Полная версия
Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. Продолжение дня первого. Прошлое
– Не столь драгоценная, сколь священная! Но и драгоценная, разумеется, тоже…
– Вот именно! И кто тогда отвечать будет? Вергилий, Цицерон или Овидий? На меня ведь все грехи свалят… Так ведь? Кто отвечать будет?
– Я бы сказал, что Пушкин, но вообще это не твоего ума дело! Omnia mea mecum porto! Во всякое случае кое-что из mea mecum ношу с собой всегда, из рук не выпуская, иначе найдутся охотники до чужого добра… И вообще слишком много вопросов задаёшь, директор! Я ведь могу и с должности снять, и язык укоротить! – в императоре словно проснулась жажда заставить мир вокруг себя замолчать.
– Молчу, молчу… – успокоил Филиппа начальник бани, будто эту жажду почувствовав.
*****
Государь шагнул в тёплый бассейн-тепидарий и мгновенно (и снова) почувствовал… блеск державной имперской мощи и роскоши, новый прилив першения в горле и нарастающую слякоть в слизистой полости носа. Всё потекло, и всё – из него. «Точь-в-точь, как у Гераклида! Один в один!», – подумал император, а вслух наставительно заявил, уперев зрачки сначала в переносицу, а затем в наполненные подобострастием глазницы директора бань. Отрефлексировал:
– Мы с тобой в Париже нужны, как в римских термах – лыжи!
– Где-где? – то ли не понял смысла, то ли вовсе не расслышал фразы шеф заведения.
– Вот глухня! В Лютеции Паризиоруме. Ныне эта деревня так зовётся!
– Что-что?
– Лыжи!
– Эээ…
– Да копья же! Копья на длинных древках, Фавн тебя подери! Они и там, и тут без надобности! Потому я и взял с собой только короткий дротик! Стой! Стой! Стой! Куда ты вдруг побежал?
– Вас спасать! Нутром чую, что кто-то чужой с недобрыми намерениями только что пробрался в нашу тихую парно-водную обитель! Я в этой бане любой шорох или движение воздуха нутром чую! Такое у меня чувствительное нутро! Надо остановить злодея, пока не поздно!
– В смысле?
– Пока он не зашёл слишком далеко!
– Тогда беги! Одна нога здесь, другая там!
Директор терм рванул в сторону центрального входа в банный комплекс.
Император остался в тепидарии один, но ненадолго. Шеф заведения вернулся так быстро, словно никуда и не исчезал:
– О повелитель! К вам на приём рвётся какой-то пошлый… эээ… ушлый грек! Я его поймал, арестовал и, как полагается, по описи сдал вашей страже. Он утверждает, что ему по делу и срочно…
– В Париж?
– Нет, не Лютецию Паризиорум! У него вопрос жизни и смерти… эээ… только смерти без жизни!
– Так пусть умрёт! Никто его не неволит и на этом свете тем паче силком не держит…
– Он утверждает, что, если я не пропущу его к вам, меня распнут или отправят в клетку к хищникам. Да я и сам настоятельно рекомендую вашему величеству принять его и выслушать. Я увидел в его глазах присутствие какой-то великой тайны. Я умею читать не то что по глазам, но даже по пустым глазницам. Этот ушлый грек не о своей смерти печётся…
– О чьей же?
– Ромула!
– Какого ещё Ромула? В моём окружении нет такового…
– Брата Рема! Основателя Рима! Я нутром чую, что он раскрыл вековую тайну места, где похоронен наш первый и самый великий царь…
Филипп, как от удара молнии, чуть не подскочил в воде. Вернее, подскочил, но не пошёл по ней, аки по суху, а живо выполз на «берег» в чешуе, как жар горя и как один-единственный римский богатырь, а не тридцать три варвара-гипербопейца:
– Зови! Впусти! Живо!
К стопам принявшего вертикальное положение государя, с которого струйками стекала тёплая влага, вскоре пал эллин Дионисий.
Император подозрительно оглядел распластавшуюся перед ним словно гуттаперчевую фигуру мужчины и рявкнул:
– Если ты мошенник, то за мной не заржавеет! Без разговоров сразу на кре… на плаху отправишься!!! Чуешь?
– Чую, великий государь!
