Тревога

Последнее время у меня такое чувство, что я надоел сам себе. Наверное, это называется «горе от ума». А может – «дурная голова ногам покоя не дает». Вроде все хорошо, и работа есть, с престижем и статусом, и женщины есть, их даже слишком много. Как говорится, в жизни устоялся, и всего добился. Человек успешный. Но есть то, что немножко отравляет жизнь. Да конкретно отравляет, чего уж там.

Ощущается это как червячок, который копошится внутри, вызывая беспокойство и напряжение. Этот червяк сцепился со мной. Не страшный, просто ужасно назойливый. Он вызывает страх, причем неизвестно за что. Но словно что-то должно непременно случиться, прямо сейчас, или чуть попозже. Но я не знаю что именно.  Какая-то беда произойдет, и я ничего не смогу сделать. И возникает страх умереть. Иногда этот червячок вылазит куда то в район уха и как-будто шепчет неприятные и досаждающие вещи.  Общий смысл таков, что все будет плохо, и я недостоин жить спокойно. Вы уже думаете, я психически больной голосами в голове? Ерунда, конечно нет. Просто решил изъясниться метафорой. Ныть, так красиво.

Нужно с этим бороться, решил я недавно. Хочу, чтобы я жил спокойно, а не в постоянном ожидании беды. Я уже забыл ощущения, когда я спокойно приходил домой, расслабленный, занимался любимым отдыхом, спокойно лежал, спокойно сидел, спокойно смотрел кино…

А что сейчас? Сажусь, читать, например. Червячок тут как тут.  «А чего ты читаешь? Книгу? Художественную? Ты же не прочитал полезную профессиональную литературу! Ты не профессионал, ты ленивый, ты не достоин получать столько денег!».

 А как вам это: «А чего ты сейчас читаешь? Профессиональную литературу? Ты нехороший человек, ты не отдыхаешь, разве можно так…Ты дикий, некультурный, только о работе и думаешь, больше ни в чем не разбираешся…».

Или более глобально: «А чего ты сидишь? Разве можно просто так сидеть? Ты чего себе позволяешь? Ты же еще не женат, не родил ребенка, тебя не повысили, как ты вообще можешь отдыхать.».

 Еще это червяк любит ползать по спине, по рукам, вызывая сильное напряжение мышц – неприятное и навязчивое, как будто меня изнутри, под кожей, полили липким медом.

Вот все это в совокупности и надоело мне.  Это продолжается уже пару лет. Сначала я думал, что это от усталости и пройдет само собой. Но проверить как-то не получается.

Этому, как минимум, две причины. Во-первых, работы чрезвычайно много, а свои обязанности нужно выполнять хорошо и качественно, и это требует полной самоотдачи. Тут не до психологических проблем, не кисейная барышня. Не повод брать отпуск и разбираться в себе. На работе я – в единственном числе, в каком – то плане незаменим. Я умею делать то, что  могут очень немногие. Я инженер техобслуживания сложнейших систем, каких – говорить  не буду, неважно. В общем и целом, праздно отдыхать в моем случае – непозволительная роскошь. Хотя хочется.

А во-вторых, как я уже говорил – не дает червячок. Присядешь – копошение, приляжешь – опять предчувствие беды. Пить – не вариант, приличный человек запивать проблемы не будет. Остается только переключаться, изгонять страх. Этому меня научила методичка, которую нашел в интернете. Она такая, какая надо – четкое, конкретное руководство. В этой методичке написано, что состояние мое называется тревогой (какая неожиданность), и не просто тревогой, а плавающей. Дескать, плавает такая во мне тревога, и ищет, за что зацепиться. Или во что влиться, и какую форму принять (я же технарь, люблю точность).

Так вот, чтобы изгнать страх, я обычно представляю себе огромное, ласковое, яркое солнце. Оно восходит за холмом, а я наблюдаю, как оно все больше, больше…Я стараюсь, чтобы каждая клеточка моего тела чувствовало ласковое  тепло. И чтобы это тепло усилилось, согрело меня, мои руки, мою голову, мои мысли. Или слежу за дыханием. Вдох – выдох. Тогда внимания на тревогу не обращаешь, а проваливаешься в блаженную пустоту. Но вторым чувством все равно ощущаешь чье-то липкое присутствие.

Так пока и живу.

Глава II.

