Тепло твоего сердца

Дьюар закивал, спеша поскорее одеться. Ощущение вопиющей неправильности сопровождало его все это время и становилось особенно острым от того, что собеседницу это явно забавляло.

– Меня зовут Ирис, птенчик, – улыбнулась она, принимая монету. Целый ларг, за который можно было спокойно прожить на постоялом дворе не меньше двух седьмиц, исчез в складках платья. – Заходи как-нибудь, если не собираешься уехать. Хотя я бы на твоем месте собиралась.

Они не прощались. Дьюар все еще был слишком смущен, чтобы придумать внятный ответ, а Ирис ограничилась подмигиванием.

***

Нынешнее утро почти не отличалось от предыдущего, погода стояла такая же ясная. Дьюар с удивлением увидел, что занесло его совершенно в противоположную от постоялого двора сторону, и в попытке сократить путь он опять, словно ведомый чужой рукой, оказался у дверей «Креветки» и остановился перед ними.

По всем законам порядочности стоило проверить, как чувствует себя мальчик. Если уж его, здорового и, можно сказать, взрослого некроманта так коробило от недолгого посещения Загранья, то что же случится с ребенком, проведшим там не один день? Эльфа передернуло от самой мысли. Сомнения в том, что мальчик вообще сохранил рассудок, вгрызлись в мысли, одновременно с тем пробудив и совесть, которая твердила, что он мог бы сделать больше.

Дверь скрипнула. Из таверны вышел дородный мужчина, задержался на пороге в пол-оборота, чтобы проститься.

– Послезавтра привезу не только рыбы, но и кальмаров, сваришь свой знаменитый суп. Бывай, Марелла!

Дьюар посторонился, пропуская его к стоящей в сторонке телеге, полной небольших бочонков с рыбой и всевозможными морскими гадами. Торговец, для своей комплекции удивительно ловко забравшись на козлы, помахал рукой показавшейся в дверях девушке. Дьюар смекнул, что она заметила его, и решился.

– Твой брат… Марелла, прости, что я вчера так быстро ушел. Вижу, твой брат в порядке?

Она слабо кивнула. Мальчик, тот самый, что вчера лежал в постели совершенно недвижим и с виду едва жив, сейчас прятался позади нее, цепляясь за юбку. И хотя лицо его оставалось еще осунувшимся и бледным, а во взгляде застыло не по-детски скорбное, испуганное выражение, он был сейчас полностью здоров. Даже та духовная рана, от которой питался червец, затянулась, что само по себе казалось удивительным.

– Реми лучше. Он очнулся, хотя пока не сказал ни слова, – глаза девушки сияли, когда она гладила брата по голове, и Дьюар впервые понял, какого они на самом деле цвета – глубокого коричневого по краям и медово-золотого к середине, будто расплавленная драгоценность сияет из темноты. Это зрелище так заворожило, что он чуть не пропустил мимо ушей следующий вопрос.

– А Имрил? Ты можешь вылечить и его? Он столько лет работает в нашей таверне, что стал нам почти семьей…

Дьюар хотел бы снова пообещать, но совсем недавно понял кое-что о загранном мире, о холоде, с которым сам справиться не может.

– Я могу использовать магию, и он проснется, но в действительности его вылечит только тепло. Тепло твоего сердца.

Часть 2

Полуэльф, когда Дьюар все же пришел к нему, выглядел скверно. Хоть он и пробыл в Загранье лишь сутки, это уже успело отразиться на его лице отпечатком скорой и, казалось бы, неминуемой смерти. Марелла смотрела, прикусив губу. Даже если она не замечала следов червеца и всего того, что мог разглядеть сам Дьюар, она все равно безмерно волновалась, что легко читалось в ее взгляде.

– Инмар работает у нас так давно, что уже стал частью семьи. Если он… Я не хочу, чтобы этим кончилось. Скажи, что за лекарство ты дал Реми? Оно могло бы помочь и в этот раз?

Дьюар почувствовал в горле неприятный комок. Все его существо отчаянно противилось тому, чтобы возвращаться в Загранье, но он уже не прислушивался к этому, потому что Марелла подошла ближе и робко протянула руку в поисках поддержки. Отказать ей не повернулся бы язык. От прикосновения холодных пальцев сердце застучало так бешено, так оглушительно отдавалась в ушах его эхо, словно оно переместилось прямо в голову. Дьюар нервно облизал губы, чувствуя, как его решимость и здравомыслие тают, не оставляя никакого шанса.

