Время черной звезды

– Никогда ты не научишься покорности.

– А она тебе нужна, покорность моя? – насмешливо поинтересовался Деметриос. – Нужна, Иокаста?

– В настоящий момент, – промолвила та почти без голоса, – только это мне и нужно.

Он рассмеялся от удовольствия.

– Тогда вставай и уходи. Потому что сегодня как раз такая ночь, когда я могу предложить тебе все, за исключением покорности.

Он сбросил оставшуюся одежду и прилег рядом. Ласковым, дразнящим движением провел пальцами по ее груди, животу.

– Зачем ты привез ее сюда? – спросила Иокаста сквозь зубы.

Не отвечая, он втиснул ладонь промеж ее горячих, гладких бедер.

– Зачем?

Под градом его поцелуев она продолжала расспросы, сердясь, негодуя, чередуя упреки с угрозами и проклятиями. Не обращая внимания на все эти штучки, лишь изредка стискивая зубы, когда ее ногти впивались ему в спину, Деметриос двигался внутри ее, на предельной глубине, в том жестком и упоительном ритме, который – он знал – в скором времени должен был привести ее в состояние блаженного неистовства. Да, не яростного, а блаженного.

И вот превращение началось. Превращение Иокасты Укротительницы в Иокасту Укрощенную. Похоть разливалась по стройному изогнутому телу, затапливала мозг. Кожа на щеках постепенно краснела, взгляд затуманивался, с губ срывались хриплые, бессвязные восклицания. Стараясь, чтобы этот сладкий жар охватил ее всю, до кончиков ногтей, Деметриос обеими руками придавил к ложу плечи богини и вошел еще глубже, резко и страстно. Она закричала, как птица. Его напор возрос.

Над их головами сверкнула белая молния…

Теперь Иокаста кричала без умолку, длинные волосы извивались на подушке, как змеи, он тоже не останавливался, так что казалось, еще немного – и от обоих повалит дым.

– В этом году мы встретим нашего господина как надо, – прошептал Деметриос, целуя ее, бьющуюся в экстазе, кусающую губы от нетерпения.

– О да, сделай это… – простонала Иокаста, еще шире раскрывая повлажневшие от пота бедра, подставляя ему себя, точно сосуд.

– У нас будет настоящий праздник, – добавил Деметриос.

И умолк, отдавая ей свою силу. Силу воина и охотника. Иокаста впитывала в благоговейном восторге.

– Настоящий праздник? – переспросила она чуть погодя, сделав упор на слове «настоящий».

И открыла глаза. Зрачки ее были расширены, ресницы – мокры от счастливых слез.

– Эта женщина… за ней придут мужчины.

– Они преследуют ее?

– Да.

Через распахнутое настежь окно в спальню врывался свежий ветер с гор, холодил разгоряченные тела на измятой постели. И еще оттуда, снаружи, доносились звуки, напоминающие звуки цимбал, которые услышала и Ника из своей комнаты в другой половине дома. Услышала, привстала, испуганно глядя на занавешенное окно. Музыка?.. На память ей начали приходить самые невероятные истории о горе Парнас, прочитанные в путеводителях по Греции и сборниках греческих мифов. Неистовые ночные танцы фиад, чередующиеся с любовными соитиями – все на грани безумия, все на пределе сил, – стремительный бег к вершине, где должно состояться великое таинство. Но что эта музыка означает сейчас?

– Ты считаешь, что здесь, в твоем доме, ей ничто не грозит? – подумав, спросила Иокаста.

– Пока нет.

– Она им нужна? Очень нужна?

– Похоже, что да.

– Значит, рано или поздно они ее найдут.

– Конечно. – Повернув голову, Деметриос коснулся губами ее виска. – Рано или поздно найдут. Но не раньше, чем меня.

– Поступай как знаешь. Но помни, я рядом.

Она уже дремала, вытянувшись на постели, как молодая львица, а он все сидел на подоконнике, глядя на клубящийся выше по склону серебристый туман, и курил сигарету за сигаретой. Ветер стих вместе с музыкой. Казалось, тронь воздух – и он разобьется вдребезги, осыпая сверкающими осколками крыши близлежащих домов.

Мой дом? Моя земля? Мой бог?

Взгляд Деметриоса был устремлен туда, где за клочьями тумана скрывались легендарные вершины Тифорея и Лекорея.

Случай увел меня отсюда, случай привел назад.

Эти мысли, неизменно шокирующие, тревожащие, побудили его спрыгнуть на землю и легко, бесшумно двинуться через сад к гаражу.

