Якобы книга, или млечныемукидва

– Хм, а для чего Гоголь продолжение «Мертвых душ» сжег? Хотя, наверное, это из другой оперы пример. Просто Витя говорил мне тогда, когда мы в первый раз на эту тему общались, что пишет не для того, чтобы кому-то что-то доказать, поразвлечь, словить симпатии, а так, для самоанализа больше, чтобы мозги не ржавели, чисто стресс снять, отвлечься. И потом, уже после флешмоба, я и поинтересовался у него книгой, а он, как-то отмахнувшись, как от слепня, сказал что-то вроде, что «не стоит оно того, никто все равно не поймет».

– Хм, почему же не поймет… А как же… «свои»? Я вот только не пойму еще, а отчего он не обратился в солидное какое-нибудь издательство, почему в типографии просто отпечатал самопалом? Ведь с его-то именем, думается, многие издательства в охотку бы взялись за дело.

– По поводу «своих», видимо, есть такие вещи, которые нельзя доверить даже «своим». Возможно, и не было для него никаких «своих». Вспомни девиз конторы: «Люди не любят друг друга». Вот и Витя жил скорее в мире идей, а не людей. Вот в чем драма. Людей вокруг полно, а своих, по-настоящему своих – нет. Меня тоже подобное чувство по юности сверлило, просто некоторые привыкают, а некоторые – нет. А что касается издательства, тут я вообще не вижу ничего странного: в том-то и штука – «в охотку бы взялись за дело», говоришь? Понимаешь же, что не в характере Витьки было бы пойти на сделку с издательством. Ну предложили бы они что-то типа «поработать над окупаемым проектом», подгоняя содержание под эту окупаемость, а Витьке окупаемость эта на хрен вообще не нужна была, поэтому и отпечатал просто через типографию, без гонора и гонорара. А почему сжег? Не знаю. Есть вещи, которые нам не суждено узнать никогда – вот и все. Просто тут тот редкий случай, когда мы хотим узнать, очень хотим! Но не можем и никогда не узнаем. А сколько есть вещей, про которые мы знать не знаем и знать не хотим, врубаешься? А Витька… возможно, утратил интерес, остался недоволен написанным, а может, случилось еще что-то, кто знает?

– Да уж… писать книгу про человека, который сам сжег свою книгу… Может быть, в типографии макет какой-то остался, надо бы у Ваньки поспрашать, что там за типография была. Жаль терять такой документ, ведь любая книга – документ, характеристика своей эпохи. А уж мне почитать Витькину работу было бы до крайности любопытно, к тому же я немного успел полистать, там про Рим что-то было, хотя, мне показалось, это какая-то метафора. Слушай, откупоривай-ка вторую бутылку Сэма, только ведь к самой сути подобрались!

– Ааа! Я ж говорил: Сэм у нас тут такой гонят! Это как семечки – чуть распробуешь, потом за уши не оттянешь! Да и я вообще-то тоже только по выходным практикую, ты не подумай чего, что спиваюсь тут безобразно втихаря. Хотя у меня каждый день проходит в режиме полурабочем-полувыходном. Не в этом ли счастье, что не нужно пять дней в неделю ездить на завод к шести утра? А мы еще жалуемся на что-то, зажрались! А делать что-то надо, чтобы мозги не тупели. Вот ты молодец, книгой занялся, надо бы и мне хобби какое-нибудь себе взять, возродить…

– Это да… Хотя Виктор вряд ли таким образом понимал счастье, сам знаешь. Так вот, а самое-то главное… куда, как считаешь, он делся-то, куда мог уехать? Вот откуда у тебя уверенность, что мы его больше не увидим? Ты постоянно говоришь о нем в прошедшем времени…

– Я думаю, что никуда он не уезжал. Ну как ты себе это представляешь? Чтобы Витя в каком-нибудь Непале или Швейцарии отсиживался? Да он бы там за неделю взвыл от тоски! Он хотя нередко негативно отзывался о России, за неотесанность и царящий кругом абсурд, а все-таки без России своей жизни не мыслил, вот что я могу сказать наверняка. Помотался он по этим заграницам, многим восхищался, а жить бы там не стал, не смог бы. Россия заставляет думать, много и яростно, а это именно то, что необходимо было Витьке как воздух, а сытое вялое существование – точно не для него.

