Нулевой пациент

К настиному дню рождения Пашка готовился неделю, наверное, не меньше. Искал в подарок нейроспутник. Вещь классная: генератор ресурсных состояний широкого спектра – курорт, мягкая кровать, Александрийская библиотека, личный тренер, медицинский кабинет и всё, что захочешь ещё. Коробочка – чуть побольше, чем миксер. Пашка немного побаивался, что, встроив нейроинтерфейс в свою когнитивную матрицу Настя и видеть его не захочет. Но ведь гаджет, какой бы он ни был, всё-таки игрушка. С ним не поговоришь, не обнимешь, и уж тем более не обсудишь последний фильмец. Интеллектуальных помощников Пашка в счёт не брал: с ними скучно, только погоду спрашивать да оставлять поручения по дому. А вот нейроспутник…

Конкретно этот, последнего поколения, невидимый и невесомый, можно было добыть только в экспериментальной лаборатории НТИ 3.0 – платформе Национальной технологической инициативы, в глубинах Сколково. Туда так просто не проберёшься – пробовали с ребятами, но патрульные дроны их засекли, вежливо поводили по туристическому маршруту, но ни в Сколтех, ни в Институт инноваций не пустили. А тут в мессенджере объявление квакнуло: по защищённому каналу кто-то предлагал нейроспутник за приемлемую цену. Новый, самый модный, прошитый именно так, как и хотел Пашка. Ехать, правда, надо было на Кудринскую площадь, минут тридцать, а отец вчера забрал ключи от машины. Зато мать – спасибо, мамулечка! – оставила карточку для беспилотника Яндекса с кучей кредитов: хоть в Переделкино езжай, хоть в Тулу, хоть по четвёртому кольцу круги наматывай.

– Маман, ты у меня класс! – обращаясь к отсутствующей родительнице восторженно сказал Пашка. Она у него и вправду молодец: ещё студенткой медвуза волонтёрила в той самой больнице на Коммунарке, которая потом стала Всероссийским вирусологическим центром. Сейчас она наверняка в своей лаборатории, шаманит над очередной вакциной. Со времён COVID’а в 2020-2021 годах, человечество еще трижды подкашивали эпидемии, правда, не такие страшные: африканская корь 2023 года, европейская белая холера 2025 и в 2028 году – вспышка оспы в Китае и Корее. С тех пор маленькие злобные недруги человека попритихли. Хотя вот мать говорила, что несколько случаев чумы уже обнаружили в Москве, но: «Паша, ты проведи ватной палочкой где-нибудь за батареей и сделай посев: чума, тиф, туберкулёз – всё вырастет». Он в детстве так и сделал: но выросла одна плесень.

– Зелё-ё-ё-оная, – нараспев сказал Пашка, вспоминая. Сначала зелёная, потом – чёрная, потом – белая… Или наоборот. А потом она стала коричневой и мёртвой: тоненькая плёночка гадости поверх агар-агарового желе. Оказалось, что вирусы и бактерии с одной стороны, ужасно опасны, а с другой – хрупки и нежны. Умирая же, они превращаются в безопасную и довольно гнусную плёночку. Фу. Именно с этого момента Пашка потерял к ним интерес и занялся тем, что увлекало его больше – чистой семантикой. Или, говоря проще – машинным обучением.

Компьютерный лингвист – профессия для счастливых. Каждый день приносил забавные истории, море позитива, нелепицы и несуразицы, достойные занесения в скрижали опыта. Глупенькие нейросети целыми днями так и вертелись вокруг Пашки как дети вокруг учительницы, забрасывали его «почемучками», рассказывали машинные истории, на уроках традиционно путали собачьи мордочки и маффины с изюмом. Забавная у него работа, конечно – цифровой детский сад. В глубине души хотелось всегда большего, доступа к «великим» сквозным технологиям, освоению космоса, инженерии больших данных. Но раз за разом Пашка проваливался и на Отборе НТИ, и на технических Олимпиадах, и в интенсивах УНТИ тоже не блистал. Потому все заработанные кредиты, в том числе и студенческую стипендию, он тратил на обучение. Сейчас вот как раз пропускал стоившую недельной зарплаты лекцию Татьяны Черниговской. Точнее, андроидной нейросети, созданной по матрице великого семантика, основательницы Школы метаанализа естественного языка – ШМЕЯ. Но у Пашки было оправдание: гаджет для Насти, чудом появившийся в поле зрения.

