«Верный Вам Рамзай». Книга 1. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1933-1938 годы

В резолюции особое место занимает программа экономической агрессии. Вещи в ней не называются своими именами: речь идёт о расширении концессионных и конвенционных прав, в первую очередь, применительно к рыбным и лесным ресурсам, углеводороду, но, по существу, правильно названы лишь объекты японских вожделений на советском Дальнем Востоке, которые могли быть захвачены мирным путем. «По существу же речь идёт, конечно, об осуществлении на Советском Дальнем Востоке той же программы, которая уже осуществлена в Маньчжурии, где, как известно, железные дороги, все рудные богатства, угольные залежи, лесные массивы перешли под видом национализации в руки японских обществ»[90].

2. «Японцы убеждены, даже более чем убеждены, – они знают, что являются потомками богов»

(Тейд О’Конрой, сотрудник секретной разведывательной службы Великобритании)

В связи с ростом угрозы с Востока советское руководство обратилось к изучению истории Японии, пытаясь тем самым приблизиться к пониманию особенностей японского общества, его менталитета. Учитывая ошибки царского правительства, недооценку им сил дальневосточного соседа в Русско-японской войне 1904–1905 гг., политическая элита стремилась к расширению своих знаний и представлений о Стране Восходящего Солнца.

В личном фонде Сталина хранятся две книги с пометками и комментариями, которые отражают процесс формирования его представлений о Японии, показывают переосмысление им сведений о загадочном восточном государстве. Это – «Японская угроза» Т. О’Конроя и «Военно-фашистское движение в Японии» О. Танина и Е. Иоган [91]. Обе они в итоге были рекомендованы для массового читателя.

В монографии О’Конроя «Японская угроза», изданной на английском языке (1933), переведенной на русский (1934) и переизданной (1942), дается характеристика психологии, быта, традиций японского общества. Профессор Тейд О’Конрой, ирландец по происхождению, жил во многих странах мира, преподавал английский язык и литературу в Дании, России, Турции и Японии[92].

Сотрудником секретной разведывательной службы Великобритании О’Конрой, судя по всему, стал с началом Первой мировой. Покинул ли он Интеллидженс сервис после окончания войны или остался в её рядах, сказать трудно. Не следует исключать, что в Японию он был направлен в качестве кадрового разведчика под прикрытием преподавателя английского и литературы. Результатом пятнадцатилетнего пребывания в Стране восходящего солнца и стала книга «Японская угроза».

О’Конрой преподавал в японском частном университете Кэйо в Токио, значительное число выпускников которого относилось к элите японского общества, а также в Высшей военной академии Императорского флота и других учебных заведениях. Несколько лет он был тесно связан с иностранным отделом центрального полицейского управления в Токио. Женившись на японке из аристократической семьи, он жил среди японцев, что позволило ему изучить язык, историю и культуру, особенности национального характера, исследовать политическое, экономическое и социальное положение различных слоёв населения.

«Для того чтобы понять японскую психологию и проникнуть в существо японского мышления, – отмечал О’Конрой, – совершенно необходимо отдать себе отчёт в величайшем значении следующего факта: японцы убеждены, они даже более чем убеждены, – они знают, что являются потомками богов; кроме того, они знают, что они – единственный народ на земле, который имеет право считать себя потомками богов… Это часть религии, убеждение, символ веры почти 90 миллионов человеческих существ. Это убеждение сильнее всякой другой религии мира и является господствующей силой во всей Японской империи. Отсюда, естественно, следует, что представитель всякого другого народа является для японцев “варваром”. Убеждение японцев в их божественном происхождении дало им основание к исключительной, почти невероятной самовлюблённости и презрению к другим. Это убеждение проникает все их поступки: оно даёт каждому отдельному японцу спокойное, тихое самодовольство; оно достигает в японских книгах и газетах угрожающих размеров»[93].

