Полная версия
Тайны книжных переплётов. 50 почти детективных историй
Работники библиотеки не сочли мою просьбу слишком дерзкой и выдали мне первый том карамзинского сочинения «на дом». (В те годы это было ещё возможно!)
Каковы же были мои удивление и радость, когда я открыл титульный лист. Чуть ниже его центра, близ правого края, отчетливо виднелась небольшая овальная печатка, выполненная чёрной мастикой: «Степана Бегичева».
Так вот кому принадлежала эта книга!
Имя одного из активных участников ранних декабристских организаций, близкого друга А. С. Грибоедова Степана Никитича Бегичева (1785 – 1859) известно всем, кто знаком с историей декабристского движения, с жизнью и творчеством автора бессмертной комедии «Горе от ума».
Но печатка декабриста оказалась лишь первой ласточкой. Достаточно было перевернуть несколько страниц, как последо-вало новое, еще более неожиданное открытие. Поля многих книжных страниц оказались исписанными карандашом. На некоторых листах имелись подчеркивания в тексте, сделанные все тем же карандашом.
Часть записей читалась легко. Некоторые из них пришлось разглядывать через увеличительное стекло. Почерк явно несовре-менный. Орфография – старинная, с «ятями» и твёрдым знаком в конце слов, да и о Карамзине речь идёт не как об умершем, а как о живом человеке. Ясно, что записи (комментарии к тексту) сделаны вскоре после выхода книги из печати. По крайней мере, до 1826 года, когда умер Карамзин. И сделать их мог не кто иной, как сам хозяин книги – Степан Никитич Бегичев.
Но догадка, даже самая, казалось бы, очевидная, нуждается в тщательной проверке.
Чтобы точно определить принадлежность записей, необходимо было сличить их с уже известными и не вызываю-щими сомнений автографами декабриста. Где же взять образец почерка Бегичева? Личного его фонда не сохранилось ни в одном архиве страны. Следовательно, автограф надо искать там, где хранятся документы Грибоедова. Бегичев в течение многих лет переписывался с Грибоедовым. Но из примечаний известного литературоведа Н. К. Пиксанова к третьему тому выпущенного в 1917 году в Петрограде Полного собрания сочинений можно узнать, что подлинники писем Бегичева к своему другу, к сожалению, не сохранились.
Будь что будет! Делаю запрос в Москву, в Центральный государственный архив литературы и искусства. Неудача. Автографов Бегичева в архиве нет. В фонде Грибоедова есть лишь формулярный список Дмитрия Никитича Бегичева – брата декабриста, небезызвестного в своё время литератора, автора «Семейства Холмских» и других нравописательских повестей, воронежского губернатора, покровительствовавшего поэту Кольцову. Обращаюсь в Ленинград, в рукописный отдел Пушкинского дома (Института русской литературы Академии наук СССР). Опять неудача. В фондах института хранятся лишь два письма Грибоедова к С. Н. Бегичеву. Но учёный секретарь рукописного отдела М. И. Малова рекомендует мне обратиться в Государственную публичную библиотеку имени М. Е. Салты-кова-Щедрина, где, по ее данным, хранится подлинник письма С. Н. Бегичева к В. Ф. Одоевскому.
Вскоре из публичной библиотеки пришел конверт с фото-копией письма С. Н. Бегичева В. Ф. Одоевскому, датированного маем 1839 года. Оно-то и разрешило сомнения. Пометки на страницах книги Карамзина сделаны рукою Степана Никитича Бегичева!
Обратимся теперь к пометкам на полях книги, попробуем восстановить обстановку, в которой они были сделаны, мысли и чувства, вызванные у декабриста чтением карамзинской истории.
Конец 10-х годов XIX столетия… Молодая Россия в лице лучших представителей дворянства, гордо называвших себя «детьми 1812 года», уже бросила вызов России старой, отживаю-щей. На смену первым тайным политическим обществам пришла новая, более крепкая тайная организация «Союз благоденствия». Разрабатывается устав организации – «Зелёная книга», строятся планы уничтожения крепостничества, вызревают замыслы «военной революции».