Сегодня у меня была большая радость, шеф отправил меня работать в другой город, временно конечно, на три дня. Я очень люблю командировки. Это такое время, когда ты отключаешься от мелких проблемок, и переносишься в очень узкое пространство.

Там есть только ты, город, который ничего о тебе не знает, и конкретные рабочие обязанности. Выполнил – молодец, все очень просто и понятно. А этой простоты очень не хватает в жизни. Чужой город к тебе нейтрален, ты не разделяешь его традиций, устоев, ты просто гость. Там спокойствие немного более вероятно, чем в родной Москве.

Раньше, до возникновения моего состояния(назовем его так)  я любил просто придти в гостиницу, взять ключ, рухнуть на кровать, и лежать, лежать… Свобода и одиночество, это так здорово. Но за последнее время мое состояние ухудшилось, и я не знаю, насколько мне удастся расслабиться.

Только в этот раз с гостиницей не получится. Город, в который меня отправили, очень похож на единственную гостиницу, которая там находится. Маленький, грязный, богом забытый, с кучей маргинальных элементов. Про это мне очень ярко и эмоционально рассказал товарищ, которому посчастливилось в этом Городе работать до меня. Особенно его поразили странные круги в углу люкса, вместе напоминающие человеческую фигуру, Как выяснилось, это отложения солей урины.

Что делать? Пришлось открывать Интернет, и искать съемную квартиру. Рискованно, конечно, но совсем чуть-чуть чуть. Искать пришлось довольно долго, крупные сайты о таком городе слыхом не слыхали. Эти сервисы предлагали квартиры в крупных городах региона – хорошие, с приличным ремонтом, но, как пел Высоцкий, мне туда не надо. А жаль.

Наконец, мои старания были вознаграждены, и на одном из местечковых порталов я обнаружил аж два варианта. Первый вариант–это частный дом на окраине города,  рядом с угольным разрезом. На улице Бригадной. Второй вариант – центр города, улица Шахтеров (беда у них с названиями). Двухкомнатная квартира «с хорошим ремонтом, полностью меблированная, с электротехникой и удобствами». Я не мог устоять от такой завлекательной рекламы, и выбрал именно этот вариант.

Созвонился с хозяином квартиры, неким Борисом Сергеевичем, который по разговору показался довольно хмурым и неприятным типом. Хотя мне все равно. Договорились,  что мы встретимся на вокзале, и он отвезет меня в квартиру.

Я решил для себя, что главная цель на ближайшие три дня – отдыхать, бороться с собой и тревогой. И больше не думать о смерти – ведь ее нет, нельзя ее бояться. Буду делать из себя человека, иными словами. Ведь все в моих руках.

Ехал в поезде, в ночь. Темнота, ритмичный стук, раньше я умел в такие моменты выключать фон окружающего мира и погружаться в себя. Здорово побыть наедине с собой. Но, как выяснилось, не сегодня. Опять эта уродская  тревога. Было ощущение, что к тебе прилипло нечто, сидит и не шелохнется. А ты сидишь, сдавленный этим весом, и молишься, чтоб оно двигаться не начало. Но я переборю это состояние.

Едем, едем. Наконец, вокзал. Маленькое облупленное здание, обдуваемое ветром со снегом. Продираясь сквозь метель, я шел через пути, оглядываясь по сторонам. На территории был только снег, много мусора, и брехливый пес.

Была вещь, которая меня очень озадачивала. Как только я вышел из вагона, тревоги куда-то делась. Был только интерес, ведь какое-никакое, а приключение. Меня всегда уберегали от опасности – сначала родители, бабушка, а потом я сам. В самом деле, ну зачем искать приключений? Это чревато потерями – денег, времени, да даже жизни. А пока ты убережен от риска – ты защищен от смерти хоть чуть-чуть. Поэтому я не рискую никогда. Я иду на сложные дела, только когда уверен в себе полностью, на все сто процентов. Когда чувствовал, что смогу все контролировать. Без контроля нет жизни. Когда контролируешь – ты бессмертен. В детстве, в юношестве, у меня не было драк, не было выяснений отношений. Все следили, чтоб Димочка не связался с дурной компанией, не поцарапался и не влип в «историю». И это правильно, наверное.

А сейчас темно, полпервого ночи, шахтерский городок, почти черный от угля снег, вонючий ветер, одиночество и неизвестность. Но здесь я  чувствовал себя каким-то…живым. Никто не оценивает меня и мои поступки. Я просто был. Это что-то очень новое для меня.

