Кто вместо кого

Кстати, так он общается только со мной! С другими медработниками пациент очень вежлив и сдержан.

Чем именно я заслужила такое особое отношение к себе – для меня вопрос открытый. Быть может, это награда за то, что я спасла ему жизнь?

Он

Наконец мой ангел пришла на работу. Я уже все глаза просмотрел. Слышал ее голос в коридоре, но в кабинет она не заходила. Однозначно что-то случилось! Доктор с предыдущей смены тоже еще не ушел. На улице какая-то суета, и в коридоре очень шумно.

Спустя некоторое время Мила влетела в кабинет, как фурия. Даже не поздоровалась! В шкафу с медикаментами что-то взяла и опять ушла. Нет, убежала! Черт! Да в чем же дело?

Я ждал ее несколько часов, не раз засыпал и просыпался. Что-то произошло. Но в ординаторскую никто не заходил, так что спросить о событиях было не у кого.

Проснувшись в очередной раз, я уже хотел выйти в коридор, чтобы посмотреть, что там происходит, но она вернулась.

Мила даже не посмотрела в мою сторону, вела себя так, будто меня вообще нет. Она сразу достала какой-то журнал и начала делать в нем записи. Готов голову дать на отсечение – Мила не в духе!

– Что у вас там произошло?

– Можно сейчас со мной не разговаривать? – уткнувшись в свою писанину, она ответила почти шепотом, словно через силу.

– Я же вижу, что-то случилось…

– Неужели так сложно просто помолчать, когда вас об этом просят?

Мила повысила голос. Потом закрыла лицо ладонями и заплакала. Ее эмоции вырвались наружу. Возможно, она и сама от себя такого не ожидала. Я так точно не был готов увидеть ее такой уязвленной.

Твою мать! Ненавижу, когда женщины плачут! Я, конечно, этого не помню, но уверен, что мне это не по душе. Меньше всего на свете я хочу видеть, как плачет мой ангел. Ловлю себя на мысли, что уже привык к ней, и она явно мне небезразлична. Ее настроение передается мне, хочу я этого или нет. Между нами существует связь, и это сильнее голоса разума. Я бы, может, и хотел быть к ней безразличным, но уже не могу.

Я приподнялся и сел в кровати: просто не знал, что делать. На мгновение я впал в какой-то ступор. Мила плакала, а я сидел и смотрел на нее. Это продолжалось пару минут, потом она взяла себя в руки. Подошла к раковине и умылась. Не поворачиваясь ко мне, она начала тихо говорить:

– Я принимала роды. Ребенок недоношен и был уже мертв. Мать тоже умерла, – она снова заплакала.

Я встал с кровати и подошел к ней.

– Не надо! Не надо меня успокаивать!

– Конечно же надо!

Я попытался обнять ее, но она не позволила, оттолкнув мои руки.

– Не надо! Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне!

Я сразу же опустил руки:

– Хорошо, не буду. Вы сами можете это сделать, я могу быть жилеткой, в которую можно поплакать.

Мила закрыла лицо ладонями и зарыдала сильнее. Я подошел ближе, снова хотел обнять ее, но она сквозь слезы, с надрывом, произнесла:

– Пожалуйста, только не трогайте меня, – ее слова прозвучали как мольба.

– Я не трону вас, обещаю. Просто постою рядом. Договорились?

Мила кивнула, и я остался с ней.

Мы стояли рядом, на расстоянии буквально нескольких сантиметров, но она не дала мне возможности ее обнять и сама не дотронулась до меня. Мне безумно хотелось притянуть ее к себе, успокоить, но я не мог. Что-то не так. Когда я хотел ее обнять, чтобы утешить, она реально испугалась и запаниковала. Страх промелькнул в ее глазах и отразился на голосе. Причем это было очень заметно. Она действительно сильно испугалась моего прикосновения. Перспектива простого дружеского объятья напугала маленького ангела до безумия. Почему?

Не знаю, кто я и как жил раньше. Чувства, которые я испытываю, новые для меня. Хотелось перевернуть весь мир ради нее, лишь бы она не плакала. Ее грустные глаза словно умоляли о помощи и внимании. Но Мила не подпускает к себе и эмоционально полностью закрыта!