«Нет никакого сомнения, – писал профессор О’Конрой, – что присутствие иностранцев в Японии для большинства населения вообще исключительно неприятно. Это главным образом объясняется правительственной пропагандой… В представлении японцев народы земли разделяются на три категории. К первой и лучшей из всех относятся они сами, дети богов; затем идут варвары, включающие жёлтую и белую расы всего остального мира, и к последней принадлежат народы Корумба, состоящие из народностей Индии, Цейлона и всех негров и чёрных рас вообще. …»[94].

«Мы издавна и твердо верим, что Японская империя была первоначально вверена богиней солнца Аматерасу-О-Ми-Ками её потомкам со словами: “Мои божественные потомки, вы должны управлять этой страной”. Отсюда берёт своё происхождение императорская семья Японии… Божественное происхождение императорской семьи является залогом того, что Япония со времени существования неба и земли была монархией и будет ею вечно. С того отдалённого времени, когда наш императорский предок впервые спустился с неба и стал управлять землёй, в империи воцарился великий мир и никогда не было никаких посягательств на императорский престол»[95].

Этот отрывок взят из лекции, прочитанной японским учёным Буничи Хориока на собрании Азиатского общества в германском посольстве в Токио. «Западному человеку трудно понять, как мыслящий японец может удовлетвориться этой мифологической сказкой, в особенности когда известно, что сказка находится в прямом противоречии с действительными историческими фактами»[96], – комментировал этот тезис выступления японского учёного О’Конрой.

Японское государство, согласно официальной версии, возникло по воле главной богини синтоистского пантеона – богини солнца Аматерасу-О-Ми-Ками (или Тэнсё Дай-дзин, «великое божество, озаряющее небеса»), которая заложила и основы престола. Поэтому императору присущи добродетели самой богини, а императорское правление не может быть неправедным. Японским подданным внушали, что император непогрешим во всём, что касается религии, политики и морали, так как обладает непостижимой, мистической божественностью, позволяющей ему безошибочно видеть истинный путь своей страны и подданных. Этот путь был назван «кодо» («императорский путь»)[97].

«Японцев воспитывали в вере, что с незапамятных времён основания японского государства богиней Аматерасу, вступления на престол первого императора, Дзимму (считается, что первый император Дзимму был её праправнуком. – М.А.), и на протяжении всей японской истории общественная деятельность подданных тэнно (императора. – М.А.) была подчинена выполнению ниспосланной самой Аматерасу священной миссии по распространению “божественного” правления на всё более обширные территории. Обычно для подкрепления этого утверждения официальная пропаганда цитировала эдикт императора Дзимму по его вступлении на престол после шестилетних войн по усмирению непокорных племён на востоке Японских островов. В эдикте император Дзимму поклялся богине Аматерасу “распространить императорскую власть на весь мир, чтобы собрать восемь углов под одной крышей (хакко ити у)”. Этот лозунг, который часто переводят также как “весь мир – одна семья” или “весь мир под одной крышей”, рассматривался как божественный императив. Проповедники воинственного “японизма” доказывали, что только японцы, осенённые добродетелями “японского духа” благодаря “расовой чистоте и единству”, способны “распространить свет своей культуры на всё человечество”, ибо “небесное предназначение японского государства” состоит в создании единой новой культуры для всего человечества»[98].

Благодаря пропаганде «божественной» миссии «хакко ити у», экспансионистские акции японского империализма на Азиатском континенте (начиная с Японо-китайской войны (1894–1895) и кончая агрессивными действиями в 1931–1945 гг.) в глазах простых японцев носили характер «священной войны». Лозунг «хакко ити у» использовался и для обоснования особых прав Японии на руководство народами «жёлтой расы» в деле освобождения их от ига западных держав.

Как указывалось в документах Токийского военного трибунала, понятия «хакко ити у» и «кодо», в конце концов, стали символами мирового господства, осуществляемого при помощи военной силы[99].

«Около двух лет назад (1930–1931 гг. – М.А.) в “Осака Майнити”, японской “Таймс”, вышла передовая статья, в которой говорилось: “Япония должна подчинить себе народы Востока и завоевать весь мир остриём штыка”. Эта последняя фраза отражает существо идей молодой Японии. Я встречал, – пишет О’Конрой, – те же убеждения вновь и вновь в сочинениях моих студентов, написанных для университетских экзаменов.