И где его искать, этого хозяина? Наверное, следует зайти в здание вокзала. Но сразу возле двери  меня окликнул невысокий, пожилой человек.

Да, на первый взгляд он действительно был неприятным. Это был мужчина лет шестидесяти пяти, с кустистыми бровями, желтой кожей, и каким-то брезгливым, желчным лицом. Короткими желтыми пальцами с ногтями «стеклышками» он держал мундштук с вонючей сигаретой. Господи, это же «Прима». Где он только ее берет? Хотя, в этом городе, время наверняка остановилось. Где-то в 90х и плавают.  Запах курева навевал воспоминания о дедушке, о посиделках в его гараже. Там были его друзья – добрые алкаши с недельной щетиной, которые трепали меня по волосам, и несли всякий благодушный бред. Было много классных штук – железки, стекляшки, колеса, а самое главное – охотничьи ножики сумки, манки, патроны…В общем, самые лучшие вещички для пацана. Там было хорошо и уютно. Я даже на секунду почувствовал то детское возбуждение и радость.

Странно, что вообще в голову полезли эти воспоминания. Всегда считал, что прошлое должно остаться позади, а смотреть нужно только вперед. А запах «Примы» вдруг вызвал такие яркие и очень приятные ассоциации. Очень интересно.

– Это ты Дима? – Обратился он ко мне, выдернув меня из воспоминаний. – Ты на квартиру?

Он был одет в потертую куртку из кожзама, шерстяные брюки со стрелками. На голове – кепка «аэродром». На пальцах – перстни, и желтые, металлические, и синие – наколотые. Классический такой провинциальный прикид. Колоритный тип. У нас в Москве таких почти не встретишь. Наверное,  какие-нибудь водители автобуса так одеваются. Но я на общественном транспорте давно не езжу, поэтому точно не знаю.

–Ты на квартиру? – вдруг закричал он. – Хули молчишь, я с кем разговариваю? Я тебя заебся ждать!

Я совсем оцепенел. Со мной так давно никто не разговаривал, ну разве что дед, когда я, по его мнению, «тупил как вася».  То есть не делал того, что хорошо должен делать «пацан» – подкрутить гайку или нацепить червяка на крючок. Он вообще меня подначивал на разные интересные, и иногда опасные штуки, но бабка считала это очень опасным, и не давала мне этого делать.

– Меня Боря зовут – вполне миролюбиво продолжил он. – Сейчас тебя определю, деньги мне отдашь, и разойдемся.

Мы сели в «Жигули», которые стояли за зданием вокзала. Там было тесно, пахло бензином и освежителем воздуха «елочкой». Не знаю почему, но меня трясло крупной дрожью.

– Хорошая квартира-то? – спрашиваю я.

– А тебе какая разница? Квартира как квартира. Пятый этаж, две комнаты, одна пустая, в другой жить будешь. Там одна бабка жила, до того, как умерла – он хохотнул, как будто сказал что-то очень смешное.

– Ваша родственница?

Боря не ответил, и мы поехали дальше молча.

Спустя минут двадцать, мы притормозили у жилой пятиэтажки. Все тот же снег, мусор, кромешная тьма.  Собака, кажется, тоже была. «Господи, куда меня занесло» – думал я. Меня не должно, не должно здесь быть

– Вылазь – буркнул Боря. Давай, сколько договаривались. Три дня живешь, во вторник к восьми тебя здесь быть не должно. Квартира тридцать восемь, этаж пятый. Комната прямо, в другую – лучше не суйся. Да она и закрыта.

Боря полез в бардачок, достал оттуда связку ключей.

– Держи вот. И еще – дверь никому не открывай. Вообще никому! Пусть там хоть умирают, рожают, соседка, ***тка! Тебя нет! Ты понял?

– Вроде понял – по возможности бодро ответил я. По спине уже полз какой-то холодок. Это было не похоже ни на тревогу, ни на страх. Это был маленький, но явственный ужас. Слова Бори, вроде правильные, обыденные, таили в себя угрозу. Но я не осознавал, какую. «Да опять я придумываю себе» – решил я.

– Если что случится – звони – завершил разговор Борис.

Я вышел из «жигуленка» и остался один. У меня был ключ и квартира, в которой я проведу три дня своей жизни. Надеюсь, они будут очень быстрыми. И все будет хорошо, по-другому быть просто не может.

