Звёздный огонь

– Да, такое бывает, – задумчиво проговорил матрос-музыкант. – Кому-то слияние с фрегатом дается легко и просто, незаметно, а кому-то приходится мучиться. Странно, что ты еще не обрел покой.

– Ничего странного, – проговорил кто-то низким хриплым голосом. Пересмешник вздрогнул от неожиданности – он был уверен, что на палубе больше нет ни души. – Мы имеем дело, друг мой Сандер, с настоящим мастером-притворщиком, – продолжил тот же голос. – Он может обмануть кого угодно – включая самого себя.

Хаген повернулся и оказался лицом к лицу с Джа-Джинни. На тонких губах человека-птицы играла снисходительная усмешка; он стоял, скрестив на груди руки с изящными когтистыми пальцами, и ночной бриз шевелил кончики его перьев.

Вот уж кого Хаген не ожидал встретить на борту знаменитого пиратского корабля, так это знаменитого крылана, который едва не уничтожил Сады Иллюзий. Почему-то из всех моряков именно Джа-Джинни тревожил Хагена больше всех – больше, чем сам Крейн! Возможно, потому, что глядя на черные перья, пересмешник мгновенно начинал думать о белых волосах…

– Не нравлюсь? – резко спросил он, глядя в большие глаза необычного бирюзового цвета. – Так ты не ходи вокруг да около. Может, нам стоит сойти на берег и поговорить по-мужски?

– Вот еще! – Крылан хохотнул. – Я прикончу тебя, Крейн прикончит меня, и кому от этого будет лучше? Нет уж, сегодня неподходящий вечер для глупостей. И заметь – ты попытался увильнуть от неприятной темы. Очень грубо и безыскусно, если хочешь знать мое мнение.

Хаген глубоко вздохнул и тоже скрестил руки на груди. Краем глаза он видел Сандера, который наблюдал за происходящим, не делая попыток вмешаться. Интересно, Джа-Джинни и впрямь считал, что Кристобаль Крейн способен его прикончить? Тут же непрошеной гостьей объявилась на удивление дерзкая мысль: а если бы исход дуэли оказался противоположным тому, на какой рассчитывал человек-птица?..

– Ну и в чем я, по-твоему, себя обманываю?

– Ты по-прежнему убежден, что перехитрил всех, включая капитана, – с готовностью ответил крылан, и его лицо вдруг сделалось очень серьезным. Он не шутил, не провоцировал – просто говорил то, что считал нужным сказать. – Ты думаешь, что мы тебе не доверяем из-за обмана, из-за истории с Грейди. Ты считаешь, что остался на «Невесте ветра» временно, пока не наступит что-то важное… тут я не могу сказать ничего конкретного, поскольку не умею читать мысли. Возможно, тебя интересует небесный компас, как и всех. Ты хочешь попроситься на берег после того, как мы его разыщем.

– Но этому не бывать? – предположил Хаген.

– Разумеется. – Джа-Джинни оскалился. – После всего, что случилось, я заявляю со всей уверенностью: ты здесь навсегда. Это не означает, что твоя лживая рожа мне когда-нибудь понравится. Но я и от собственной-то не в восторге.

Навсегда? Он здесь навсегда? Пересмешник не смог сдержать веселого удивления и негромко рассмеялся. Для магуса «навсегда» означало, как правило, существенно больший отрезок времени, чем для обычного человека. Да, его могли убить – и, в общем-то, он нередко напрашивался на это. Но целую вечность подчиняться капитану, который в любой момент может его испепелить, – такая мысль была сама по себе убийственна.

– Зря смеешься, – сказал крылан. – На «Невесте ветра» нет места случайным людям. Даже когда ты обманывал капитана… точнее, думал, что обманываешь… ты постепенно становился одним из нас. Наверное, ты просто еще не понял, в чем заключается истинная причина твоего пребывания здесь, а не где-то еще… к примеру, на Крабьих лугах.