В учебных заведениях чувства патриотизма и преданности божественному императору поддерживаются через посредство организаций допризывной подготовки. Еще до того, как дети подрастают и достигают того возраста, когда они могут проходить военную подготовку, их учат традиционным гимнам и современным военным песням. Эти песни они поют хором; с детских лет и до самой смерти правительство не позволяет ослабеть их патриотическому энтузиазму. Вводятся всё новые праздники. Одним из национальных праздников по императорскому декрету, праздником, который празднуют с особенным энтузиазмом, является праздник в честь Дзимму тэнно («правитель Дзимму», мифический правитель Японии, восшествие которого на престол в 600 г. до н. э. считается началом создания японского государства. – М.А.)… В день рождения императора портрет или фотография Дзимму является предметом церемониальных поклонов под аккомпанемент соответствующих песен и музыки»[100].

«В корне всего этого антииностранного движения заложена расовая гордость, культура, патологически извращённая и взращённая государственными мероприятиями. Её внедряют в сознание каждого японца при его рождении и любовно культивируют в течение всей жизни. Это воздействовало на мозг и мировоззрение народа и сделало его жестоким. Это возвеличило японцев в их собственных глазах и преуменьшило значение всего остального мира; это помогает японцам забывать то, чего японцам не хотелось помнить, это дало им силы, позволяющие по-своему психологически обособиться от действительности. Такие факты, говорящие о том, что имперский флот был организован благодаря тому, что японцев обучали и тренировали 32 британских офицера; что армия была организована как гибкая организация благодаря французам и немцам… совершенно игнорируются… Новый рост патриотизма начинается в связи с последними беспорядками на Востоке. Весь мир в лице Лиги Наций и Соединённых Штатов выразил Японии своё осуждение. Вся японская нация узнала об этом осуждении, но она продолжала свою политику покорения Востока с полным хладнокровием. Она презирала всех варваров и не считалась с их осуждением. Япония ещё раз доказала своему народу, что она всемогуща»[101].

Росту патриотизма в немалой степени способствовала победа Японии в Русско-японской войне (1904–1905). В этой связи О’Конрой пишет: «Удачная война с Россией оказала влияние на умы японцев… Японцы считали, что теперь для них не существует ничего недостижимого. К несчастью, Япония стала баловнем всего мира. По всей вероятности, очень и очень немногие уяснили себе, что вмешательство президента Рузвельта вывело японскую нацию из весьма критического положения. Её армии и прочие ресурсы находились в состоянии крайнего истощения. Россия находилась в чрезвычайно невыгодном положении вследствие того, что ей приходилось переправлять солдат, лошадей, пушки через обширный континент, где зимы были страшно жестоки. Но внимательные наблюдатели, находившиеся в Маньчжурии к концу войны, до сих пор остаются при том мнении, что если бы война затянулась на непродолжительное время, исход её был бы совсем иной. Однако японский народ и весь мир считали, что великая Россия была побита маленькой Японией»[102].

«Можно только удивляться успехам Японской империи с 1868 г…Японцы заимствовали все западные изобретения, которые дала цивилизация, и в течение 50 лет приспособились к требованиям машинной промышленности Запада. Но опасность заключается в психологии японцев. Умственно и нравственно японцы не изменились; в этой области положение остаётся таким же, как и 500 лет назад… Убийства всё чаще играют значительную роль в жизни современной Японии. В течение последних полутора лет в английской печати сообщалось о двух политических убийствах в Японии. В течение этого короткого периода я лично слышал о двухстах политических убийствах. При этом я не включаю сюда обыкновенные убийства и имею в виду только убийства политического характера»[103].

