Погребенные за мостом

Альбина Нури

Погребенные за мостом

Пролог

Когда они, наконец, закончили, уже стемнело и снова начал накрапывать мелкий, как водяная пыль, дождик.

Лука, который толком не спал уже больше двух суток, валился с ног от усталости, хотя и старался не подавать виду, не жаловался и не роптал – побаивался отца Владимира. Очень уж тот был суров и строг. К тому же втайне Лука гордился, что именно его, посчитав достойным, выбрали в помощники отцу Владимиру.

Гордость – плохое чувство, греховное, но побороть его не очень-то получалось. То, что им предстояло сделать, отец Владимир и все другие посвященные именовали не иначе как «миссией». Провалить доверенное им дело значило бы погубить все, что с таким трудом, с такими потерями удалось свершить братьям.

Но они справились.

– Никто его тут не отыщет, – со сдержанным удовлетворением в голосе произнес отец Владимир, отзываясь на мысли своего младшего товарища. – Никогда.

Это уж точно. По тайной тропе, о которой знал только сам отец Владимир, родившийся в этих местах, они забрались, кажется, на самый высокий горный пик. Окажись здесь Лука в одиночестве, ни за что не нашел бы дороги назад, так и заблудился, и сгинул бы в этих проклятых горах.

Но с отцом Владимиром бояться нечего: до того, как найти себя в служении Господу, он был разбойником – так о нем говорили братья (вернее, шептались, потому что вслух никто бы не отважился), поэтому и знал множество потайных мест в горах, где стоял монастырь.

В пути провели часов двадцать, а то и больше. Сначала долго ехали по разбитой дороге в крытой повозке, которой управлял молчаливый возница с вислыми усами. Потом, когда дорога закончилась, отец Владимир и Лука, забрав свою ношу, долго шли вдоль буйной горной речки, которая с ревом неслась по камням, словно стараясь опередить путников.

Здесь, внизу, всегда было холодно: черные горы, заросшие дикими лесами, нависали, не пропуская солнечные лучи. Лука совершенно вымотался, пробираясь по острым камням. Долгополая ряса липла к телу, обвивала ноги, мешая идти, и он постоянно боялся упасть и размозжить голову о серые каменные глыбы.

А отцу Владимиру, казалось, все было нипочем: он шел ходко и уверенно, то и дело останавливаясь, чтобы дождаться обливающегося потом Луку. Конечно, думал Лука, ему-то не приходится тащить лопаты и мешок. Впрочем, при мысли о том, что тащил отец Владимир, Луку мутило от страха.

Потом, дойдя до какого-то одному ему ведомого места, отец Владимир резко свернул в сторону горной гряды. Лука старался поспевать за ним. Они углубились в заросли деревьев и кустов: мокрые от дождя ветки хлестали по лицу, за шиворот попадала вода, и Лука морщился, чувствуя сбегающие по спине ледяные струи.

– Наверх, – скомандовал отец Владимир, на мгновение подняв голову к мрачному далекому небу, и Лука послушно поплелся следом, изо всех сил стараясь не думать о том, как станет подниматься на такую высоту.

Он пытался воскресить в себе ту радость, что переполняла его, когда он узнал, что ему предстоит сделать, какую честь оказывают ему братья. Но выходило плохо: боязнь высоты была сильнее той призрачной радости.

Путь наверх давался с трудом. Лука не смотрел вниз, видел перед собой лишь спину своего спутника, но при мысли о том, что с каждым шагом дно ущелья отдаляется от них все дальше, делалось дурно.

«А спускаться как же?» – думал он.

Придется ведь смотреть прямо перед собой, видеть зияющую бездну, похожую на раззявленную пасть дикого зверя – смертоносную, ненасытную. К тому же будет темно, так и оступиться недолго.

Наконец подъем закончился. Они оказались на узкой площадке, похожей на сердито выпяченную нижнюю губу, над которой нависал «нос» – выступ скалы.

– Зароем его здесь, – проговорил отец Владимир. – Время пришло.

Лука, у которого ноги подгибались от напряжения, хотел было попросить о передышке, но наткнулся на жесткий взгляд отца Владимира и вонзил в землю лопату.

– Рой поглубже, не меньше двух метров, – приказал отец Владимир, и Лука послушно принялся копать.

К счастью, земля была довольно мягкая, но все равно провозился он больше часа. Отец Владимир все это время стоял рядом, не выпуская из рук то, что следовало опустить в вырытую Лукой яму, и беззвучно творя молитвы.