– Должно помочь, если не слишком затягивать с этим, – пообещал он. – Я смогу начать вечером, когда сделаю все приготовления.

– Конечно! Если тебе что-то понадобится, только скажи. Я сделаю что угодно для их спасения.

– Свечи, как в прошлый раз. Прошу, позаботься, чтобы меня не отвлекали во время работы, и… Можно мне тарелку супа?

Она, казалось, даже не поняла последней фразы, глаза ее округлились. Дьюар не смог сдержать смешка:

– Я так и не попробовал его, а запах тут все еще стоит такой… Мм…

***

Входить в Загранье во второй раз было ничуть не легче, чем в первый. Страх неизвестности заменился страхом перед встречей с Ней, загнанным глубоко-глубоко, но не побежденным. Перед тем, как начать сам ритуал, пришлось потратить драгоценное время на то, чтобы просто успокоиться. Дьюар сел на пол, прикрывая глаза. Воспоминания о теплой, слегка взволнованной улыбке, которой одарила его Марелла перед тем, как выйти из комнаты, слегка ободряли – благодаря им удалось отогнать от себя мрачные мысли и обрести хоть малую толику уверенности.

Он не знал, правильно ли делает. Не знал, насколько долго можно выдержать прикосновение Загранья, чтобы сохранить не только душу, но и рассудок, но это был не первый раз, когда приходилось рисковать. Подобные порывы уже случались, и самому Дьюару это живо напомнило старый случай из жизни в учительской башне.

Оставаясь один, маленький Дьюар особенно остро чувствовал, как давят холодные стены, как злобно гудит в трубе пахнущий илом ветер и пялятся из темных углов завистливые, злые глаза оживающих страхов. Никакие мертвецы не ходили вокруг башни, и даже по ночам за изгородью не таились голодные демоны. И все же смерть словно жила тут, ощущалась в самих дуновениях сквозняка, в узорах паутины по углам, в самой земле.

Бывали дни, когда сильнее страха и предчувствия опасности оказывалось любопытство. Тогда Дьюар собирал в кулак всю свою волю, снимал со стены нещадно чадящую масляную лампу и шел исследовать башню: целых четыре этажа зловещих тайн и мрачных углов, в которые хотелось заглянуть хотя бы краешком глаза. А после оказывалось, что все выглядит абсолютно не таким, каким рисует воображение, и линии в густой пыли, прочерченные лапками мышей, не значат ровным счетом ничего, а бесформенная куча веток на заднем дворе никогда не бывала живой. Но оставалось одно место, все еще недоступное Дьюару, за которым наставник присматривал поистине тщательно.

Каждый раз, возвращаясь с болот, некромант спускался в подвал. Тот был большим: в первый раз посещения этого места Дьюару даже показалось, что тут гораздо просторнее, чем в самой башне. В подвале нашлось место для десятков сундуков и ящиков, как с обыкновенными предметами, вроде картофеля или старых глиняных горшков, так и неожиданных, а порой и пугающих ингредиентов для ритуалов, с которыми мальчику еще не приходилось иметь дела. Здесь же пряталось то единственное запретное место, в самой глубине длинного подвала. Постоянно на глазах – а Дьюар много раз спускался сюда то по одному, то по другому поручению – и все же недосягаемо. Одна-единственная вечно запертая дверь, что месяцами манила своей тайной. Лишь однажды, войдя в подвал, он увидел, что ключ забыт в замке, являя собой непобедимое искушение заглянуть хотя бы одним глазком. Дьюар не сумел бороться с ним и протянул руку, тронув дверь. Холодный металл ключа обжег ладонь, но звякнул, проворачиваясь, и дверь слегка подалась назад. В тоненькой полоске света от лампы в своих руках Дьюар увидел истертый порог. Комната манила, как сладкий пряник на большой ярмарке, куда его однажды взял с собой отец. Он стоял перед дверью, слушая оглушительные удары сердца в груди, и лихорадочно считал их.

Тук-тук-тук.

Проскользнула вкрадчивая надежда: если наставник сегодня так рассеян, что забыл забрать ключ, то, может, он и отсутствие ученика не сразу заметит?

