Марта

***

Так эта умная и веселая женщина появилась в его жизни. Вначале, изумленная роскошным убранством замка, вела себя не в меру смирно, настороженно, с нескрываемым восхищением разглядывая величественные апартаменты. Иногда видел ее в огромном куполообразном зале возле портретов представителей княжеского рода. Марта, внимательно всматриваясь, напряженно шевеля губами, прилежно читала под ними надписи. Подолгу стояла там, высоко подняв голову, с восторгом глядя на роскошные фрески из религиозных текстов. Однако вскоре живой нрав ее вырвался на волю. Вот уже то тут, то там слышался заразительный смех, веселый голос. Виделись они нечасто. За обедом или вечером за трапезой. Но это не помешало почувствовать Антону, что Марта явно неравнодушна к нему. Ловил на себе кокетливые, быстрые взгляды. Старался не обращать внимания. Надеялся, что все само собой уладится. И, в конце концов, Марта поймет, что между ними ничего не может быть.

Она постепенно стала в замке абсолютной хозяйкой. Прислуга, с молчаливого согласия Антона с огромным удовольствием покорилась ее беспредельной власти. Женщина довольно скоро смогла завоевать любовь и безграничное доверие всех, кто жил здесь.

С ее приходом изменилась жизнь, стала веселее, обрела смысл какой-то, что ли. Даже княгиня, на удивление, стала быстро поправляться. Марта беспрекословно взяла на себя обязанности по уходу за больной.

С каждым днем княгиня выглядела все лучше и лучше. Все чаще улыбка скользила по ее губам при виде Марты. Та же души не чаяла в своей хозяйке. Ухаживала за ней, словно за маленьким ребенком, заботливо угадывая сердцем малейшее желание своей подопечной. Признательному Антону хотелось отблагодарить Марту за ее доброту. Долго собирался. Одолевала почему-то робость непомерная и, наконец, решился.

Как-то вечером заглянул в княжескую опочивальню. Марта сидела возле кровати, чуть слышно напевая свою любимую песню. Она вязала теплые пуховые носки. Увидела Антона, вскочила от такой неожиданности. Княгиня спала безмятежно, словно ребенок.

― Ну, как, все нормально? – спросил тихо.

― Ага, – ответила счастливая, тоже шепотом.

― Травы завариваешь те, что я дал?

Марта поначалу заколебалась. Ответ был и так ясен. Он знал, что только после этого чая Мила крепко так спит.

― Я благодарен за помощь, за княгиню. Вот! Думаю, тебе понравится этот подарок, – смущенно надел на руку тот перстень, что когда-то в ювелирной лавке не смогла купить.

Молодка, увидев это чудо у себя на пальце, остолбенела. Понял, что сейчас последует буря эмоций. Ждать ответа не стал, суетливо подхватил золотой бокал, где еще были остатки недопитого отвара. Ему показался подозрительным его запах. Это был явно не тот напиток. Недовольно нахмурился. Глянул на Марту. В ее глазах блестели слезы.

― Что такое? – удивился.

― Просто мне еще никто, никогда и ничего не дарил. – Отвернулась к окну. Предательски задрожал ее голос.

― Чем княгиню поишь?– спросил раздраженно.

― Поверь, разбираюсь. Я хочу, как лучше. Та трава не надо ей. И вообще, это только сегодня.

Прижала к груди подарок, а глаза, будто у собаки, такие невеселые, тоскливые даже. Ничего себе радость.

― Чтоб это было в последний раз, – буркнул, сердито сверкнув глазами, и выскочил в дверь.

***

Тем же вечером, беспрестанно ворочаясь, никак не мог уснуть. Все глаза Марты перед ним, полные слез, смотрят на него с обидным укором. Улыбается так странно и бессовестно, манит за собой в бездонную пропасть греха.