Тогда-то и вышло в свет сочинение придворного истори-ографа и идеолога консервативной России Николая Михайловича Карамзина, еще более углубившее противоречия между двумя лагерями русского общества. Будущие декабристы встретили многотомный исторический труд почитаемого ими писателя с неприязнью. «Молодые якобинцы негодовали, – писал в автобиографических записках А. С. Пушкин, – несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутые верным рассказом событий, казались им верхом варварства и унижения».
В числе «якобинцев» был и 33-летний штаб-ротмистр кавалергардского полка Степан Никитич Бегичев, принятый в 1817 году в одну из ранних декабристских организаций (возможно, в Союз спасения) по рекомендации Никиты Мура-вьёва, а впоследствии ставший участником «Союза благоден-ствия».
Члены тайного общества не могли, конечно, высказывать свои протесты по поводу официоза Карамзина в открытой форме, через легальную печать. Их возражения проявлялись главным образом лишь в устной форме, в спорах и беседах в дружеском кругу. Даже в частных письмах делать это было небезопасно, на такое решались немногие.
По свидетельству крупнейшего знатока эпохи декабризма академика М. В. Нечкиной, из глубины времен до наших дней доходят лишь отдельные отголоски этих споров. Известны выска-зывания и протесты против концепции Карамзина, сделанные в момент выхода в свет его «Истории» членами тайного общества Никитой Муравьёвым и Михаилом Орловым, а также суждения будущих декабристов А. О. Корниловича и Г. С. Батенькова.
Находка книги из библиотеки Бегичева позволила расширить известный круг критиков официального историографа, стала свидетельством идейного единства в рядах «Союза благоден-ствия», придала новые штрихи портрету декабриста.
Каковы же основные направления критики Бегичевым карамзинского сочинения? Язык книжных пометок красноречив, ведь отражает он самые яркие и самые эмоциональные впечат-ления, непосредственно рождённые в минуты чтения.
С первых же страниц испещрённой пометками книги бросается в глаза сначала настороженное, а затем и резко отрицательное отношение Бегичева-читателя к Карамзину-автору, «с благоговением» (это слово подчеркнуто Бегичевым) представляющего «плод усердных двенадцатилетних трудов» императору Александру I.
Бегичеву было хорошо известно, что «История государства Российского» писалась Карамзиным по заказу самого царя и что обласканный самодержцем историограф задался откровенно монархической целью, подходил к анализу исторических процес-сов с точки зрения интересов дворянской аристократии.
Этим-то и вызвана его осторожность. Несколько раз подчер-кивает Бегичев неправомерный, с его точки зрения, тезис Карам-зина: «История народа принадлежит царю».
В завершающем абзаце авторского предисловия к «Истории», где Карамзин произносит здравицу: «…да не изменится никогда твёрдое основание нашего величия; да правила мудрого Само-державия и святой веры более и более укрепляют союз частей», Бегичев выделяет словосочетание «мудрое Самодержавие» и делает следующий комментарий: «Вот конёк, на котором г-н Карамзин в продолжение всей истории более всего выезжает».
Для выяснения мировоззрения Бегичева интересна и такая его пометка. Принижая активную роль народных масс в истории, Карамзин на одной из страниц пишет, что «народ всегда склонен обвинять правителей, если они не умеют отвратить бедствий от государства». В ответ на это декабрист замечает: «Если „не умеют“, то и справедливо обвиняют».
Вдумчивый и требовательный читатель, Бегичев не проходит мимо отдельных поверхностных суждений Карамзина, некор-ректной оценки исторических фактов, расплывчатых и сомни-тельных формулировок, надуманных сравнений, вычурностей.
Пометы Бегичева дают возможность понять, что декабрист был хорошо знаком с историческими сочинениями западноевро-пейских авторов. Так, на одной из страниц, сравнивая описание феодального правления у Карамзина и у видного шотландского историка У. Робертсона, Бегичев пишет: «Феодальное правление гораздо лучше и основательнее объяснено у Робертсона».
Комментарии декабриста, безусловно, нуждаются в более тщательном исследовании, и они, надо полагать, еще привлекут внимание специалистов.
В хранилище областной библиотеки мне попались и другие тома этого издания карамзинской «Истории». Однако печатки декабриста и каких-либо пометок, сделанных его рукой, на них обнаружить не удалось, как не удалось найти и других книг, принадлежавших Бегичеву.