Мрак за порогом пугал, представляясь всевозможными жуткими миражами. Вдруг именно в этом месте наставник проводит жестокие ритуалы, которые упоминаются в книгах? Что если здесь томится некий страшный зверь или те самые умертвия, которых Дьюар ожидал увидеть с первого дня ученичества? Дыхание перехватывало от предчувствия. Шаг, один лишь шаг отделял от единственного места в башне, куда он до сих пор ни разу не заглянул, и ни один мальчишка не смог бы удержаться от такой возможности.

Стоило пересечь порог и осветить помещение лампой, как его глазам открылась узкая прямоугольная комната. Полки тянулись вдоль всей правой стены, дальний конец их зарос многослойной паутиной и густой пылью. Взгляд скользнул меж банок и шкатулок, выстроившихся ровными рядами, но практически сразу потерялся в них. Все они носили надписи только на верефианском, который мальчик разбирал все еще недостаточно бегло, а многие руны почти стерлись от времени. Но не сами склянки привлекли внимание. Напротив, у совершенно пустой стены, стоял низкий круглый стол, на котором не было ничего, кроме единственного огромного сосуда. Вдоль пузатых боков из темного стекла бегали мерцающие огоньки, то ярче, а то тусклее. Дьюар, как завороженный, смотрел на них, делая маленький шаг вперед. Затем еще один. И еще, пока не оказался совсем рядом.

За годы обучения у Дэрейна он сталкивался с этим не раз, но в тот момент дыхание снова перехватило, поскольку эта находка превзошла все мыслимые ожидания. Не ходячие умертвия, не демоны – живые души томились в стеклянном сосуде, словно пойманные светлячки! Он видел их впервые. Дьюар поежился от того, какой холод его пробрал вместе с осознанием. Здесь, прямо у него под носом, творилась высшая некромантия, которая даже в книгах упоминалась урывками. Единственное, что Дьюар понял о ней – она опасна и бесчестна, потому что души, волей мага не способные обрести покой, даруют необъятную силу, но становятся все злее и злее.

В тот момент он не чувствовал в них враждебности. Наоборот, от духов, запертых в сосуде, исходила волна почти осязаемой тоски. Тоски, что грозила разорвать в клочья неокрепший разум, болью проходилась по венам, вызывала глубокую внутреннюю дрожь. Они молили о помощи. Без слов, но их чувства были намного громче и намного красноречивее, чем любая речь. Он не смог бы остаться в стороне. Острая жалость и жаркая, ослепляющая ненависть к наставнику затопили его до самых кончиков острых ушей. Никто не должен так обращаться с мертвыми! Его еще не успевшее закостенеть сердце требовало справедливости, и Дьюар не собирался противиться этому чувству. На удивление легко было открыть сосуд, вытащив пробку. Как будто открываешь всего лишь бутыль с вином – и заклинания, сдерживающие духов, не смогли остановить живых материальных рук. Огоньки хлынули наружу, подняв такой вихрь, что поставленная на край стола лампа моментально погасла, но Дьюар не остался в полной темноте: разлетающиеся духи все еще светились, теперь разогнав мрак даже в дальних концах комнаты. Они двигались быстро и беспорядочно, как радующиеся свободе птенцы, но все стремились к выходу, особо нетерпеливые – попросту просачиваясь сквозь стены, и стоявший посреди комнаты Дьюар ощущал все большее облегчение. Он впервые в жизни сделал нечто, заслуживающее внимания, нечто правильное – и гордился этим. Не остановила даже мысль о гневе наставника, который должен был обрушиться всей своей мощью с минуты на минуту.

Нечто подобное уже повзрослевший Дьюар ощущал, готовясь вновь переступить черту Грани. Еще несколько дней назад он об этом даже не мыслил, а теперь вновь принимал поспешное решение, преисполненный одного лишь стремления к справедливости.

***

Серое марево как будто ждало его появления, чтобы сразу же вцепиться липкими щупальцами, утопить в себе. Дьюар сделал шаг, другой, с трудом преодолевая сопротивление загранной реальности и с первого мига ощущая на себе пристальный взгляд. Глупо было бы надеяться, что Она не заметит вторжения – Она замечала все, только до поры никак не отзывалась на это. Юного некроманта вновь пропускали, не чиня серьезных препятствий, не воспринимая его как помеху. Тени собирались в клубящееся мутное облако, застилая глаза: он мог бы заблудиться, если бы здесь вообще имелись дороги или следы. Медленно и бесцельно тени брели по только им понятным траекториям, с виду ничем не отличимые друг от друга, сбивались в кучи и разделялись, походя на волны, гонимые капризным ветром. Дьюар шел меж них, не оглядываясь. Знал, что стоит посмотреть назад, на теплый огонь, что оставлен в комнате, и желание вернуться станет непреодолимым. Захочется бросить все, лишь бы вырваться из сетей чуждого мира, что, словно живой, выпивал силы, но делать это было рано – он пока еще не нашел того, за кем пришел.