«Внезапная эмансипация 1868 г. осталась непонятной массам. Впервые им дали свободу перемещения по империи; впервые им разрешили общаться и заключать браки друг с другом на различных островах и в различных областях империи. Эмансипация 1868 г. дала новому правительству 60 миллионов подданных, умственный уровень которых был уровнем детей. Эти 60 миллионов подданных жили повседневными заботами о хлебе насущном в течение пятнадцати веков; их можно было легко направить по любому руслу, научить мыслить как угодно; правительство вдохнуло в массы патриотизм, обосновывая его божественным происхождением народа. Эти идеи развивались в указанном направлении и ныне привели к угрожающему положению. Этот патриотизм по-прежнему стимулируется. Тот факт, что Японии позволили действовать по её собственному усмотрению в течение последних двух лет, что ей позволили презреть общественное мнение всего мира в Шанхае и Маньчжурии, ещё более убедило огромные и невежественные массы японцев в том, что Япония всесильна. Если державы не учтут всего этого, Япония медленно, но верно достигнет своей цели. Она подчинит себе народы Востока и попытается завоевать мир остриём штыка»[104].

О’Конрой утверждает, что для японцев характерен «недостаток умения логически мыслить»: «Феодальная Япония была, пожалуй, наиболее ярким примером, где цивилизация искусственно задерживалась и находилась в статическом состоянии. Поскольку речь идёт об оригинальном мышлении, это остаётся справедливым и для сегодняшней Японии. Я должен признать, что в течение 16 лет, проведенных мною в качестве профессора в Японии, когда я жил исключительно в кругу японцев, я не слышал ни одной оригинальной мысли, высказанной кем-либо из соотечественников моей жены. Самодовольство японцев, вероятно, в некоторой степени является следствием упорного игнорирования Запада. Недостаток умения логически мыслить приводит к тому, что японцы самым необыкновенным образом воспринимают то, что они читают и слышат. Большинство студентов, которые учились у меня или за которыми я имел возможность наблюдать, принадлежали к высшим классам общества, к знати. Это были люди в возрасте 24, 25 лет и моложе, т. е. сливки интеллигентной молодёжи Японии. Не раз я давал моим ученикам прочесть отрывок из книги, – не переводной, а одной из книг по истории Японии, – и затем обращался к группе, предлагая задавать вопросы по существу прочитанного. Мне никогда не удавалось добиться больше одного вопроса от целой группы. Это не было вызвано застенчивостью… Они просто не в состоянии сразу запомнить прочитанное и логически продумать содержание. Ум японца воспроизводит прочитанную им страницу, и только. Метафоры и аналогии для них совершенно пропадают…

Японцы не хотят верить тому, что рассказывают иностранцы о своей стране. Они доверяют только рассказам собственных писателей, и японское правительство тщательно следит за тем, чтобы в книгах, которые читают в школах, сравнение с Западом всегда было в пользу Японии. Один из японских писателей заявляет: “Нас, японцев, все критиковали как народ, не способный дать своего вклада в мировую цивилизацию, как народ, умеющий только перенимать достижения других. А разве западные народы не заимствуют столько же у нас? То, что наши заимствования состояли в большинстве случаев из заметных материальных ценностей вроде велосипедов и граммофонов и что западные народы восприняли главным образом наши культурные достижения и наше искусство, не должно было бы давать повода к заключению в пользу одной или другой стороны”… Приведённая выше цитата, в которой изъявляется претензия на то, что японцы равны другим народам в качестве создателей мировой цивилизации, является ещё относительно умеренной по сравнению с другими претензиями…

Меня часто спрашивали мои ученики: “Есть ли автомобили у вас в стране? Есть ли нефтеналивные станции в вашей стране?” – и задавали сотни других вопросов в том же роде. Несколько студентов прочли где-то, что мы, англичане, спим в сапогах, и, несмотря на настойчивые опровержения с моей стороны, не были полностью убеждены в том, что их сведения не соответствовали действительности. Один профессор – Танака – уведомил своих японских слушателей, что на Западе никогда не моются; он пошёл дальше и, ожидая опровержения от одного из варваров, заявил, что европейцы, живущие в Японии, стремясь защитить своих соотечественников от разоблачения их низкого культурного уровня, вероятно, будут отрицать его слова. Так по всей империи людей убеждают в одном и том же, навязывают им определённые мысли, причём власти делают это преднамеренно, с целью прославления своей собственной страны. В марте 1932 г. некий г. Явая написал статью в журнале “Фуджин Клуб”, пользующемся значительным распространением в Японии. В этой статье он писал: “Женщины на Западе носят меха потому, что они сами так близки к животным, что носят шкуры своих близких на себе; животные – братья этих глупых иностранок”…