Хаген пропустил последнее мимо ушей.

– Разве причина не в том, что Крейн поверил мне и согласился взять в команду? – Он покачал головой и сам ответил на вопрос, на миг опередив ухмылку Джа-Джинни. – Нет, это лишь внешняя сторона нашего с ним соглашения. А причина… Может, я просто вам нужен? Как мастер-притворщик?

– Твои способности нам еще пригодятся, это верно, – сказал крылан, вновь напустив на себя серьезный вид, подобающий помощнику капитана. – Но причина – истинная причина! – кроется где-то здесь. – Он ткнул когтистым пальцем в грудь Хагена. – И разобраться с нею ты должен сам. Тогда странности прекратятся, тебе станет легче – никаких больше снов наяву, никаких кошмаров по ночам. Уж поверь, я знаю, о чем говорю. – Он поколебался, потом продолжил: – Ты стал нам братом, и мы будем защищать тебя как брата. А вот дружба… С ней сложнее. Ее надо заслужить.

Пересмешник это понимал. Он знал, что сделала для Кристобаля Крейна целительница, появившаяся на борту «Невесты ветра» всего на пару месяцев раньше Хагена, но уже ставшая для всей команды незаменимой. Ее любили так, что никто и не вспоминал про пресловутый запрет брать в команду женщин. Что ж, в одном крылан прав: по-настоящему своим на «Невесте ветра» Хаген станет лишь в том случае, если совершит нечто особенное и заставит матросов и самого Крейна отправить обман, с которого все началось, в недосягаемые глубины памяти.

Он терпелив – все пересмешники по натуре терпеливы. Он подождет, пока Эльга-Заступница или Великий Шторм дадут ему шанс, и тогда…

«Выходит, крылан прав. Я все-таки хочу остаться. О Безликая, как же все запуталось!»

Джа-Джинни неожиданно расправил крылья и бесшумно ринулся во мрак. Сандер, бросив косой взгляд на Хагена, достал сирринг и принялся наигрывать тихую печальную мелодию. Время для разговоров истекло; что ж, пересмешник и сам хотел о многом поразмыслить в тишине. Отыскав местечко поудобнее, он улегся, закинул руки за голову и стал наблюдать за движением звезд.

До чего же странно все сложилось! В детстве он мечтал сделаться навигатором – а кто об этом не мечтает? – и упрямо не слушал родных, в один голос твердивших, что в семействе Локк этот дар отчего-то встречается крайне редко, а потому не стоит тратить силы и время на пустые грезы. Чуда не произошло – он так и не услышал голос фрегата. Но все-таки в конце концов обрел связь с фрегатом.

В качестве матроса.

Эта жизнь была не сложнее той, которую он вел, изображая слуг в домах богатых и знатных людей и магусов, готовясь что-нибудь украсть или кого-нибудь убить. Отсутствие четко определенной цели мешало лишь первую неделю после отплытия с острова Зеленого великана, но даже в тот период он, как правило, был слишком занят, чтобы предаваться размышлениям на отвлеченные темы. Драил палубу, вязал узлы, ставил паруса, сражался с морскими чудовищами всех мастей… За месяцы пути ему довелось повидать и кракенов, и мурен, а однажды рано утром за бортом промелькнул самый настоящий шаркат. В Меррском котле зимой всегда опасно, объяснили ему более опытные моряки. Им еще повезло, что удалось выбраться оттуда живыми.

Впрочем, больше всех чудовищ его напугало то, что случилось однажды ночью неподалеку от экватора. Он проснулся с ощущением, что вот-вот произойдет нечто страшное, непоправимое. Вокруг все крепко спали: храпел огромный гроган, изредка бормоча что-то на непонятном языке, а юнга во сне мучительно хмурился, как будто с кем-то спорил и не мог подыскать нужных слов, чтобы отстоять свое мнение.