*****
Филипп, обнажённый до состояния «в чём мать родила», молча и долго, не перебивая, слушал то сбивчивый, то велеречивый рассказ грека Дионисия, который то ли всё ещё числился рабом сенатора Геренния Потента, то ли уже стал вольноотпущенником, свободным человеком и полноправным римским гражданином.
Эллин говорил, говорил, говорил без умолка, как будто боялся, что его отправят если не под арест и не на крест, то на плаху и он может не успеть изложить всё в подробностях и без утайки, до дней последних донца. Тут были, конечно, и тысячи тон словесной руды, и горы плевел, и груды прочего фонематического и лексического мусора, но всё произнесённое было неспроста, а единого слова ради. Пусть это слово и обратилось в конце речи нежданного пришельца сначала одним сложносочинённым предложением, а потом пулемётной очередью-серией простых (а мысль изречённая есть ложь):
– Никакой я не эллин и не раб, а араб, мне мама перед самой своей смертью в этом по секрету призналась! Чтобы никто этого не услышал, она потребовала, чтобы я склонил своё ухо низко-низко, к самым её губам, и едва слышно нашептала мне: «Сын мой, вся наша семья – чистокровные арабы! Мы – свои среди чужих и чужие среди своих! Ищи себе подобных!»
– Прямо так и нашептала? Ты ничего не попутал? Это же наш… родовой шифр!
– Слово в слово! Это так же верно, как то, что и вначале было слово! И я теперь не смею скрывать этого от вас! Не имею никакого права! Ни морального, ни юридического! Вам положено это знать! Я араб и на этом точка!
– Неужели и ты тоже?
– И я!.. эээ… Я не первый?
– Думаю, что даже и не последний!
– А кто ещё?
– Да есть тут некоторые… Чем докажешь свою добротную родословную?
– Кровью! Вот те крест! – не моргнув глазом, осенил себя знамением Дионисий.
«И как у них у всех получается довести это сладкое слово кре… кре… кре… до логического совершенства?!» – болезненно подумал император, вслух заключив не столько констатацией, сколько заманчивым деловым предложением:
– Моя благоверная точно бы поверила! Значит, и я тебе верю, честный человек! Хочешь стать сенатором Рима и с завтрашнего дня начать протирать свою тунику в курульном кресле курии Юлия?
– Эээ…
– Не можешь – научим! Не хочешь – заставим!
– Мои желания – это ваши желания… эээ… ваши желания – это мои желания… эээ… короче, чего изволите, государь, так тому и быть, того мне и не миновать! Я ваш навеки! Предан без лести! Весь мой арабский род предан отныне вашему роду! Да и не только отныне, а всегда был предан, вот только сейчас появилась возможность заявить об этом официально!
Император продолжал стоять перед новым фаворитом целиком обнажённый, открытый всем ветрам назло, без устали разминая в правой руке… древко дротика (если нечто висит на сцене в первом акте пьесы, то когда-нибудь оно должно выстрелить):
– Эй, кто-нибудь! Стража! Доставить мне сюда негодяя-сенатора по имени Геренний Потент. Тут на его место в элите Рима появился более удачливый… эээ… способный претендент! Нужна ротация кадров! Кадры решают всё!
*****
– Аве цезарь! Аве август! – вместив в тепидарий собственную тушку, по-римски салютанул сенатор Потент императору и тут же заметил своего беглого раба. – Ах, вот ты где, плут! Негодяй и мошенник!
Филиппа, принявшего личностные характеристики на свою персону и собственную грудь, передёрнуло, его лицо исказилось злобной гримасой, он не выдержал и гаркнул:
– Я тебе дам «плут»! Я тебе дам «негодяй и мошенник»! Я тебе… не Димон, а август!
Потент бухнулся в ноги:
– Это я не вам, о Величайший! Не в ваш адрес! Я не я, и чемодана не моя! Мои слова адресовались вот этому пройдохе Диониске! Он ещё тот прохиндей, а не только плут, негодяй и мошенник! – заверещал сенатор и осмелился приподнять голову: глаза его бегали тудэма-сюдэма. – О, государь, какое счастье: вы нашли мою убежавшую вещь! Спасибо вам за то, что возвращаете мне раба, можно сказать, из рук в руки! Вот таков он, мой сукин сын!