Я указал выше, что японцы не умеют логически мыслить, но я не хочу создать впечатление, что они вовсе глупы. Они способны думать и составлять планы, но, придя к решению, скорее ограничатся началом дела, чем продумают его окончательные результаты»[105].

Вместе с тем, О’Конрой признаёт, что «Япония не лишена мыслящих людей». К их числу он отнёс и доктора Нитобе, занимавшего пост заместителя генерального секретаря Лиги Наций в течение семи лет и хорошо знавшего Запад и Восток. Последний следующим образом охарактеризовал японскую психологию: «Наш народ лишён чувства юмора, японцы отличаются чрезмерной обидчивостью; они чрезмерно злоупотребляют личным моментом в споре и исключительно легко обижаются на других в общественной жизни. Не будет удивительным, если в один прекрасный день социологи найдут, что между быстрой готовностью японцев к тому, чтобы окончить жизнь самоубийством, и их недостатком чувства юмора существует тесная связь»[106]. «Этот недостаток чувства юмора, – пишет профессор О’Конрой, – истолковывается лояльным японцем как доказательство чувствительности. Нитобе утверждает: “Немногие народы мира более чувствительны к мнениям других, чем мы. Насмешливая улыбка, которой англичанин и не заметит, является для нас ножом в сердце. … Должно быть, есть много японцев, даже среди простого народа, которые видят всю опасность политики самообмана, которую проводит страна, но эти люди не решаются высказать свое мнение. В 1930 г. императорское правительство обратилось к населению с предложением сообщать в полицию всё, что дошло до их сведения. «Осака Майнити» пишет: “Недавно полицейские объявили, что отныне они будут охотно получать тайные сообщения от граждан, что означает создание общенациональной системы шпионажа, доноса и полицейского наблюдения. Эта система даст возможность злым людям наносит ущерб другим ради мести”. Они боятся, что на них донесут соседи… Западный наблюдатель будет удивлён, почему народ не борется за свои права… Психология японских масс находится всецело под влиянием правительства. Полиция в глазах японцев является представителем правительства, а правительство является олицетворением непогрешимого божественного императора. Мнения народа, как мы его понимаем, в Японии не существует: народ находится всецело под влиянием чиновников и тайных обществ, действующих в согласии с полицией»[107].

Разделяя точку зрения Монтеня, который писал в XVI столетии, что «японцы находят удовольствие в жестокости, кровопролитии и т. п.», О’Конрой замечает: «Это верно и теперь. Их жажда крови не ограничивается восхищением перед убийством, внушенным политическими или патриотическими целями. Я никогда не смогу забыть массовых убийств беззащитных корейцев после землетрясения 1923 г. Мы с женой находились на Корейском полуострове (?) во время землетрясения и резни. Не было оставлено ни одного здания; огонь пожрал все дома; люди лишились одежды и крова. Неизвестно, как возник слух в Японии, что корейцы намеревались совершить немедленное нападение на острова. Как могли корейцы осуществить это нападение, когда у них не было судов, не было пищи, – оставалось тайной. Но слухи распространялись, и японцы вооружились мечами. Они отправились убивать каждого: мужчин, женщин и детей, кто не мог бы доказать своего японского происхождения. Они убивали даже собственных соотечественников, если те не могли представить удостоверение личности. К счастью, хотя я потерял все мои бумаги, я нашёл в своем кимоно старую визитную карточку. Мы с женой нашли два травяных матраца, которые связали в форме арки, и укрылись под ними. Когда явились погромщики, я показал им мою карточку, и мы оба получили по голубой повязке в доказательство того, что мы не корейцы. Через час погромщики явились вновь, и нам дали повязки другого цвета в качестве предосторожности против того, что корейцы узнают цвет и избегнут смерти. Каждый час они меняли цвет повязок, и каждый раз погромщики появлялись, держа обнажённые мечи, на которых была кровь; их одежды были в крови, остатки человеческого мяса покрывали их. Они были пьяны жаждой крови. Их волосы, руки и лица потемнели от крови. Не смея выражать сомнение в необходимости погрома, я спросил о его причинах. Мне сказали, что “корейцы уже совершили нападение на Японию, что корейцы виноваты в землетрясении”. Не менее 8 тыс. корейцев было убито. Ни один из них не был вооружён. Не стоит добавлять, что через японских послов были посланы настойчивые опровержения во все другие страны. Эти убийства якобы были результатом “обычных беспорядков, неизбежных при такой катастрофе”, и число убитых было преуменьшено почти на 90 %» (Речь идёт о резне корейцев во время землетрясения в провинции Канто в Японии. – М.А.)[108].