Наконец Лука услышал сухой приказ:

– Довольно. А теперь отойди в сторону.

Детали ритуала были ведомы лишь одному отцу Владимиру, и Лука, почти не понимая смысла, выполнял то, что от него требовали: вынь из мешка то, подай это. Он знал, что нужно все сделать правильно, дабы то, что они принесли с собой на вершину горы, не смогло вернуться в мир, неся с собой смерть, ужас и разрушение. Сознание ответственности, понимание великой чести, которая была ему оказана, вновь охватили молодого монаха.

И вот теперь, когда все наконец-то закончилось, отец Владимир как раз и проговорил, что никто не сумеет отыскать то, что они только что закопали.

– Возница может проговориться, – вдруг испугавшись, что все труды пойдут прахом, сказал Лука.

– Не сможет, – ответил отец Владимир и улыбнулся. Улыбки в сгустившейся темноте не было видно, но Лука догадался по голосу. – Нож под сердцем сделал его молчаливым.

Луке сделалось страшно от того равнодушия, с каким отец Владимир упомянул об убийстве. Видимо, правду говорили братья: был он прежде настоящим душегубом.

– Я и не заметил, когда ты… – Он сглотнул клейкую тягучую слюну. – Сделал это.

– Еще бы ты заметил.

Отец Владимир подошел к краю платформы и глянул вниз без малейшего следа боязни. Разглядеть что-то в такой темноте он вряд ли смог бы, если только не был способен видеть в темноте, как кошка. Далеко внизу гремела река, перекрывая шорох дождя. Лука, пряча страх, задиристо проговорил:

– А как они узнают, что мы с тобой не станем болтать?

– Мы божьи люди, – ответил отец Владимир, и в этих словах Луке почудилась усмешка. – Ладно, хватит разговоров. Пора возвращаться.

Лука стоял близ стены, на противоположном конце площадки. При мысли о спуске начинало мутить.

«Может, до утра подождать?» – пронеслось в голове. Но следом пришла мысль о том, что ночевать рядом с этим не менее жутко. И все же хотелось немного потянуть время, чтобы набраться решимости, поэтому Лука задал вопрос, который давно его мучил.

Отец Владимир ответил ему, объяснил все подробно, и больше уже не было причин медлить.

– Пошли, – вздохнул Лука, приблизившись к отцу Владимиру, все так же стоящему у края обрыва.

– Как мы будем… – начал он, собираясь спросить, как они станут спускаться, но не успел договорить.

Отец Владимир быстрым и точным, почти неуловимым движением схватил его за плечо, рванул на себя, а потом с силой толкнул. Предсмертный крик Луки был похож на писк новорожденного котенка – да бедняга и был таким: не повидавшим жизни глупым котенком. Он и постриг-то принял совсем недавно.

Щуплое тело мальчишки полетело вниз и, преодолев несколько сотен метров, ударилось о камни. Отцу Владимиру хотелось думать, что он ничего не понял и умер быстро, разбив голову об один из каменных выступов. Он ощутил нечто похожее на жалость и пустоту. Если бы мог обойтись без помощи, то не стал бы брать Луку. Но одному было не управиться. Несмышленыш-Лука был крошечным винтиком, однако не сделай он свою часть работы, ничего бы не вышло.

Отцу Владимиру доводилось убивать, но две последние смерти не отягощали его совести и не пятнали души. Братья отмолят, но даже не это главное. Господь знал, что иначе нельзя, что он совершил все во имя Его.

– По-другому никак, Лука, – тихо проговорил отец Владимир, стремясь объяснить покойному, почему ему пришлось принять такую жестокую смерть. – Вздумай ты распустить язык, все могло бы повториться.

А повторения следовало избежать любой ценой. Отец Владимир поклялся сделать все, как нужно, – и сделал.

Мир очистился от скверны, погубившей несчетное число душ и уничтожившей бы гораздо больше, если бы братья, Лука и он сам не положили этому конец.

– Кончено, – проговорил отец Владимир.

Теперь оставалось последнее. Он сплел пальцы в тугой замок, опустил голову, прикрыл глаза и прочел молитву. Потом еще одну.

Закончив, посмотрел в темноту. Он не видел перед собой ничего, кроме мрака, но это было неважно. Внутреннему взору его была доступна дикая, зловещая красота здешних мест. С детства он знал каждый камень, каждый куст, и был рад, что именно здесь ему предстоит соединиться со Всевышним.