Браслет на левой руке пиликнул, уведомляя, что такси уже стоит у подъезда, и, хотя водитель может ожидать пассажира бесконечно долго, пока не сядет батарея, лучше всё-таки поторопиться. Пашка накинул куртку с ярко-зелёными буквами Sk (никто не может запретить мечтать человеку) и ссыпался по лестнице вниз. Кроссовки едва успевали восстанавливать баланс. Красно-белый беспилотник подмигивал огоньком на панели, показывал маршрут, торопил пассажира: хотел ехать. До Кудринской площади долетели вмиг: Кутузовский проспект стал одним из первых в Москве, где ввели систему интеллектуального трафика, и полоса беспилотников оказалась почти пустой. Вторая, кстати, тоже. С опережением на пять минут Пашка залетел в лифт высотки и только тут подумал, что стоило бы пешком. По слухам, шесть старинных домов наполняли привидения, перегрызавшие электрокабели; вполне реальные крысы, замурованные в заваренных наглухо мусоропроводах; мрачные старушки за сто лет, поджидающие на площадках неосторожных гостей и утаскивающих их к себе пить чай. Мрачными историями обрастали высотки с каждым годом. Говорили, что не только под МГУ а и под каждой из них стоят хладогенераторы, замораживающие почву. Отключи их – и здание рухнет в момент образовавшуюся болотину.

Трекер вёл Пашку всё выше, пока не замигал перед лестницей, выводящей на крышу.

– Однако, – Пашка сразу представил себе заигравшегося в киберразведчика пацана, чей отец работает где-нибудь в Иннополисе: привёз сынку игрушку, а тот не оценил и хочет загнать. Нагорит придурку, как пить дать – нагорит. Пашка улыбнулся и полез на крышу.

***

Продавец нейроспутника носил костюм, будто скроенный вслепую портными по описаниям одежды начала двадцатого века: добротный черный пиджак, по-своему даже элегантный, был нелеп; брюки – слишком широки и мешковаты. Кудрявые волосы незнакомца, начинавшиеся где-то на макушке, плавно опускались до середины ушей и концы их растворялись в воздухе. Водянистые глаза. Тонкие пальцы с плоскими прямоугольными пластинками ногтей. Мощная грудная клетка – если, конечно, пришелец не подбил костюм eva-пенкой на манер Бэтмена. Остроносые ботинки, левый выпачкан то ли в какой-то белой глине, наподобие каолина, то ли в птичьем помёте. Правый – в коричневом и уже потрескавшемся иле. Пашка даже разглядел волокна зелёного мха.

Особенно неприятен был рот: щелеватый, острозубый. Каждая улыбка будто насильно прорезала кожу лица – трескалось это лицо вдоль и чуть наискось, а потом вновь зарастало так, что только бледно-серая полоска губ обозначала место бывшей улыбки. Гадкий пришлец, что и говорить. Но водянистые его глаза блестели несомненным умом, а может даже и юмором, пусть и нездоровым, каким-то сладострастно-садистским.

Пропустив Пашку вперед и даже не обернувшись, он закрыл дверь пожарного выхода. Металл лязгнул о металл, и стало ясно, что так просто Пашке уже не вернуться. Главное – не дать понять этому ненормальному, что ты запаниковал.

– Здра… А вы, наверное, итальянец, – наобум ляпнул Пашка, краем глаза заметив пролетавшего мимо почтового дрона: если его сбить, наверняка на крышу в полчаса примчатся почтовики-ремонтники и полицейские. А может и раньше. Только незнакомец этот нипочём не даст прицелится. Да и было бы чем сбивать, собственно: камней на высотке нет, лазерной указки в смартфоне не установлено. Дедова рогатка – раритет смешной и нелепый – в этой патовой ситуации уже не казалась такой нелепой. Вот только лежит она дома на полке, между фигуркой Боббы Фета и капитана Кирка. Безвыходное, в общем, положение, поэтому оставалось Пашке только одно: слушать, что еще там пробубнит этот странный человек, усыпить его внимание и, метнувшись мимо, быстро спуститься по лестнице до жилого этажа. А там уже камеры и люди живые.

«И с чего я решил, что здесь какой-то пацан? – спросил Пашка сам у себя. – Заигрался, вспомнил детство, и вот – попал. Дурак»

– Нет, отчего же – не итальянец, – пожал плечами опасный тип, всё так же загораживающий пожарный выход. – Русский, как и ты. Хотя, с другой стороны, наверное, и итальянец. И даже отчасти немец. А то и американец.