Поиски начали казаться невыносимо долгими, особенно от того, что путь не имел никаких ориентиров. Песчинку золота отыскать в пустыне гораздо проще, чем в Загранье – живую душу среди тысяч, десятков и сотен тысяч умерших. Лица их были размыты, смазаны, и мало чем они внешне отличались друг от друга, все похожие на потухшие угли, на остов, подернутый серым пеплом воспоминаний. Дьюар искал среди них единственную живую искру, но и она уже угасала, теряла цвет, постепенно сливаясь с окружением – когда заблудший, наконец, попался на глаза, лицо его выглядело нечетким, черты истерлись, совсем как у местных духов, а свет в глазах, отличающий его, почти померк. Имрил обхватил колени руками и уставился в пустоту перед собой, словно находил в ней что-то, только ему видимое. Появления Дьюара он не заметил, даже не вздрогнул от прикосновения к плечу, а кожа его оказалась липкой на ощупь, все равно, что облепленной серой слизью – нехороший знак, хотя Дьюар толком не понимал, откуда это знает, просто чувствовал.

– Эй, Имрил? Ты слышишь? – голос прозвучал глухо.

Казалось, в полной тишине он должен разноситься с невероятной громкостью, но на деле был едва различим. Туман Загранья стремился поглощать даже звуки – вообще все, что попадало в него, живое и неживое.

– Имрил? – Дьюар попробовал еще раз, громче, но окрик потонул во все той же звенящей тишине, и ответа не последовало. Даже веки не дрогнули на лице полуэльфа, и сколько бы Дьюар его ни тормошил, это не помогало. Свет жизни все также медленно угасал.

В сероватой гуще толпящихся вокруг духов мелькнуло нечто чуждое. Дьюар и не разобрал толком, не успел – лицо, на миг выступившее из мглы, быстро в ней же и растворилось. Только кольнуло глубоко внутри одним предчувствием узнавания – слабым, недоверчивым. Чтобы среди бессчетного числа призраков, в зыбком мире без границ случайно встретить кого-то такого?.. Немыслимо.

– Что ты делаешь?

В отличии от его собственного голоса, звук этот разорвал густую тишину, ударил по ушам, словно изнутри врезался в череп. Противно затянуло под ложечкой. Дьюар отдернул ладонь, отшатнулся от Имрила, интуитивно выискивая говорившего среди духов и рваных клубов тумана. Этот голос был живым! Реальным, почти осязаемым, и это ощущение пробирало до мурашек.

– Кто ты? Покажись! – ответом стал хрипловатый смешок. Дьюар резко обернулся на звук и только тогда, наконец, увидел. И обмер от изумления.

Живые души в Загранье было легко отличить, они обычно светились с яркостью, подобной отсутствующему здесь солнцу, но собеседник слишком отличался и от живых, и от мертвых. Свет, который наполнял его, не походил на приятное золотистое сияние, которым представлялась жизнь, – это была чистая зелень. Кто-то, находящийся между Заграньем и земным миром…

Навязчивые молоточки стучали в висках, повторяя недавние слова наставника, и теперь уже без сомнения угадывалась сила – чужая, но очень знакомая, родственная своей собственной. Такая же тяжелая, холодная и несущая землистый запах, смешанный со сладковато-гнилостным ароматом прелых роз. Сила того, кто служит смерти.

Человек, от кого исходила эта аура, стоял совсем близко, хотя Дьюар и не замечал его, пока он сам не заговорил. Вероятно, не заметил бы вовсе, пожелай тот остаться невидимкой. Сила незнакомого мага пугала: Дьюар не мог определить, насколько она велика, а зеленоватое свечение меж тем разгоралось все ярче, охватив уже не только глаза, как поначалу, а большую часть фигуры. От этого черты его лица, и без того грубые, сделались еще резче, будто вытесанные из дерева, глубже обозначились морщины и рытвинки от оспы, покрывшие лоб.