Как не понять ей, не до любви ему сейчас. Княгиню надо на ноги поставить. С завтрашнего дня будет обязательно следить за тем, чтобы поила нужным настоем трав, а то совсем распоясалась, что хочет, то и делает. И он тоже хорош! Волю дал, вот и распустилась.

Недовольный, никак не мог уснуть. Отчего так душно? Открыл окно. Увенчанная звездной короной роскошная ночь по лунной дорожке мягко скользнула к нему в гости. Осторожно дохнула прохладою свежей.

Любопытная луна зацепилась за ветку исполинского дуба и качается в зыбком сумраке ночном, кутаясь в тонкие облака. На полную грудь вдохнул пряный аромат притихшего сумрака.

Все, пора спать. Едва лишь коснулся головой подушки, чуть слышно скрипнула дверь. Насторожился поневоле. В комнату тенью невесомой ловко юркнула женская фигурка. На цыпочках подошла к кровати. Остановилась, как бы раздумывая, и в следующий миг нырнула к нему под одеяло, прижавшись, горячим, тугим телом.

От неожиданности такой вскочил, словно ужаленный. Задохнулся удушливой волной, предательски зачастило сердце.

― Что за шутки, – прошипел гневно. – А ну, немедленно, в свои покои!

Сел на край кровати. Она присела на другом.

― Это еще, что за глупости, – буркнул уже недовольно. – Что за игры среди ночи, когда все спят.

― Я, наивная, полагала, что ложе мужское примерять стоит именно тогда, когда все почивают. Может господин мой предпочитает белым днем встречаться с дамой.

― Ничего не думает, – категорически и беспрекословно отрезал, поморщившись недовольно. – И ничего не предпочитает, мечтает только о том, как бы уснуть.

― Что случилось с ним? Раньше, болтают злые языки, ни одной юбки не пропустил. Где же богатырская былая удаль?

― То было очень давно и уверяю тебя, во многом неправда. Сейчас постарел, другое время, другие обстоятельства. И вообще, я очень хочу спать, – жалобно простонал, – оставь меня, в покое, пожалуйста.

Марта поднялась, медленно подошла к окну, качнула вальяжно головой и по спине пышной волной растеклись длинные волосы.

― Я уйду, не волнуйся напрасно. Взгляни, какая ночь! Одна на тысячу такая, ласковая, доверчивая, притихшая в ожидании томительном. Стоит только руки протянуть, сердце распахнуть и впустить в него желание хмельное. Какая ночь!

Гостья, щедро облитая луной, вглядывалась в сумрак, будто слова пытаясь подыскать.

― Стою сейчас одна на берегу своей судьбы. Со мною рядом пусто. Никого! – зябко поежилась, грустно улыбнулась. – Теплом объятий крепких не кому меня согреть. На плечо верное голову склонить и по душам поговорить также не с кем. Даже помолчать вдвоем приятно иногда и не с кем, – опустила голову. – О днях прошедших трудно вспоминать, а будущих, увы, не вижу.

В очертании сегодняшнем только одно – ожидание, пустое, бессмысленное. Безысходности и обреченности такой давно не знала душа неукротимая моя.

Вот и пришла, без зова, без приглашения, сама, – из груди невольно вырывается тяжкий вздох. – Горьким словом упрека не карай, не осуждай за поступок безумный, не наказывай презрением глухим.

Что лукавить, знаю, безответная любовь моя. Нет ей места в твоем сердце. – Молвит грустно, – ты в жизнь мою вошел, судьбу об этом не спросив, любовью, будто зорькой, озарил. – Повернулась к Антону. – Сил не стало ждать встреч нечаянных с тобой. Словно кем-то приговоренной, голос твой ловить желанный, шаги твои стеречь устало. – Отвернулась, прислонилась к окну, – Сейчас стояла у закрытой двери и слушала себя.

В предчувствии необратимой боли так сердце жалобно стонало, так плакала душа. – Вздохнула тяжело, – если при встрече глаза равнодушно встречают, если не пронимает любимого взгляд мой зовущий, все превращается в невыносимую тоску. Немило так и грустно. – Помолчала, – надежда все же душу грела, хотелось правду знать.

