Не-ординарный человек: психология искусства

О квазификации современного искусства можно говорить, при этом отличая символический сюжет и символ-образ от квазиобраза и квазисюжетности. Символ-образ задает, как бы очерчивает эмоциональное состояние, которое должен, по задумке автора, передать образ. Квазиобраз же свободен и от этого, он с готовностью вмещает в себя практически любые придуманные зрителем трактовки без привязки к какому-либо эмоциональному состоянию и дихотомическому восприятию «хорошо» и «плохо».

И квазиобразность, и квазисюжетность порождает веерную вариативность трактовок произведения искусства, когда уже нет и не может быть одной-единственной верной трактовки, которую преподает учитель у доски, вещая нечто об «интерпретации авторской идеи». Один квазисюжет порождает целый веер, десятки, а то и сотни вытекающих из него толкований сюжета, один квазиобраз порождает веер толкований образа. Квазиобразность и квазисюжетность делает присвоение названия произведению искусства зачастую необязательным компонентом.

Достаточно рассмотреть для сравнения символический образ в «Уж этот сон мне снился» (1902 г.) символиста Андрея Белого: «Среди лазури огненной бедою/ Опять к нам шел скелет, блестя косою,» – упомянутый скелет с косой явно отсылает к архетипу смерти, а метафора «огненной бедою» ясно передает отношение автора к образу, не оставляя вариативности трактовки самого образа.

Тогда как образы русской поэтессы Евгении «Джен» Барановой (2019 г.) являются уже квазиобразами: «Переводи меня на свет,/ На снег и воду./ Так паучок слюною лет/ Плетет свободу» и в завершение: «Переводи меня тайком на человечий». Упомянутые образы: свет, снег и вода квазифигуративны, они в данном контексте не соотносятся с архетипами и удалены, оторваны от линейного, очевидного значения. Свет, снег и вода не просто не выступают привычным пейзажным фоном, они предстают перед читателем квазиобразами – «намеренно-пустыми-кувшинами», в которые каждый волен заложить свои собственные смыслы с практически любой эмоциональной окраской. При этом тема стихотворения и общая атмосфера по прежнему ясно читается: быстротечность времени, стремление к свободе, ожидание некоего чуда из внешнего мира, желание быть понятым всеми и воззвание к человечности. Уменьшительно-ласкательный суффикс, общая камерность, интимность разительно контрастирует с масштабом и даже трагизмом поднимаемых тем, позволяя избежать пафоса и громогласности, от которых современное искусство стремится избавиться, стараясь вывести истину в предел познаваемого и даже витающего где-то между жизненных ситуаций и процессов, где-то среди каждого из нас.

Таким образом, веерная вариативность трактовок квазиобраза и квазисюжета приводит к вариативности эмоционального отклика у зрителя/читателя при знакомстве с одним и тем же произведением искусства. Было ли именно это обстоятельство изначальной целью поэтапных трансформаций в искусстве ХХ-ХХI веков? Вряд ли, скорее, создается ощущение, будто искусство искало лишь некий выход из своего заложного состояния у архетипа и сюжетности, углубилось в звукопись и изучение экспрессии отдельного мазка в поисках новых средств выразительности до той черты, за которой сам смысл произведения искусства оказался дробен и индивидуализирован. За счет вариативности трактовок, индивидуализации смыслов искусство начинает выступать способом самоидентификации и для зрителя, а не только для творца. Чтобы понять, почему это происходит, почему искусству так важно найти некий новый способ влияния и слияния с миром, и следует изучать мотивацию творца.

А пока же хотелось обратить внимание читателя на некоторые случаи влияния отдельных культурных кодов на развитие мирового искусства в целом.