– Это теперь мой сукин сын! – отверг притязания на «вещь» Филипп. – Да и вообще эта вещь с сегодняшнего дня уже никакой не раб! Это теперь моё орудие! Моё говорящее орудие! Диониска нынче полноценный сенатор моей милостью! Он прошёл строгий отбор среди целой своры других кандидатов! Многие другие тест не прошли и оказались негодными. Такова моя воля!
Геренний Потент поиграл желваками, поскрипел и поскрежетал зубами и дерзнул в гордыне своей без дозволения подняться на ноги во весь рост (на миг подумал, что терять ему больше нечего, раз отняли знающего его тайну раба).
*****
Четыре внимательных глаза двух мужчин, стоявших теперь по одну сторону баррикад, недоумённо уткнулись в лицо, возможно, уже бывшего сенатора из древнего племени самнитов. Словно чего-то ожидали от самовлюблённого аристократа-недоумка. Наконец Потент что-то сообразил, надумал и решился.
– О! Это существенно меняет дело! Приветствую тебя, партнёр! – через силу поклонился Дионисию сенатор, его губы пытались простодушно без двойного смысла, замысла и умысла улыбнуться, но их уголки нервически метались то вверх, то вниз, то вправо, то влево, то вовсе по какой-то замысловатой и понятной лишь профессиональным геометрам траектории.
– Хочешь идти на смерть, так иди! Тебя никто не держит! А не хочешь, так всё равно иди! – сардонически ухмыляясь, отреагировал Дионисий, словно оскорбившись, и фыркнул. – Какой ты мне нынче партнер?! Ты опоздал запартнёриться. О том, чтобы подстелить соломку, раньше надо было думать и на мои предложения соглашаться. Нынче ты – раб… пока Божий… но есть шанс, что станешь моим, если тебя помилую… помилуют… если тебя наш государь помилует. Где располагается твоё место в курии Юлия и под каким порядковым номером? И есть ли у тебя именное в Колизее? Мне к завтрашнему утру надо знать это в точности! К выходу в свет мне следует загодя подготовиться!
– Это ещё зачем? – заподозрил неладное сенатор, до которого смысл сказанного всё ещё не дошёл.
Но бывшему беглому рабу, а ныне фавориту римского императора ответить было не суждено – не дали. Глядя в глаза Гереннию Потенту, но тыкнув пальцем в грудь Дионисия, император властно резанул:
– Я снимаю с тебя статус сенатора, и отдаю в распоряжение этому… доброму и человеколюбивому господину!
– Это меня в рабство, что ли? – округлились глаза Потента. – В рабство к моему безродному рабу?
– Да хоть и туда! Вернее, сюда! Ко мне! – обрадовался араб Дионисий, опередив в реакции императора. – Ко мне, мой пёс шелудивый! К ноге!
«Пёс шелудивый» не шелохнулся. Но по его лицу читалось, что он возражает и что с консолидированным мнением римского императора и араба Дионисия в корне не согласен.
– Взять его! Ату его! – вскричал Филипп, обдавая негодующим взглядом Геренния Потента и грозно затопал по термальному камню голыми пятками. – Арестовать бывшего сенатора! Произвести обыск в его доме! Изъять всё найденное в державную собственность! Доставить мощи Ромула в мою резиденцию!.. Завтра укажу, куда конкретно!.. Что значит, куда доставить сегодня? Сегодня туда, где я буду ночевать после принятия бани!
Когда скрученного в три погибели и повязанного верёвками арестанта уводили из тепидария, мысль императора всполошилась и забарахлила фундаментально: как не остановить бегущего бизона, так не остановить поющего Кобзона. Зычным, но уже хриплым, пусть и не осипшим голосом Филипп в оба своих лёгких проревел:
– Ни в коем случае не забыть и о Модестине Гереннии, бывшем префекте вигилов! Непременно разыскать и его! Эх! Неужели все Гереннии такие, как эти двое… ну, как Потент и Модестин?! Неужели? Неужели в самом деле пронеслись вокруг метели? Не быть этим негодяям и всему их змеиному роду рядом со мной! Да у них там заговор, у всего этого осрамившегося клана самнитов Геренниев! Возомнили о себе! Гордыня их и погубила! Теперь не отмолят свои грехи! Не успеют! Пусть на том свете каются!