В подъезде все соответствовало моим ожиданиям – забористый запах помоев и еще чего-то кислого, пронизывающего, света не было нигде. И тишина, зловещая ночная тишина. Это атмосфера подпитывалась еще и тем, что в конце меня ждала не безопасность и уют, а неизвестность чужой квартиры. Наконец, пятый этаж, квартира тридцать восемь. Я достал ключи, и раза с третьего (темно же) открыл замок.

Я вошел в коридор, щелкнув включателем, который нашел наощупь. Ну, что же. Коридор как коридор. Старый половик на выкрашенном коричневой краской полу. Вешалка с висящим на ней старым пальто, рядом – тумбочка с вязаной салфеткой, на салфетке – телефон с диском, потрепанная записная книжка. Слева – дверь, наверное, в санузел. На стенах место обоев голубая краска унылого «больничного» колера. Обычная советская прихожая.

Я закрыл дверь, поставил сумку под вешалку, и пошел исследовать мое временное жилище. Я уже несколько успокоился, по крайней мере, я  убеждал себя, что нет особых причин для волнений. «Что ты как баба» – сказал я себе. Да, боятся только слабаки, а я сильный и могущественный. Приговаривая под нос, я вошел в зал, который был прямо по курсу.

Здесь все было чистым, опрятным, но чувствовалась бедность и одиночество умершей хозяйки. Здесь была металлическая блестящая кровать со стальными шарами на спинке, которая была накрыта покрывалом из разноцветных лоскутов. Над кроватью – тонкий серый ковер, где были приколоты черно-белые фотографии, какие-то бумажки, медали. У другой стены – «хельга» с витриной, за которой стояла пыльная «парадная» посуда, фарфоровые фигурки. Между стеклами – выцветший детский рисунок с корявой надписью, «любимой бабушке Люде на день раждения». У другой стены – шкафы, где стояло множество книг с блеклыми корешками, лаковый стол. На столе – вазочка с лекарствами, бумажная икона.

Была там тумбочка с ламповым телевизором, на котором, расставив босые пластмассовые ноги, сидела кукла. Такими в мое детство играли девочки – светлые волосы, голубое платьице, синие глаза, жесткие щеточки ресниц.

 В квартире был спертый воздух, и мне казалось, что немного пахнет мочой. То, что мне было неуютно в этой квартире – ничего не сказать. Сотни раз я пожалел, что не выбрал гостиницу. Пусть алкаши, пусть наркоманы – но это была бы нейтральная территория, ничейная, безопасная. У меня было понимание, что я вторгся в чужое сокровенное пространство. Как будто я вошел в дом, когда хозяйка не ждет гостей, а занимается очень личными делами – принимает таблетки, молится, рассматривает и гладит рисунки внучки, ходит по квартире в ночнушке…  Смерть унесла хозяйку, оставив здесь все как есть, сделав из квартиры памятный, покрытый паутиной, склеп.

Теперь моя тревога вместе с ужасом заполнили меня, я понял, что не смогу здесь остаться ни на минуту. «Все это ерунда – убеждал я сам себя – это просто обычный мандраж. Ты просто очень впечатлительный мальчик. Все нормально». К сожалению, аутотренинг не удавался. Я не понимал, как можно ходить по коричневому полу, садится на эту кровать, пользоваться этим столом. О том, чтобы пойти в ванную, на кухню, не могло быть и речи.  С трудом заставив себя сесть на стул, я решил позвонить в гостиницу. Найдя в интернете номер, я тут же набрал его.

– Да – прохрипел мужской голос

– Доброй ночи. У вас есть свободные номера?

– Гостиница закрыта – прохрипел невидимый мужчина – Ремонт сейчас, я сторож.

И повесил трубку.

Как ни странно, разговор с живым человеком придал спокойствия. Ерунда. Просто впечатлился смертью какой-то бабушки. Мало ли кто умирает. Сейчас лягу на кровать, раздеваться не буду, утром пойду представляться директору. Будет работа, и будет спокойно. Здесь даже уютно, а у меня больная фантазия. Стыдно, нужно быть сильным. И ничего со мной не будет, я могу все контролировать! Я же вот сейчас взял, и избавился от страха. Все под контролем, и я вообще никогда не умру. Я все могу, и со мной никогда и ничего не произойдет. А чтобы со мной ничего не произошло, я должен контролировать тревогу.