Вполне возможно, что томик «Истории государства Россий-ского», о котором идёт речь, держал в руках и Александр Серге-евич Грибоедов. С Бегичевым он познакомился и подружился в 1813 году, когда они вместе служили в Белоруссии адъютантами у родственника Бегичева боевого генерала Андрея Семёновича Кологривова.
В течение многих лет друзья вели оживлённую переписку, часто встречались. Грибоедов активно влиял на художественные вкусы и наклонности Бегичева, тот же, в свою очередь, являлся первым читателем и судьей грибоедовских сочинений. В воспо-минаниях о Грибоедове Бегичев писал: «Из иностранной литера-туры я знал только французскую, и в творениях Корнеля, Расина и Мольера я видел верх совершенства. Но Грибоедов первый познакомил меня с „Фаустом“ Гёте, и тогда уже (в первые годы дружбы. – Б. Т.) знал почти наизусть Шиллера, Гёте и Шекспира. Все творения этих гениальных поэтов я прочёл после в француз-ском переводе». Грибоедов знал или, по крайней мере, догады-вался о принадлежности своего друга к тайному обществу и во многом разделял взгляды декабристов.
По высочайшему повелению Николая I С. Н. Бегичев был оставлен следственной комиссией по делу декабристов «без внимания», то есть не был привлечён к следствию и суду по делу о восстании 14 декабря. Выйдя в 1823 году в отставку и обзаведясь семьёй, Степан Никитич отошел от активной работы в тайном обществе. Но идеалам декабризма он оставался верен до конца своих дней.
Грибоедов был частым гостем семьи Бегичевых, подолгу жил в их московском доме, а также в их имении в Ефремовском уезде Тульской губернии. Сюда Бегичевы обычно выезжали на лето. Летом 1823 года в ефремовском селе Дмитровское Грибоедов завершил работу над третьим и четвёртым действиями комедии «Горе от ума».
Сохранились свидетельства о том, что Бегичев располагал обширной и хорошо подобранной библиотекой. Книгами из неё, безусловно, пользовался и Грибоедов. Новые находки могли бы не только иметь мемориальное значение, но и дополнить наши сведения о декабристе, его взглядах, умственных интересах, а может быть, и внести вклад в изучение жизни и творчества его великого друга – Александра Сергеевича Грибоедова.
Реконструктор бессмертной
комедии
Незадолго до Первой мировой войны 1914 – 1918 годов Разрядом изящной словесности Императорской академии наук было предпринято издание «Академической библиотеки русских писателей». Книги, печатавшиеся сразу в двух образцовых типо-графиях (в академической и в государственной), выходили в прекрасных с круговыми узорными обрезами серийных издате-льских переплетах, были иллюстрированы портретами, рисунка-ми и факсимиле на отдельных листах. Стоили они при этом относительно недорого и могли быть причислены к разряду изданий общедоступных.
О подобных книгах мечтали несколько поколений отече-ственных литературоведов и, конечно же, образованные читатели, истинные ценители русской классики, гимназическая и студенческая молодежь. Известный философ, критик и публи-цист Василий Васильевич Розанов, приветствуя выход в свет первого выпуска Академической библиотеки, писал в «Новом времени»: «Еще на студенческой скамье для новичков русского склада души, лет 25 назад, чувствовался недостаток в таком издании. „Откуда взять? Где найти? Где и у кого прочесть?“ – спрашивалось о русской особливости, о русском самостоятельном лице в истории. Помню определенно, мы студентами об этом спрашивали и тогда ответа не находили. А „Бокль“ и „Льюис“, можно сказать, на каждом шагу валялись по дороге, хватая за ноги, как проститутки: говорю о дешевизне и обилии изданий и популяризации». Розанов мечтал о том, чтобы «Академическая библиотека» была дополнена народной песней, народной сказкой, былинами, загадками и пословицами, чтобы, не вдаваясь в партийность, наряду с произведениями славяно-филов, были бы опубликованы Чаадаев и Радищев. «Не одни поэты, но и русская дума, глубокая и чистосердечная, – заключал философ, – вот желательный девиз для издания великолепного в своем замысле и начале».