Может, сегодня попробовать лед в сердце растопить жаром любви горячей. – Марта снова обернулась к Антону, – раскрой объятия свои, впусти несмелую, она так робко просится к тебе. Ты ее не замечаешь? Слышишь, она здесь. Стучится, жалобная, приюта просит, возьми меня. Я здесь. И я твоя. Да что там, – махнула отчаянно головой.

Подняла руки вверх, изогнулась кошкой гибкой. В лунном сиянии сквозь тонкий кружевной шелк соблазнительно мелькнуло тело нагое. Предательски блеснула высокая грудь. Облизнул губы, в момент пересохшие. Словно натянутая струна, подошел к окну, держась на расстоянии от нежеланной гостьи.

― Визит этот странный и бесполезный. Умом его мне не понять. Сердцем также не могу оправдать позднюю встречу. Если пришла отблагодарить за мой подарок, напрасно. Признателен за помощь. Вот и все. – Умолк, раздумывая.

– Знаю, что желанный дар мой, что приятен, но взамен не надо ничего. От всей души я благодарен за доброту твою и только. – Плечами сдвинул, – больше ничего. Намека не было на что-то большее.

Не скрою, догадываюсь, что люб тебе, что увлеклась ты мной. Приятно мне, и только. Как бы не старался сыскать хоть каплю чувств в душе своей, там пусто. Видишь, нынче занят, отягощен заботами. Седой, уставший, древний холостяк, мечтает только об одном, уснуть в своей постели. Уйди, прошу я прочь. Счастье свое здесь ты не сыщешь.

― Пугаться нечего напрасно, просто хочу сказать тебе, люблю. – Печально посмотрела в его глаза, улыбнулась мягко, – Я люблю и не страшусь своих чувств. Даже не то. Нет, не люблю, обожаю.

Обожаю тебя до стона неистового, до крика надрывного. Так сильно обожаю… Вот и все… ты знаешь, и мне легче. – Отвернулась к окну, голову склонив.

– Пришла не за жалостью слепой, не плакаться на плече твоем. Вкус слез моих… я и сама толком не знаю. Уйду сегодня. Уже решила. Для гостьи срок положенный прошел, хозяйкой не зовет никто. Вот, пришла попрощаться, напоследок, – глянула на Антона пронзительно, – любящим сердцем в сердце родное хоть, на чуток, дай заглянуть. Руки мне навстречу протяни, душу распахни. Впусти мою любовь, почувствуй на губах упрямых жар поцелуя влюбленной женщины…

Прошу напрасно. Закрыта ставнями душа любимого,– легко запрыгнув, села на подоконник, прислонилась к косяку окна, собрала волосы, – глух мой желанный к просьбам, – медленно заплетает длинную косу.

― Жаль, что сегодня в твоих кудрях не запутаться моему дыханию осторожному. Если б ты знал, как хочется коснуться хоть слегка любовью робкой губ твоих желанных, к груди прижаться и услышать дыхание неровное! Как хочется тело твое наполнить желанием неутомимым, в ответ услышать пылкий страстный вздох. – Пристально посмотрела в глаза. – О, милый, что тебе я сделала, что душу запер для меня?

В чем вина моя? Разве в том, что полюбила бездумно, страстно, глубоко, и не могу молчать? Что разгулялось сердечко непокорное и в любовном жару остыть не может? Любовь эта без спросу подступила, и мне тяжело ее скрывать. Я так люблю!..

Как хочется к тебе прижаться, так сильно, до озноба… закрыть счастливые глаза и прислониться к щеке твоей щекой своей…

Жаль мне, что не закружится вихрем эта ночь, пронзенная желанием неутомимым. Из-под ног земля не уплывет под нами и не застонет твоя душа хмельная, страстью напоенная. – Тихо добавила, – сердце мое съежилось от боли, ужаленное занозой, наткнувшись на тебя, потухшего для радости… – отвернулась в сад.