– Это как понимать? – удивился Пашка, даже подзабыв, что вот пора сейчас уже группироваться, рвануть вперед, ударить в плечо, сбить и бежать.

– Да очень просто. У нас там нет уже никаких немцев и итальянцев. Учился я, правда, в интернате Палермо, проходил курс подготовки в Берлине, а родился, как и ты – в Москве. Здесь и живу.

– Так вы что, дипломат? Или, может, шпион?

– А что шпиону или дипломату от тебя, такого замечательного, может понадобиться в центре Москвы на крыше сталинской высотки? – незнакомец опять улыбнулся страшно, будто свет блеснул на лезвии ножа. Или так Пашке показалось, потому что через секунду лицо собеседника было таким же ровным и страшно спокойным, как и раньше. Точно показалось: не может этот человек улыбаться. И, может, не человек он вовсе, а андроид – тогда многое становится понятно.

– Меня послали к тебе за помощью, и, если это возможно, помощь эту получить добровольно.

– А если я не соглашусь добровольно?

– Тогда мне придётся тебя убить, – сказал странный товарищ. Он как-то весь скособочился, извернулся, но достал из кармана вовсе не пистолет, как представил себе уже весь похолодевший Пашка, а мятую пачку сигарет и зажигалку. Вставил между тонких губ тонкую белую палочку, прикурил, с наслаждением затянулся:

– Кайф… У нас там, знаешь ли, не принято. Не запрещено, но и не принято, а я здесь за тридцать лет пристрастился уже. То поесть забываешь, то поспать некогда, а сигарета всегда под рукой. Ты сам-то не кури, не надо… – пришелец вдруг вспомнил, зачем он здесь и что минуту назад говорил Пашке, смешался, закашлялся так, что на серых щеках даже выступили круглые красные пятна румянца. Сигарету смял в руке и кинул на асфальт крыши.

– Давай к делу.

– Давай, – Пашка перешёл на «ты», потому что какая уже разница, вежливо ты говоришь со взрослым или невежливо, если он настроился прикончить тебя без объяснения причин. Одновременно он попытался активировать браслет, чтобы вызвать помощь. Кнопка не реагировала.

– Ты присядь, – незнакомец пристроился на металлическом прутке пожарной лестнице, а Пашка опустился на шину, неизвестно зачем затащенную на крышу и брошенную там. Он огляделся: весенний ветер приносил запахи дыма, липкой тополиной листвы, нагретой солнцем пыли. Шум дронов-доставщиков, накрывший Москву звуковой сетью, не мешал нахальным столичным воробьям: они оглушительно чирикали где-то внизу, а над головой звуковыми истребителями, пища, чертили небо стрижи.

– Разговор нам предстоит долгий. И тяжелый, – незнакомец вздохнул, достал вторую сигарету, но прикурить не решился – помял, покрутил в пальцах и бросил. – И не терзай ни браслет, ни смартфон. Временно они потеряли свой функционал. Связи нет.

Пашкин собеседник еще раз вздохнул, вскинул глаза и уставился как андроиды на выставках: мёртвым, холодным взглядом. Не злым, не добрым – никаким. Будто кукла.

– Скажи, вот ты когда-нибудь ощущал свою в этом мире ненужность, чужеродность?

– Нет, никогда, – ответил Пашка, чувствуя подвох. Обычно после такой фразы маньяки в фильмах долго распространялись на предмет того, что земле и обществу нужно срочно освободиться от такого уникума. Или напротив, выяснялось, что в среднестатистическом школьнике или разносчике пиццы скрыто нечто, способное спасти вселенную. Оказалось – первое.

– Лишний ты, Павел. Ты вообще не должен был родиться, и твоё появление – это, знаешь, такая маловероятная статистическая погрешность. Мы её даже в расчёт не принимали лет так двадцать, а потом посмотрели: кривая Кичумовой резко пошла вверх с 2037 год. И решили отправить меня вот, посмотреть, что да как, откуда такая экспоненциальная прыть… И я нашёл тебя.

– А что такое «кривая Кичумовой» и я здесь причем?

– Я же предложил начать сначала и – сразу к делу… В 2019 году на Земле появился вирус, которым переболели 80 процентов жителей планеты и 15 процентов – скончались.