Он много грешил, всеми силами старался искупить грехи, когда понял, что ему открылся Свет, и верил, что сегодняшний поступок отворит ему путь к сияющей вершине Божьего прощения.

«Я иду к Тебе», – мысленно проговорил отец Владимир и без страха шагнул в пропасть.

Ледяная черная бездна приняла его, вознося к небесам.

Часть первая

Глава первая

Количество вранья зашкаливало. От натужных улыбок сводило челюсти. От лживых слов, что застревали в глотке, тошнило и хотелось прополоскать рот.

– Ты прав, так будет лучше, – сказал он и подумал, что дольше ему не выдержать. – Иногда нужно сменить обстановку.

– Конечно, я прав! – с фальшивым энтузиазмом подхватил Александр, которого все обычно называли Ацо. – Денег подзаработаешь, а заодно и здоровье поправишь, нервы подлечишь, успокоишься. Знаешь, какая там красота? А воздух какой? Его ложкой можно черпать! А потом вернешься и с новыми силами…

«Не будет никаких «новых сил». Откуда им взяться? Да и зачем?»

Будущее не просто виделось туманным – оно отсутствовало. А может, все было не так уж и безнадежно, просто не хотелось за него сражаться – с судьбой, с самим собой, со своим организмом, нежеланием вести дела, как прежде, и бог знает с чем еще.

– Тебе помочь? Ну, собраться или…

Ацо не договорил, преданно глядя на Илью, и ему подумалось, что даже в детстве и юности, когда вокруг всегда полно народу, не было у него друга надежнее.

Невысокий и плотный, с большими грустными глазами и крупным мясистым носом, Александр поначалу показался Илье похожим на печального клоуна. Потом, спустя короткое время, он понял, что не встречал никого великодушнее и добрее.

Сербы в большинстве своем открытые, общительные, доброжелательные, готовые помочь – по приезду Илью это немало удивляло. Страна, которая стала его домом, была теплой во всех отношениях – климат, люди, условия жизни. Он оттаивал здесь, отдыхал душой, делался мягче, проще.

Илья женился на сербке Славице и переехал сюда девять лет назад, продав квартиру в России, и, по прошествии этого, не столь уж продолжительного времени, привык, обжился, врос в местную благодатную почву обеими ногами.

А теперь его будто выкопали из этой гостеприимной земли, словно куст малины, и бросили засыхать.

– Я уже собрался, Ацо. Завтра возьму сумку и на автобус.

Друг кивнул и глотнул пива из зеленой запотевшей бутылки. Они почти каждый вечер сидели на террасе и пили пиво – то у Ильи, то у Ацо.

Пьют в Сербии не как в России: с одной бутылкой пива или рюмкой ракии (в сочетании с чашкой кофе) могут запросто весь вечер просидеть. Говорили по-сербски: благодаря все тому же Ацо и Славице Илья освоил язык быстро, через полтора года разговаривал совершенно свободно.

– Позвони, как доедешь. И вообще звони, не пропадай.

– Конечно.

Они помолчали.

– Но ведь это и вправду хорошо, что ты поедешь, – чуть ли не жалобно проговорил Ацо. – Нужно следить за здоровьем. Мы с моей и так переживаем! – Под «моей» следовало понимать Добрилу, жену Ацо. – Как бы у тебя что с легкими не случилось: ты ведь каждый день пылью дышишь, бензином!

Говорить другу, что он сам наносит собственным легким куда больше вреда, выкуривая по две пачки сигарет в день, было бесполезно. У Ацо вообще были весьма оригинальные суждения о медицине. Например, он не пил кофе с молоком, потому что свято верил, что это вредит печени, «цементирует» ее. При этом килограммами поглощал жирную свинину, домашнюю свиную колбасу, плескавицу, чевапи, «печене» – жаренных на вертеле поросят и чорбу из ягнятины, абсолютно не опасаясь нанести печени урон.

Или, например, Ацо не притрагивался к рыбе, считая, что в ней скапливаются всякие вредные вещества, и постоянно предупреждал Илью, чтобы и он не ел. Однажды Илья со Славицей пожарили красную рыбу, и Славица подавилась костью.

– Вот, я же вам говорил, что рыбу есть вредно! – горестно причитал Ацо, а Славица, несмотря на кость в горле, смеялась над ним.