― Злое и вредное зелье любовь твоя. – Голос Антона, недовольный, решительный. – Опасно упиться им. Ослепленному твоей страстью, нырнуть в любовь легко и сладостно. Как страшно в омут угодить и утонуть, забыться!

А жизнь? Она требует внимания. Я не один! Не могу найти нужных слов и понять твоих попыток не могу. Не хочу быть резким, но ответ мой прост и неизменен, счастье с тобой нам не построить! Нет! Никогда! Тверд в своем решении.

― Эх, любовь моя, бесприютная, отчего терзаешь душу, окаянная. И сейчас я словно пьяная, туманится мой разум, и голова кружится, да не от радости, от боли наступившего похмелья. – Засмотрелась снова в сад. – Грустит обиженная ночь, росы, будто слезы, роняя. Звезды далекие изливают печаль свою тихую. Там, среди них и моя любовь звездочкой ясной горит. Мне ее безумно жаль. Падая вниз, неужели суждено ей разбиться?..

Переживу, о, небо, эту отвергнутую ночь, и просить любовь, будто милостыню на паперти, не стану.

Что не сбылось, пусть разбивается! Осколки разлетятся, словно ласточки сизые по свету белому, и новая любовь родится там, где упадут они.

― Не призывай в свидетели напрасно небеса. На нашем небе никогда не загорится звезда желания. От многих передряг я поседел до времени. И сердце успокоилось, просит покоя. Хотелось, быть может, многое изменить. Но, стоп, – ладонью остановив ее движение невольное, – только не здесь, и не сегодня. – Опустил взгляд, чуть слышно, – в лунном сиянии купаются твои уста. Такие сладкие и такие… вкусные. Они сведут с ума любого… – уже твердо, уверенно, – для меня твоя усмешка – это сестры улыбка. И не более. – И уже совсем весело, – может потом, когда княгиня выздоровеет, я смогу встретить свою, тоже одинокую судьбу и с ней пойду по жизни дальше. Но не сейчас!

― И не со мной.

― И не с тобой! Пойми и не обижайся на мою правду. Ты такая сумасбродная. – Усмехнулся горько. – Не хватит пылу у меня любить такую. Стар стал для шальной любви.

Мне, как сама недавно говорила, ровнюшку по годам, по силе духа. Помнишь, слова свои? Пускай другая ночь захлебнется твоей любовью. Эту же давай оставим недотрогой. Не потревожим тишину страстью надуманной. От притворной любви утоления не бывает. Зола уже не разгорится, как не стараться. Сгоревшие головешки никогда не вспыхнут пламенем горячим. – Засмеялся тихо, довольный этим сравнением.

― Если не можешь постичь жар чужого огня, не глумись над тем, кто заражен любовью. Вдохни пламя души его, сердца пылкого огонь хлебни, благодарный. Глуп тот, кто отрекается от счастья. Миг лови – радуй себя любовью. Упивайся наслаждением, страстным желанием наполни тело свое. И, если хочешь от судьбы в подарок розу получить, не страшись ее шипов, рук исколоть не бойся… Хотя в душе я нежная ромашка, – улыбнулась мягко.

― Приходилось как-то нежность эту наблюдать. Ты, скорее тигрица дикая, необузданная.

― О, могу любой быть! Домашней кошечкой, пушистой, мягкой, нежной, преданной. Лисою хитрой, умной, осторожной. Строптивой львицей, смелой, сильной и решительной. Но всегда, словно серебряный кувшин с вином, я полна желания. Неотразимой и желанной хочу быть каждое мгновение!

Горит, будто зоря, не угасает ночь жаркая моя. Не скрою, я страсти невольница. Ее рабыня вольная. Она пленила мое тело. В ней утопила я свою душу и сердце. Благодарная, купаюсь в лучах ее горячих, пью из родника ее неиссякаемого.