Когда Дионисий и директор бань покидали тепидарий, новоявленный араб-аристократ по-заговорщицки подтолкнул локтем своего подельника, подмигнул и зашептал ему прямо в ушную раковину:
– Половина моего сегодняшнего дохода – твоя! Всё строго и согласно нашей негласной договорённости! Слово не купца, но римского сенатора! Si vir dixit, fecit! Пацан сказал – пацан сделает!
У шефа заведения от радости в зобу дыханье спёрло, ибо, увидев и осознав, в какие недосягаемые верха прямо на его глазах взлетел Дионисий, на гонорар он уже не рассчитывал и не чаял, что условия устного контракта вообще будут соблюдены.
Дионисий же безгранично верил в опыт, сын ошибок трудных, и уважал эксперимент.
*****
…В эту же ночь, каким-то чудесным образом прознав об опале целого рода, добрая половина римских Геренниев сменила свои номены и отреклась от родового имени древнего италийского народа самнитов, некогда вместе со всеми прочими племенами перемолотого, как мука, в единый римский этнос. А половина из отрекшейся половины категорически потребовала от всех своих друзей и знакомых, чтобы впредь их считали не только коренными римлянами, но и исконными арабами. И подали об этом в имперскую канцелярию челобитные-прошения.
Без революций и контрибуций
«На рассвете холодном
От осеннего ветра,
Когда ты переходишь
Взгорья дальние Сану,
О, согреть бы тебя мне своею одеждой!..»
Ямабэ Акахито
Голый царственный мужчина только было собрался почапать дальше, как в тепидарий снова ввалился директор бани (словно отсюда и не уходил):
– О август! О цезарь! О самый великий правитель всех времён и народов, стоящий вровень с Юлием Цезарем! Вы просили разыскать в Риме эксперта по истории возникновения в державе гладиаторства как феномена! Исполнено от сих до сих! Мы – исполнители бравые и, как калачи, тёртые! И лыком не шитые… эээ… не лыком шитые! Эксперт этот не только по части гладиаторства как феномена, но и как искусства…
– Какого искусства?
– Сражения! Искусства боя! И искусства побеждать!
– Что за чушь! Ты не пьян ли, братец? Разве я такое просил?
– Конечно! Иначе зачем бы мы его в термы доставили! Сам идти не хотел, пришлось по почкам, по почкам, по рёбрам, по рёбрам! Пинками! Взашей! То есть и по шее тоже. По-доброму! По согласию! В итоге сам сюда запросился и готов представь пред взорами своего повелителя.
– Хм… Терзают меня смутные сомнения… А точно ли, что я такого эксперта просил? Хорошенько подумай над моим вопросом, прежде чем на него окончательно ответить! Точно ли я его просил?
– А то! Даже если и не просили, то было в мыслях… Но таки просили, государь!
– Значит, я просил на завтра! Сегодня я отдыхаю!.. Стоп! Я не просил, я требовал! Не царское это дело просить!
– Тем более…
– …На завтра!
– Но мы-то его нашли сегодня и… на сегодня! Завтра этого эксперта в Риме может не оказаться! Эксперт – он как мёд, очень странный предмет: он если есть, то его сразу нет…
– Ты смеешь мне возражать?
– Не я, мой повелитель! Эксперт может исчезнуть! Он всё его вина!
– А куда сей эксперт денется? Вернее, так: да куда он денется!!!
– Во-первых, он нарасхват. Платежеспособный спрос на многомудрого мужа превышает предложение. Он ведь один, а вас… эээ… всех остальных – пруд пруди! Во-вторых, он может не пережить ближайшую ночь. Или помрёт от инфаркта, сердце-то у него не казённое, или от страха сбежит куда-нибудь в Персию, помазав себе для скорости пятую точку скипидаром! Все реальные пацаны… эээ… эксперты, если не понимают, с чего вдруг ими ни с того ни с сего всерьёз заинтересовались очередные временщики… эээ… очередная вечная высшая власть или службы безопасности, – повторяю, все реальные эксперты в этом случае тут же сбегают на Восток, как будто вдоль кордона… вернее, сразу за родными рубежами морковки на верёвках развешаны или там булки с маслом на деревьях растут, или сразу за следовой полосой мёдом намазано…
– Ты про молочные реки и кисельные берега забыл упомянуть… Ты, наглец, хочешь сказать, что они там есть?