Рев мотора потревожил сон Иокасты. Она узнала его и сразу поняла, куда направился ее беспокойный возлюбленный. Тихонько вздохнула. Обняв обеими руками подушку, уютно зарылась в нее щекой. Когда она вновь погрузилась в сладкую дрему, Деметриос был уже на полпути к Дельфам.

5

Кофе, горячий и ароматный, вернул ей утраченный оптимизм и надежду на то, что все обойдется. И как греки умудряются готовить такой восхитительный кофе? Ведь даже в самой захолустной греческой таверне можно получить чашку кофе, достойную королевского стола. Этот вопрос Ника и задала Деметриосу, сидящему напротив.

– Вода, – ответил он и улыбнулся. Сделал еще глоточек. – В других местах наверняка есть свои секреты, но здесь, на Парнасе, прежде всего вода.

– Кастальский ключ, – догадалась Ника.

– В Дельфах много источников. Кастальский ключ просто самый обильный и знаменитый.

– И знаменит он… – Ника наморщила лоб, изображая очаровательную дурочку, как делала всегда, когда хотела дать возможность мужчине блеснуть интеллектом. – Кажется, через воды этого источника можно получить доступ в подземный мир?

– В связь между верхним и нижним мирами верили с древнейших времен по всей территории Греции. Но в Дельфах местом, где осуществлялась эта связь, был омфал, каменный пуп. А вода – в Лерне.

Сегодня на нем светлая, в тонкую черную клетку, рубашка с закатанными до локтей рукавами, что позволяет любоваться загорелыми мускулистыми предплечьями, на одном из которых – Ника заметила только сейчас – белеет небольшой ровный шрам. Спросить? Не спросить? Не про шрам, про ночной концерт.

Она рискнула спросить.

– Да, музыка, – ответил Деметриос после небольшой паузы. – Звуки цимбал. Думаю, это проделки ветра. Здесь, на склонах Парнаса, можно увидеть и услышать такое, чего не увидишь и не услышишь нигде больше.

– Правда? – Она смотрела на него, не отрываясь. – И что же? Что еще?

– Местные жители часто видят женщин-привидений, которые при жизни были фиадами. Эти женщины внушают им такой же страх, как жителям Валахии – вампиры, и они уверяют, будто при появлении фиад верхушки елей склоняются до земли.

Все это он произнес абсолютно бесстрастно, не моргнув глазом. Ника почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– Фиады? Мм… Те, что во имя Диониса живьем разрывали на части лесных зверей и даже людей?

– О нет, ты путаешь, Вероника. Фиады – это жрицы, храмовые жрицы в Дельфах. А менады – охотницы.

Наблюдая за тем, как он не спеша отрезает острым ножом кусок хлеба – не белого и не черного, а просто хлеба из муки грубого помола, какой подают во всех греческих тавернах, – и аккуратно намазывает сверху яблочный джем, Ника не могла отделаться от ощущения опасности. Причем опасности, исходящей именно от него. То есть она была абсолютно уверена, что лично ей ничто не угрожает, по крайней мере сейчас, но Деметриос больше не казался надежным, честным, благородным, словом, «хорошим парнем» из вестерна. Его руки… Ни с того ни с сего она представила их сжимающими оружие куда более внушительное, чем кухонный нож.

Он перехватил ее взгляд. Чтобы сгладить неловкость, она поспешила задать новый вопрос:

– Дельфы далеко отсюда?

– Восемь километров. Арахова стоит на месте античного города Анемория, служившего форпостом дельфийского святилища. В 480 году до Рождества Христова здесь были остановлены персы, а в 279 году – галлы.

– А мы можем… ты можешь отвезти меня туда?

Глаза его весело сверкнули.

– Ты же собиралась сидеть в четырех стенах до тех пор, пока твои преследователи не телеграфируют о своем решении больше не беспокоить тебя.

– Да, собиралась. Но это же несерьезно, правда? То есть, – она покусала нижнюю губу, – неразумно. Если они доберутся до Араховы, то найдут меня и здесь, в твоем доме. Даже если я не буду выходить на улицу.

Деметриос молча смотрел на нее с нескрываемым одобрением.

– Я очень хочу увидеть храм Аполлона, и Толос, и Кастальский ключ. – Она робко улыбнулась, поймав себя на желании извиниться. – Увидеть собственными глазами то, что раньше видела только на фотографиях. Покажи мне Дельфы, Дмитрий, пожалуйста.