― Похоть твоя хозяйка! А чистая любовь не может со страстью безумной дружить. Вместе недолго им быть в теле развратном, в душе ненасытной. Запомни, если низкой похоти будешь рабыней, останешься в старости пустой и одинокой, словно сухой лист осенью поздней. Грех свой потом ничем не сможешь искупить!

― Чего печалится, что в рай не пустят. Для влюбленных рай на земле. Преграда в любви для них целомудрие и рассудок. Разум от любви теряется.

― Тебя не трогает молва? Что завтра будет город говорить о нашей встрече?

― Что чужие толки, пересуды толпы? Для меня это звон пустой. О ком не судачат, тот скучен в жизни. Все мы любим посплетничать. Души изнанку всякого понять легко; каждый стремится выискать чей-то грешок, чтобы потом свой оправдать.

― Как остывшие головешки лежат почерневшие, так и моя душа сейчас пуста. В ней лишь забот бремя невыносимое. Мысль тяжкая терзает голову мою. Лишен я сна и отдыха, ночи и дня. Если в душе увял цветок, он больше не расцветет, как не умоляй его. И вообще, сердцу воли давать нельзя. Оно, ретивое, бывает ненасытным. Надо уметь держать его в креп-кой узде.

― Легко сказать, метлою из души не выметешь, словом твердым не прогонишь, хоть волком вой, чувство это. А, если хочется любить? Желанной и неотразимой быть, желанный мой, хороший мой, на небе, на земле, единственный! Если бы ты только решился, этой ночью было бы нам жарко, очень-очень!

― А потом…

― Потом у каждого в судьбе своя дорога. После сама буду нести свой грех уже далеко от те6я. Если чаша любви моей отравлена грехом, испить ее до дна должна же я.

Дай, мне хоть раз щекой прижаться к твоей ладони сильной. Услышь тихий стук моего сердца. Оно, живое, так хочет счастья. Не бойся каплей страсти свое сердце надорвать. Изведай вкус поцелуя. – К нему подалась, отпрянул он испуганно. ― Но, вероятно, не судьба. Не спешу прижаться к твоей груди. Вижу, отвергнешь.

Как надеялась встречать с тобой рассветы, провожать закаты. Жаль, не суждено надежде робкой сбыться. Я только хотела тебя… я так тебя хотела…обнять! За эту ночь все будущие ночи до капельки отдать готова. – Марта медленно, исподволь расплетала и заплетала косу. – Яд признаний горьких, упреков обидных беспощадно душу выжигают, – вздыхает протяжно.

― Он порой очень полезен. Как часто исцеляет болезнь смертельную. И здесь поможет меня забыть. А жар твоей улыбки озорной еще сможет счастье отыскать в толпе густой.

― Как эти дерзкие слова терзают грудь мою. Досада горькая звенит, пронзая плетью острой сердце глупое. Оправданий не ищу. Я и сама не рада, что так люблю, что ты так дорог мне!

Не сложить того, что не сложилось. Не суждено быть вместе нам, – пристально заглядывает в глаза. – Развеялась надежда. Зачем судьба свела нас, если тропинка наша надвое делится? Я горяча, полна желаний, в твоей душе так мало солнца.

Разве виновна в том, что полюбила без оглядки? Не раздумываясь. Не выбирая. Сколько мужчин у ног моих валялись, рыдая и прося любви. Смеялась я, довольная собой, на них с презрением глядя.

Не спорю, за моей спиной грехов не перечесть. Грешна душа моя. Хотела начисто судьбу переписать. Не получилось. Досада камнем давит грудь. Отчаяние глухое душит сердце. Чашу покаяния выпью до дна, но, видно, не с тобой.

Мне так хотелось услышать хоть бы одно слово, да! Можно только взглядом, я не привередлива… Знай! Я могла приворожить любовь. Но не посмею. Обманом жить здесь не буду. Силой заставить себя любить – не смогу. Гордость моя мне запрещает, – опустила голову.