Академическая библиотека открывалась «Полным собранием сочинений А. В. Кольцова» (Выпуск I), увидевшем свет в 1909 году, в канун столетия со дня рождения поэта. Редактором и автором примечаний был молодой, но уже известный в научных кругах историк литературы А. И. Лещенко. За сочинениями Кольцова последовало «Полное собрание сочинений М. Ю. Лермонтова» (Выпуски II – VI). Редактором его и автором примечаний выступил профессор Д. И. Абрамович. Далее следовали «Полное собрание сочинений А. С. Грибоедова» под редакцией и с примечаниями Н. К. Пиксанова и И. А. Шляпкина (Выпуски VII – IX) и «Полное собрание сочинений Е. А. Боратынского» под редакцией и с примечаниями М. Л. Гофмана (Выпуски X, XI). На этом издание Академической библиотеки было прекращено. Обстоятельства этого вполне понятны: война, революции, разруха.
Не умоляя достоинств прочих авторов и подготовивших к изданию их сочинений учёных, признаюсь, что мой интерес к Академической библиотеке был продиктован прежде всего интересом к трёхтомнику А. С. Грибоедова. Его первый том составили все поэтические произведения поэта, кроме «Горя от ума», с необходимыми комментариями, а также биография поэта. Здесь же было помещено специально написанное для дан-ного издания исследование профессора С. К. Булича «А. С. Грибо-едов – музыкант». Во второй том вошло «Горе от ума» в двух редакциях: позднейшей и ранней (так называемый «Музейный автограф»), примечания к пьесе и обзор литературы о Грибо-едове. Третий, заключительный том «Полного собрания сочине-ний А. С. Грибоедова», составили его прозаические произведения и письма разных лет.
Первые два грибоедовских тома достались мне сравнительно легко. Поиск третьего тома растянулся на несколько лет. Осложнялся он временной разницей между выходом томов: их разлучила мировая война. Первый том грибоедовского собрания вышел в свет в 1911 году, второй – в декабре 1913 года, а третий – лишь в марте 1917 года. Можно предположить, что те, кто приобрёл первые тома этого прекрасного академического издания, могли и не дожить до выхода третьей книги «по обстоя-тельствам военного времени». Те же, кто приобрёл третий том, возможно, не всегда находили в книжных магазинах первые два, чтобы обрести полноценный комплект произведений классика.
Я был откровенно счастлив, когда в один прекрасный день все три грибоедовских академических тома чуть увеличенного формата в твёрдых ледериновых переплётах с золотым и чёрным конгревным тиснением на крышках и корешках дружно соедини-лись на моей книжной полке. Время почти не потрепало их, что, на мой взгляд, доказывало – Грибоедова в России всегда любили и ценили, почти так, как Пушкина или Лермонтова, а потому к его книгам в академическом издании относились трепетно и бережно.
Радость от приобретения третьего тома (сегодня он – букинистическая редкость) была двойной. Том оказался с автографом составителя и редактора грибоедовского издания Николая Кирьяковича Пиксанова – дарственной надписью: «Глубокоуважаемому Павлу Григорьевичу Любомирову от редак-тора. 6.I.1921. Н. Пиксанов». Захотелось побольше узнать об этих людях, их судьбах, научном творчестве. Повод вполне резоннный.
Начнём с дарителя. Николай Кирьякович Пиксанов родился 31 марта (12 апреля) 1878 года в селе Дергачи Новоузенского уезда Самарской губернии в семье псаломщика. Село это было основано в начале XIX века крестьянами-переселенцами из местечка Дергачи Харьковской губернии. Это они дали новому селению название прежнего места жительства. Было это, возможно, проявлением ностальгии по родным местам, возможно, намёком на то, что, как и птица дергач (луговая коростель), оказались они людьми «перелётными». Среднее образование Николай Пиксанов получил в Самарской духовной семинарии, высшее – на славяно-русском отделении историко-филологического факультета Юрьевского (Дерптского) универ-ситета, который окончил в 1902 году. Параллельно с филологией юноша всерьёз интересовался юридическими науками и даже опубликовал в 1903 году в «Журнале Министерства юстиции» статью «К вопросу о Боярской Думе». Интерес этот был, видимо, не случайным. В студенческой среде преобладали конститу-ционные настроения, шли активные разговоры о народном представительстве.
