Миссия России. Искупление и Победа

И вот один немецкий ас спикировал и всё же попал зажигательной бомбой прямо во второй от паровоза грузовой вагон того эшелона. Часовой из охранения у головы состава только и успел проорать:

– Тревога! Караул в ружьё! Второй вагон горит!

И с тем со всех ног побежал от паровоза в сторону депо вдоль состава. Была тому причина! Караул, что был в эшелоне, мигом слетел с вагонов вместе с начальником караула. Всё охранение словно ветром сдуло. Второй вагон мгновенно охватило ярким пламенем. Загорелось брезентовое покрытие и деревянные стенки вагона. Увидев это, начальник караула остановился, схватился за голову и следом достал ТТ, чтобы пустить себе пулю в висок. Паника быстро охватила десятки людей на вокзале и на привокзальной территории. Машинисты, оставившие паровоз, железнодорожные рабочие, обслуга вокзала, стрелочники, ремонтники, караульные побежали в разные стороны – подальше от эшелона.

– Ой, рванёт, рванёт сейчас, костей не соберешь! Бяги! Бяги, ребяты! – истошно орала немолодая стрелочница.

Услыхав крики, из депо выбежал одетый в форму железнодорожника коренастый седоватый мужчина лет сорока. Это был один из машинистов Курской железной дороги, живший в Царицыно. Он случайно зашёл в депо к своему дружку-ремонтнику, чтобы пропустить по стакану после тяжёлой смены. Увидав, что ярко полыхает второй вагон, и услыхав, что надо немедля уносить ноги, иначе «рванёт и костей не соберёшь», он бросился ко второму вагону. Это был человек неробкого десятка, имевший к тому времени уже семерых детей. «От молодых ногтей» – с четырнадцати лет, ещё «с царского прежима» прошёл он хорошую трудовую школу, стал рабочим и крепко знал своё дело. Знал и сцепку вагонов. Мгновенно смекнув, чем нагружен состав, он быстро расцепил второй и третий вагоны. Перекрестился. Метнулся к паровозу. Благо тот стоял под парами. Забрался в машинное отделение, дал сильный гудок и пустил паровоз по железной дороге на юг в сторону от станции.

– Васька! Василий! Прыгай, дурило! Вася, дружочек! – кричал во след гудевшему паровозу и машинисту его друг – ремонтник из депо.

Василий разгонял паровоз всего две с половиной минуты. Гнал подальше от станции и молился Христу-Спасителю. Знал, что Господь не выдаст, а оставит живым или сразу заберёт его, раба своего, в Царство свое. Он даже успел сбросить скорость паровой машины и спрыгнул всего за полминуты до того, как разорвались первые снаряды второго вагона. Всех этих трёх минут хватило на то, чтобы паровоз и два вагона ушли от станции на два километра. Второй вагон начал рваться в куски над небольшой речкой Городянкой, что течёт в глубокой низине, а потом уходит в сводчатую трубу под крутой железнодорожной насыпью. Третий вагон рвануло уже за речкой ближе к барачному посёлку железнодорожных рабочих ПЧР. Там пронизанный огнём паровоз ещё потихоньку двигался и тянул за собой разлетающиеся вдребезги вагоны.

В сгущавшихся осенних сумерках по всей округе раздавался такой грохот, полыхало такое зарево, что люди окрестных царицынских улиц и ближних посёлков выбежали из домов и с ужасом смотрели в сторону железной дороги. Там на железнодорожной насыпи над низиной и тихой речкой свирепствовал и извергал тысячи смертоносных осколков огненный факел войны. Войны, докатившейся почти до самой Москвы.

Вместе с младшими доченьками Ниной и Настенькой вышел из дома посмотреть на то, что творится на железной дороге, и ревизор финансового ведомства (бывший военспец Всеобуча) Кирилл Изгнанников. От его дома до полыхавшего рвущегося состава через долину реки было километра полтора-два на юго-запад. Осколки не долетали сюда. Но с горки, по которой проходила улица Пушкина и на которой стоял их дом, было хорошо видно всё. Кирилл был задумчив, крестился и вспоминал годы уже далёкой Гражданской войны, бои в Москве осенью 1917 года. Притихшие, испуганные девчушки прижимались к отцу. Одиннадцатилетняя Нина плакала. Восьмилетняя Настя что-то лепетала и тихонько спрашивала, дергая отца за штанину. Помолчав несколько минут, Кирилл задумчиво вдруг изрёк:

– Над нашим домом свет сияет!

– Какой свет, дядя Кирилл? Где свет? – с интересом и испугом спросил его соседский мальчик лет двенадцати Коля Пряхин.

С тех пор, как зиждется Россия,С мечом Иисуса на Земле,Рожденным здесь, в ее стихии,Прописан подвиг на челе.Кто неразлучен с ней от родуИ принял меч и мир, как есть,Им дней войны, и дней свободыСияет свет – Спасенья весть! —

задумчиво в ответ прочёл свои старые стихи ничего не понявшему мальчику Изгнанников.