Что, черт возьми, она делает в этом аду? Я уже знаю, что это не первый ее ад. Мила рассказывала мне, что была в Южном Судане, Эфиопии и Конго. Это четвертое ее место пребывания. ЧЕТВЕРТОЕ! Какого черта она мотается по этим нищим странам – одному Богу известно! О причинах бегства из цивилизованного мира она не рассказывает. Я спрашивал неоднократно. Все расспросы безрезультатны! Стоит лишь начать копать глубже, как Мила мгновенно меняется в лице. Она не любит вопросов о своей семье и никогда о ней не говорит. Никакой личной информации Мила не выдает! Маленький ангел закрыта на тысячи замков! Все наши разговоры поверхностные, хотя иногда она забывается и может случайно сболтнуть что-то, но потом мгновенно осекается и сразу же замолкает. Раковина захлопывается – и диалогу конец! Ангел – загадка! Я очень хочу ее разгадать, узнать Милу поближе, понять, что подтолкнуло ее к такому сумасшедшему самопожертвованию. Мила работает с безумной самоотдачей. Я уже больше двух недель за ней наблюдаю, буквально глаз с нее не спускаю. А теперь я еще узнал, что она чего-то боится. Думаю, что-то достаточно серьезное случилось с ней в прошлом! Скорее всего, это и есть причина ее бегства из Москвы. В здравом уме такая красивая девушка не будет сидеть в этом аду. Что-то подтолкнуло ее принести себя в жертву. Вопрос в том, что именно или кто?

Не знаю, сколько мы так простояли. Мила плакала, а я был рядом, конечно, не прикасаясь к ней. Боялся даже шелохнуться и что-то произнести. Я чувствовал ее тепло, запах, но дотронуться не смел, хотя в тот момент больше всего на свете желал быть ближе к ней. Мысли такого рода в последнее время становятся все более навязчивыми и посещают меня довольно часто. Наверное, у меня слишком давно не было женщины. Возможно, в этом и кроется истинная причина моего повышенного интереса к девушке с непростым характером и загадочным прошлым.

– Никогда не смогу привыкнуть к этому, – прошептала она и стала вытирать слезы руками.

– Быть может, и не нужно. Мила, почему ты здесь? Зачем тебе эти кошмары? Почему не вернешься домой?

Выражение ее лица мгновенно изменилось. Я не успел договорить, как она отошла от меня и поспешила к своему столу.

– Вам какое дело?

Раненый ангел исчез, вернулась язва-хирург.

– Если я спросил, значит, мне есть дело, – я тоже стал говорить жестче.

– Вам сделали перевязку? Рану сегодня осматривали?

Умно! Решила сменить тему. Так она обычно и поступает, когда начинаешь задавать неудобные вопросы.

– Нет. Обо мне сегодня забыли. Кроме вас, доктор, я тут никому не нужен.

– Здесь нет особого отношения ни к кому, – она старалась говорить по-деловому и намерено избегала смотреть мне в глаза.

– Успел заметить.

– Присаживайтесь, я сделаю вам перевязку. Могли бы и напомнить о себе.

– Интересно, кому? Если вы всей бригадой роды принимали.

– Хватит уже! Садитесь! – она повысила голос.

– Ну вот и поговорили.

Я сел на стул. Не отводил от нее глаз. Мила же ни разу не взглянула мне в лицо. Я снял футболку, чтобы Мила обработала рану. На ее щеках, как уже по сложившейся традиции, появился легкий румянец.

Маленькая, худая, уставшая, но мне она казалась самой красивой женщиной на земле. Возможно, потому что я не помню других? Кроме того, здесь больше нет белых женщин, и мне не на кого обратить внимание.

Она

Прикасаться к нему всегда было волнительно. С самого первого дня, как он появился в больнице, во мне стали зарождаться странные чувства. Я часто ловлю себя на мысли, что смущаюсь перед этим мужчиной, словно школьница. А когда он снимает футболку и предстает передо мной полуголым, я теряюсь, кажется, даже краснею. Он же замечает мое волнение и не упускает возможности съязвить или откровенно поглазеть на меня. Прямо какое-то испытание. Я хирург, и вид обнаженного тела меня никогда не смущал. Моя работа такова: видеть тело и работать с ним. Но только не в этот раз. С ним все иначе.