– Это я знаю, у меня у двоюродной сестры соседка по лестничной площадке…

– Много ты знаешь, тебя тогда даже в проекте не было… В общем, вирус пошел по планете, убивая совершенно разных людей. Сначала врачи думали, что погибают пожилые, от 65 лет и старше. Но тут выяснилось, что половина смертей – люди до 45 лет. Потом посчитали, что он выведен в лабораториях США, чтобы противостоять «китайской угрозе» – и тут просчитались, потому что больше всего погибших это граждане США – и не азиаты. Потом подумали, что группа риска – аллергики. Оказалось, нет. При родах с вероятностью 90% погибали заражённые матери, а новорождённые выживали – но и тут связи не нашли. Было у каждого погибшего только одно общее: тяжёлое заболевание. Пневмония, цирроз, инфаркт. Но и здесь медики не нашли ничего общего. А мы – нашли…

– «Вы» – это кто?

– Потом скажу. В общем, выяснили мы это в середине вашего 2021 года, когда пандемия стала уже настолько жестокой, что под угрозой оказалось само человечество…

– Ерунда! Такого никогда не было.

– Было. Только ты не помнишь и не знаешь. Если говорить крайне просто, с помощью вашей технологии CRISPR-Cas91 мы проблему решили – это было здорово, и помогли вам не допустить вымирания вида. А что не здорово – был обнаружен источник проблемы, и это создало такой этический коллапс, что… в общем, спрашивай, вижу, ты как на иголках!

– А что это – крисп-сарс?

– Не «сарс», а «кас» – белок, который распознает поврежденный вирусом участок гена, вырезает его и если поместить рядом здоровый материал для рекомбинации поврежденного участка, цепочка ДНК восстанавливается. Так можно лечить генетические заболевания.

– Так ковид-то тут причём?

– Как раз причём. Искусственную природу вируса учёные отметили почти сразу. Не знаю, включили ли в школьные учебники эту главу, но…

– Ты всё время мне врёшь, – сказал Пашка, кося глазом на обломок кирпича, который чудом, буквально чудом завалялся на вылизанной крыше высотки. – Так и не сказал, кто ты и откуда. И остальное тоже враньё.

– А ты и не спрашивал. Но раз спросил, отвечу: я – нулевой пациент2. Тот самый камень, который, брось ты его в воду, дает концентрические круги. Физику учил? Ну вот, объяснять не надо. Тогда я жил в провинции Хубэй, выглядел несколько иначе – обычный китаец в возрасте, чуть на 50. В первую волну мне удалось включить в орбиту всего пятерых. Это было 17 ноября 2019 года. Первые пациенты дали волну в 37 человек к середине декабря. Через две недели третья волна насчитывала 381 человека, а потом… ну, потом ты знаешь.

– Но как такое может быть? – Пашку колотил озноб, несмотря на теплый апрельский день. Он обхватил себя руками, начисто забыв про кирпич: веры незнакомцу не было в нём ни на грош, и тем не менее он нисколько не сомневался, что так всё и было. И китайцем был этот страшный человек, и в 2019 году жил, и отметил 55-летие, и ел, улыбаясь, персиковые булочки и длинную лапшу. И внуков, вероятно, поднимал к потолку, забавляясь вместе с ними…

– Видишь ли, Павел… Наша, твоя и моя, цивилизация слишком медленно развивалась: с первых космических полетов в 60-х годах прошлого века не было сделано почти ничего. А слышал ли ты о Гриаде? О Лунной радуге? О фонде Основателей и Гэри Селдоне? Сколько прекрасных идей мы вложили в умы писателей-фантастов, учёных, философов… И всё пропало. Вы превратили идеального созидателя в идеального потребителя. Разбросали по всей планете ядерные отходы и гигантские мусорные споды3… Мне продолжать? Хотя продолжу и без разрешения. В 2009 году японский учёный Нантомо Йенаяро преступил черту: он создал хякумодзи-ДНК4 – неконтролируемую, самостоятельно внедряющуюся в гены людей, свободно распространяющуюся геномную бомбу. В течение жизни шести поколений, то есть около 200 лет, хякумодзи ДНК свободно распространялась в мире и поразила около 4/5 населения планеты.

Если ты думаешь, что люди начали обзаводится сверхспособностями, рогами и хвостами, то нет, увы: начали отказывать наши органы. Человеческий геном будто взбесился и вспомнил своё эволюционное прошлое. Сам понимаешь, если половина клеток твоей печени состоит из печени, скажем, рыбы, то жить довольно затруднительно. Или, например, головной мозг разделен на три части и размещен вдоль позвоночника. Справиться с этим мы не смогли, но, к счастью, в 2270 году квантовые технологии развились уже на достаточном уровне, чтобы послать концентрированный пучок информации, что-то около миллиарда йоттабайтов сюда, в первый попавшийся человеческий мозг. Несколько добровольцев, 127 человек, еще сохранивших умение здраво мыслить, отправились в разные времена и страны. Успеха добился я один.