Он допил кофе, откинулся на спинку стула – все стулья в доме были одинаковые, тяжелые и громоздкие, с высокими деревянными спинками, украшенными замысловатой резьбой, – закурил сигарету и после коротких раздумий произнес:

– Тебе нужна шляпа от солнца. И удобная обувь. Там есть места, где не пройти на каблуках.

Вытянув ногу, Ника продемонстрировала белые теннисные тапочки, которые уже начала считать домашними.

– Такая подойдет?

– Да, – кивнул Деметриос. Еще один быстрый внимательный взгляд. – У тебя ведь не очень много вещей, правда?

– Не очень, – подтвердила Ника.

– Я могу отвезти тебя в Фивы, там есть магазины одежды и обуви.

Постукивая ногтями по столу, Ника размышляла над его предложением. Кто знает, сколько времени придется проторчать в Арахове. Вдруг до осени… или до зимы… или… Пара джинсов не помешает. Наличные у нее есть. Есть и счет в банке, который вряд ли контролируют преследователи. Это всегда был особенный счет. На случай… в общем, как раз на такой случай, как сейчас.

Вздыхая и по привычке ругая себя за легкомыслие, она встала из-за стола.

– Это просто здорово, Дмитрий, спасибо. Я только вымою посуду, ладно? И переоденусь.

Он тоже поднялся.

– Жду тебя у калитки.

Разделавшись с посудой, Ника прошла в «свою» комнату – несмотря на то что соседняя была просторнее и светлее, она поселилась именно в этой, где стояла громадная кровать со зловеще прекрасной кованой спинкой, а в воздухе витали ароматы древнего волшебства, – вытряхнула из сумки все лишнее, надела вместо трикотажной майки батистовую блузку с длинным рукавом, похожую на просторную мужскую рубашку, торопливо провела расческой по волосам и выскочила из дома под раскаленное июльское солнце.

Она все гадала, каким же образом подъезжают к своим домам на автомобилях местные жители, и наконец увидела эту сказочную дорогу – грунтовую, разумеется, – извивающуюся на безбожно крутом склоне горы, точно пьяная змея. Но теперь ее мучил другой вопрос: почему вместо серебристого «ауди», на котором они совершили пробег от Афин до Араховы, их везет черный «судзуки гран витара»? Из каких соображений Деметриос поменял машину? Задать его она не решалась (быть может, просто не хотела ничего об этом знать), но проделать весь путь в молчании полагала уж вовсе немыслимым, поэтому возобновила разговор о местных достопримечательностях.

– Ты сказал, здесь были остановлены персы?

– Да. Об этом писал Геродот.

Деметриос как раз вырулил на асфальтированную дорогу, и Ника перестала ждать, что они вместе с машиной вот-вот закувыркаются вниз по склону, ломая кусты.

– Расскажи мне. Пожалуйста.

Лучше Геродот, чем неприятные вопросы или гнетущее молчание.

– Когда персы пришли из Дориды в Фокиду, – начал Деметриос тоном вкрадчивым и зловещим, каким рассказывают страшные сказки на ночь, – то не смогли захватить всех фокийцев, так как часть их бежала на высоты Парнаса. Другая же часть спаслась бегством к озольским локрам в город Амфиссу по ту сторону Крисейской равнины. – Умело играя интонациями голоса, он всецело завладел ее вниманием. – На пути вдоль реки Кефиса варвары уничтожили огнем Дримос, Харадру, Эрохос и другие великие города. Миновав Парапотамии, они прибыли в Панопей. Здесь войско разделилось на две части. Большая часть во главе с Ксерксом проникла в Беотию, меньшая же часть с опытными проводниками двинулась к дельфийскому святилищу, оставив Парнас на правой стороне. Это войско опустошало все на своем пути. Огню были преданы города панопеев, давлиев и эолидов. Целью было разграбление дельфийского святилища и передача его сокровищ Ксерксу. Узнав об этом, дельфийцы вопросили оракул: закопать храмовые сокровища в землю или вывезти из страны. Однако бог запретил им прятать сокровища. Он сказал, что сам защитит свое достояние. Получив такой ответ, дельфийцы занялись собственным спасением. Жен и детей отослали в Ахею, имущество перенесли в Корикийскую пещеру, а сами укрылись на вершинах Парнаса. В городе остались лишь шестьдесят человек и прорицатель. – Сейчас, когда он читал эту своеобразную лекцию, стал заметен легкий акцент, характерный для русского человека, долгое время прожившего за границей. – Когда варвары были уже близко, прорицатель по имени Акерат заметил, что священное оружие, которого никто не должен был касаться, вынесено из мегарона и лежит на земле. Прорицатель пошел сообщить об этом чуде людям, оставшимся в Дельфах. А когда персы достигли храма Афины Пронеи, случилось еще более великое чудо: с неба пали перуны, а с Парнаса низверглись две каменные глыбы и поразили множество персов. Из храма Афины Пронеи донесся боевой клич. Все эти знамения привели варваров в ужас. Дельфийцы же, увидев бегство врагов, спустились с гор и многих перебили. Оставшиеся в живых персы бежали сломя голову вплоть до Беотии. По возвращении на родину они рассказывали еще и о других знамениях: два воина выше человеческого роста преследовали их и разили без пощады. Это были, по словам дельфийцев, два местных героя – Филак и Автоной, храмы которых находятся поблизости от святилища Аполлона: Филака – на самой улице выше святилища Пронеи, Автоноя – недалеко от Кастальского источника у подножия утеса Гиампии. А низвергнувшиеся с Парнаса обломки скал уцелели до нашего времени и лежат в священной роще Афины Пронеи.

