Квадролиум – Космическая роза

Рот на лбу монстра: «Не знаю, не видно неодолимых скал любви, пред которыми распластаться и взойти в вертикали преткновения, одни равнины и незатейливость привычек не признающих творческого риска,

Авантюра имеет причины эстетические, иначе скупая нажива, вред низменных порывов, желание быть выше подобно подлому укусу сквозь рычание, когда быть выше нечему или незачем, невольность безсмысленности,

Каверзность подхода к тому, что каверзности не имеет, приводит сугубо к ущербу.

Зачем же быть зверьми, когда зверьми быть вредно?

Так строятся лишь пищевые цепи и куются прутья эволюционных решёток, куются от ущерба к ущербу, когда выживает ущербнейший, а ни создающий, от того им и хочется верить в то, чего отроду среди них не имеется, но раз уж верится, то иметься и не будет».

Монстр: «Мой брат близнец так и не вылупился, остался сиамским отростком в голове, лишь вышел ртом наружу через лоб, мы с ним иногда ведём полемику, порой мнениями обмениваясь, диалог эндогенный, поэтому играть в словоблудие общественное явилось трудностью, сдаётся неуместным, хочется оставить социальные волнения в собственной тесноте, пускай и дальше задерживаются за стенами скудных мер, пока те не станут колодцем, на кой крышку накинуть с прихлопыванием, замкнуть их проторенность по направлению к пропасти, яма с клубящимися змеями в испускаемых ими ядах, не аппетитное зрелище, это из рода вещей которые обходить и не сталкиваться с таковыми никогда, братец то и дело поддакивает, отнекивает, не всегда понять, чья инициатива мысль держит, я есть он или он есть я, так что в советах не нуждаюсь, прирождённого собеседника с лихвой достаточно.

Осталось успеть к краю бездны неба, но туда слишком далеко, для сего нужно стать самым быстрым светом, тем и занимаются инородные разработчики, они прокладывают трансвселенскую магистраль. Среди них поговоривают о том, что не видывалось никогда, но из расчётов где-то уже себя являет».

Фея: «О, боги, нас интересует только одно, куда, чёрт побери, исчез сияющий младенец, мир разъедает тьма и топит его в неведомости».

Монстр и через каждые два-три слова говор рта на лбу: «Это затмение, самое длинное в истории нашего мира солнечное затмение, но оно особенное, поскольку носит рассчитанный и управляемый формат, а раз уж вас привела сюда судьба психического автоматизма (коммутация в ходе коммуникаций и интеграции с ИИ иной цивилизации, плюс заданность молекулярных параметров), вы должны увидеть причину затмения, сие предрешено свыше, нужно попасть на обратную сторону Луны, я могу закинуть вас туда вместо собак. Готовы? Должно быть для вас станет удивлением тот факт, что раньше не было младенца вовсе, а вместо него была лишь бездушная масса полыхающего водорода вперемешку с другими материальными элементами вселенной».

Фея: «Да что за бред?! Как это возможно, самостоятельно полыхающий водород без осознанного соучастия небесного младенца? В основе известного нам космического излучения лежит осознанная жизнь, метаболизирующие углеродно-плазмические циклы, которые выстроены во всеобъемлющий интеллект. Ты хочешь нас обмануть, мы развяжем тебя и станем очередными подручными жертвами».

Монстр и его рот на лбу: «Моя ласковая, моя ненаглядная утопия, порешай за меня мои спутанные корни и я кину навстречу попутно один другой лепесток, пускай уносит с собой ключ неразвёрнутый от нераспахнувшихся ворот, пускай кто-то пнёт этот мир, чтоб скорей покатившись развёрзся пред ним дух бездонного царства вселенских простор, всегда в одну необратимую сторону, пускай раздаётся симфония несметным богатством созвучий тонов, ведь если ведомо, значит знать дано через прикосновение, покуда смотреть пристально на контуры представших высот, где невозможно понять откуда исходит, где невозможно постичь докуда слывёт, любая зависимость локализована объективом внемлющего взора физически, но его сцепление с чертогами мира и с ситуативной формой его, настолько неповторимо, насколько это возможно, каждый миг возникает первый и последний раз, безконечность включает в себя необратимость, попробуй осмыслить стоимостное значение сего, распутай неврологическое замыкание упёршееся в неведение, иначе не осилишь цивилизационную ношу, ибо произвольно не затронешь великолепие данного изыскания плоти, ведь те, кто цивилизацию не способны осилить разумом, выходят из неё в сторону безплодной прихоти. Я всё равно сделаю так, как подсказывает интуиция психического автоматизма, вычисления её происходят в параметрах галактических, а эти сдерживающие меня шнурочки расползутся, как только я улететь захочу, с вами или без».