Я  сел на кровать с ногами, потянулся, откинулся на серый ковер, и  начал представлять яркое, ласковое солнышко, которое должно осветить это скорбное обиталище, в котором я оказался каким- то диким случаем… И. неожиданно заснул. Мне снились сны.

У меня есть комната, а в комнате есть только стол. И на столе лежит то, что мне прислали авиапочтой – гроб с телом молодой женщины. Из- под крышки гроба выбиваются черные, длинные женские волосы. Они жирные на ощупь, и пахнут тлением. Это непорядок, гроб должен быть закрыт. Иначе он будет пахнуть! Я беру и закрываю этот гроб, но мне это не удается, волосы скрылись за крышкой, но вылез зеленоватый девичий пальчик, и тлением пахнуло еще сильнее. Я пробую закрыть эту крышку еще раз, но и теперь я не могу этого сделать, крышка стала как-то меньше, и стало видно половина лица покойницы, и запах стал уж очень явственным.  Но мне не было мерзко, он был очень привычным, и вызывал скорее раздражение. Я злился на себя, что не мог выполнить простейшей вещи – закрыть гроб. Дальше было как в плохом комиксе – закрывал голову – вылезали ноги, закрывал ноги – вылезали волосы. По рукам текла пахучая жидкость, в носу стоял сладкий, густой, как вата, запах. Кто мог подумать, что дело всей моей жизни – укладывать в гроб строптивого мертвяка. Наконец я закрыл крышку, и, наконец, понял, что гроб этот – не мой, а то, что мне его отдали – совершенно не мое дело. Радостный от этого осознания, я вбежал на трап самолета и закинул его внутрь.

Но, когда я вернулся к своему столу, гроб стоял на своем законном месте, и крышка уже потихоньку сползала, хотя труп отнюдь не был ожившим. Он просто был.  Я разозлился, но быстро нашел решение. В руках возник моток скотча, и я с радостью накручивал липкую ленту на домовину. Тело уже было обнажено, так, что я чувствовал его холодную мягкость, черные волосы полностью вылезли из гроба. Но я накручивал скотч, я сматывал вместе и зеленые руки, и волосы, и ноги. Тело уже полностью выкатилось, но я связывал его, потому, что если не свяжешь, оно будет действовать, оно будет пахнуть, оно будет лежать на столе, и оно чужое, не мое… И я не хочу с ним жить. Тут я ощутил чье-то присутствие. На мое занятие смотрели, и смотрели строго  –  почти все мои родственники.  Они стояли поодаль  как на семейной фотографии.  Там были дедушка, бабушка – яркие, узнаваемые фигуры, были папа с мамой, но они были словно стерты ластиком, от них остались лишь черты лица, и пылающие, как угольки, глаза. Были совсем неузнаваемые фигуры, разной степени «проявленности» – от серых теней, до чернейших субстанций, которые как будто манили в бездну. Под их оценивающим взглядом,  с липким трупом на руках я взобрался на трап самолета…

Я стою на пороге своей дачи, но потом мой старый, знакомый дом, где  я провел  много счастливых часов превратился в длинный коридор. Это самый необычный коридор, из всех, что я видел – он  был обшит металлическими листами – от пола до потолка, и напоминал очень широкую вентиляционную шахту.

Я стоял, даже не мысля идти вперед – там я пропаду. Почему-то именно это слово звучало в ушах – «пропаду, пропаду»…Затем в звук этого слова вмешался другой, очень громкий, металлический. Это, несомненно, было бряцание цепи, и  оно приближалось и приближалось, это длилось несколько часов. Наконец, вдали туннеля я увидел его обладателя – это была огромная лохматая собака серого цвета. И она бежала на меня с определенной целью – разорвать.

Всем своим сознанием, каждой клеткой своего тела я понимал, что эта собака существует, дышит, видит только для того, чтобы убить меня. И сейчас она бежит мне навстречу, и наша встреча необратима, неотложна, это вселенски безжалостная реальность. И эта реальность приближается с каждой секундой. Я вижу эти глаза, которые смотрели с абсолютной, чистейшей злобой, они словно говорили мне «нет сомнений». Я испытывал ужас, который не испытывал еще никогда – нет таких слов, которые могли его описать. Раньше я существовал в мире, вселенной, дышал воздухом, теперь я дышу только этим ужасом, и ожиданием неотвратимого. Когда пес был совсем близко, я бросился обратно, к двери дачи. Но он был наглухо закрыт тяжелым замком, и я узнал его. Этот замок, серый, с пятнами ржавчины, с углублением в середине, висел на дедовом гараже.