– Да в этом-то я ни минуты не сомневался, Мих, но вот простой вопрос – где же он тогда? Что с ним могло случиться? Неужели просто без вести пропал, попал в какую-то историю? Это в принципе возможно: в интернетах вон целые сайты процветают из серии «ушел и не вернулся», «просто вышел покурить», ну и все в таком духе.

– Есть у меня одно объяснение, на мой взгляд, вполне правдоподобное, хотя… ничего не могу утверждать с полной уверенностью. Помнишь, исчезновение Витьки странным образом совпало с исчезновением яхты «Айсберг», в Северном море снимали кино еще, а потом: хоп – ни ответа, ни привета, пропала посудина с радаров, как не было. Так вот: у меня же сеструха в Москве живет, так муж ее, режиссер, снимал как раз на той яхте фильм, и тоже пропал вместе с «Айсбергом» соответственно…

– Припоминаю… писали об этом одно время много, а потом – как отрезало. Думаешь, неспроста тему замолчали? Только не улавливаю пока связи с Витей что-то…

– Думаю, никакого заговора тут нет. Так уж выстроен современный информационный поток, одни катастрофы на время становятся очень модными и востребованными, а через год, пару месяцев даже, про них никто и не вспомнит: в центре внимания уже новые и наиновейшие катастрофы, за этим дело не станет. Хотя никакого особого расследования или разумного объяснения исчезновения «Айсберга» нет и по сей день, тему замяли, конечно. Короче, звонит мне как-то Митька, это муж сестрин, и интересуется: «слуш, а нет ли у тебя там какого-нибудь непрофессионального актера, а то мне тут деньжат отвалилось на съемки, только с условием, что яхту надо будет от Гамбурга до Саутгемптона отогнать, она олигарху одному принадлежит – он деньги немного через кино отмывает и легализует, вот и дает нам, киношникам, в свои игрушки иногда поиграть. Короче, снимать будем прямо в открытом море, но на актерах придется экономить, чтобы в бюджет влезть, а то звезды эти, ленивые животные, совсем работать не хотят». Поэтому я Митьке, в общем, Витьку и посоветовал: он у меня тут тогда сидел как раз, вот как ты сейчас. Ну, подумал я, глядишь, на пользу ему пойдет морской воздух: новые лица, знакомства, допустим, женщина какая-нибудь приятная повстречается, вернет интерес к жизни, так сказать, все дела.

– А о чем кино-то, кстати? Как-то на Витю не слишком похоже, прямо скажем. Не могу его представить даже в подобном амплуа…

– Да там муть какая-то! Он, Митька, по арт-хаусам всяким балдел, вот и решил снять кино по оригинальному своему сценарию: что-то там про Эркюля Пуаро, вроде бы он убийцей серийным оказался, в смысле не он даже, а актер, играющий его, короче – я сам запутался быстро. Ну, значит, Митька, как услышал про вариант Витьку привлечь, сразу загорелся, начал ему названивать. Витя, знаю, отнекивался, на меня еще злился, что я его номер дал, а потом, вроде как, задумался. Там после Саутгемптона поездка в Лондон намечалась, экскурсия и билет обратно до Москвы, а Витька же всегда, помнишь, в Лондоне мечтал побывать, но странным образом никак не мог туда выбраться, только соберется – сразу какие-нибудь заморочки начинались, срывающие все планы. И вот, сдается мне… что он все-таки согласился в последний момент. Не устоял перед соблазном и возможностью побывать-таки в Лондоне. Других объяснений я не вижу.

– Так, получается, и не повидал Виктор Лондона… А ведь даже я бывал, дважды. Да ничего выдающегося, в сущности. У нас тут в Питере ничем не хуже, по части красот, по крайней мере.

– Да он, насколько я знаю, и не ради красот и достопримечательностей туда порывался. У него там, он мне как-то рассказывал немного, какая-то подруга детства-юношества, еще со школьных времен – туда папанька-банкир всю семью перевез, они в интернете потом нашлись, списывались, и он все обещал приехать, но в итоге всегда как-то не складывалось…

– Выходит, Витьки с нами больше нет?..

– Ты знаешь, как бы это объяснить… я до сих пор иногда общаюсь с ним… мысленно, что ли. И в такие минуты мне хочется верить, что Витька все-таки есть, его не может не быть. Но чисто номинально, по документам – его больше нет, так что рассчитывать на новую встречу я бы не стал. Теперь ты понимаешь, почему я частенько грешу, прибегая к прошедшему времени…

– Тогда давай выпьем. Только стоя. И не чокаясь.