В голове у Хагена вертелись обрывки снов. Отряд древесных големов маршировал по песчаному берегу и пел нестройным хором фривольную матросскую песенку, капитан Крейн превратился в Феникса и взлетел на эфемерных крыльях, а потом на палубу «Невесты ветра» взобралась русалка и принялась декламировать стихи. От стихов она перешла к более любопытной вещи: пересмешник точно знал, что морская тварь рассказывала истории из утерянной Книги Основателей, но, проснувшись, не мог вспомнить ни слова.

У русалки было лицо ее высочества.

Он вышел на палубу и с изумлением понял, что там нет ни души. Но куда подевались вахтенные? Не спят же они, Крейн не мог такого допустить. Чувствуя, как страх овладевает им все сильней, Хаген обернулся – и столкнулся с целительницей.

С той памятной ночи на острове они ни разу не разговаривали – не было повода. Эсме бо́льшую часть времени проводила у себя в каюте, а если и показывалась на палубе, то лишь ненадолго.

– Вы не спите… – пробормотал он, чувствуя себя полным идиотом. По виду девушки легко было угадать, что спать она не ложилась не только этой ночью, но и прошлой. – Я…

Пересмешник так и не успел договорить, потому что Эсме приложила палец к губам и взгляд ее устремился на что-то за его спиной. В больших глазах целительницы отразился страх, но она не закричала, не бросилась бежать, а с обреченным видом смотрела на поднявшуюся из воды мерцающую сеть – полупрозрачную, но все-таки материальную, да к тому же пугающе близкую. Что за исполинский рыбак решил поохотиться на «Невесту ветра»? Отчего-то это было страшнее, чем встреча с глубинным ужасом – может, потому, что капитана не оказалось рядом. Хаген стоял и дрожал, как заяц; он понимал, что если выживет, то будет вспоминать об этой ночи со стыдом. Сеть внушала ужас, потому что держать ее мог только сам Великий Шторм.

Собрав последние остатки храбрости, пересмешник заслонил собой неподвижную Эсме.

Сеть ринулась на них. Хаген зажмурился: «Заступница, пощади!»

Это было похоже на бег сквозь густые заросли – ветви секут по рукам, жалят лицо, а глаза открыть нельзя, если они тебе дороги. Так и бежишь вслепую, словно зверь, спасающийся от лесного пожара; мчишься, не разбирая дороги, скрываясь от угрозы, которая дышит в затылок. Интуитивно Хаген понял: падать нельзя. Нужно выстоять, и тогда все будет хорошо.

А еще он понял, что от этого врага сбежать не удастся.

В следующий миг Хагену показалось, что его голова вот-вот взорвется. Сразу две чуждые сущности проникли в его сознание и принялись там орудовать с бесцеремонностью воров, связавших сонного хозяина его же собственной простыней и взявшихся потрошить сундуки. Что они искали, он не понял, но перепугался до полусмерти. Перед его глазами беспорядочно скользили воспоминания; утаить хоть что-нибудь от чужаков оказалось невозможно – они бесцеремонно совали повсюду носы, отбрасывали ненужное и подолгу рассматривали что-то, казавшееся самому магусу незначительным. Он именно этого и боялся, когда заключал контракт с Крейном, он не хотел кому-либо открывать свой разум – и вот, доигрался.

Потом Хаген потерял сознание, а когда он снова пришел в себя, луна неспешно проплывала по темному небу, «Невеста ветра» неслась вперед и вперед, как будто ничего особенного не случилось. Выходит, прошло не так много времени? Приподнявшись на локтях, пересмешник огляделся. Зрение было затуманено, но ему не требовалось видеть капитана, чтобы узнать его.

Эсме на палубе не оказалось.

– Вставай.

Он не сразу разглядел протянутую руку. Ладонь Крейна оказалась очень горячей… или это Хаген так замерз, пока был без чувств?

– Поздравляю, – сказал капитан без улыбки. – Ты прошел экватор и познакомился с его охраной. Должен заметить, ты вел себя достойно. Многие ломаются сразу, просят отпустить, пощадить и так далее. Ты выдержал.