Сегодня все особенно обострено. Я чувствую себя очень уязвимой. Мне сложно держать себя в руках, практически невозможно! Эмоции бьют через край, и я на пределе. Я принимала роды у женщины, которая весила не больше сорока килограмм. Ребенок, конечно же, был недоношенным и уже мертвым. И умер он в утробе матери не сегодня. Огромное количество времени ушло на то, чтобы ее семья разрешила мне сделать кесарево и спасти хотя бы мать. Я знала, что малыш мертв, но родственники не позволяли помочь женщине. Потраченное время стоило ей жизни!

Здесь все очень отличается от цивилизованного мира! Люди и их восприятие реальности, поведение, поступки зачастую шокируют. Это другой мир! Некая частота, на которой все это сумасшествие возможно, и оно тут действительно реально. Но для образованных людей происходящее здесь – это какой-то бред, безумие, абсурд. Белый человек, даже врач, зачастую воспринимается местным населением враждебно. Я не могу просто взять и разрезать человеку живот, чтобы спасти ему жизнь. Семья должна разрешить мне это сделать. За инициативу и несогласованные действия я могу пострадать. Сегодняшний день надолго останется в моей памяти. Я всегда очень тяжело воспринимаю смерть пациентов, как и в принципе любую смерть. Но все намного сложнее, когда умирают на моих глазах: тут смешивается боль настоящего с болью прошлого, и эффект от потери удваивается. Не могу, никогда не смогу привыкнуть к несправедливости жизни!

Думаю, женщина осталась бы жива, если бы вовремя обратилась за медицинской помощью. Смею предположить, что убогий и неадекватный муж моей умершей пациентки даже не в состоянии понять, что отнял у меня драгоценное время, благодаря которому я могла бы спасти его жену. Бедная женщина долго мучилась, а он не разрешал ей пойти в больницу. Своим запретом он практически убил супругу. Ребенок давно умер в утробе матери, и она мучилась от боли, при этом ее продолжал лечить какой-то местный шаман! Эти люди действительно верят в это безумие, что какие-то там танцы с бубнами могут воскресить умершего в утробе ребенка! Разумом белого человека такое вообще сложно понять. Я до сих пор не могу!

Я знала, что она умрет. С самого начала понимала, что уже не смогу ее спасти, однако отчаянно пыталась это сделать, надеясь на чудо. Но здесь чудес не бывает! Это тот мир, где чудеса не происходят. Дикие и жестокие люди позволяют умереть своим близким, только бы те не пошли к белому доктору. Я не могу закрывать на это глаза. Слишком больно! Тяжело видеть все происходящее: голодные дети, бесконечные болезни, творящийся вокруг беспредел. Но среди этого хаоса есть и те, кто добр своим сердцем! К сожалению, они не способны что-либо кардинально изменить. Все чаще мне кажется, что я попала в ад на земле, словно отсюда нет выхода. Работаю и живу на каком-то автопилоте. Насколько еще меня хватит? Каков мой предел терпения? Сколько еще я продержусь – одному Богу известно! Наверное, я просто перестала надеяться на что-то лучшее для себя и разучилась мечтать. Внутри меня живут боль и пустота. Порой мне кажется, что я уже мертвая!

Надев стерильные перчатки, я резко сняла повязку, может, даже слишком резко. Руки тряслись от волнения, так вышло совершенно случайно.

– Ай! Можно аккуратнее?

– Извините.

Я старалась не смотреть ему в глаза. Было неловко после всего, что произошло. Я дала волю эмоциям, этого нельзя было допускать. Мне стало казаться, что я хочу очутиться в его объятьях и проплакать там вечность, чтобы выплакать всю скопившуюся боль и свои жуткие страхи. Но такой роскоши я, конечно же, позволить себе не могу. И никогда не смогу!

Никто и никогда не узнает, кто я, что со мной произошло и что творится у меня внутри! Это моя боль, моя ноша! В мои планы не входит открывать кому-либо свое сердце и распахивать душу. Все останется как и прежде: я продолжу терпеть и буду заглушать свою боль чужой болью и смертью.

Он

Это невыносимо! В памяти пусто! Кто я такой? Откуда приехал? И как меня сюда занесло?

Прошло уже почти три недели, и никакого толку! Воспоминаний – ноль! Ничего из прошлой жизни нет в моей памяти, лишь только «африканское» настоящее. Если бы не было ее, я бы, наверное, уже сошел с ума.