Молчание неловкое легло между двоих сердец. И небо светлеет. Неслышно тает ночь. Звезды гаснут. Утро нетерпеливое просится в окно.

Марта спрыгнула, подошла к Антону, увидел близко-близко эти сумасшедшие глаза. Душа застыла вдруг, близостью испуганная такой. Бешено заколотилось сердце, губы онемели. Так захотелось обнять, прижать к себе, уткнуться в волосы душистые, а дальше будь, что будет.

― Обида горькая укрыла глыбой снежной моей надежды несбывшиеся грезы. Пустые, они застынут навсегда под ледяною кромкой. Уйду – след мой печалью занесет, тоской остудит, запорошит инеем забвения ветер, друг мой закадычный. Уйду – и разнесет он по свету белому даже эхо слов моих.

Не надейся! Что словами досадными сердце мое на кусочки разбил. Соберу осколки хрупкие в шарик хрустальный, и брошу себе под ноги. Пусть катится солнышком ясным, лучиком светлым к новой любви меня ведет. И вскоре забудусь в объятиях крепких. Может, вначале мне будет не хватать тебя, улыбки твоей доброй, глаз усталых, но только чуть-чуть.

Прости меня за вторжение непрошенное, за покой нарушенный. За все! Прости! Все равно буду жить, и буду знать, любовь в твоем сердце есть. Не пытайся обмануть себя напрасно.

И если не смогла ее сегодня разбудить, значит не моя ты долюшка. Твоя еще в дороге, ищет путь к сердцу твоему спящему. Бремя забот, времени ход – только отговорка пустая. Любви покорны все года.

Лишь только поцелуй воздушный оставлю на память добрую о женщине безумной. И потом опять вернусь к своей независимости от любви, от обязательств. К пустой свободе! Безжалостные ее руки оплетут меня цепью крепкой, стальными оковами обнимут душу. Бери меня, воля невольная. Отныне и навсегда твоя по праву я. Пусть торжествует жизнь, в которой нет места для моей любви.!

Будет, она, моя свобода, дрожа от радости, облизывать губы жаркие свои, чтобы прильнуть к моим, холодным. Коварная подружка эта насмешливо напомнит мне, что неутомимый соблазн отчаянной моей надежды исчез.

И снова я одна, опять ничья. Но в объятиях своих не услышит она, моя ненужная свобода, костей, дробимых хруст. Любовь отверженную свою я не отдам ей на растерзание. Спрячу на донышке души и, как птицу робкую, дыханием бережным буду согревать, погибнуть не давая.

И будет сниться по ночам трепет тела в движении несмелом, сладость губ не от скользнувших прочь. Милых. Близких, и таких желанных. Знай!.. Я люблю тебя. Я так люблю тебя…

Прикоснулась к губам своим ладонью и послала поцелуй долгий, как ночь, что уходила на покой, так и не оправдав ее надежд.

― В этом тихом лунном сиянии моя обескрыленная и обезглавленная любовь хотела подняться с колен. Ты не подал руку ей, такой хрупкой и беззащитной. Не пожелал подарить ей нежность своих усталых губ. Что ж, тебя не виню, если сердце молчит, значит нет в том нужды, – махнула решительно головой. – Не к лицу мне сейчас печаль. Надо уметь расставаться без слез и мук сердечных. Прощай!

― Может быть прелестных глаз твоих хмельную грусть долго буду хранить в душе своей. Но только и всего.– Запнулся, губы, пересохшие не смели долго говорить.

Глянула пытливо, – прощай! Время рассудит нас, надеюсь.

Хочу сказать напоследок, не давай княгине настой из тех трав, что имеются у тебя. Я не знаю, кто тебе их дал и с какой такой целью, поверь, они только вредят княгине, держат память уснувшей, жизнь тормозят. Хочешь добра ей, в чем я не сомневаюсь, не пои тем чаем. Это отрава. Я правду говорю, прислушайся к словам моим. Прощай!