Славица…

– Если бы все заболевали от пыли, давно бы на земле никого не осталось, – возразил Илья. – Да не переживай ты так. Я же сказал: сам хочу ехать. Мне это только на пользу. И все наладится.

«Ничего не наладится. Никогда».

Ацо мотнул головой и как-то по собачьи встряхнулся.

– Автобусом ехать несколько часов, – сказал он. – Тебе моя в дорогу печет буреки с сыром и мясом. Чай возьмешь в термосе – и нормально. Доедешь.

Илья и без буреков с чаем доехал бы, аппетита в последнее время не было, но он ни за что не стал бы обижать отказом Ацо и Добрилу.

– Спасибо. Буду ехать, любоваться пейзажем и жевать. Красота! Сто лет так не ездил – все за рулем да за рулем.

Несмотря на бодрый тон, Ацо уловил горечь в словах друга и поспешно проговорил:

– Ты не расстраивайся насчет машины! Можно жить и без нее, даже лучше, проблем меньше! Я бы тоже свою продал, просто мне без нее никак не обойтись.

«Детский сад какой-то», – подумал Илья.

Ацо с женой держали «месару» – мясной магазинчик в двух кварталах отсюда. Как и у Ильи, и у многих сербов, на первом этаже в его доме была лавка, на втором – жилые комнаты.

– А ты сам в Бадальской Бане был? – спросил Илья, вспомнив, что почему-то раньше не задавал Ацо этого вопроса.

– Нет. В тех местах был – Ужице, Тара, Златибор, а в Бадале – нет. Она дальше. Те места красивые, тебе понравится. Высоко в горы, конечно, заберешься, но местные водители с закрытыми глазами водят, не бойся.

Спустя три часа Илья лежал в кровати, уставившись в потолок. Собранная дорожная сумка сторожила входную дверь. Испеченные Добрилой буреки и термос Ацо сложил в отдельный пакет и приткнул рядом на тумбочку – чтоб друг не забыл. Он хотел прийти и проводить, чтобы самолично убедиться, что все хорошо, Илья сел в автобус и ничего нужного дома не оставил, но тот отказался. Терпеть не мог долгих проводов и тягостных, пустых разговоров в ожидании.

Автобус отходил в семь тридцать, сейчас было два часа ночи – еще спать и спать. Но сон не шел. При мысли о том, что он покинет дом, в котором прожил столько счастливых лет, наваливалась горькая тоска.

«Отработаешь положенное и вернешься!» – говорил Ацо.

Но Илья был уверен, что дом придется продать. Он находился в одном из поселков в Воеводине, на равнинной местности, на дороге, соединяющей Белград и Щабац. Удачное место для автосервиса: клиентов всегда много, к тому же рядом – автозаправка. Но после того, что случилось, ни работать, ни жить там Илья не сумел бы. И сесть за руль машины – тоже.

Перед глазами встало лицо Славицы. Они познакомились в Греции, оба приехали туда на отдых. Илья – с девушкой, которая думала, что он сделает ей предложение где-нибудь среди живописных античных развалин, а Славица – с сестрой.

Они жили в одном отеле и столкнулись у бассейна. Вернее, Илья нечаянно толкнул девушку, и она уронила в воду стакан с соком. После многословных извинений и попыток выловить злосчастный стакан из бассейна, Илья пригляделся к девушке и понял, что ни у кого, никогда не видел таких сияющих глаз и ясной, слегка удивленной улыбки.

Славица смотрела на мир широко распахнутыми глазами, не скрывая восторга перед всем, что видела. Она то и дело смеялась, шутила, никогда не ворчала, не сетовала и не жаловалась, умела во всем видеть только хорошее.

Уже на другой день Илья понял, что влюбился и ничего не может (а главное, не хочет) поделать с этим чувством. Девушка, с которой он приехал, устроила скандал и уехала в Россию, а Илья, чувствуя себя предателем и одновременно счастливейшим из смертных, остался.

Поженились они со Славицей не сразу, спустя почти два года бесконечных звонков, переписки, поездок друг к другу, встреч на нейтральной территории. Илья продавал доставшуюся от родителей квартиру, машину, улаживал дела на работе – а сейчас казалось, что только понапрасну терял время, которое мог бы провести рядом со Славицей и которого им не хватило.