– Уходи, тебе здесь не место, – властно велел голос. Таким тоном обычно говорил наставник, раздавая указания, и спорить с ним язык не поворачивался, но сейчас Дьюар все еще беспомощно оглядывался на до сих пор не очнувшегося Имрила, и желание возразить боролось в нем со вполне сознательным страхом. А вдруг незнакомый некромант разозлится за вторжение и попросту прихлопнет путающегося под ногами мальчишку? Все же о многих представителях их ремесла слава тянулась дурная, темная и липкая, как само пространство Загранья. Многие и оправдывали ее с лихвой, как сам Дэрейн Лардхельмский – даже с собственным учеником не церемонился, чужому Дьюар бы и вовсе не позавидовал.

Он отступил на шаг. Больше не мог – Имрил сидел слишком близко, не хотелось об него споткнуться и вовсе полететь носом вперед, и без того дрожь в пальцах выдавала затаенный страх.

– Не смотри так, ты все равно не сможешь его спасти, – незнакомец подошел ближе, глянул из-под сурово нахмуренных бровей. Его широкая тень полностью накрыла Дьюара – ростом он, пожалуй, даже превосходил наставника и казался внушительнее, хотя порядком старше: если лицо Дэрейна ничуть не изменилось с тех пор, как Дьюар впервые увидел его, не сохранило и малого отпечатка проскользнувших лет, то этот некромант выглядел действительно старым, пережившим немало невзгод.

– Этот бедолага уже совсем превратился в тень, видишь? Его тело доживает последние часы. А теперь прочь отсюда!

Дьюару не дали и слова вставить – а с десяток вопросов так и вертелся на языке, норовя соскользнуть – просто взяли за шкирку, как шкодного кота, встряхнули разок, словно желая вытрясти из дурной головы все смущающие ее глупости, и с завидной силой толкнули навстречу дрожащему в сером тумане огню лампы. Возвращение в собственное тело показалось резким и мутным, как затяжной нырок сквозь холодную, непроглядную воду.

***

Дьюар сидел на полу и мотал головой. В ушах страшно звенело, от чего он никак не мог хоть на миг сосредоточиться и понять, где находится – по Ту торону Грани или уже по Эту. До сих пор он видел вокруг только серость, но комната, что встала перед его глазами, имела углы и стены, вырастала из них множеством разнящихся очертаний, которые выглядели слишком материальными для туманных иллюзий. Серые стены давили своей тяжестью, нависали над головой, словно желая поглотить так же, как проклятый туман, из которого юноша только что выбрался, но шансов у них было все-таки меньше – они оставались совершенно твердыми и недвижимыми, как и положено каменной кладке.

Пока Дьюар обдумывал это, одновременно пытаясь как-то связать увиденное с тем голосом, что все еще эхом звучал в памяти. О чем он говорил? Понять никак не удавалось, слишком размыто и скомканно звучали его слова.

– Дьюар? Дьюар, ты слышишь?

Последний окрик буквально ворвался в душную комнату, развеяв густую серость, и этот голос, в отличие от услышанного в Загранье, был не только очень живым, но еще и знакомым. Дьюар узнал его раньше, чем сумел рассмотреть склонившееся лицо, обеспокоенное и сосредоточенное.

– Все хорошо? Ты кричал.

Оказалось, что Марелла сидела рядом, на полу, отчего-то сжимая его руку. От ладони до локтя пробежали горячие мурашки, и это было невообразимо приятно, вот только сказанное ею настораживало.

– Кричал? – переспросил Дьюар, тут же обнаружив, что голос его звучит сипло и чуть слышно, будто и в самом деле сорвал его недавним криком. Марелла подала благоразумно приготовленную кружку с каким-то теплым питьем – вкуса он не почувствовал, но говорить стало легче.

– Да, было слышно в зале. Я подумала, что тебе больно, но, похоже, все в порядке?

Подумав, он кивнул. Руки дрожали сильнее, чем в прошлый раз, перенапряжение и озноб били ощутимо, но теперь уже ожидаемо – Дьюар и не ждал, что будет легко. Искоса он бросил взгляд на кровать, где лежал больной, скорее желая просто убедиться, что предчувствие неладного не подвело, чем в самом деле надеясь увидеть Имрила пришедшим в себя. Тот некромант говорил слишком уверенно, чтобы ошибиться. В прошлый раз Дьюар очнулся от транса одновременно с мальчишкой, но теперь ничего не вышло – полуэльф все так же неподвижно лежал на смятой постели, даже его дыхание стало совсем тихим, незаметным, а кожа казалась еще бледнее – сейчас, лишенный красок, Дьюар видел ее просто белой. Червец успел здесь разгуляться еще до начала ритуала, из несчастного выпили все соки, причем, в буквальном смысле – наивно было надеяться на удачу.