«Такова психология современной Японии, – утверждает О’Конрой. – Это – психология народа-дикаря, воспитанного в современной военной обстановке, внезапно воспринявшего результаты западной машинной цивилизации. Но угроза заключается не только в этом. За внешним лоском скрывается убеждение в том, что японцам принадлежит божественное право управлять миром, убеждение в превосходстве над другими народами мира; это сделало их религиозными фанатиками, божеством которых является Япония»[109].

Свою книгу английский разведчик Тэйд О’Конрой завершает главой «Я обвиняю». «Впечатления, полученные мною от Японии, – пишет О’Конрой, – были сначала смутны: цветы лотоса и вишни; приятный, энергичный народ, простой, трудолюбивый и невероятно деятельный; восхитительные женщины; жизнь, напоминающая арабскую сказку; карликовые деревья; изящная живопись цветов и насекомых; волшебное царство наяву. Этого я ждал. Я уже раньше встречался на Западе с японцами и видел, что мужчины обращаются у них с женщинами, как с королевами. Я наблюдал их изысканные манеры. Я отправился в Японию, намереваясь пробыть там год, самое большее два… и оставался там 15 лет… Я обнаружил, что все или почти все мои представления неправильны. Я нашел, что женщины действительно восхитительны и что впечатления европейцев о Японии основываются на образе этих женщин. Однако постепенно я обнаружил, что это впечатление старались создать как часть обдуманного плана… Я обнаружил, что мужчины в Японии безжалостны, жестоки, чувственны и вероломны. Они развращены и звероподобны. Я получил представление о шинто (синто. – М.А.), неошинто и, наконец, о кодо. Постепенно я понял, что в стране есть силы, исходящие не от парламента или императора. Моя деятельность в университете в Киото (Кэйо. – М.А.) позволяла мне встречаться с людьми, занимающими высокое общественное положение. Отчасти этому способствовал мой брак с представительницей аристократической японской семьи. В течение 14 лет я собирал материал для этой книги. Нет ни одного сколько-нибудь существенного вопроса, затронутого в этой книге, по которому я не имел бы исчерпывающих данных… Япония будет постепенно осуществлять свои планы, как я это изложил. Сначала она покорит Восток, пока не вмешаются державы.

Открытая война не начнётся сразу. Повторится маньчжурская история. Япония уже подписала с Китаем договор о номинальном мире. Я обвиняю её в том, что она подписала этот мир, этот договор о прекращении борьбы, о перемирии с единственной целью содействовать своим планам… Я обвиняю Японию в том, что она подписала эти соглашения с единственной целью создать предлог для возобновления военных действий, когда к тому наступит подходящий момент… Тогда она снова двинет свои войска в соответствующие районы Китая. Я обвиняю Японию в намеренном создании в Китае беспорядков для покорения страны… Я обвиняю её в том, что в настоящее время она имеет больше вооружения, чем ей разрешено договорами…