Я: «Да здравствует, да здравствует эпоха снисхождения высот к подножиям, звёзды тихо сползают к пропасти, мимоходом и нас цепляя, навскидку кровоточащей лопастью весла о волны ударяясь, черпает жизненный путь под звонким гласом чайки, депрессивная печаль не катит, слизни ка сласть с кайла, что ударяет скалы в непроходимых ущельях, терзай изнанку корысти, что разнуздала душу изнутни выблевав ту наружу от кишечного спазма в приходе психотропическом, эхо её резонирует, подобно в колодце без дна, откройся, не видно куда ускользает искра с тесной были, она утопает пропащая так и не успев зацепиться за хворост мысли, солома сырая, пугало мокрое кривится в изгибах ноши непосильной, в поле не густо, зато места хватает ветер искать перебегая с капусты на капусту, словно заяц параноидальный делает сброс всей вероятности в пользу последующего/ещё одного прыжка, хитрый, как математик или хлорофил цветком не взошедший, но впервые увидевший свет, это его взбудоражило, сделало вожделеющим проникнуть в глубины вселенной, преисполнить её желанием роста несметного; бежит строка, подобно вода набегает и однажды перекатывается через верх».

Цветочник: «Монстр добрый, злым его делает неумолкающий и постоянно перебивающий рот сбоку лба, неугомонно ругающийся и рычащий.

Разнузданная рвением в ветрах шерстяная гуща,

Некому подсказать, но и не требуется,

Свали с дороги преграда и падаль, прочая и всякая,

Лишь свежий аромат побуждает пыл,

Крови, плодов, сладкой плоти,

Проходит мимо вечности скудная мысль,

Не касаясь, не преисполнив таковую,

Мнутся рукава, затирается воротник,

Но возникает ещё одним импульсом живности,

Продвигается без исходной затеи,

Первозданный вход или выход,

Надписи по разные стороны одной двери,

И продолжается сдвиг,

Мелкими и обширными всплесками,

От ряби помех радиофона до всеобъемлемости,

Чувствую в голове кто-то шалит,

Похоже на вспышки психического автоматизма присланные с Луны.

В информационную эпоху былого мира дискредитация являлась одной из самых основных форм оружия, поэтому образы опасности, глупости, несостоятельности и прочих психических паттернов использовались мягко говоря не по исконному назначению, а по прихоти обладателей завышенной агрессии в поведении и суждениях, именно как инструмент нанесения ущерба, поэтому вероятно мы испытываем прежние пережитки страха прошлых людей, нужно быть добрее друг к дуруг и тогда мир преисполнится процветанием. Массовая информационная среда без должной структуризации и систематизации естественным образом спровоцировала инерцию упрощения психоэмоциональных стимулов по количественнмоу фактору, что сдвинуло социальные тенденции в примитивизирующуюся колею ментальности. Цивилизация на зачатках в исконных временах ни единожды делала массовое смещение социальных градаций в пользу абстрактных понятий не позиционирующих ничего конкретного и действительного, что упраздняло существеннные возможности формирования упорядоченной последовательности знаний, это инертный путь биолоического выживания, простейшая социализация без затрагивания основопологающих форм понимания жизни, это путь животного вида, но не разумного, поскольку мартышка используя информацию задействует её именно как преимущество в самых разных случаях, коротко и ситуативно, ради наживы, но не как источник сложного понимания вещей для созидания, то есть действует в апелляции к эмоциям и впечатлениям, а ни в апелляции к достижениям цивилизационной значимости.