В университете проявился не только научный талант Пикса-нова, но и его яркий социальный темперамент. Свидетельством тому стало его избрание председателем «Союзного совета дерпт-ских объединенных землячеств и организаций», объединявшего студенческую молодежь разных политических убеждений. Союзный совет принимал активное участие в забастовочном движении, политических митингах и собраниях, издавал подпо-льную газету «Свободное слово», распространял произведения оппозиционных авторов, в том числе и трактат Л. Н. Толстого «Христианство и патриотизм». Все это не прошло мимо внимания местных стражей порядка. Пиксанов, отбыв пятимесячное тюремное заключение, был выслан на родину под гласный надзор полиции.
В конечном итоге любовь к филологии взяла верх над другими увлечениями. В 1906 году подающий надежды молодой исследователь поселяется в Петербурге, где активно трудится в изданиях, которые редактировал известный литературный критик и историк литературы С. А. Венгеров (1855 – 1920). Одновременно Пиксанов преподавал русскую литературу в ряде учебных заведений столицы. После сдачи в 1912 году магистер-ских экзаменов он был принят на должность приват-доцента Императорского Санкт-Петербургского университета. Впоследст-вии Пиксанов вёл преподавательскую работу во многих вузах страны, трудился в крупных научных центрах. Его перу принад-лежат около 800 научных исследований и статей. В 1931 году Николай Кирьякович Пиксанов был избран членом-корреспон-дентом Академии наук СССР.
Примечателен такой важный штрих к биографии учёного: Пиксанов обладал уникальной библиотекой, которая была передана по его завещанию в Институт русской литературы (Пушкинский дом). Библиотека насчитывала свыше 15 тысяч книг, журналов, справочников, журнальных статей, рукописей. Своё книжное собрание учёный называл не иначе как моя «литературоведческая лаборатория». Подбор книг свидетель-ствует о широте научных интересов Пиксанова. Его влекло творчество М. В. Ломоносова, Н. А. Радищева, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, И. А. Гончарова, И. С. Тургенева, А. Н. Островского, А. М. Горького и некоторых других авторов. Но предметом особого внимания Пиксанова в течение многих лет был Александр Сергеевич Грибоедов.
Свою грибоедовскую коллекцию в составе домашней библиотеки Пиксанов начал собирать будучи ещё семинаристом. Тогда же, к столетию со дня рождения драматурга (1895), он написал первое сочинение под названием «Комедия „Горе от ума“ и её историко-литературное значение». Ученическая тетрадка в 28 страниц, содержащая ростки замыслов будущих грибоедо-ведческих исследований, сохранилась в архиве учёного. Инспектором семинарии сочинение Пиксанова было отмечено как «представляющее вполне самостоятельное изучение пред-мета и читающееся с интересом».
Среди редкостей грибоедовской коллекции Пиксанова руко-писные списки комедии «Горе от ума», которых около 60, свыше 150 печатных изданий комедии, начиная с самых ранних (1833, 1839, 1854). Некоторые из книг содержат рукописные вставки, восполняющие цензурные изъятия.
Изучение творчества автора «Горя от ума» Пиксанов продолжил на студенческой скамье и периодически возвращался к грибоедовской проблематике в различные периоды своей долгой и плодотворной научной деятельности. Будучи студентом, Пиксанов подготовил и опубликовал «Материалы для библиогра-фического указателя произведений А. С. Грибоедова и литера-туры о нём». Этот труд охватывал период с 1808 по 1902 год и служил хорошим дополнением к уже имевшимся указателям.
В перечне наиболее известных работ литературоведа – «Грибоедов и Мольер. Переоценка традиций». М.: Госиздат, 1922; «Творческая история «Горя от ума» (1-е изд. М., 1928; 2-е изд. М.: Наука, 1971); «Грибоедов. Исследования и характеристики». Л.: Изд. писателей, 1934. Некоторые из этих книг есть в моей библиотеке.
Предметом особой заботы учёного являлось восстановление (реконструкция) полноценного авторского текста жемчужины русской сцены. Эта необычайно сложная и скрупулёзная работа была проделана Пиксановым блестяще. То, какие трудности испытал учёный, станет понятным, если мы ненадолго заглянем в историю грибоедовских текстов. Из биографии драматурга известно, что его работа над комедией продолжалась довольно долго. Он неоднократно вносил в текст произведения исправ-ления и дополнения. К тому же при жизни Грибоедова «Горе от ума» не было опубликовано полностью, а выходившие в XIX веке посмертные издания комедии были неполными и неточны-ми, а иногда и фальсифицированными предприимчивыми издателями. При этом каждый издатель комедии ориентировался на свой источник, пытаясь убедить легковерных читателей, что именно он является каноническим.