С того дня, как Мила плакала в этой комнате, она стала избегать меня. В глаза мне не смотрит, почти не говорит со мной, да и в ординаторской старается не задерживаться. Между нами пробежал холодок, и этот холодок явно исходит от нее. Она намеренно прячется от меня. Я это вижу и чувствую. Напряжение между нами буквально витает в воздухе. Чем больше она недоступна, тем сильнее я желаю ее. И это желание становится все труднее контролировать.

Сегодня она будет дежурить в ночную смену. Я знаю об этом от другого доктора и уже жду ее. Мне не хватает нашего общения. Хочу ее видеть, говорить с ней, и я постоянно думаю о гораздо большем. Ничего не могу с собой поделать. Эта девушка засела в моей голове, и лишь только мысли о ней не дают мне сойти с ума в этом аду.

Она

– Добрый вечер! – я вошла в ординаторскую, в которой меня ждал он.

Да, именно ждал! Я чувствовала это. Может, ему просто скучно? Ведь, кроме врачей, пообщаться ему не с кем, да и вспомнить нечего. С моими коллегами он отлично ладит, и у него с ними не возникает таких трений, как со мной. Несмотря на то что пациент явно идет на поправку, выписать его мы пока не можем. Кто он на самом деле? Какая его жизнь в реальном мире? Я ничего о нем так и не узнала. Да и откуда? Он и сам о себе ничего не знает. Каково это – вот так попасть в пустоту? Даже не представляю! Думаю, это очень тяжело. Но пациент хорошо держится, позитивно настроен. Чувствуется, что он умный и самодостаточный мужчина, но очевидно с непростым характером. Не представляю, как он будет жить дальше с потерей памяти. Быть может, еще все вспомнит? Я очень на это надеюсь. Хочу узнать его настоящего. Хотя зачем мне это? Мы все равно скоро расстанемся навсегда, независимо от того, вспомнит он себя или нет. Неважно, в любом случае нам не по пути. Он вернется в цивилизацию, а я после окончания контракта подберу себе следующий ад и отправлюсь туда, в надежде, что когда-нибудь моя пытка закончится. Иногда, лежа в постели перед сном, я размышляю о том, что будет, если я не проснусь? Хоть кого-то это тронет? Мне кажется, что и меня саму это не сильно расстроит.

В последнее время я даже немного завидую своему пациенту: что бы там с ним в прошлом ни было, у него есть реальная возможность начать жизнь с чистого листа, без лишних воспоминаний! Возможно, это не так уж и плохо? Да, звучит заманчиво! Он говорит, что не помнит абсолютно ничего. Динамики в его состоянии не произошло, нет ни малейшего сдвига. И это проблема! Я, да и другие врачи не уверены, что он из России. Тот факт, что пациент знает русский язык, еще не говорит о его принадлежности к этой стране. Во-первых, у него прослеживается некий акцент. Во-вторых, периодически в разговоре он использует немецкие слова. Я предполагаю, что это немецкий, хотя сама этого языка не знаю, но уж очень похож. По сути, здесь до него никому нет дела. В больнице все врачи перегружены, и заниматься проблемами отдельного пациента никто не будет. Главное, что его жизнь вне опасности, а его память уже не наша забота. Как только мужчина окрепнет физически, его, скорее всего, доставят в наше посольство. И там ему придется столкнуться с реальностью жизни. Куда он отправится? Может, его уже кто-то разыскивает? Понятия не имею. Мы слишком далеко находимся от благ цивилизованной жизни. Здесь не знают, что такое Интернет и сотовая связь. В этом месте у людей другие задачи, и они более насущные: не умереть с голоду и выжить любой ценой!

– Добрый, если его можно назвать таковым, – мужчина бросил сухие слова мне в ответ. Затем он поправил подушку, положил ее под спину и, опершись на нее, присел. Он откровенно рассматривал меня, совершенно не стесняясь: то, как я вошла, вымыла руки и села за свое рабочее место.

Почему обязательно нужно на меня так пялиться? Иногда мне хочется подойти и задернуть ширму. Он очень сильно на меня влияет. Ему даже не обязательно мне что-то говорить – лишь от одного его присутствия я уже начинаю волноваться. Я чувствую его взгляд и мыслями улетаю совсем в другое направление. Только больница не то место, где позволительна такая роскошь. Мне необходимо быть внимательной и днем и ночью, никаких лишних эмоций быть не должно, и не имеет значения, в какую смену я работаю.