Марелла, кажется, думала о чем-то таком же, потому что печально и молча склонила голову. Угольные рисунки на полу и разложенные четко по их границам кучки пепла ожидаемо вызвали удивление и вопросы, но Дьюар не успел придумать, что скажет ей насчет методов своего «лечения».

– Что это такое? Целитель из храма, которого приводил отец, использовал магию совсем иначе…

Он долго молчал. От необходимости что-то объяснять в груди нарастало необъяснимое раздражение, с которым пришлось усиленно бороться, чтобы не сболтнуть ничего резкого, о чем пришлось бы потом жалеть и извиняться. То ли проклевывающееся чувство вины и осознание собственного бессилия повлияли, то ли необходимость прикладывать старания к такой малости, как возможность вновь контролировать кажущееся тяжелым и чуждым тело, а может и все вместе. Он не чувствовал ничего, кроме опаляющего прикосновения к живому существу, и вся его сущность, подмороженная Заграньем, только на этом и сосредоточилась, так что хоть сколько-нибудь связно сложить слова не выходило, а вымученная фраза показалась жалкой и совершенно бессмысленной.

– Я же говорил, что не целитель, а маг. Все эти атрибуты необходимы, чтобы… Просто они нужны.

Дьюар дернулся было подняться, уйти, но теплая рука остановила его. Странно, но голос девушки не колебался, а пальцы сжимали все также – мягко, но крепко. Почти даже ласково. Не похоже, что она была сердита.

– Что бы это ни было, оно помогло Реми. Если об этом нельзя говорить, то ничего, я буду молчать. Только не бросай его вот так.

Впору стало позавидовать ее уверенности и горящей в ней надежде – Дьюар не чувствовал подобного даже отчасти.

– Делаю, что могу, – пожал плечами он. – Но моих знаний может и не хватить…

Дьюар осекся, кашлянул в рукав. Какая-то часть его души явно начинала оттаивать, и только поэтому он не решился повторить сказанного некромантом. Не мог даже прямо смотреть в глаза Мареллы, такие чистые и доверчивые. Невозможно вызвать в них горькое разочарование и остаться равнодушным, невозможно принести дурную весть, когда на тебя смотрят таким взглядом. Пусть лучше поймет сама или узнает от кого угодно, но не от него – Дьюар малодушно промолчал, внутренне злясь на себя и за этот почти обман, и за саму неудачу, сжал на миг тонкие пальцы и все же поспешно вскочил. Даже руны на полу оставил, не стерев до конца, только с одного угла размазал подошвой, решив, что и так сойдет. Хотелось поскорее уйти, мрачные думы подгоняли назойливой сворой.

***

Ноги сами несли его по длинной дороге, лишь бы подольше не попадаться на глаза наставнику. Дэрейн, конечно, вряд ли выразит хоть какие-то эмоции по поводу полуэльфа, его с самого начала не интересовала эта затея, но разговор ученика с тем некромантом мог бы здорово его взбесить, а Дьюар до сих пор не знал, как от него скрыть даже самую незначительную деталь. Тот словно видел насквозь, одним взглядом выворачивая и душу, и разум. Порой возникали сомнения, не владеет ли он еще и ментальной магией, хотя ни о чем таком он никогда не говорил.

Дьюар успел миновать несколько кварталов, пока сердце его начало утихомириваться и уже не стучало так бешено, как в момент сумбурного прощания с Мареллой. Одной из причин этому стало и то, что серая пелена, застилающая глаза, понемногу рассеивалась – отчего-то это происходило ощутимо быстрее, чем в прошлый раз, и пытливый ум, невзирая на бунтующие чувства, сам собой взялся за поиск ответа для возникшей загадки. Сделал ли некромант что-нибудь особенное, когда вышвыривал его из Загранья? Или же дело в том, что на поиски мальчика ушло больше времени, ведь тогда таверну Дьюар покинул почти в сумерках, а сейчас солнце еще не коснулось горизонта? Или же это все из-за Мареллы?..