Все началось в 1821 и 1822 годах, когда сотрудник русской дипломатической миссии в Персии и начинающий литератор Александр Грибоедов, уже известный в определённых кругах своими сочинениями и переводами, переходит на службу в Тифлис под начало правителя Кавказа и командующего русскими войсками генерала А. П. Ермолова. Должность секретаря по дипломатической части была не очень обременительной и оставляла достаточно времени для литературных увлечений. Именно здесь, в Тифлисе, Грибоедов приступает к сочинению своей бессмертной комедии. Планы её создания он вынашивал уже несколько лет. Возможно, на чужбине воспоминания о Москве и московской жизни всплывали особенно ярко. И на бумагу легко ложились сцены и эпизоды драматургического произведения, сделавшего его автора по-настоящему знамени-тым российским писателем.
В Тифлисе были написаны два первых акта «Горя от ума». В 1823 году с рукописью в походном портфеле и планами на то, как дальше развить сюжет, каких героев вывести на сцену, какие мысли вложить в их уста, Грибоедов уезжает в долгосрочный отпуск в Москву. Встреча с первопрестольной, крепкие объятия друзей, шампанское и предложение лучшего друга Степана Бегичева провести лето в его тульском имении в селе Дмитров-ском. Здесь он легко и с вдохновением редактирует уже написан-ные ранее акты и к осени пишет заключительные – третий и четвертый.
Раннюю рукопись комедии, которая вошла в историю как «Музейный автограф», весной 1824 года Грибоедов передаёт Бегичеву, а для себя изготавливает новый беловой список. Переданный Бегичеву вариант комедии уже более ста лет хранится в Государственном историческом музее в Москве. Отсюда и его название.
29 мая того же года Грибоедов специально едет из Москвы в Петербург с желанием поставить комедию на столичной сцене и издать ее типографски. Но случается непредвиденное. В пути драматурга осеняет мысль о том, что комедии нужна новая развязка: сцена разоблачения Молчалина в глазах Софьи. В письме Бегичеву Грибоедов так описывал эту ситуацию: «На дороге пришло мне в голову приделать новую развязку; я её вставил между сценою Чацкого, когда он увидел свою негодяйку со свечою над лестницею, и перед тем, как ему обличить её; живая, быстрая вещь, стихи искрами посыпались в самый день моего приезда».
Живя несколько месяцев в Петербурге, драматург не только шлифует сцену разоблачения прелюбодея Молчалина, но и вносит дополнительные коррективы в ранее написанное. К осени он завершает доработку рукописи. Однако ни издать, ни поставить «Горе от ума» на сцене Грибоедову не удаётся.
Согревало лишь заботливое участие в судьбе комедии близких друзей. Одним из них был начальник департамента морского ведомства, драматург и переводчик Андрей Андреевич Жандр (1789 – 1873). С ним Грибоедова, кроме всего прочего, связывала совместная работа над переводом с французского комедии Н.-Т. Барта «Притворная неверность» (1817). Желая помочь Грибоедову разобраться в «ужасных брульонах» (так, на французский лад, тогда называли черновики), Жандр усаживает сотрудников своей канцелярии за переписку комедии. Отсюда она не только попа-дает в руки автора, но и расходится фактически по всей России. Этот вариант текста «Горя от ума» вошёл в историю как «Жандровская рукопись».
В тот приезд в Петербург, в начале июня, Грибоедов знакоми-тся с Фадеем Булгариным, место и роль которого в истории русской литературы оцениваются неоднозначно. Но как бы там ни было, они подружились. Зная о намерении Булгарина издавать литературно-театральный альманах «Русская Талия», Грибоедов передаёт ему для публикации несколько фрагментов комедии, среди которых седьмое – десятое явления первого действия и целиком действие третье. Фрагменты публикуются в выпуске «Русской Талии» на 1825 год, причём с большими цензурными искажениями. Эта публикация была единственной прижизненной публикацией великого драматического творения.