Именно абстрактная аморфность информации позволяет обходиться без детализации и конкретизации поведения, поступков и жизни в целом, это пищевой стимул доминации, возыметь как можно больше, учитывая при этом как можно меньше, когда объективное и материальное знание о действительности, это вещь, которая лишает пространства именно биологические тактики поведения, но увеличивает пространство логическим методологиям, где со временем происходит естественный рост производительности за счёт детализации критериев и функций. Развитие происходит везде, где укореняется разум.

Данное разделение на две основных склонности морфофункционального преобладания в поведении подводится подо всё, что происходит в жизни особи. Человек в биологических алгоритмах может выиграть, как частность, но вопреки логистике создания сложных масштабных свершений, то есть ради эмоций, наживы и формального биологизма, в итоге теряя всё, если частность в каждом отдельном случае упраздняет общность цивилизации, как платформы для роста достижений, когда с другой стороны достоверная логика приводит к когнитивным результатам в науке, в медицине, в технологиях, но выигрывает при этом и частность, и вся цивилизация биологически, поскольку это результаты выходящие в последствиях далеко за рамки частности и эмоций, но в пользу конкретизации в том числе.

Когда-то люди не могли даже рассчитать ёмкость жизни, молекул, их реактивный потенциал в отношении разных химических элементов и варьирующихся физических обстоятельств (целесообразность градаций и востребованность в них с учётом прогнозирования проектной техногенной перспективы), достижений и ёмкость результатов отдельной информации в каждом конкретном случае. Теперь же есть способы/инструменты считать всё и полностью до каждой мелочи, любую форму, любое содержание на кинетическом уровне. Вектор цивилизации к логически достоверной детализации знаний словно наполнил истощённую плоть витаминами и открыл небо для взлёта к сияющим просторам. Поэтому, до тех пор, пока логика (как действительная достоверность) не стала определяющим фактором цивилизации, цивилизация раз за разом приходила в ступор и упиралась в тёмные века, поскольку недостоверность абстрактных форм мышления нужна только инстинктивной архаике в качестве занятия наиболее выгодной позиции для обретения наибольшей действенной наживы в частном порядке именно вопреки чему бы то ни было, чтоб словить любой момент для пресыщения и при этом не иметь веской или внятной семантической преграды в случае нецелесообразных и ущербных действий, даже если подобное событие происходит ценой всеобщего и всецелого провала, примеров чего в истории человечества много, в том числе любые консервативные формы семантики, что есть провал любой империи и каждой крупной организации населения, поскольку в таком случае в основу популяции ложится зыблемая поведенческая основа склонная к линейному стремлению за наживой вопреки положительным результатам или достоверному знаменателю определяющего значения.

В цивилизации лишившейся биологически инертных недостатков, любой ущерб превышающий по ёмкости достижения особи и даже потенциальные возможности компенсации этого ущерба в содержании его ёмкости, как персонально, так и всеобще, является недопустимым в отношении/со стороны каждой особи и всецело в социуме, поэтому каждая форма деструкции исключается опережающими расчётами и детальным прогнозированием. Любое создание ущерба свыше допустимых норм и ёмкости персональных достижений включая наследственное имущество и собственность в целом, за исключением ущерба наносимого маленькими детьми подлежащих должному присмотру (25+) или в промышленности (где должен допускаться статистический диапазон неминуемого ущерба, который рассчитывается и прогнозируется), является преступным и присекается самыми разными методами, в основном не допуская ущерб вообще посредством вычислительного прогнозирования. А люди систематически стремящиеся допустить или причинить деструкцию, по ступенчатой шкале отодвигаются из влияния на цивилизационные процессы в специально отведённые условия, когда положительные и продуктивные результаты всецело поощряются содержанием своей ёмкости и эквивалентной монетизацией через "κόσμος".

Слом эпохи, это всегда открывающийся портал в потусторонний мир, когда старые подходы устремлены выйти к новым достижениям».

