.

– Новости-то есть?

– Новости-то? – ухмыльнулся Егорыч так, что Сереге сразу стало ясно: новости действительно есть. Отсутствовали они почти неделю, шесть полных дней. Если б не прорыв – быстрее обернулись, но тут уж не угадаешь. И за это время что-то да произойдет. – Тебе в каком порядке? Чтоб сразу крышу сорвало или опосля?

– Давай по нарастающей, – усмехнулся Сотников.

– У Макеевых пацан родился, в Госпитале говорят – вполне здоровый, – начал загибать пальцы Алексей Егорыч. – На Внешнем Периметре в южном УРе46 с первым ДОТом47 закончили, ввели в работу. Троих в Отработку отнесли – двое из Госпиталя, бойцы с западной стены, так и не оправились после ранения, третий – Иванцов Сергей Петрович, преклонных годов старикан, шестьдесят пять месяц назад исполнилось. Дед Никита снова слег, сегодня утром под капельницу уложили. Древний уже… Даже и не знаю, встанет ли в этот раз. И Яшка Кондратьев достукался, выгнали к чертовой матери. Отверженный теперь.

– Это и все? – удивился Серёга. – А говорил – крышу сорвет… С Кондратьевым давно к тому шло. Вслед за папаней… Деда Никиту вот жалко.

– Это только из рядовых, – покачал головой Плотников. – Из остального… – он вздохнул. – Сначала плохое. Светка Ильина с сыном потерялись. Два дня назад. Поехали на Плантации и от мотовоза на стоянке отстали.

– Искали? – спросил Серега. Новость и в самом деле была хуже некуда. Гражданские в паутине долго не живут, тем более – мать с ребенком.

– Искали, конечно… И посейчас поисковая группа в паутине… Но пока нет результата. Жалко Кирюшку, пацанчик умный, всегда мне нравился…

– Хреново, – покачал головой Наставник. – Тут остается только надеяться, что к аварийной капсуле выйдут, отзвонятся… А из хорошего?

– Вчера одна обойма с выхода вернулась. И сегодня до вас еще две. И все с такой добычей… – не найдя подходящего слова, Егорыч покрутил в воздухе рукой. – Короче, не хуже вашего двухтонника, а то и получше. Того и гляди Доску придется расширять…

– И что принесли? – ревниво вклинился Злодей.

– Бетон пять КШР-400 притащил. Говорит – одного за другим нашлепал. Фугас – вообще на ППК наткнулся. Как начали кадавры его чехвостить – еле ноги унес. Но на отходе зацепил трех пятисотых. И под занавес вам – Гвоздилычи за двое суток на нашем горизонте урожай собрали: три четырехсотки и боевую группу из двух пятисотых и паука. Я почему и говорю – сутки без продыху отпахал. Как началось вчера с обеда – один за другим, один за другим – так до конца смены сегодня и шло.

Сергей глянул на Знайку – Илья хмурился, запустил пятерню в свой ирокез, и вид у него был встревоженный. Да и сам он тоже ощутил нечто подобное. Странно… Неужели снова накат?

– И что же – все целые? – продолжал гнуть свою линию Паша. – Такую ораву собрать – это уже не охота… Это война, самая настоящая.

– Да какой там целые… – отмахнулся Плотников. – Покоцаны, конечно, порядком… На каких и вовсе живого места нет, так, отдельные элементы да шасси… Не церемонились с ними, понятно, садили куда попало. Ну так и драка какая, тут вряд-вряд отбиться…

– Что Совет говорит? – спросил Наставник.

– Совет не собирался пока. Я так понимаю – ждали обоймы. Еще две на выходе, Большой Папа и Сова. Сову-то, кстати, за Светкой и отправили. Ночью должен вернуться.

– Если все планово – Большой Папа тоже ночью придет, – кивнул Петр Иванович. – Я перед выходом в Комендатуре уточнял. Значит, Совет соберется завтра утром, край – к обеду. Ну а нет… тогда уж и не знаю. Отдельно доведут. Потери есть? Наверняка есть, не может быть, чтоб без потерь…

– Есть… – подтвердил Егорыч. – У Бетона двое погибли и у Фугаса двое ранены, один убитым. Но добыча хорошая, причем – разом у всех. В общем – все герои, – подытожил он. – Завтра же опять на Доске будете висеть всей обоймой. И вы, и остальные.

Ребята заухмылялись – приятно, конечно, в передовиках производства числиться. На Доску Почета вешали обычно фотографии тех, кто приносил самую большую пользу. Висело там немало народа изо всех хозяйств Дома – и с Ферм, и с Плантаций, и с коммунальной службы, и с Мастерских, и с армейского состава. Висели нередко и они, третья обойма. Да только как пошла неудачная полоса – сняли их. А теперь-то, конечно, добро пожаловать назад.