Голова 95. Грешным делом

Сразу после возвращения в Первоград нас ожидало множество перемен, хотя сам город представал таким же, каким мы его покидали: просторным и прекрасным, благоухающим и благополучным, лучезарным и солнечным. Изменились мы – не город, но этого оказалось достаточно, чтобы не осталось и тени от прежнего карнавала добабилонского веселья, взаимопонимания и гармонии.

Вообще-то поначалу все было вполне себе радостно и празднично. О0Х0О с гордостью сообщил, что мы вышли на следующий уровень и приняты на стажировку во Всемирную Библиотеку Познания: средоточие всех письменных документов – от глиняных табличек до электронных книг, уже переведенных на универсальный, всем нам понятный язык. Сперва, глядя на неброское трехэтажное строение небесно-голубого цвета, как-то слабо верилось в возможность хранения внутри такого объема информации, однако вскоре стало ясно, что здание является лишь верхушкой айсберга, читальным залом – само хранилище знаний пустило корни глубоко под землю.

Принцип хранения документов – глиняных табличек, папирусных свитков, берестяных грамот, недописанных рукописей и многотомных собраний сочинений – так и остался для меня загадкой: побывать под землей мне так и не довелось. Зато в трехэтажном строении был обустроен простой и понятный каталог по всевозможным разделам и рубрикам – стоило заказать искомое, как необходимый документ выкристаллизовывался на столе в формате жидко-сенсорного прототипа.

«Вот оно – вместилище всеобщего знания и безграничный источник вдохновения для всякого живого ума. Здесь и только здесь вы найдете то, что ищете – ответы на все, что когда-либо вас интересовало, интересует сегодня или заинтересует завтра. И смею вас заверить, что не существует единственно верного пути к истине: идти к абсолютному знанию можно бесконечно различными дорогами, отталкиваясь хоть от бульварных детективов – истина, или доля истины, есть во всем», – напутствовал нас О0Х0О, проводя экскурсию по читальному залу и попутно рассказывая, как тут все устроено.

Завершалась экскурсия посещением выходящего во внутренний дворик сада, неописуемого в своей изысканности, сказочного даже по высоким первоградским стандартам: с аккуратными дорожками, ухоженными кустами, изумрудными лужайками, скамеечками и, главное, напитанным свежестью и легкостью бытия воздухом. Венчало же это великолепие два необыкновенных древа, возвышавшихся надо всем, что было в саду, с широко разросшимися ветвями, полными плодов.

– Здесь, в этом саду, вы всегда можете передохнуть от мозговых штурмов и взрывов мозга, практически неизбежных в процессе познания подлинной красоты и возникающего согласия с миром. Здесь вы можете заняться всем, чем вздумается: бездельничать или паясничать, танцевать или отплясывать, читать излюбленные чтива или сочинять что-то свое, да что угодно! И есть только одна вещь, делать которую категорически нельзя: вкушать плоды с того вон древа, известного как древо сознания, – особо остановился на этом О0Х0О.

Тогда мы повторно обратились к удивительным, рядом стоящим, настоящим ветхозаветным деревьям, возле которых, специально для дураков, стояли вколочены стилизованные под старину дубовые таблички: «Древо познания» и «Древо сознания».

– Я хочу сказать, что с Древа познания плоды срывать не только можно, но и нужно – это вкусно и полезно, а вот с другого – ни-ни, ни при каких обстоятельствах, все ясно? – закончил внушение наш наставник.

– Так почему бы просто не взять и не выкорчевать древо, дающее дурные плоды, непригодные для съедения? – подивился Квази-мен.

– Есть-то можно, только отравишься… навсегда, – с юмором парировал эту чушь О0Х0О, отчего-то пребывающий в самом благодушном настроении, после чего добавил: – Пойми, нельзя вот так просто взять и убить зло, потому что оно тебе не по душе, потому что это устранит какие-то неудобства. Чем же ты тогда будешь лучше зла? Все, что от вас требуется – знать и понимать, что зло – это зло, и не соприкасаться с этой скверной. Что же тут сложного? Какие проблемы? Ни в коем случае не вкушайте плоды древа сознания – и все будет хорошо, вот и вся премудрость!