Казалось, впереди долгие годы: все успеется – и дети, и путешествия, и сад с вишневыми и абрикосовыми деревьями, и беседка, увитая виноградом, о которой мечтала Славица. Годы летели, из Белграда они переехали в дом, откуда Илья завтра отправится в путь, открыли автомастерскую с небольшим магазинчиком.

Жили себе и жили, даже ссорились иногда, даже возмущались чему-то. А потом все оборвалось. Илья повернулся на бок и заставил себя закрыть глаза.

«Спи уже!» – приказал он себе, думая, что это не сработает.

Однако сработало: Илья заснул и даже увидел сон.

Он стоял на вершине горы, на такой высоте, что голова кружилась, а в ушах свистел ветер. Его слегка покачивало, и от этого было жутко. Далеко внизу вилась голубовато-зеленая полоска реки. Казалось, скалы с двух сторон сдавливают ее, а она хочет вырваться.

– Как же красиво здесь, – сказала Славица, подходя ближе. – Я и забыла.

У него замерло сердце – откуда она здесь? Как сумела вернуться? Впрочем, это было совсем не важно. Илья боялся, что она снова уйдет, не знал, что ответить, и потому просто молчал, сжимая ее тонкие пальцы.

– А страшно-то как! Высоко и страшно, – продолжала его покойная красавица-жена. – И ведь все равно никуда не денешься, придется прыгать.

От неожиданности Илья обернулся к ней и увидел в темно-карих цыганских глазах приговор. В следующее мгновение он уже летел вниз, навстречу реке, вспенивающей свои воды возле каменных глыб.

– А-а-а! – закричал Илья, срывая связки и чувствуя, как сердце выскакивает из груди.

От собственного крика он и проснулся, а через секунду на тумбочке закурлыкал будильник.

Встать, умыться, привести себя в порядок – на все про все ушло меньше получаса. Илья запер дверь, сунул ключи во внутренний карман сумки (одна связка осталась у Ацо) и спустился по внешней лестнице во двор.

Первый этаж был заперт: мастерская и магазин не работали уже больше трех месяцев, и Илья окинул окна и вывеску виноватым взглядом, как брошенных друзей.

«Добро место» – сообщала вывеска. Да, место и вправду было хорошее. Здесь предлагали необходимые путникам недорогие товары, Славица за прилавком была само радушие, Илья ремонтировал машины дешево, быстро и качественно: и местные к нему ходили, и проезжающие – в дороге всякое случается.

Все было – все рухнуло.

А теперь нужно уезжать.

Илья покрепче перехватил сумку и пересек двор. Вместо забора была живая изгородь около метра высотой. «Так и не убрал», – досадливо подумал Илья, покосившись на рекламный знак, приглашающий починить машину и заглянуть в «продавницу». Ничего, Ацо уберет.

До автобусной остановки – всего три дома. Он прошел мимо них, не забывая поздороваться с соседями. Ему в ответ улыбались, махали руками, кричали «сречан пут» – желали счастливого пути. Старик Станко, как обычно, косил газон, и Илья, как обычно, подумал, что он и без того лысый, чего там косить-то?

На остановке никого не было, и в подошедшем вскоре автобусе пассажиров тоже оказалось немного. Илья прошел в конец салона и занял место возле окна.

«Поехали!» – мысленно процитировал он Юрия Гагарина, отправляясь в свой космос, в свою неизвестность.

Глава вторая

– Ты, видать, чокнутая немножко, да? – Катя смотрела на Васю круглыми и черными, как смородины, обильно накрашенными глазами. – Часто с тобой такая фигня случается?

Вася подумала, что «такая фигня» с ней периодически происходит всю жизнь. Но говорить про это девочке, с которой они познакомились каких-нибудь полчаса назад, точно не следовало, и она уже собралась соврать что-нибудь подходящее, как вдруг ее замутило.

Тошнота была настолько сильная, что Вася испугалась, как бы ее не вырвало прямо на пол. Она заметалась в поисках туалета, потом сообразила, что найти и добежать не успеет.

В панике Вася бросилась к выходу из здания, выскочила за дверь, пробежала пару шагов, и ее вывернуло прямо возле раскидистого куста сирени, который давно отцвел.

– Что за хрень! – раздался чей-то возмущенный голос, и, подняв голову, Вася увидела стоящего рядом невысокого белобрысого парня в очках с сумкой через плечо, который завел руку за спину, явно что-то пряча.