Вокруг стали сбегаться одичавшие после войны миров жители из ближайших поместий и селений, свалившийся монстр явно привлёк их внимание, они похоже настроены агрессивно.

Зияет портал не взошедшей эпохи,

Головы студёные макаются неведомо куда,

В признаки свежей нераспознанности,

Им хочется согреться, но не могут понять,

Их на части разрывает, уносит в перспективу верха,

А ноги продолжают на месте стоять замершие,

Слишком прилипли к тверди скудной корысти,

Слишком боязливы и нерешительны,

От того неосмысленны, подобно облако растёкшееся,

Равносильно гибельной поступи за голодом мчащейся,

Где не сделанный в нужный момент рывок, нужного масштаба и качества,

Потеря контуров формы, суетливость неформальная,

Диффузионная сегментация,

Лишь тревожная спешка под видом несметности,

Норовит проявить толи рождение, толи жертвенность,

Но нечему в них предстать, нечему изыскать веское действо,

Пустота необрамлённая содержанием,

Мечется между подпиткой и желанием возобладать.

Рот на лбу: «Ау, пустоты вечности! Куда взойти в сей миг беспечный? Нет края у вселенной, но куда не ткнись, края менталитета, словно канул в бездну росток жизни, его цветение наотмашь выплеснулось в невесомость бренным силуэтом, дурной пантомимы распознанный гешефт, не пахнет просветом между прочими, паттерном снисходительности возвышенного чувства челяди вскарабкавшейся на вершину под обликом чести и доблести непримиримой, но нет и не было в прихотливости свершений, лишь стойкость наглости безпринципной, не развеять без ветра, задыхается свежесть, а за порогом нет ни границ, ни итога, не преступить без должного рвения щедрости, ткнётся в чёрствые стены веская мысль, остаётся только метаться по пустоте резонирующим эхом, подобно маятник макающийся по обе стороны в вечность или молния разящая кривой подвижкой впервые и напоследок, словно загадочный посрамитель прячется во лжи, но не он себя дискредитирует, не в своём болоте сник, это скупцы невидные, что по за спинами подлостью тычутся, а сами пристально глядят и видят, сколько и почём задвижки над дверьми нависли стопорной затеей обобщающей задел неведомости под одно неопрятное мерило, что на запредельное вершение списывается от неумения поведать и постичь».

Раздаётся смех из-за бугра, это клок отчаяния пред необъятностью бездны в небесах и глупостью столпотворения популяций, где мнят о важности будучи пустошью безалаберности, мимолётной мерой не оставляющей творческого следа, крики оттуда же раздавались, о том, что неизменное не может создать, не в состоянии покуситься на вечность формальной динамикой будучи в состоянии ментального стазиса, оно питается и отнимает время у цивилизации, пока не уткнётся в собственный предел, незамысловатый всплеск прямолинейной прогрессии в никуда, мол, они сочли бы избавиться от тягот, если бы глядели издали на мир отстранённо касаясь того поводящим жестом, ведь гораздо более прекрасен миг не испорченный видом вымирающей живности в закономерности природы своей, божественность подразумевает сугубо логически то, что прорастает безконечно, далеко за пределы случившегося, не утопая в привычках и тупике соотношений.

Крик из толпы: «Люди, выйдите скорее и взгляните в сей бедлам, разнузданная мерзость правит жадно бал.

Что на кону? Беспечность скупости и страха, попеременной чередующей приветствие и прощание, что изгрызает твердь мирскую под собой, незатейливая кража младенцев, женщин, собак, жизни данной не спроста последний раз на всю необъятность, улетают выше крыши скомканные судьбы, незачем, так никому не надобно, просто нами правит жуть, её лишь нужно растоптать и выбросить, чтоб не думала о снисхождении с всевышнего пика, покуда осела подле пастбища житного несметной прихотью, чтоб не мнила вседозволенность падла низменная, не обременённая мудростью и совестью, иначе сожрёт всё бестолку и необратимо, не оставив ничего за собой, тупик эволюции масштабом с всеобъемлющий позор».