Сдержанная похвала заставила матроса задрожать так, что застучали зубы. Выходит, это выворачивание наизнанку и было пресловутым морским крещением?!

– Теперь понимаешь, отчего истории о переходе экватора такие разные? – поинтересовался Крейн. – Думаю, ты и сам не станешь никому говорить правду. О таких вещах иной раз не рассказывают даже близким.

Хаген кивнул и, слегка заикаясь, спросил:

– Но з-зачем, капитан? Что это вообще… было? Или кто это был?

– Понятия не имею, – признался Кристобаль Крейн. – К кому-то они являются сразу, а некоторым везет, как тебе и Эсме, – мы ведь уже переходили экватор однажды. Они словно ищут кого-то. И готовы искать хоть целую вечность.

– А где Эсме?

– В своей каюте. – По лицу Крейна скользнуло темное облако. – Ей пришлось тяжелее, чем тебе. Целителям всегда тяжело. Ах да – чуть не забыл…

Он протянул руку и вложил в ладонь Хагена что-то маленькое, блестящее:

– Твоя по праву. Носить ее или нет, каждый решает сам.

Еще долго после того, как капитан ушел, пересмешник стоял на палубе, тупо уставившись на золотую серьгу и размышляя, осмелится ли надеть ее, тем самым признав раз и навсегда, что встреча с охраной экватора – не ночной кошмар.

Утром его разбудили пинком в бок.

– Эй, ты! Вставай!

– Отстань, похмельная рожа… – пробормотал магус, не открывая глаз. – От тебя несет так, что испугался бы и глубинный ужас. Поди прочь…

– Ишь, как заговорил! – раздалось в ответ. – Ты в своем уме, крыса сухопутная? Вставай, ворюга! Верни мой кинжал!

Кинжал?..

Хаген сел, сонно моргая и не обращая внимания на Умберто, который нависал над ним, угрожающе уперев руки в бока. Ах да, кинжал. Ночью пересмешник предпочел оставить оружие Умберто у себя, чтобы пьяный моряк не наделал глупостей, да так и забыл его вернуть. Хаген протянул руку к поясу.

Кинжала не было.

Он покопался как следует в памяти – что же, кракен его побери, случилось с оружием? Когда помощник капитана полез драться возле «Веселой медузы», кинжал точно был у Хагена, а вот потом куда-то подевался. На борту «Невесты ветра» по понятным причинам воровство исключалось, так что оружие исчезло где-то между таверной и кораблем, где-то в Кааме.

То есть пропало навсегда.

– Прости… – Хаген виновато развел руками. – Кажется, я его потерял. Может, в воду уронил, когда мы вчера переходили какой-нибудь из этих крабьих каналов. А еще он мог выскользнуть, когда я вчера затаскивал тебя по трапу на борт…

– Потерял? – прошипел Умберто, сжимая кулаки, и в его глазах зажглись нехорошие огоньки. Молодой моряк был совершенно трезв и совершенно вне себя от гнева, а вот Хаген после ночи на палубе ощущал себя не в лучшей форме. – Потерял?! Это был кинжал моего отца, ты, ублюдок кракена и медузы! Это все, что у меня осталось…

– Хранил бы его в сундуке, – огрызнулся магус. – Я попросил прощения! А теперь оставь меня в покое, крабья башка!

Умберто подбоченился и рявкнул:

– Ты как разговариваешь с помощником капитана, кукушка?

Воспоминание обрушилось, как удар в челюсть.

…Узкая улица заперта с двух сторон: ватага босоногих бандитов, разделившись, загнала жертву в ловушку и теперь не намерена выпускать. Маленький беловолосый мальчик растерянно оглядывается по сторонам; от бессилия ему хочется плакать. Взрослые далеко, а всего-то в двух шагах – ухмыляющиеся рожи, которым наплевать на величие рода Локк.