Закивал головой согласно, боясь, что снова подойдет. И тогда не сможет сдержать себя. Твердая воля его расколется, не выдержав зовущий взгляд лучистых глаз, где тесно так переплелись невинность и разврат.

– Как тяжело любовью безответной уколоться… Не закрыть душу грешную в клетку тесную, не приковать на цепь золотую мечту серебряную. Как былиночка перед лесом буду просить у Бога для себя иной любви…

Прощай! – У самой двери повернулась, подняла глаза хмельные, – если трудно будет, только мыслью меня позови, приду, где бы ни была. Вернусь, даже оттуда, когда в прахе земном с любовью к тебе растворюсь. Из страшного дна преисподней поднимусь, просьбой немой возрожденная. Помогу. Позови, я приду! Хоть на миг. И беду твою разведу.

Ушла, закрыв осторожно за собою дверь. Растаяла, будто лунная дорожка в тумане предрассветном, фантастическая, невесомая. Остался лишь аромат ее тела такого грешного, и, что скрывать, такого желанного. Она, пахнущая дурманящим летом, поразила сердце его радостью светлою и ускользнула в ночь, разбередив сердце словами заветными. Сразу стало пусто и неуютно в опочивальне. – Ничего, – упорная вертелась мысль, – ты еще будешь счастлива. Такую женщину трудно не заметить. Будет у тебя другая любовь. Еще забьет ключом жизнь твоя. А в свою душу без спросу никого не пущу, чтобы не жалеть потом.

Не каждому дано в его-то годы влюбиться. Молодость промчалась, и любви запас давно закончился. Зачем обманывать себя, ее.

Эх, Марта! На двоих с тобой одна вина. Поздно нас свела судьба. Я не буду твоим мужем, ты не моя жена!

Почему же на сердце неугомонные кошки скребутся? Почему тоскливо так и так же тошно?

Милая Марта! Радость, да не моя, счастье, да не мое! Прости за студеную боязнь души сомневающейся, за этот подленький и мерзкий страх перед твоей любовью, такой безумной и глубокой, беззаветною, чистою и такой опасной для неуверенного в себе мужчины.

Сколько их еще по миру есть? Робких, нерешительных таких. Не счесть!!!

VI

Слепой жребий.

Следующий день пришлось провести в сплошной суматохе. Ежеминутно кто-то что-то забывал. Все почему-то делалось не так, как ему хотелось. Антона раздражала до бесконечности нерасторопность слуг, их медлительность. Еле дождался вечера, чтобы с головой бухнуться в подушку и забыться, хотя бы немного. А наутро оказалось, что пропала бесследно княгиня…

И вот сегодня вся княжеская семья в сборе. Все тревоги, страхи и волнения позади. До утра так никто и не уснул. Все говорили и говорили, рассказывая о прожитом. Теперь только узнал, что Марта, оказалось, была права. Он заваривал, с подачи Тулы, настой трав, что лишали памяти княгиню. Вот почему она стала так быстро выздоравливать с появлением Марты. Ее просто перестали поить заговоренным зельем. И в памятный тот вечер, когда заходил в опочивальню, княгиня не спала и слышала их разговор. Поэтому ушла за Мартой, не доверяя больше Антону.

Кроме того, принесли и радостную весть. Узнал, что у него есть дочь, которая уже замужем. И звать ее так красиво, Настенька. Все время повторял про себя имя это прелестное, словно боялся забыть. Надеялся вскоре увидеться с дочерью и зятем.

Грустила только Дана. Оказалось, по дороге к дому пропала Клава. Выяснилось также, что не стало перстня чудесного и шара хрустального. Сейчас только поняли, неспроста поднялась тогда буря в лесу на дороге. Кто-то под шумок своровал волшебные вещи. Клава же, видно, улетела следом за похитителями. Надеялись, что с ней ничего ужасного не произойдет, и что с ее помощью все вернется на свои места.