– Ничего себе успех! – фантастическая история звучала нелепо и вызывала неприязнь. – За два года вы убили больше миллиона человек!

– Досадная оплошность. Разрабатываемый нами вирус должен был только изъять хякумодзи-ДНК из организма, но мы не учли двух вещей: то, что в уханьской лаборатории вирус усовершенствуют и даже создадут новые штаммы, и второе – что ослабленные организмы могут и не перенес…

– Они не организмы! Они люди!

– Поверь, Павел, я отлично понимаю твой гнев. На мне, кстати, лежит гораздо большая вина, чем на моих остальных коллегах – ведь моя миссия увенчалась успехом, – незнакомец вытряс из пачки еще одну сигарету и прикурил, глубоко затягиваясь. Заметив, что Пашка морщится от пакостного дыма, начал выдыхать в сторону, разгоняя облачко рукой:

– Ты пойми, у нас не было выбора. Не будет. Нет. Выбирай любую временную форму. Вот посмотри, я тут прикинул, чего вы добились после пандемии… – незнакомец тряхнул рукой, и над ладонью у него раскрылся голубой проекционный экран.

– Голограмма?

– Нет, настоящую голограмму, ты удивишься, до сих пор не создали. Так, проекция. Ваш легендарный Дэн Браун, когда писал про голографические хранилища данных, попросту фантазировал. А что ты удивляешься, Павел? Конечно, я знаю, что ты читаешь: отследить цифровой след – пара пустяков. В криптографии ты, прямо скажем, не силён… Вернёмся к новостям: вот, смотри – в следующем году ожидается запуск гидропонной международной орбитальной станции. Одиннадцать километров в длину.

– И что? – вообще-то замечание про отсутствие навыков шифрования и безграмотность в кибербезопасности Пашку задели. В этом году он получил высший балл в системе «Гражданин» за знание технологий защиты данных, а в прошлом – создал аналог «Энигмы» вместе с ребятами из МФТИ и МИСиС. Только умещалась машинка в корпусе компьютера. Незнакомец теперь вызывал у Пашки не только страх, но и злость, что было здорово: когда злишься – боишься меньше, а значит – можешь сопротивляться.

– И что? – повторил Пашка более агрессивно.

– Возможно, с твоей точки зрения ничего, – пожал плечами серолицый, – но я немного знаком с историей вопроса. Запертые в квартирах во время карантина 15-16-летние питерские школьники практически полностью разработали этот проект в течение полугода. Не было бы вируса – не было бы карантина, не было бы карантина – не было бы станции.

– И зачем она мне, огурцы космические есть? Я и обычными обхожусь. Миллион жизней – на огурцы!

– Не в огурцах дело. Орбитальные станции такого типа смогут обеспечивать едой марсианские модули, поселения на спутниках – да на той же Луне. Тебе неинтересно?

– Нет, – Пашка отвернулся, хотя ему было ужасно интересно. Получалось, что вирус заставил всё человечество слезть с дивана и начать работать, чтобы остаться в живых. Так себе мотивация.

– Смотрим дальше. Так… Так… нет, не то. А, вот: «Ученики гимназии №4 Великого Новгорода запустили первый климатический спутник, контролирующий площадь свыше ста километров в диаметре». Ладно, я понял, космос тебя не интересует, поищем что-нибудь более воодушевляющее. «В октябре 2035 года близ побережья Пицунды начнет работу Первый Подводный Сад»… Тоже про роботов и огурцы. Так, здесь про ресурсные состояния и нейроинтерфейсы – малоинтересно… Вот, нашел: «Квантовый компьютер второго поколения «Ignis» завершил формирование базы данных первой ступени для сегментарных интернатов планеты». Знаешь, что такое «сегментарные интернаты»?

– Знаю, конечно: детей распределяют по способностям в интернатуры и учат. Ничего сложного – я сам учился в таком, в Новых Помпеях, – буркнул Пашка, догадываясь, к чему клонит собеседник.

– А у нас вот такого нет, – тот покачал головой. – И не было. Потому что в моей реальности человечество так и не проснулось. Последний запуск космического беспилотного шаттла земляне сделали в 2034 году, и с тех пор ограничивались только дистанционной корректировкой траекторий спутников. Зато появились устройство для максимального комфорта и наслаждения, развилась индустрия развлечений. Чтоб ты знал: в нашей параллельной ветке истории с 2048 года по всей Земле наступила эра «новой нормальности».