– Уж я-то знаю, что за кордоном, тем более в Персии, таковых нет! – как будто загрустил о несбыточном, но тем не менее патриотично заявил главный банщик Рима. – Молочные реки и кисельные берега лишь в нашем детстве и юности были. И не в персидской, а в римской!
– Тогда гони эксперта взашей и пинками. По почкам! По рёбрам! Умные сами к временщикам… эээ… к очередной вечной высшей власти прильнуть рвутся, а этот, судя по твоим словам, кобенился… эээ… гони его сюда, а не отсюда! Сюда гони, я сказал! Пусть притянется… прикоснётся к прекрасному! У меня как раз время свободное для его бредней образовалось… Целая свободная минутка! Но если он окажется интересным собеседником, то и больше!
На полусогнутых на цыпочках в тепидарий прокрался, хромая и обеими кистями держась за болезные грудь и живот, скрюченный, в синяках и красный, словно рак, эксперт. Пробрался и рухнул ничком перед голым августейшим мужчиной. Не пред персоной и не пред персонажем, но пред особой!
– Встань, холоп! Я не доминус эт дэус, я принцепс! Покамест не Господин и Бог, а Первый! Я пионер! – непроизвольно вырвалось то ли из гортани, то ли из глотки императора: словно и не его все эти слова были и не его голос. Но кто-то же за язык потянул. Высшие силы?
Эксперт приободрился и оторвал лицо от пола:
– Вас дезинформировали, о повелитель! Вы не пионер! И вы не Гайдар, который шагает впереди! На вас нет красного галстука из скромного ситца. И слов «Будь готов!» вы в своей жизни никогда не слыхали, и вдохновенно не восклицали в ответ «Всегда готов!»… Да и по второму вопросу вас тоже ввели в заблуждение! Кругом одна сплошная махинация и дезинформация!
– Что-что? Коррупция? Какая ещё коррупция?
– И коррупция тоже… Впрочем, коррупция здесь и сейчас – это вторично. Первично в текущий момент – это махинация и дезинформация!
– Что такое? Когда? Кто посмел? По какому вопросу? Какая дезинформация? – засуетился император, впопыхах запамятовав спросить о махинации (видимо, коррупция, хоть и оказалась здесь и сейчас вторичной, заинтриговала его больше).
– Я нутром чую, что вам прежде кто-то успел с три короба напеть или наплести всяких небылиц и либеральных бредней о том, что гладиаторскими боями мы, исконные римляне, заразились якобы от этрусков. Нет, нет и нет! Это чушь и брешь! Не Божья благодать! И как только Юпитер выносит такие поклёпы и наговоры на нашу историю? Я как Римский, но не Корсаков, а эксперт и патриот, всегда отстаиваю правду и истину! Поэтому я дерусь… потому что дерусь! За правду! Я никому не позволяю в угоду политической и всякой иной конъюнктуре фальсифицировать нашу великую историю! Факты – вещь упрямая! Карты… эээ… факты правду говорят! Вот этруски опять же… Не они первопричина гладиаторства!
«А кто такие этруски?» – хотел было полюбопытствовать император, но вспомнил, что название этого рода-племени он сегодня пару-тройку раз уже слышал (или ему почудилось, что слышал). Поэтому с его языка сорвалось иное:
– На кого покажешь… эээ… чем докажешь?
– Я человек культурный, пальцем ни в кого не тычу, а докажу тем, что от этрусков не сохранилось ни рельефов, ни барельефов, ни наскальной живописи, ни манускриптов, которые свидетельствовали бы, что они практиковали в своём быту мунус… – стал входить по вкус эксперт. – Да и самих этрусков почти что не было. Можно сказать, что не было. Не говоря уж о мунусе…
– Что-что?
– Ну, мунус! Да мунус же – это и есть гладиаторский бой по-латыни! Именно на классической латыни без примесей гнусных варваризмов! Мунус! Ну, или мунеры, если во множественном числе…
– А что же тогда практиковали этруски, если даже своего мунуса у них не было?.. эээ… говоришь, их самих не было?