Разговор в толпе: «Сеньорита, сеньорита, моя мексиканская шляпа загораживает ваше имя, обширная тень ложится диаметром сна от оси вращения до вашей милости, но гласил некто, что тьма это не наличие, а отсутствие света, так пускай пронзают жизнь рифмы и ритмы в такт необузданных порывов танцевальных подвижек, только бы не мимо, только бы не улететь за грань не зацепив божественные приливы, дабы ваши плотские линии впали во взгляд напором трепетливым, алые смущения краше тихой смурной брезгливости пред непокоримым вселенским величием, мне прекрасно известно, что сложные в понимании вещи у многих подменяются мимолётным жестом пантомимы, не будем же уподобляться простейшим, на сущность каверзным от неимения в душе отростков смелости, что цветут единожды в свой век пред увяданием неизбежным. Без процветания ведь не выходит жизнь за пределы и стремится к кульминации итоговой на сим, поблагодарите ярких людей, без них мир утопнет в социальном дерьме, а я пока подтяну шляпу к верху, чтоб приоткрыть чело и дальние потоки света, для вас. Вы ускоряйтесь жаром страстного флирта, ускоряйтесь, сеньорэ, безконечность не терпит промашек и медлительности».

Их беседа постепенно утопла в смоктании и всхлипывании за кустами.

Рот сбоку лба: «Если вам портят жизнь, вас непременно захотят выставить идиотом или виновником. Худшие из людей отличаются неспособностью вести цивилизованный образ жизни. Если вас втаскивают в джунгли на уровне поведения, а вы не хотите, вы можете делать всё, чтоб туда не идти.

Поведенческие джунгли здесь повсеместны, поскольку происходит возврат в худшие из времён именно из-за неупорядоченности и неуправляемости социальных процессов на уровне морфогенеза или хотя бы этикета в его основательном действенном формате.

Идиоты настолько узко ситуативны, как будто кроме банана на пальме ничего не существует».

Фея: «Философский камень, это когда свинец превращается в золото, а когда золото превращается в дерьмо, это жижа глупости».

Цветочник: «Память, это эмоции, поэтому консерватизм повторяющихся воспоминаний имеет свойство блекнуть, когда эмоции переходят из стадии впечатлений в стадию привычки. А это значит, что новые впечатления в нарастающей форме зачастую обходят любой устоявшийся консерватизм, поскольку ведут свежие эмоции в рост оттуда, где эмоции больше не живут, но у каждого свой уровень эмоциональных влечений и барьера перед ними, кому-то нужны эпохальные свершения или утончённые достижения, а кому-то достаточно общепринятого бреда, любого повода для проявления агрессии или прочей ущербности инстинктивного порядка».

Крик из шахты корейского подземелья: «В цивилизованном обществе проблемы решаются, в нецивилизованном нарастают. Нет большей глупости в истории человечества, чем исключение возможности прорасти в безконечность, даже теоритически, ущербным антагонизмом зверских манер, что рисуют везде тупик и сводят всё к ужасу ради наживы, впечатлений или привычек».

Я: «Когда настаёт момент понимания, что все типы глупости были распознаны на личном опыте, с каждым разом новая порция глупости даёт знать, что предела у дурных дел нет, хотя их критическая масса способна необратимо и навсегда уничтожить всю цивилизацию, что и является условным пределом дурных дел, это тотальное вымирание, в остальном глупые поступки заканчиваются только при достаточном уровне когнитивных навыков и осознанности, как персонально, так и количественно в социальной среде.

Основное отличие разума от инстинкта состоит в том, что разум создаёт и выстраивает понимание действительных закономерностей, а инстинкт только питается, каждое инстинктивное действие ради пресыщения, эмоционального, пищевого, мнемонического, никакого стремления к построению достижений за рамками привычек и линейной реализации инстинктивных нужд(доминации), иначе разумная составляющая позволяет видеть содержание гораздо больше первичных стимулов.