Так стартовали новые будни. Наши стажерские обязанности состояли сплошь из приятностей и развлечений: проводить свободное время в Библиотеке, по мере сил и желания, черпать знания и полезную информацию, удовлетворяя свое любопытство, весело и познавательно занимать свой досуг, ни в чем себе не отказывая, особенно в плодах познания с одноименного древа. И вот в этой ситуации все мы повели себя по-разному: Патамушта как-то сразу ушел в отрыв, с головой погрузившись в процесс познания. Процесс шел у него свободно и естественно, как у опытного лыжника, уверенно идущего к финишу лидером, хотя финиш еще даже и не проглядывается – и все же, казалось, он прекрасно знает и трассу, и конечную цель. Вскоре его слова в чате начали отображаться с заглавной буквы. В силу своей загруженности и увлеченности, складывалось впечатление, что Патамушта попросту перестал нуждаться в нашем маленьком миленьком обществе. Впрочем, дела обстояли таким образом, что никакого общества, увы, больше и не было – что-то треснуло, стало не так, изменилось необратимо. Квази-мен с Виэкли сошлись на почве каких-то скандиново-саксонских эпосов и преданий, начав свой путь познания истины с этого специфического и малоинтересного остальным материала.

Мы же со Свитани, как откуда-то прознал Квази-мен – хотя, вероятно, просто попал пальцем в небо – съехались еще до вояжа в Бабилонск, сочтя это логичным исходом развившейся симпатии. Однако сообщать об этом остальным отчего-то решили несвоевременным: прежде всего потому, что буквально на следующий день последовало объявление О0Х0О, что двое из нас покинут Первоград, и возникшем уже предчувствии, что это не просто совпадение.

Судя по всему, наша личная со Свитани переписка в чате была не настолько личной, как нам хотелось бы – кто-то вторгся в нашу приватность. Кто? Теперь это очевидно – О0Х0О. Разумеется, Свитани и прежде делилась со мной своими страхами, позже озвученными и в Бабилонске, мол, «мы пациенты дурдома», что «надо валить отсюда», что «мне страшно быть здесь одной» – последнее и послужило формальным поводом для того, чтобы съехаться в одной белой комнате. А потому и все планы о побеге, несомненно, читались О0Х0О без особых затруднений. Другое дело, что лично я отнюдь не разделял идей Свитани о необходимости побега куда-либо, считая все это не более чем причудой полюбившейся мне девушки. Да и сама она после возвращения, казалось, отреклась от своей гипотезы, что я приписывал, в том числе, и своей просветительской работе: уверениям, что бежать нам просто некуда и не за чем, что в Первограде есть принципиально все, что только нужно двоим, шире – вообще всем.

И после того как нам был выписан постоянный пропуск в Библиотеку, возможности в развитии представлялись поистине неисчерпаемыми. На первых порах, вдохновляясь примером Патамушты, я жадно пустился в познание, поглощая сведения обо всем, что когда-либо являлось для меня предметом прямого или косвенного интереса. Но вскоре, оглядываясь на явно скучающую в сторонке Свитани, мое внимание рассеивалось и переключалось на нее. К моему сдержанному неудовольствию она довольно быстро насытила свои интеллектуальные потребности, влияя на меня теперь не лучшим образом: увлекая за собой в сад, где мы подолгу сидели на скамье или валялись в траве, срывая спелые плоды древа познания, чтобы хоть так компенсировать участившиеся случаи отсутствия в читальном зале.

И все чаще и чаще улавливая на себе недоумевающие, сочувствующие взгляды старых друзей, особенно Патумашты, наблюдающих, как глупо я разрываюсь между двумя своими пристрастиями и увлечениями: и к познанию, и к Свитани – я и сам ощущал себя если еще не падшим, то уже опалившим крылья, падающим ангелом, двоечником школы жизни, хотя по талантам и дарованиям вполне способным быть подающим надежды троечником. И вот что удивительно: чем большая стена отчуждения выстраивалась между нами, бывшими друзьями навек, чем шире ширилась эта зияющая пропасть, тем важнее и желаннее становилась для меня Свитани, тем нужнее, нежнее делалась она со мной, также сознавая, что порушить наш союз – означает остаться совсем одной в этом умном, счастливом, а потому столь сложном для нее мире. Тем больше времени мы праздно нежились в лучах приветливого первоградского солнца, заслушиваясь щебетанием птиц, наслаждаясь ароматами цветов, болтая о незначительных пустяках. Что и говорить: нам было хорошо вместе решительно во всем, что не касалось главного – процесса познания.