После вечернего обхода у меня появилось время, чтобы побыть в ординаторской и заняться текущими делами. Мне нужно было заполнить карточки и журналы. Только вот присутствие соседа-пациента меня все же значительно отвлекало. Надеюсь, он скоро уснет – близится ночь.

– Мы можем поговорить?

– О чем вы хотите поговорить?

– О чем угодно, выбор темы – за вами.

Я усмехнулась:

– Если честно, я не обладаю временем в таком количестве, чтобы болтать ни о чем.

– Да бросьте! Вы проверили всех своих пациентов, в больнице все затихло. Сейчас у вас явно есть несколько свободных минут.

Я отрицательно покачала головой, даже не посмотрев на своего пациента, и пододвинула стопку с карточками ближе к себе.

Он прав: уже поздно, и в больнице действительно непривычно тихо и мирно. Такое бывает не часто. Только вот разговаривать с ним становится довольно опасно для меня. Мужчина странным образом влияет на мое спокойствие и самообладание, а также – на качество моего сна.

– Вы не могли бы осмотреть меня? Про меня сегодня снова забыли. И рана ноет.

Я резко подняла голову и посмотрела на него. В комнате уже начало темнеть, но освещение я еще не включила. Мужчина смотрел на меня в упор, при этом на его лице появилось незнакомое мне выражение.

Я встала из-за стола и пошла мыть руки:

– Почему вы не напомнили о себе? Вы же не думаете, что вы здесь VIP-пациент? Если вы себя плохо чувствуете, нужно было сказать врачу дневной смены. Почему молчали?

Я отчитывала его, как маленького мальчика. В такой стране нужно очень внимательно относиться к своему здоровью, тем более с его ранением. Нельзя позволять себе рисковать. Кругом столько заразы, что одному Богу известно, есть ли места более грязные, чем это. Даже вода и та здесь на вес золота.

Я вытерла руки и, прихватив стерильные перчатки, направилась к его кровати, так как пациент не потрудился подняться и пересесть на стул. Иногда его наглость в отношении меня просто поражает. Он действительно очень часто ведет себя со мной довольно бесцеремонно. Такого вольготного поведения в общении с другим медперсоналом я за ним не замечала. Почему-то повезло именно мне. Видимо, пациент так выражает свою благодарность за то, что я вытащила его с того света. Не скрою, у него были все шансы там оказаться. Тот факт, что его спасли и привезли в больницу, для меня до сих пор остается загадкой. Обычно местным жителям плевать на белых людей, они настроены по отношению к нам крайне недоброжелательно, порой даже агрессивно. Это очень странно! Мы находимся здесь, чтобы помогать им, но многие из них этого словно не понимают. Не все, конечно, есть и другие – добрые и открытые, – и таких немало. Но все же большинство из местных жителей косо смотрят, так и норовят оскорбить или по возможности украсть лекарства. С медицинскими препаратами вообще отдельная тема: нужно быть начеку и ни в коем случае не давать на руки лекарство в упаковке, так как пациенты стараются потом его продать. Дикость! Безумие африканского народа, к которому сложно привыкнуть.

– Я не сказал, что плохо себя чувствую.

– Ладно, сейчас разберемся, – я присела на край его кровати и сразу же почувствовала легкое волнение. – Снимите футболку.

– С удовольствием.

Он безумно смущает меня: этот взгляд, интонация, поведение… У меня словно что-то переворачивается внутри. Он делает это намеренно! Такой стиль общения у нас сложился с самого начала. Но после того как я плакала в ординаторской, мои чувства особенно обострились – он что-то пробудил во мне.

У пациента сквозное пулевое ранение на левом плече. На этом же плече находится большая и очень красивая татуировка льва. Она выполнена настоящим мастером своего дела. Тату просто великолепное! Татуировка разноцветная. К ней хочется прикасаться и внимательно рассматривать – каждую деталь, тона, переходы. Она начинается на груди слева, искусно переходит на плечо и занимает небольшую часть спины. Пуля прошла именно в том месте, где у льва располагается сердце. Прямо мистика какая-то!

Я замерла: отвлеклась на красоту талантливого мастера. Это тату завораживает, словно околдовывает своей необычностью и идеальным исполнением. Каждый раз, делая пациенту перевязку, я смотрела на нее с любопытством, но у меня, конечно, не было возможности рассмотреть ее внимательно. Сегодня же я задержала свой взгляд и озвучила вопросы, уже давно крутившиеся в моей голове:

– Никогда раньше не видела такой красивой татуировки. Интересно, кто ее сделал? И почему именно лев? – я немного задумалась, а потом тихо произнесла: – Когда вспомните, обязательно расскажите мне.