Много ли разума на планете? Это и определяет порядок поведения, всё либо сжирается и ничего не создаётся, либо сначала создаётся, а потом через соображения целесообразности определяется, что дальше, насколько быстро и как много.

У инстинктивно инертных особей всё превращается в способ доминирования, семейные отношения, медицина, чужая личная жизнь, технологии, любые коммуникации, абстрактные маркёры социализации и каждый способ обозначить себя, это следствие социальной деградации или формальной ментальной недоразвитости, когда прошлые достижения уже не используются для дальнейших достижений, а становятся предметом добычи любых приспособленцев, это останавливает цивилизацию и может её уничтожить.

Если цивилизация становится пищей, она съедается и исчезает.

Социализация так или иначе через допущения прорастает к безпринципности, поскольку если эти допущения позволяют в ситуативном стремлении за любой формой наживы и преимущества обойти всякий целесообразный принцип, это конечно же приводит к повальной регрессии, подлости и лицемерию во всеохватывающих масштабах. Данные процессы естественным инертным образом биогенеза происходят даже в рамках семейных ветвей, то есть если некая семья дифференцирована в своей самодостаточности, это не значит, что в ней не происходят определяющие упадочные градации.

Те, кто много хотят, мало соображают и ничего не создают, но постоянно посягают на источники лёгкого обеспечения без эквивалентной трудовой отдачи и способностей, являются инволюцией в любом обществе.

Глупцы были всегда и их всегда было много, но если поколение πῖ никак не отодвигать от сфер влияния и управления, это закат цивилизации, животные должны подвергаться контролю и организации во избежание системного социального антагонизма влекущего провалы во всех направлениях деятельности разумных особ, ведь нас же не сжирают гиены или питекантропы на тротуарах, нет, это исключено, но форма влиятельной глупости это одно из проявлений насилия над цивилизацией и возможностями сохранить единственно известную жизнь во вселенной, и более того, единственно известную разумную/осознанную в деталях жизнь, ведь люди, которые активно и продуктивно проявляют интеллект, систематически искореняются инертной социальной средой. Хороша безкомпромисность разума отстаивающая закономерности природы в подходе к жизни и её сложностям, но нет ничего хуже безкомпромисной глупости отстаивающей свою прихоть или чувства не основанные ни на одних критериях знаний, и именно безкомпромисная глупость определяет форму дикого общества сугубо количественно, она стопорит любое творчество. С глупостью так или иначе вынужден считаться каждый её обладатель, но хуже всего, когда со сторонней глупостью вынуждены считаться обладатели разума или вся цивилизация.

А ступор любой системы или общности в виде застойных депродуктивных процессов знаменует сокращение управляемости и понимания полной картины событий с их причинами, что приводит к ущербу, а это значит, что снятие со ступора происходит в любом случае, либо с ростом неприемлемых последствий, либо с попыткой их избежать.

Чем отличается человек от питекантропа? Человек способен пренебрегать своей прихотью на семантическом уровне в пользу логически обоснованных результатов и/или мотивов, питекантропы не способны это делать в силу устройства нервной системы, вся их семантика выстраивается вокруг прихоти, то есть они более линейны в поведении и не подвергают критике свои поступки или стремление заполучить/сделать то, что влечёт их или выступает веским стимулом, но именно глубина и детализация критериев критики, в том числе в отношении себя, определяет в психиатрической практике когнитивный/интеллектуальный достаток особы.

Ведь неблагоразумно учитывать мнение особей, которые не имеют должного понимания и осведомлённости, либо не имеют способности к должному пониманию и конструктивному поведению, а толпа, это именно то биологическое явление, которое получает преимущество за счёт количества в обход качества и понимания, поэтому любое массовое проявление поведения никогда не может быть в достаточной степени продуктивным, это склонность к наиболее простой форме доминирования, причём коллектиной, в этом всегда кроется значительная доля неуправляемости и неупорядоченности, общество должно организовываться исключительно разумными особами не ищущими одобрения или опору в толпе, только критерии функциональности и результативности, логика достоверности и действенности, поскольку любое возвращение к биологическому прошлому в сфере поведения и социальных событий, это упущение».