– Потрясающе. – Ника с любопытством разглядывала его профиль. – Значит, перуны. Ты в это веришь? Интересно, верил ли Геродот.

– Ему незачем было верить или не верить, – невозмутимо ответил Деметриос. – Он просто записывал истории, которые слышал от людей. Вот люди, которые ему эти истории рассказывали, скорее всего, верили.

Позже, перебирая в памяти события этого дня, Ника заклеймила Фивы как тесный, пыльный, суетливый город. Полно машин, в том числе грузовых. За все время пребывания в Афинах ей не попадалось на глаза столько грузовиков, сколько в Фивах за час! Раза три как минимум они застревали в пробке, когда же Деметриос наконец припарковался во дворе четырехэтажного жилого дома и предложил прогуляться по улице в поисках подходящих магазинов, она почувствовала себя осужденным, которого приглашают на казнь. Глубоко вдохнула – еще немного воздуха перед погружением в этот горячий бульон, о боги, – и, прижимая к себе сумку, выбралась из авто. По сравнению с кондиционированным салоном на улице творилось такое… В первый момент у нее даже потемнело в глазах. И это называется благоприятный климат? Все глянцевые брошюры для туристов следует немедленно сжечь!

Первым магазином, который они посетили, был продовольственный, потому что там продавалась минеральная вода. Деметриос решительно сорвал пробку с пластиковой бутылки и галантно протянул бутылку Нике. Взгляды их встретились.

– Сначала ты, – произнесла она немного нервно.

Ясные серые глаза с золотистой короной на радужке. Глаза правителя.

– Я?.. Ладно.

– И ты не спросишь почему?

Едва заметная улыбка.

– Я догадываюсь.

С волнением, объективно неуместным в данной ситуации, Ника следила за тем, как он подносит бутылку к губам, делает аккуратный маленький глоток, затем еще глоток, щурит уголки глаз, как будто проникающий с улицы солнечный свет внезапно сделался раздражающе ярким, беззвучно смеется и передает бутылку ей.

– Раздели со мной воду, женщина.

Ладно, пусть так. Почти по Фрэнку Герберту. Раздели со мной воду и войди в мое племя. Не спуская с него глаз, Ника начала пить.

Голубые джинсы, которые она примерила первыми, сели хорошо, но не понравились Деметриосу. Совершенно непринужденно и, пожалуй, неожиданно для них обоих он подключился к выбору модели, и его слово стало решающим. Ника остановилась на узких синих джинсах с заниженной талией, которые сделали ее похожей на ящерицу, к ним взяла две одинаковые белые футболки, шерстяной джемпер крупной вязки и бейсболку цвета хаки. Выходя из магазина, где крутились два громадных вентилятора, под небо, напоминающее разверстую пасть огнедышащего дракона, озабоченно спросила:

– Что же мне еще нужно?

– Шуба, валенки… – Деметриос заглянул в пакет с джемпером. – Впрочем, в особо сильные морозы можно не выходить из дома.

Далеко не сразу она поняла, что это шутка.

– Бессовестный! Я вспомнила, что мне нужно. Обувь. Здесь поблизости есть обувной магазин?

Часом позже, загружая в багажник пакеты с вещами, Ника опять задалась вопросом: с какой стати он вообще нянчится с ней? Не то чтобы она утратила веру в человеческую добродетель, но делать ставку исключительно на нее все же остерегалась. К тому же терпеть не могла чувствовать себя в долгу перед человеком, который ей нравился. Хотя здесь она, возможно, лукавила… да, скорее всего.