Он, конечно, услышал каждое сказанное мною слово, но молча продолжал смотреть на меня. Его взгляд стал другим, незнакомым. Раньше он так на меня не смотрел. Я не могла понять, о чем он думает.

Только я собралась прикоснуться к повязке, как он резко притянул меня к себе и впился страстным поцелуем в мои губы. Я даже не успела одуматься и понять, что происходит. Как ни странно, но я не испугалась. Сначала я попыталась отпрянуть, но он не позволил, сильнее прижав к себе. Через мгновение я уже отвечала на его поцелуй. Сумасшествие какое-то! Но я не хотела ничего прекращать. Внизу живота сконцентрировалась энергия, и все тело затрепетало, наполняясь жаждой сексуального желания. И сила его была такова, что все отошло на задний план и ничего уже не имело значения. Я хотела его, как безумная, и, не стесняясь, показывала свое вожделение.

Он стянул резинку, которая удерживала мои волосы в хвосте, и погрузил свою ладонь в копну непослушных волос. Мы просто делали то, что хотели, будто интуитивно понимали: если кто-то из нас хоть что-то скажет – это все разрушит. Граница между пациентом и врачом стерта, и мы уже не могли остановиться. Словно сорвавшись с цепи, с сумасшедшей скоростью мы стали стягивать друг с друга одежду. Нам было все равно, что будет потом. Мы даже забыли о его ране и еще незаживших ребрах. Освободив меня от одежды, он усадил меня верхом и резко вошел в меня. Я не занималась сексом несколько лет и, видимо, оказалась не совсем готова так быстро принять его значительный размер. Боль смешалась с желанием, и я вскрикнула.

– Прости, прости. Больно? – он сразу же остановился.

– Все в порядке. Не останавливайся.

– Ни за что на свете.

Немного сбавив темп, мы продолжили. Больше никто из нас ничего не говорил.

Он управлял нашими движениями, а я полностью ему подчинилась, и мне это безумно нравилось! Удовольствие от каждого толчка пронизывало и наполняло все клетки моего тела наслаждением! Между нами была неудержимая, какая-то дикая страсть! Моя плоть просто горела от безудержного желания близости, а тело, пропитанное вожделением, ликовало от нашего слияния. Сексуальное возбуждение стремительно нарастало, и я предвкушала сладкую кульминацию. Своими ощущениями я улетела в далекий рай, в котором никогда не была ранее. Боже! Разве так бывает? Я и не знала!

Я проснулась среди ночи от шума на улице. Были слышны громкие голоса и местная речь. Мой пациент мирно спал, обнимая меня, и уличный шум его абсолютно не беспокоил. Я аккуратно убрала с себя его руку и тихонько выскользнула, чтобы не разбудить. Быстро одевшись, я вышла на улицу.

Глава 2

Он

– Как уехала? Куда? – у меня внутри словно что-то оборвалось. Услышанные слова были как гром среди ясного неба!

– В деревне, расположенной недалеко от строящейся гидроэлектростанции, снова вспыхнули беспорядки. На этот раз все очень серьезно: сгорела почти вся деревня, много погибших и раненых. Медицинская помощь нужна на месте, везти пострадавших в больницу нет возможности.

– Почему поехала она? Она же женщина! – я был в шоке от новости, что Мила уехала, и едва мог контролировать свои эмоции.

Крупный бородатый доктор усмехнулся. Николай Николаевич тут главный. Это его я увидел в первый день пребывания в больнице, после того как пришел в себя. Высокий, плотный мужчина лет пятидесяти, любитель пошутить. С виду грозный, но на самом деле он человек с большим и добрым сердцем – это я уже успел понять. Полная самоотдача своему делу – на такое способен не каждый врач. Вообще я думаю, что в таких странах могут работать только фанаты своего дела, иначе никак! Здесь можно продержаться только на внутреннем энтузиазме, по-другому нереально. Нужно очень сильно любить свою работу, чтобы жить в собачьих условиях и вытаскивать с того света людей, которые порой даже «спасибо» за это забывают сказать. Предполагаю, что не все местные жители такие, но из того, что я уже успел увидеть и услышать, могу сказать: общая обстановка и традиции местного населения делают свое дело.