Точнее, былое величие.

– Эй, седой! – Вожак стаи щербато ухмыляется. Беловолосый мальчик отступает – но тотчас же получает болезненный тычок в спину и падает на колени. Корзина с покупками, которую он как-то умудрился сберечь, убегая от преследователей, переворачивается. Мальчик обреченно следит, как крутобокое красное яблоко катится прямиком в сточную канаву. – Эй! – не унимается вожак. Ему на вид не больше двенадцати; он старше беловолосого всего-то на год-два. – Покажи, как ты умеешь кривляться! Скорчи рожу!

Мальчик размышляет, закусив губу от напряжения. Может, и в самом деле?..

Нет. Запрещено.

Да и не это им в действительности нужно.

– Ну? – Вожак устал ждать, он подходит ближе. Беловолосый рассеянным взглядом окидывает его жилистую фигуру и тщетно пытается спрятать страх под маской безразличия. Сейчас его побьют, отдубасят до полусмерти – возможно, непоправимо испортят лицо. И помощи ждать не от кого. – Чего же ты ждешь, кукушонок?..

Хаген тряхнул головой, словно отгоняя надоедливую муху, а потом бросился на Умберто. Сцепившись, двое покатились по палубе, не обращая внимания на встревоженные возгласы матросов. Шансы были равны: пересмешники среди магусов числились среди слабейших, наряду с воробьями и голубями, и, хотя все без исключения небесные дети превосходили людей не только силой, но и ловкостью, Умберто кипел яростью и восторгом оттого, что наконец-то удалось втянуть кого-то в драку. Оба поддались инстинктам и забыли обо всем; для мыслей о капитане и неизбежном наказании за нарушение дисциплины в их головах не осталось места.

– Эй, прекратите! – крикнул Джа-Джинни.

Драчуны не услышали. Крылану хватило бы сил их разнять, однако он лишь прибавил еще несколько не особо приличных выражений в духе «ну, капитан вам задаст».

Умберто выдыхался быстрее Хагена и пропускал удары чаще. Дрался он с азартом, но особых приемов не знал; этот стиль боя под грозным названием «врежь сильнее, увернись быстрее» был пересмешнику хорошо известен. Он успел взять себя в руки и не сомневался в исходе поединка. Оставалась лишь одна проблема: не покалечить противника. Между тем помощник капитана не осознавал, что ему не хватит сил одолеть магуса, и распалялся все сильнее. Он вполне мог покалечиться сам.

«На другом конце дороги, вымощенной гневом, тебя ждет Великий Шторм с распростертыми объятиями!» – сказал как-то раз Хагену его первый и единственный наставник. Двуличный пройдоха не солгал…

Пересмешник ловким движением отправил молодого моряка на палубу – если бы они сражались на песке, Умберто пропахал бы в нем отменную борозду собственным носом. Против всех ожиданий, он поднялся, шатаясь и вытирая кровь с лица, и снова бросился на магуса, которому оставалось лишь повторить тот же прием.

Но Умберто встал и во второй раз.

– Может, хватит? – спросил Хаген и шагнул назад, опустив руки. От происходящего потянуло безумием, и пересмешником вдруг овладели дурные предчувствия. – По-моему, достаточно… Эй!

Новая слепая атака, тот же результат. Казалось, в Умберто вселился злой дух, и, хотя на этот раз его попытался остановить Бэр, грогану не хватило проворства. Помощник капитана вывернулся из неуклюжих лап, прихватил оба ножа, висевших на поясе громилы, и снова бросился вперед. До этого магус уже заметил, что его противник одинаково хорошо владеет обеими руками, и увернуться от двух лезвий сразу было лишь самую малость сложнее, чем от одного, однако…

Эй, кукушонок!

Голос из прошлого заорал Хагену прямо в ухо, и он, содрогнувшись, промедлил всего-то мгновение. Жгучая боль пронзила правую щеку – куда более сильная, чем от обычного пореза. Словно кипящая лава начала растекаться огромной лужей, к уху, к переносице, к углу челюсти…

Он схватился за лицо и медленно опустился на колени.