Объявив себя худшим в мире экскурсоводом, Деметриос показал ей из окна автомобиля Археологический музей, сообщил, что входной билет стоит два евро, и далее уже без остановок проследовал на юг. Там, на южной окраине Фив, высилась древняя крепость Кадмея.

Все пространство между разрушенными древними стенами заросло травой, местами сожженной солнцем в пыль, и папоротником. Серая каменная кладка, почерневшая на стыках, уходила под землю на первый взгляд не глубоко, но чтобы увидеть полы вскрытых подвальных помещений, приходилось наклоняться, стоя на самом краю. Давным-давно на территории этого дворцового комплекса располагался культовый центр дионисийской религии – Деметриос сообщил, что его возникновение можно отнести к XIV–XIII векам до нашей эры, – вот теперь здесь бродят бестолковая блондинка, вечно попадающая впросак, и ее загадочный покровитель.

Мысленно Ника употребила именно это слово – загадочный. Почему? Не потому ли, что у нее имелась внутренняя потребность в загадках?

– Точная топографическая ориентировка невозможна из-за сегодняшней застройки, – говорил между тем мистер Загадка, стоя с ней рядом и глядя туда же, куда и она, – но при сносе некоторых современных зданий производились раскопки, и в одном месте археологи обнаружили стену микенских времен, не погребенную под слоями более поздних периодов. Вон там, – он указал рукой, – во времена Павсания показывали знаменитый «брачный чертог» Семелы, где был зачат Дионис, а сама Семела сожжена молнией. Об этом чертоге знал Еврипид, о нем же упоминается в надписи на сокровищнице фиванцев в Дельфах, которую ты скоро увидишь своими глазами.

Медленно ступая по ковру из сухой травы, они приблизились к ничем не примечательной большой прямоугольной плите из серого камня, лежащей на другой большой прямоугольной плите из серого камня, вокруг которых были в беспорядке разбросаны камни поменьше. Брачный чертог. Пара камней со сколотыми углами и гранями, местная достопримечательность, любопытные взгляды людей, не знающих о тебе, мать бога, ровным счетом ничего. Какой ты была? Ну, любопытство твое, положим, общеизвестно… Чем отличалась от женщин, проживающих по соседству? Почему Зевс выбрал именно тебя?

– В «Вакханках» Дионис находит здесь уже не чертог, а могилу своей матери, однако могила эта была подобна многочисленным могилам Ариадны, за которые выдавались алтари, предназначенные для поклонения богине подземного царства.

– Разве Ариадна – богиня подземного царства? – удивилась Ника.

– В общем, да. Ариадна представляет Персефону и Афродиту в одном лице. Ты этого не знала?

– Ну… может, знала и забыла. Я помню легенду про нить Ариадны, – пролепетала она, слегка краснея, – которая вывела Тесея из лабиринта на Крите, но с удовольствием послушаю другие, если ты мне расскажешь.

Он рассказал, но уже на обратном пути, сейчас же ей пришлось выслушать не менее захватывающую историю об упавшем вместе с молнией Зевса на чертог Семелы деревянном чурбане – прямо с неба, да-да, – который позже Полидор, сын Кадма, отделал медью и нарек Дионисом Кадмом. Чурбан, безусловно, не принадлежал к архитектурным элементам дворца, иначе люди не стали бы говорить, что он упал с неба. Руины дворца Кадма, вероятно, вообще сохранились лишь потому, что изначально были местом культа – культа Диониса и культа Семелы.

Воздух над фиванским акрополем раскалился настолько, что стало трудно дышать. Мертвые серые камни взирали на двух пришельцев с нескрываемым пренебрежением. Полное отсутствие ветра усиливало ощущение паралича, болезненной неподвижности мира, в котором они очутились. Даже темная зелень хвойных деревьев сейчас казалась грязной, серой.

– Мне страшно, – шепнула Ника.