Во-первых, связь сюрреализма с ар брютом и прозой Маркиза де Сада очевидна. Описанный впервые в 1945 году художником Жаном Дюбюффе, арт брют представлялся ему максимально честным и лишенным налета стереотипов – то есть в широком смысле ар брют внес свою лепту в современное положение вещей с индивидуализацией смыслов и квазиобразностью искусства. Сюрреалисты собирали ар брют и вдохновлялись им, то же самое происходило и с произведениями Маркиза де Сада, и характерен случай с томиком писателя, который сюрреалисты «без спроса одалживали» друг у друга. «Самый свободный из умов», как его окрестил Гийом Аполлинер, весьма способствовал освобождению искусства из заложного положения у дихотомии «добро»-«зло». Его позднее произведение 1801 года «Жюльетта, или Успехи Порока» (не путать с «Жюстина, или несчастья добродетели») играючи низводит принятые в социуме нормы, автор прямо обличает вину как главный инструмент манипуляции.

Вероятно, искусство не остановится на пути поисков новых форм эмоционального воздействия на зрителя и в закономерном поиске новых средств и даже планов художественной выразительности. Что дальше первооснов формы – пустота? Можно предположить, что для этого будет использован некий культурный код, характеризующийся дисгармоничным состоянием, вызванным внешними причинами. Новый гений, вполне вероятно, увидит в нем направление для называния в искусстве новых, сложных эмоций и состояний.

К примеру, черкесские мифы не так широко известны в мировой культуре, между тем, это любопытные образцы, в них практически не выражена дихотомия «добра» и «зла». Черкесские вышивки с арбоморфными мотивами также несут в себе зачатки средств художественной выразительности для описания сложных, неоднозначных эмоциональных состояний в изобразительном искусстве. И это и неудивительно, достаточно вспомнить историю черкесов в XIX веке: напряженная, длительная, но практически безуспешная борьба за самость целого народа.

Таких культурных кодов, обладающих грандиозным потенциалом с точки зрения поиска средств художественной выразительности и описания сложных эмоциональных состояний, множество и на территории Европы. К примеру, северо-запад Испании, известный как регион Галисия, сохранил собственный язык – галисийский, потенциально интересный с точки зрения звукописи и квазиобразности. Семьдесят названий для дождя, постепенно утрачиваемых в разговорной речи галисийцев, тому подтверждение; очевидно, что только народ с высокой эмоциональной чувствительностью мог бы создать такое. Диктатура Франко, родившегося в галисийском Ферроле, породила здесь молчаливый «протест празднично одетых дам»: прогуливавшихся мимо студенческого кампуса в обеденное время. Опять же, протест посредством демонстрации готовности к празднику говорит о высокой эмоциональной сенситивности целого народа, готового противостоять манипуляции на качественно более глубоком эмоциональном уровне.

И, в то же время, вызывают опасения процессы, происходящие на территории государств, в прошлом давших мировому искусству множество гениев и талантов, речь, конечно же, о современной России. Доводя присущую современному искусству самоиронию до карикатурных, самоуничижительных значений, современное российское искусство в массе уходит в создание образцов антикультуры. Как будто бы сила духа, «положительная агрессия» целого народа вдруг оказывается обращенной внутрь на самоуничтожение и самоуничижение, что и находит отражение в искусстве. Примечательно, что современное искусство в России не было использовано государством как один из аспектов насаждения идеологии, а значит, испытывает недостаток финансовых вливаний со стороны государства. К примеру, избранное подспорьем идеологии на Кубани, народное творчество просто не реализует всех возложенных на него задач. Очевидно, что народное творчество не готово обеспечить тот вид эмоционального воздействия, который необходим современному зрителю., а также не готово говорить на темы, волнующие его.

Формирование альтернативной коммуникации

Условно «нормальный» человек не создает произведение искусства, так как не испытывает внутренней потребности его создавать. У него нет потребности производить самоидентификацию путем создания произведения искусства. Кроме того, его навыки коммуникации эффективны и основаны на актуальных способах. Образно говоря, ему нет нужды переходить на азбуку Морзе или шрифт Брайля, он уверен, что его и так поймут в достаточной мере.

Творец же не имеет подобной уверенности. Оттого он ищет альтернативные способы коммуникации и эмоционального воздействия на зрителя. Причин может быть несколько: а) в среде, в которой рос ребенок, один или несколько близких не обеспечивали адекватного эмоционального отклика на его сообщения (родитель, опекун, кто-то либо еще важный для него, важный именно с точки зрения эмоциональной связи), б) ребенку было не разрешено или не комфортно делиться собственными эмоциональными переживаниями с близкими.