Вот и все. От собственной природы далеко не убежишь. Кто виноват, что у пересмешников такие деликатные нервы? Любое повреждение приводит к параличу мышц, и «кривую маску», которой его пугали в детстве, Хаген вскоре увидит собственными глазами – в зеркале.

Жаль, очень жаль, что его изувечил недостойный противник, в драке, случившейся с похмелья, по совершенно дурацкому поводу.

Он лишь урывками видел, что происходит вокруг. Вот Умберто – тяжело дышит, во взгляде уже нет безумия, но это уже ничего не меняет. Вот Джа-Джинни – что-то говорит, хмурится. Вот подол юбки и босые ноги…

– Позволь мне, – мягко проговорила целительница и, взяв его за запястья, вынудила отвести руки от лица. Магус поддался, но зашипел сквозь зубы, когда рана раскрылась, вызвав новый поток раскаленной лавы, хлынувший от пореза к уху. – О-о, да ведь ты внутри совсем не такой, как остальные… Потерпи, я быстро.

– Эсме, снадобье! – воскликнул Джа-Джинни, но целительница как будто не услышала.

Мир вокруг Хагена сдвинулся. На миг он оказался совсем в другом месте – там царила тьма, и посреди тьмы сиял невообразимо прекрасный цветок, – а потом «Невеста ветра» вернулась, и с нею все прочее, но боль, терзающая его лицо, прошла.

Тонкие пальцы коснулись правой щеки.

– Все, – сказала целительница, и лишь теперь он осмелился посмотреть ей в глаза. Она улыбалась, тепло и беззаботно, как будто ничего особенного не произошло. – Ты обязательно должен мне рассказать, что у вас, пересмешников, спрятано под кожей.

– Стоило так торопиться… – проворчал стоявший рядом Джа-Джинни. – Это ведь была просто царапина!

Эсме покачала головой, не сводя глаз с Хагена. Она как будто чего-то ждала. Он нерешительно поднял руку, ощупал кожу – ни следа раны, но это ведь не главное! Подвигал щекой, подергал.

«Заступница, неужели?..»

Он снова спрятал лицо в ладонях, а когда убрал их, целительница воскликнула с притворным негодованием:

– Вот уж не надо нам второго Умберто! Капитан вернется и накажет не того, кого надо. Немедленно верни свое лицо!

Хаген так и сделал – превращение удалось без труда.

Он вскочил, подхватил целительницу на руки и закружил так, что зеленый шарф едва не улетел, подхваченный ветром. Смеясь, она крикнула:

– Поставь меня на место, дубина!

– Славься, Эльга! – воскликнул пересмешник. – Откуда ты узнала? Как ты это сделала? Ты сотворила чудо!

– Никакое не чудо… – Она смутилась и даже покраснела. – Это… не знаю, как его назвать… средоточие твоего дара не было рассечено до конца. Если бы лезвие продвинулось еще на волос – нет, на сотую долю волоса! – я бы ничего не смогла сделать. Но зачем об этом говорить? Я пришла, я успела. Лучше расскажи, как устроены ваши тела, мне интересно. И еще мне интересно, почему ты кинулся на Умберто. Все дело в… том слове?

Хаген помрачнел, но понял, что не сможет увернуться от ответа.

– «Кукушка» – это оскорбление чудовищной силы для любого магуса, не только для пересмешника. Ты ведь знаешь, что кукушки не высиживают яйца, а подбрасывают их в чужие гнезда? Ну так вот, если в семье магусов рождается ребенок, лишенный всего, что свойственно небесным детям, то говорят: «Его принесла кукушка».

– Я считала, лишенных дара магусов называют бескрылыми, – с легким удивлением заметила целительница.