Оглянулась на Деметриоса. Оглянулась за поддержкой, но он словно мимикрировал, идеально вписался в окружающую среду. Это она, Ника, была инородным телом, а Деметриос чуждым ей, но не этой земле. Темная от загара кожа, темные брови, темные ресницы, темные волосы. Он словно вышел – да, из-под земли. Из-под земли. Но это значит… но…

Впоследствии она даже не могла объяснить в точности, что случилось. Привычная реальность вдруг дала трещину, и в трещину эту со всех сторон хлынули инфернальные образы. Музыка – совсем не такая, какую слышала она посреди ночи в Арахове, – оглушительная, безумная, ритмичная. Извивающиеся, изгибающиеся в танце полуобнаженные женские тела. Что здесь происходит? Празднование события или отправление ритуала? Бум, бум, бум… А это что за звук? Быть может, мое собственное сердце? Музыка задает ритм для всех бьющихся вокруг сердец. Все громче и громче, все жарче и жарче. Уши закладывает от рева или вопля, не то звериного, не то человеческого. Нет, человек не может издавать такой рев – аж из нутра… Это бык! Бык! Он приближается. Топот копыт сливается со стуком сердец. Бум, бум… Сверкание топора, сладострастное «ах!..» возбужденной толпы. Но не от топора падет бык, он падет – о мой бог, он падет от рук и зубов человеческих!

– Ника! Ника! Ты меня слышишь? – Голос Деметриоса выдернул ее из этой странной фантазии, и она ощутила острый прилив благодарности. – Нет, не вставай. Посиди еще пять минут.

Выяснилось, что она сидит на более-менее гладком камне в тени роскошной пинии, средиземноморской сосны, при этом голова ее покоится на широком мужском плече. Невыносимая пошлость этой сцены, достойной дамского романа, отрезвила ее. Она выпрямилась и посмотрела в упор на Деметриоса.

– Это все жара.

Он кивнул.

– Да. Апеллей – самый первый и самый жаркий месяц года.

Апеллей. Июль. Но… первый месяц года? Голова у нее опять пошла кругом. Слишком много вопросов. Да еще череда пугающих образов, промелькнувших перед ее мысленным взором.

– Что ты видела? – спросил Деметриос, протягивая ей бутылку воды.

Ника изобразила непонимание.

На подвижном лице Деметриоса появилась тень досады.

– Тебе же что-то привиделось, так? Пригрезилось, приснилось. Вот я и спрашиваю что.

– У меня нет никаких экстрасенсорных способностей, если ты об этом.

– И все же. – Он не спускал с нее глаз. – Что ты видела?

С величайшей неохотой – язык едва поворачивался, и вовсе не из-за жары, – она начала рассказывать о женщинах, быках и топорах. Редкостный сумбур. Или нет? Похоже, все, что она слышала или читала раньше о культе Диониса, смешалось в ее голове.

– Свита Диониса состояла преимущественно из женщин, правильно? – бормотала она, стараясь не провалиться опять в яму с видениями. – И женщины танцевали под музыку… фиады или менады, не помню кто из них…

– Во время празднеств первого года – фиады, во время празднеств второго года – менады, – подсказал Деметриос, скорее всего, машинально.

Ника почувствовала, что окончательно теряет нить.

– Первого года и второго года – чего?..

– Триетериды. Но не отвлекайся, прошу тебя. Говори.

– Так вот. Женщины, музыка – ладно, допустим. Но при чем тут бык? – Он уже открыл рот, чтобы ответить, но она схватила его за руку. – Нет! Нет! – Все происходящее вдруг обрело необъяснимую важность. – Сначала вот что: почему я вообще все это увидела? Раньше ничего подобного…

– Потому что ты здесь – это раз, – невозмутимо пояснил Деметриос. – И потому что ты здесь со мной – это два.

Она молча уставилась на него, ожидая продолжения.

– Ты сказала, что не обладаешь экстрасенсорными способностями. Так вот со мной рядом такие способности у людей появляются. – Он улыбнулся. – Я бы назвал их визионерскими.

– То есть… – Ника не знала, верить ли ушам. – Дело в тебе? Ты направил мне эти образы?

– Нет. Но иногда я работаю как ключ, отпираю в чужих головах какие-то двери. Это происходит само собой.

Первая мысль была: «Ой… кто из нас двоих сумасшедший, я или он?» И вторая: «Интересно, дорогуша, как ты теперь будешь выходить из положения?» Положение было, прямо сказать, незавидным. Она находилась в сердце Беотии, одного из центральных греческих номов, вокруг громоздились легендарные руины, залитые безжалостным солнечным светом, а рядом сидел человек, о котором она не знала ровным счетом ничего, которому слепо доверилась в трудную минуту и который оказался гораздо опаснее всех, кто шел по ее следам. С другой стороны, стал бы он устраивать ее в собственном доме, катать на собственной машине и оказывать прочие знаки внимания, если бы на уме у него было дурное. В чем же опасность? Эти его движения, эти взгляды… ощущение скрытого огня.