Семья, в которой ребенку запрещено делиться собственными переживаниями, где его эмоциональные проявления порицаются или высмеиваются, в психологии однозначно должна рассматриваться как дисфункциональная, не выполняющая своего истинного предназначения: не только произвести на свет, но и любить ребенка, научив его быть счастливым. Именно в этом ключе яснее всего прослеживается отличие человека, занимающегося искусством, и человека, занимающегося «процессным» творчеством; последний в любой момент может оставить свое занятие и не прилагать чрезмерных физических и эмоциональных усилий, так как «процессное» творчество не являются для такого индивида не замещаемым способом коммуникации.

Причиной формирования альтернативного способа коммуникации в узком смысле является стресс. Стресс – это набор биохимических и физиологических реакций, обеспечивающих устойчивость к различным неблагоприятным факторам, поэтому стресс можно назвать движущей силой эволюции. Тем логичнее рассмотреть пример предполагаемого влияния стресса на формирование творца, полагаясь на актуальные наработки специалистов.

Наверняка формирование творца начинается еще в утробе матери, когда он получает геном как некий код с предрасположенностью к занятиям искусством (или «процессным» творчеством, или ремеслом – на этой стадии пока сложно говорить о дифференциации). Деструктивным фактором могут стать органические изменения в структуре головного мозга, полученные, например, при сложных родах и, в частности, гипоксии. Изменения у плода возможны, если в третьем триместре мать испытывает сильный стресс, и в ее организме вырабатывается больше стрессового гормона кортизола. По Дирку Хельхаммеру, это может привести к изменениям в коре головного мозга ребенка и нарушениям в выработке гормона уже в его собственном организме в течение всей его жизни, причем в большей степени этому подвержены женщины. В числе симптомов: депрессия, апатия, повышенная тревожность, неврозы; из физических признаков: снижение пигментации сосков и атрофия молочных желез, иногда аменорея у женщин и атрофия половых органов у мужчин. Также зачастую можно наблюдать сниженный вес, периодическую тошноту и рвоту из-за спазма гладкой мускулатуры – чем не стереотипный портрет художника.

Агрессия, трусливость, возбудимость, замкнутость и нервность, по мнению Michael Meaney, может развиться у ребенка с первых дней жизни в результате недостаточного эмоционального контакта с матерью, которая не уделяла должного внимания объятьям, не слишком баловала ребенка лаской и вниманием в целом. Свой эксперимент он провел на крысах и назвал таких матерей, соответственно, «non-licking mothers» – буквально, «матери, которые не вылизывают». Ученый также подтвердил снижение уровня выработки кортизола у недополучивших ласку детенышей, по его мнению, они росли более жестокими и недоверчивыми. Исследование провела и Юнис Чинь при поддержке коллег, которые занимались впрыскиванием кортизолоподобного вещества в яйца скворцов: изменения затронули центры страха, памяти и стресса – вот только выросшие особи обладали еще и более сильными и длинными крыльями. Механизмы регуляции стресса в совокупности с родительской заботой изучала также психолог Элисон Фрайз.

Таким образом, стресс приводит к формированию индивида с иными отличительными признаками, но не является безусловным гарантом формирования творца.

Стресс сыграл свою роль в контексте глобальных изменений в истории искусств. Именно с этой позиции следует рассматривать зарождение русского авангарда, появление первых абстракций Василия Кандинского – в предчувствии революции и в период завершения перехода к эпохе индустриализации. Современное искусство не может быть изучено вне контекста Второй Мировой войны.

Дисфункциональная семья

Абстрагируясь от глобального стресса как результата войн и революций, приходим к стрессу частному, существующему в рамках одной семьи. Формирование альтернативного способа коммуникации возможно в дисфункциональной семье, где один или несколько ее членов оказывает перманентное психологическое давление на ребенка и/или физическое насилие. В общем можно говорить о слабоэмпатичном члене семьи, скорее всего, родителе, ведь именно эмоциональный контакт с родителем так важен для ребенка. В некоторых случаях слабоэмпатичный родитель страдает алкоголизмом, наркоманией. Кроме того, это может быть родитель с нарциссическим расстройством личности.