– Я сказал, что почти что не было… можно сказать… Можно! Но я так не сказал! Ведь этруски, конечно, были. И как им не быть, если мы их потомки…
– И что же они тогда практиковали?
– Да ничего!
– Совсем-совсем ничего? Они что же, как эллины, только теоретизировали, болтали, организовывали говорильни и сидели, сложа руки и ни разу не засучив рукава по локоть?
Эксперт смутился:
– Ну, почему же! Не так, чтобы совсем ничего. Руки-то у них как раз в крови были по этот самый локоть… Но что касается настоящего дела, а именно, мунуса, то у них не было ничего особенного. Хотя и особо ничем в своём безделье этруски не наглели, ибо… они практиковали венацио – звериную травлю! Так ребята к охоте готовились! Но загон и травля диких, а порой и домашних животных – это не гладиаторский бой. Венацио – это не мунус! А мунус – это не венацию! Не убоюсь не только проговориться, но и повториться тавтологией: венацио – это… охота… или стычки людей и зверей, но стопудово не гладиаторские игрища! Это почти что убийство беззащитных! В древней этрусской гробнице жрецов-авгуров есть фреска «боя» человека с псом… или серым волком, Фавн их там разберёшь. Вот куда вам следует на экскурсию смотаться! Чудесная надгробная и наскальная живопись! Вот что вам следует воочию обозреть, чтобы самому во всём убедиться и разобраться, а не только с моих слов, хоть я и не вру! Да-да! У этрусков было венацио, но не мунус!.. эээ… м-да, живопись чудесная, но не бой! Или бой в кавычках – это я имел в виду. Убийство! И убийство без кавычек.
– Ты защитник животных? Из клана зелёных?
– А вы как к таким относитесь?
– Отрицательно! Причём, резко!
– Я с вами одного мнения. Просто оговорился. И на старуху бывает проруха…
*****
– А гладиаторство тогда откуда взялось? Доведи тему до финала! – внешне безо всякого интереса спросил и тут же потребовал Филипп, но потом все ответы на ус внимательно наматывал (хоть и был безусым – брился при первом и всяком удобном случае), а про себя подумал: «Серый волк – зубами щёлк!»
– Это исконная римская забава, возникшая в римской области Кампания!.. эээ… ну, не совсем забава, однако стопудово древний ритуал! – поехал кататься по ушам властителя Рима эксперт. – Когда отходил в мир иной любой знатный римлянин, над его могилой насмерть бились два отважных и дерзких воина. По полной выкладывались. До седьмого пота. На всю катушку, ибо жить-то хотел каждый. Погибший в поединке и сопровождал на тот свет усопшего…
– Зачем?
– Что зачем?
– Зачем сопровождал?
– Чтобы в загробном мире охранять его дух, не подпускать никакую персидскую или северо-варварскую, или дальневосточную нечисть… Всякую нечисть не подпускать.
– Да точно ли это в Кампании было?
– В ней, курилке! Именно в той самой Кампании, что раскинулась на побережье от Лацио до Лукании-Базиликаты! Большая Кампания. И нет тут никаких секретов: ни огромных, ни маленьких. Друзья не растут в огороде! Не продашь и не купишь друзей! И поэтому я так спешу по дороге… Поэтому и вы в баню весь день так торопились. Не забыли о главном на сегодняшний день?
Императору почему-то показалось, что в мимике эксперта проскользнуло нечто такое, как будто он в дерзости своей отважился утаить некую деталь, пусть даже незначительную, спрятав её за невинным вопросом.
«Ну, отважился! Ну, утаил! И что из этого? – подумал эксперт в ответ на чужую думку-прозрение. – Знание о том, какой этнос в глубокой античности на самом деле жил в Кампании, должно утратиться для потомков отныне и навсегда! Вечным был и будет лишь Рим и… латиняне! Латиняне и латинство – это сила на все времена… и нравы! История не фальсифицируется, но интерпретируется! Да, собственно говоря, и истории как таковой нет. Есть мифы! Есть легенды! Есть лишь то, что, передавая из уст в уста, с манускрипта на манускрипт, расскажут или напишут те, кто умеет правильно это делать и преподносить. Агитация и пропаганда! Популяризация! Маркетинг! Прямая и косвенная реклама! Продвижение в соцсетях! Белый кролик!»
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Персидская пословица.