– И?

– Тебе лучше не знать. Я иногда думаю, что мы зря вмешались, и раз уж человек превратился опять в животное, то и человечество свой жизненный круг завершило – пора бы освободить помещение.

– Планету?

– Планету. Нас осталось полтора миллиона на всех континентах. Вот так – за двести лет из восьми миллиардов – к полутора миллионам. Надеюсь, теперь ты хотя бы немного начинаешь понимать… В общем, когда мы осознали, что натворили, пришлось исправлять ситуацию. Наш друг попал в Гарвард и в невероятно короткие сроки разработал искусственный интеллект, распознающий вирус по голосу: так мы спасли больше полумиллиона человек. Еще один выявил предрасположенность людей со II группой крови к заболеванию – вы подхватили идею, разработали вакцину… Но ущерб уже был нанесён – с одной стороны. С другой – мы спасли будущее.

– Всё равно это убийство, – Пашка упрямо сжал губы. – И я не понимаю, зачем всё это слушаю. Если у тебя нет нейроспутника, хватит морочить мне голову. Дай пройти!

Он шагнул к лестнице, но серолицый даже не сдвинулся:

– К тебе есть дело, Павел. Видишь ли, ты – единственный оставшийся носитель хякумодзи-ДНК. И раз мы не смогли устроить твою встречу с Кас-9, то проблему необходим решить иначе. Ты, уж прости, конечно, живая угроза всему человечеству. Да ты не бледней – убивать тебя никто не собирается. Но и оставить жить среди людей тебя тоже никак нельзя. Извини, друг.

Пашка замер. Если бы он видел себя со стороны, то удивился бы: глаза круглые, как у совёнка, губы побелели. В голову ему пришла совершенно сумасшедшая мысль:

– Ты собираешься отправить меня в будущее?

Незнакомец покачал головой будто сожалеюще, поджал губы, и без того тонкие:

– Нет. Такой технологией мы еще не обладаем. Видишь ли, для тебя будущее – ещё не произошедшее. Слышал о временном парадоксе? Ты просто создашь петлю, из которой не будет выхода, и вечно будешь циркулировать по ней. Этого, конечно, нельзя допустить, Павел. С другой стороны, мы могли бы отправить тебя в прошлое, но тогда возможен другой парадокс, что-то вроде «убитого дедушки», который изменит всю ткань истории… Честно говоря, я в это не верю, но твои знания о будущем могут сильно изменить прошлое, и тогда последствия уже нашего эксперимента окажутся непредсказуемыми…

Он разволновался уже сам и, будто споря сам с собой, начал мерять шагами крышу. Пальцы незнакомца, похожие на щупальца кальмара сплетались и расплетались, то и дело похрустывая в суставах. Пашка подобрался: если серолицый разволнуется, то потеряет бдительность – разогнаться, толкнуть плечом и…. Ррраз! В дверь, а там он уже его не догонит!…

***

…и не успел. Пробегая мимо незнакомца, Пашка с силой толкнул его в плечо, но рука прошла сквозь тело, не встретив сопротивления. «Наврал», – мелькнуло в голове Пашки. «Всё наврал про голограмму!» Перед глазами заплясали искры и он упал в злую, ничего хорошего не предвещавшую тьму, пару секунд ещё пытаясь поймать ниточки ускользавшего сознания…

– Вовочка, как хорошо-то! – добрый, взволнованный женский голос выдернул Пашку из тошнотворного марева.

– Молодец, Володька, справился! – это уже мужской басок, а за руку кто-то цепляется: потная детская ладошка. Пашка открыл глаза: кажется, больничная палата. И незнакомые лица вокруг, явно радуются тому, что он пришёл в сознание.

– Я где? – первый вопрос, на который надо найти ответ. Часы на стене показывают третье мая 2046 года, 12.59. Как минимум, он в своём времени. Но где?

– Володенька, в больнице… На Коммунарке больница. Ты уже месяц здесь, внучек, – отозвался то самый добрый голос. Похожая на первооткрывательницу жизни на Венере Светлану Кочимбай, обладательница голоса не выглядела старушкой. Впрочем, классических бабушек можно было встретить только в каких-нибудь совсем отдалённых сёлах или этнографических центрах. Эта статная дама, ласково положившая ладонь на лоб Пашке, явно не работала в историческом институте. На ее куртке, под халатом, блестела звёздочка шестой космической экспедиции.