Родитель, готовый обделять свое чадо лаской и эмоциональными контактами, вероятно, находится либо в постродовой депрессии (соответственно, имеет низкий уровень гормона вазопрессина), либо постоянно имеет низкий уровень эмпатических способностей, а то и черты нарциссического расстройства личности. Родитель с нарциссическим расстройством личности вполне мог бы воспитать себе подобного, вплоть до психопатии, но только не в том случае, если его ребенок имеет средние или высокие показатели эмпатичности.

«Ты недавно спросил меня, почему я говорю, что боюсь Тебя. Как обычно, я ничего не смог Тебе ответить, отчасти именно из страха перед Тобой… Я не мог сохранить смелость, решительность, уверенность, радость по тому или иному поводу, если Ты был против или если можно было просто предположить Твое неодобрение; а предположить его можно было по отношению, пожалуй, почти ко всему, что бы я ни делал… Вместо этого я с давних пор прятался от Тебя – в свою комнату, в книги, в сумасбродные идеи, у полоумных друзей; я никогда не говорил с Тобой откровенно, в храм к Тебе не ходил, в Франценсбаде никогда Тебя не навещал и вообще никогда не проявлял родственных чувств.» Франц Кафка в «Письме отцу» далее припоминает случай, когда родитель запер его на балконе за просьбу о стакане воды.

Именно подобные «методы воспитания» (неадекватные эмоциональные отклики) отучают детей просить о помощи, вселяют ощущение собственной ничтожности и формируют целый ряд иррациональных установок личности, по Альберту Эллису: «катастрофизация» происходящего, неоправданное «долженствование в отношении других», низкую стрессоустойчивость, дихотомическое мышление («есть только черное и белое») и так называемое «долженствование в отношении других», формирующее неправильные представления о причинах поступков других людей.

Кроме того, зачастую происходит подавление воли и развитие комплекса жертвы за счет так называемой выученной жестокости, описанной еще в 70-е гг ХХ века Мартином Селигманом. Родитель также может заниматься газлайтингом (убеждая ребенка в ложности его ощущений, что особенно губительно для гиперсенситива, привыкающего в значительной степени полагаться на данные о мире, полученные эмоциональным путем познания). Кроме того, родитель-нарцисс может манипулировать чувством вины («мораль»), и давит он на то, что так стремится сохранить в себе ребенок – на способность сопереживать и сострадать другим. Однако, сохранение в себе эмпатии обходится ребенку дорогой ценой: сминаются его личностные границы, он не получает представления об адекватных способах психологической защиты и адекватных эмоциональных реакциях. Не удивительно, что общение с другими дается ребенку с большим трудом – он их «понимает» в силу высокоразвитой эмпатии, они его – вероятно, с трудом и не всегда.

Хуже всего, что часть установок ребенок может наследовать, фрагментарно копируя поведение слабоэмпатичного родителя, как ему кажется, сильного и волевого – то есть такого, каким он сам хотел бы стать, чтобы больше не подвергаться унижениям и гонениям от своего мучителя. Что правда, ребенок по-своему и мстит ему: не хвалит и не проявляет внимания к деятельности, интуитивно понимая, что это и есть то, чего жаждет нарцисс. И еще – имея комплекс жертвы, ребенок привыкает провоцировать окружающих, манипуляция и провокация позволяют ему в какой-то степени управлять родителем.

Возможно, именно эмоционально куцый, с неразвитой эмпатией родитель и запускает у личности развитие эмоциональной гиперсенситивности при наличии базовой склонности. Эмоциональная гиперсенситивность напрямую связана с эмпатией и позволяет различать не только явные, но и сложные, скрытые эмоциональные реакции других. Гиперсенситивы чувствительны даже к тем эмоциональным проявлениям, которые родитель стремится скрыть за напускными реакциями и манипуляцией. Например, различая за напускным благодушием тона агрессии, гиперсенситивы вовремя могут избежать опасности – именно этого, кажется, и добивалась эволюция.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.