И вот однажды, выходным воскресным утром, когда Библиотека традиционно отдыхала от наплыва всевозможных умников, когда тот же всеядный Патамушта считал уместным выдержать паузу, Свитани неожиданно предложила взяться за ум и немедленно отправиться в Библиотеку – наверстывать упущенное. И хотя мне совершенно не хотелось куда-либо тащиться, поддаваясь необычному для нее настроению, я сразу согласился на все, надеясь, что теперь-то мы сможем поправить положение, что все еще образуется, что удастся, быть может, даже собрать наш разобранный коллектив воедино. Но прежде предстояло доказать им, что мы тоже еще на что-то способны, что не совсем уж потеряны для общества познания.

Читальная комната, как и вся библиотека, в тот день стояла совершенно пуста, неправдоподобно пуста. Свитани, заказав целую стопку книг, вовсю зачитывалась одной из них, вызывая во мне чувство умиления и примирения со всей Вселенной. Я же, напротив, вопреки обыкновению, поступился своими правилами, выбрав какую-то случайную книгу, лежавшую на виду; книгу за авторством некоего неизвестного мне господина – Виктора Некозлова. Книга, к моему огромному удивлению, оказалась на редкость увлекательной, описывая смутно знакомые реалии. Сквозь охвативший меня интерес, я не обратил особого внимания на удаляющуюся в сад Свитани.

Словно предчувствуя, что следующей возможности ознакомиться с этой замечательной во многих отношениях книгой уже не представится, к крайнему изумлению наткнувшись в одном месте на эпизод, пересказанный нам однажды О0Х0О, про юмориста в круге света, я листал книгу быстро и жадно, ища в ней ответ на один очень важный вопрос, будто зная, что он здесь есть, должен быть. Наконец, долиставшись уже до последних страниц, я читал следующего содержания фрагмент: «Иногда нужно написать целую книгу слов, чтобы понять всю напрасность, тщетность данного занятия. Почему? Потому что будущее за книгами мыслей, вот что я внезапно понял для себя по ходу написания этой бесполезной книги. Разумеется, лишь тогда, когда она уже, считай, написана. Это классика! Ведь столько лет, как и многие, многие, многие, я заблуждался в том, что слова и мысли – явления одного примерно порядка. Но ведь на самом деле, если так поразмыслить – полные противоположности. Мысли – это мы сами, это тот внутренний голос, стержень, извечный собеседник, близкий и верный друг, единомышленник и помощник, приходящий на выручку в трудную минуту. И именно мысли движут нами, подвигают к поступкам, определяют дальнейший ход событий: и в частной жизни, и в самом широком смысле – Всего. А что такое слова? Это всего лишь мысли на экспорт, выхлопы в окружающую среду, средство выгодно подать себя в лучшем свете, умело продать или изящно преподнести. Слова – это производство благоприятных впечатлений. Слова – гадкие выделения, что-то вроде пота, выступающего из пор, от чрезмерной старательности в процессе презентации своего эго. И вот что характерно: сколь бы ни были слова актуальны, благородны, возвышенны, сказаны во всеуслышание, или в тишине спальни, или запечатлены на монументе, или отпечатаны на самой качественной бумаге – слова никогда не могут достичь глубины мысли. Только в мыслях человек и бывает честен и чист, как белый лист бумаги. Вот только стоит на этом листе написать любое слово, даже самое лаконичное, доброе или глубокомысленное, как лист становится испорчен. Так и человек. Пока помалкивает – походит на умного, но стоит ему начать говорить, хоть всех святых выноси… И самый последний глупец, и первый мудрец всегда держат самое важное и сокровенное при себе, потому что озвучивать себя, свою главную роль – все время бывает как-то неуместно. Только в мыслях и можно побыть самим собой, и вообще кем угодно, хоть Анной Карениной, хоть совсем иной сущностью – вспомнившим себя пакетом со свалки, одухотворенным памятником… И именно потому слова и мысли – противоположности, мысли – голос истины, продукт только для внутреннего потребления, не на продажу. И нужно ли теперь объяснять, как я пришел к мысли, что зря я написал целую книгу слов? Ведь и она вся фальшива насквозь, вся суть ее – самопрезентация. Но стоило мне только поставить перед собой простой вопрос, а есть ли такой человек, который действительно хочет знать меня, стоило мне ясно понять, что такого человека нет, как и вся эта книга слов мгновенно обессмыслилась и прогорела. Сжечь ее – и дело с концом. И сделать другую книгу, настоящую, какую хочется, в которой не будет места пошлости, буйству, подлости, убийствам, сюжетным линиям и неожиданным развязкам, отраслевым стандартам и всей этой лаже – книгу мыслей. И пускай персонажи живут своей жизнью, все сами для себя решают, что им делать надо и чего делать не следует. И создать для них, именно для них, идеальное место, мир мечты – моей мечты. Пускай сам я мыслю примитивно, земными мерками, пускай я как создатель навяжу им свои несовершенные представления о прекрасном, им предстоит пожить в моем мире. Вот только как жить, куда идти и с кем – они придумают сами, только сами. И пусть они до поры до времени ничего не будут знать о том, что являются объектами фантазии, обитателями мира грез, как, не исключено, я и сам являюсь лишь плодом чьего-то воображения. И… сила мысли, именно мысли состоит и в том, что она снимает любые барьеры, условности. Пускай эти персонажи будут… например, из разных стран, каких я еще не придумал, но общаться они станут на одном языке, пускай они… общаются через чат, почему бы и нет? А почему бы и мне не стать их учителем жизни, хотя сам я ученик другой, почему бы мне не общаться с ними напрямую, взяв себе какой-нибудь ник, может быть… О0Х0О… И поэтому… с помощью этой книги я не скажу больше ни слова. Почему? А Патамушта. Кстати, неплохое имя для персонажа мысленной книги, которого я, пожалуй, и сделаю любимчиком и проводником истины и якобы…»