– Как я и сказал, кукушки лишены всего, – с нажимом проговорил Хаген, едва сохраняя спокойствие. – Они обычно живут недолго и отличаются весьма… некрасивой внешностью. Впрочем, «некрасивой» – это мягко сказано. Они безобразны. Лишние пальцы на руках и ногах, перепонки, вертикальные зрачки, чешуя… Все уродства и отклонения, какие только можно вообразить, встречаются у кукушек. Они – полная противоположность нам.

Взгляд Эсме метнулся к его отросшим волосам – наполовину рыжим, наполовину белым. Она болезненно сморщила лоб и кивнула – поняла.

А потом они ощутили приближение капитана, который был очень, очень зол.

– Ну объясни мне по-человечески, зачем ты это сделал?

Рыжий матрос уставился на своего собутыльника с тем безграничным доверием, которое возникает только после третьей кружки обжигающей сарьи. Они столкнулись в дверях таверны, куда Хаген завернул от отчаяния, надеясь на помощь каких-нибудь богов, ибо шансы на выполнение задания таяли с каждой минутой. Он понимал теперь, как плохо продумал эту часть своего плана. Впрочем, пересмешник весь план продумал плохо – ему просто повезло. Как говорили моряки, Шторм моргнул.

Но теперь владыка грозовых туч устремил на него пристальный немигающий взгляд.

– Я всей душой хочу попасть на ваш фрегат… – начал Хаген, делая вид, будто у него заплетается язык от выпитого. Подходящая история была наготове, и, что бы там ни говорили о сходстве между матросами и их капитаном, сидевший перед ним явно не отличался сообразительностью. – Когда я впервые услышал про «Невесту ветра», мне сразу стало ясно: вот моя судьба…

Рыжий – звали его Грейди – хмыкнул.

– Да уж, мы с тобой в чем-то похожи.

«А ведь и правда…»

Хаген встрепенулся и посмотрел на матроса взглядом оборотня. Рост, ширина плеч и длина рук, посадка головы, форма носа и очертания челюсти – все сходилось. Мелочи вроде иного рисунка скул, чуть раскосых глаз и россыпи веснушек на щеках не представляли никакой сложности, как и рыжие волосы. У Грейди оказалось несколько мелких шрамов на руках, но все пальцы были на месте, и даже без каких-нибудь бросающихся в глаза следов старых переломов.

Неужто Шторм моргнул во второй раз?..

– Но на «Невесте ветра» свет клином не сошелся, – продолжил Грейди, – если ты и впрямь хочешь стать одним из нас, то попытай счастья на каком-нибудь другом фрегате. Вот, к примеру, неподалеку отсюда я видел симпатичную «бочку» – на торговых судах Окраины вечно не хватает рук…

У Хагена дрогнули ноздри – лишь этим пересмешник выразил свое недовольство. Грейди не очень-то изящно пытался направить его на корабль попроще, чей капитан вряд ли отличался особой разборчивостью. Разница между «Невестой ветра» и этой самой «бочкой», чье имя он пропустил мимо ушей, была как между лошадью и ослицей.

Но пускай Грейди болтает, пускай. Пересмешнику требовалось еще немного времени, чтобы оценить вероятность удачного исхода. Хаген не хотел ошибиться вновь и упустить такую жирную рыбу, которая сама приплыла прямо в сети, которые он и расставить толком не успел. Прежде всего нужно избавиться от этого бедолаги, и можно даже руки не марать – хватит лишнего кувшина сарьи. Потом, когда матрос уснет беспробудным сном, надо пристроить его там, где не потревожат до позднего утра, и заняться той единственной деталью внешности, которую пересмешник не мог изменять усилием воли, – волосами. В квартале от таверны магус приметил лавку, где посреди всяких мелочей для прекрасных дам обязательно найдется краска. Дверь заперта, ведь уже совсем поздно, однако с каких это пор пересмешника останавливали замки? Хозяин лавки поутру и не заметит, что дверь кто-то трогал.