Но была еще одна дверь – как я мог забыть, там ведь лестница на второй этаж! Я метнулся туда, взмыл по деревянной лестнице. Пес – за мной.  Я с облегчением бухнул тяжелую крышку вниз… и мне оставалось слышать скрябанье металла по дереву, и скрип поднимающегося люка…

И тут я проснулся,  как-будто от толчка. На часах – 2:50. И тут я понял, что не мое беспокойство разбудило меня. В дверь стучали. Стучали настойчиво, безжалостно. И это было реально, это было прямо сейчас. Чувство неотвратимости происходящего все еще было со мной. Господи, как в пошлых ужастиках…

Что делать? Борис говорил, открывать никому не надо, и значит, он подразумевал, что кто-то может ломиться в дверь.  Городок тот еще…

Я принял решение переждать. Сама мысль о том, чтобы подойти и посмотреть в глазок, вызывало у меня сильную тошноту и нехватку воздуха, почти что удушение.

Меня мутило, голова кружилась, сердце стучало в ушах.  Это была не тревога, а настоящий, смертельный ужас – как в том сне. Стук в дверь усиливался. Он был не деликатным, как иногда стучат пьяненькие, он был жестким, требовательным, стучавший требовал впустить его, он заявлял решительное право вторгнуться. Этот стук обещал быть еще долго, он противостоял мне, он был моим упрямым врагом.

А я стоял и меня тошнило. На меня давил этот склеп со спертым воздухом, давил липкий ужас, рвота ползла к горлу. С трудом сдвинувшись с места, я подошел к окну, забранному решеткой,  и мокрыми от пота руками дернул форточку.

Ледяной воздух ворвался в комнату, стало чуть легче, я стал видеть ясней, рвота отступила.

«Дверь закрыта» – решил я – «Постучатся и уйдут, и нечего так расклеиваться». Я решил переключить свое внимание на фонарь за окном. Он висел, качаясь под снежной пургой, его свет падал на полуразрушенное кирпичное здание, стоящее во дворе дома. Надо на что-то отвлечься, срочно. Нужно дело взять под контроль. Мое внимание почему- то привлекло окно, вернее облупленная рама. Само здание находилось в метрах пятнадцати, так что я хорошо мог его рассмотреть. Это был белая, осыпавшаяся рама, державшая в себе пыльные, мутные крупные осколки стекла.

А за ней ничего не было. Точнее не было того, что обычно бывает –помещения. За окном виднелась глухая кирпичная кладка, и на секунду я искренне поверил, что это продолжение сна, ничего этого нет,  я проснусь, и как ни в чем не бывало, и пойду на работу. Тем более что стук прекратился… Но мое напряжение не спадало. Чертовы сны. Всегда после них не могу уснуть.

Я сел на кровать и обхватил мокрыми руками голову. В желудке было пусто, он противно пульсировал, в горле стоял ледяной кол, я не чувствовал рук и ног. Я застыл, и меня не существовало.

Вдруг из подъезда снова  послышались звуки. Но он был не таким, как раньше.  Теперь в дверь не стучались, ее выламывали. И это точно был не сон. Это было прямо сейчас. Прямо сейчас я был в чужой обжитой квартире с решетками на окнах, и мне некуда было бежать. В квартиру вот-вот войдут, и…сделают все, что захотят.

Я уже не боялся. Я просто ждал. Наверное, так чувствуют себя осужденные, знающие, что совершенно точно их сейчас вздернут. Собралась толпа, желающая твоей смерти, ты связан, палач точит топор. Нет никакого шанса, что ты не умрешь. Отличие в моем случае было только то, что я не знаю, что со мной будет.

«Дыши» – приказывал я сам себе. Я глубоко дышал, и ждал.

Дверь распахнулась, на пороге стояли две невысокие фигуры.

-О, блять! – воскликнула одна из них – ты кто, епт?

Я оглядел людей, стоящих передо мной. Даже не знаю, зачем мне понадобилось их рассматривать. Но пока это было все, что я мог.

Эти люди были чем-то похожи. Они оба одеты в спортивные костюмы, очень грязные. Оба невысого роста, и очень худые, я бы даже назвал их болезненными. Один из них был с большими спортивными сумками. Другой – налегке, но одну руку держал в кармане – напряженно, жестко.