В тот миг меня окликнул голос Свитани: «Якобы, иди же скорее сюда… Тут так необычайно хорошо сегодня!» Отложив книгу в сторонку и сильно задумавшись, лишь после повторного приглашения я направился в сад, переваривая только что прочитанное, желая немедленно поделиться с ней своими открытиями, с неудовольствием думая: «Ну что там необычного может быть в саду, и без того каждый день в нем зависаем, вот у меня – настоящая сенсация».

Войдя в садик, я долго не мог ее нигде отыскать: «Эй, дорогуша, ты где тут? Я сейчас такое вычитал, покажись!»

И она показалась, выступая из-за древа познания, неотразимая и интригующая, воплощая и обнажая скорую развязку, представ обнаженной и в буквальном смысле этого слова.

– Э, ты чего вытворяешь? Мы же здесь не у себя сейчас… Тут, наверное, так не принято: храм знаний вообще-то… – неуверенно воспротивился я, оглядываясь вокруг и, к значительному облегчению, не наблюдая нигде ни души.

– Да нет тут никого сегодня! Я и в журнале посещений проверяла: мы здесь одни, совсем одни, понимаешь, что это значит? – своим особым, присущим ей в известных ситуациях игривым голосом отвечала она.

– И?

– И что за «и»? Ты так будешь стоять как истукан, глупенький?

– Да я… как-то в целом не совсем уверен, что это… приемлемо, будет к месту – место тут такое, особенное, знаешь ли…

– Приемлемо? – ехидно повторила Свитани. – Приемлемо все, что мы с тобой сами захотим! Только это и важно, только это! А я знаю, чего ты хочешь, – расхохоталась она.

– Послушай, я тебе сейчас такое расскажу! Я вычитал только что, что Патамушта, выясняется… – попытался я сменить вектор беседы и поделиться своими открытиями.

– Патамушта? Да при чем тут он вообще? При чем здесь вычитал!? Здесь и сейчас есть только ты и я! Все остальное не имеет никакого значения!

– Да ты пойми, все не так уж и просто на самом деле… я, кажется, узнал смысл жизни…

– Ну ты бесчувственная скотина! – оборвала она меня, сменяя гнев на милость. – Я, видишь ли, специально все устроила, чтобы мы сегодня оказались в саду одни, договорилась в канцелярии о санитарном дне, табличку даже специальную организовала «вход закрыт», и для кого, спрашивается, старалась? Мы здесь только одни!

– Ты же, надеюсь, понимаешь, что это… имеет вполне узнаваемую символику, известный сакральный смысл…