– Извини, пожалуйста, – сдавленно пробормотала Вася, мучительно краснея. Почему она вечно попадает в такие идиотские ситуации? Вася полезла в карман и достала носовой платок. – Я не нарочно. Не видела тебя. Меня после этого иногда тошнит. Не часто, но… На тебя не попало?

– После чего – «после этого»? – настороженно спросил он. – Ты пьяная, что ли? Или обкуренная?

– Нет, она просто слегка того, – успокоила его подоспевшая Катя. – А ты тоже едешь куда-то? – И, не успел он ответить, добавила: – Мы так и будем около блевотины стоять?

Васино лицо пылало так, что, кажется, могло в самом деле загореться. Все трое отошли от злополучной сирени обратно к двери, ведущей в здание автовокзала.

– Так куда ты едешь? – снова спросила Катя, но парень опять не ответил, потому что стеклянная дверь распахнулась, выпустив наружу полную взволнованную женщину в бело-розовом брючном костюме.

– Димка! – воскликнула женщина. – Где тебя носит? Ты меня с ума сведешь!

– Я тут просто… – начал было новый Васин знакомый.

– Надеюсь, не пробовал опять курить? С твоими бронхами это самоубийство!

«Так вот что он прятал за спиной – сигарету!» – поняла Вася.

– Нет, конечно! Хватит меня вечно подозревать, – оскорбленно проговорил Дима и поправил очки.

– Хорошо, хоть ума хватило. – Женщина подозрительно посмотрела на девушек. – Вы тоже из группы?

– Летим в Сербию, – за всех ответила Катя. – Мы с Димой только что познакомились. Моей подруге стало дурно, и ваш сын ей помог.

«Подруге? Помог?»

Вася ошарашенно посмотрела на Диму.

– Не задерживайтесь тут, – по-прежнему недовольно проговорила мать Димы, очевидно, решив не вдаваться в подробности, чем именно мог помочь девушке ее сын. – Автобус через двадцать минут.

Мама Димы ушла. Неловкая пауза повисла было, но не затянулась.

– Значит, тоже в нашей группе больных, – сказала Катя. – Ты Дима. Я – Катя. А она – Вася.

– Вообще-то я Василина…

– Но Вася – лучше. – Катя улыбнулась, и на щеках появились ямочки. – Все, держимся вместе. Только я не поняла: ты куришь или нет?

– Да… То есть не… Я просто попробовал несколько раз.

– Но «с твоими бронхами это самоубийство», – передразнила Катя Димину мать. Это вышло не зло, а забавно, так что обижаться было не на что.

– Мне все равно не понравилось. – Дима улыбнулся, поправил на плече сумку и мельком глянул на Васю. – Ладно, пошли. А то опоздаем еще.

Микроавтобус, которому предстояло отвезти в московский аэропорт группу детей, должен был отправиться в восемь сорок, но опоздал на пятнадцать минут. Руководитель группы, энергичная молодая женщина с короткими каштановыми волосами, торопила водителя и говорила что-то сердитым и одновременно умоляющим голосом.

Звали ее Ниной Алексеевной, и мама Васи, стараясь убедить в этом больше саму себя, нежели дочь, сказала, что руководительница, несмотря на возраст, выглядит вполне надежной и ответственной.

Мама и Вася никогда надолго не расставались. И до последней минуты Раиса не была уверена, что правильно поступает, отпуская дочь одну в такую даль.

Вчера, когда они уже собрали вещи и поужинали, мамина лучшая подруга (а по совместительству крестная мать Василины и их соседка по лестничной клетке) Валя сказала:

– Рая, ты эти глупости прекращай. Сама дергаешься и Ваську дергаешь! Эгоистка, самая натуральная! Ребенок лечиться едет. Так повезло, путевку дали, еще и бесплатно. А условия там какие! Закачаешься! – В Бадальской Бане крестная не была, как и в Сербии, и вообще нигде за рубежом, но говорила так уверенно, будто путешествовала «по заграницам» всю сознательную жизнь. – Ты же знаешь, сама в интернете видела!

Мама вздохнула. Конечно, она знала, что поездка пойдет Васе на пользу, и была очень счастлива, что есть такая возможность, и поначалу не верила, что все получится, поскольку была убеждена, что поедут не остро нуждающиеся, как ее дочь, а «блатные», так что ей, матери-одиночке, и думать нечего о том, чтобы пристроить дочь.

– Все ты правильно говоришь. Но целых два месяца одна…