* * *

8 октября в Тулу из Казахстана прибыли эшелоны с частями 238-й стрелковой дивизии, направленные для обороны города. Одновременно из Тулы началась эвакуация наиболее опытных рабочих, инженерно-технических работников и специального оборудования оборонных заводов и других промышленных предприятий.

Успешно на брянско-орловском действовала и советская авиация. 10 октября советские соколы прорвались к аэродрому Орёл-Западный. Сбив воздушное охранение немцев, они расстреляли и уничтожили на аэродроме и взлётной полосе до 80 самолётов противника. Три наиболее опытных немецких аса пытались взлететь. Они уже оторвались от земли, но пулемётные очереди наших лётчиков распороли крылья, кабины и двигатели их истребителей на высоте 5–6 метров над самой землёй. При падении и ударе о землю те взрывались. Весь аэродром покрылся разбитыми, исковерканными, дымящимися обломками металла, в которые превратились боевые крылатые машины «Люфтваффе». Так и не взлетев, они остались гореть на земле. Вместе с самолётами немцы потеряли и несколько десятков техников, оружейников и лучших лётчиков.

* * *

Когда немцы подходили к Вербнику, сельские мальчишки – братья Миша и Вася Овчаровы – вместе со всей остальной детворой играли на улице. Ни женщины, ни старики, ни дети – никто не прятался. Да и прятаться было бесполезно. Васе тогда шёл лишь седьмой год, и запомнил он те события не очень ясно. Миша был постарше, потому и запомнилась та война ему лучше, чем младшему брату. Ему где-то в первой половине октября должно было исполниться десять лет.

* * *

Этот мальчик не знал дня своего рождения. Мама рассказывала, что родился он в тот злосчастный голодный год, когда власть и колхозное начальство выскребали последнее зерно и забирали последнюю скотину и птицу у крестьян. Колхозы тогда ещё только-только образовались. Крестьяне с голода съели всё в огородах: картошку, репу, морковь, лук, а концу лета ели уже лебеду и крапиву. Слава богу, приспела яблочная пора, созрели яблоки и груши. Крестьян погнали на сбор антоновских яблок в колхозных садах, голод тогда и отступил. Как раз, когда собирали яблоки, то ли от напряжённой работы, то ли потому, что сроки подошли, младенец из чрева матери и попросился на свет Божий.

– У Полюшки схватки зачалися! Яша, сюды! Сюды! – закричала золовка, тоже Поля, зовя брата к жене на помощь.

Яков возил тогда яблоки на телеге из садов в амбар. Быстро сбросил он на землю ящики, подкинул соломы. Легко подхватил на руки тяжёлую жену и бережно погрузил её на телегу. Мигом запрыгнул на передок. Тронул лошадей вожжами и дал им кнута пару раз для скорости. Лошади рванули телегу и понесли по сельской дороге к амбулатории. Но что такое грунтовая сельская дорога да ещё в осеннюю пору! А путь то неблизкий – вёрст эдак семь-восемь. Полюшку, конечно, растрясло уже на полпути. Слыша, что жена кричит и просит остановить лошадей, Яков свернул с дороги в ближний ложок и остановил телегу под ракитой. Накрапывал мелкий дождь.

Яков спрыгнул с передка и увидел, что Поля рожает. Воды уже отошли и промочили исподнее бельё. Он задрал длинные юбки жены, стянул исподнее, снял с её ног лапоточки. Благо в сене на телеге была спрятана у него бутыль самогону. Человек он был предусмотрительный, запасливый, выпить любил, но не пьянствовал. Быстро вынул пробку зубами. Плеснул из горлышка в ладони, омыл кисти рук. А младенец тем временем пошёл на волю, и показалась его головка. Яков сотворил крестное знамение и с мукой вымолвил:

– Помоги нам, Господи! Тужси, Полюшка, тужси. Нуди собя.

Минут через пять, а может и поболе, младенец полностью вышел из материнских чресл и громко заверещал, лежа между раздвинутых материнских ног на промокших, испачканных юбках. От натуги и сладостно-дикой боли Полюшка забылась и лежала в телеге, закрыв глаза. А Яков, увидев, что Бог послал ему сына, радостно и благодарно взмолился Творцу со слезами на глазах. Всё, что делал он потом, запомнилось ему словно в чудесном, удивительном сне. Он сам перерезал пуповину ножом, омытым в самогоне. Затем выдрал крепкую нитку из холщовой рубахи и дрожавшими пальцами перевязал остаток пуповины младенцу.

Потом уже, запеленав дитё в одну из самых чистых юбок, привёз жену в амбулаторию. Полюшка пробыла под наблюдением врачей в амбулатории всего три дня. Мальчик родился крепкий, быстро взял грудь и уже сосал вовсю. На четвёртый день Яков приехал за Полей и возвратился домой уже с женой и сыночком. Колхозные работы в ту осень не прекращались даже в субботу и в воскресенье. Не было у крестьян времени, чтобы жениться, креститься и даже младенцев регистрировать. Только во второй половине ноября стало полегче и у крестьян появились первые выходные дни. Вот в день св. Архистратига Михаила, на который попал выходной, малыша крестили и нарекли в честь его великого небесного покровителя. В тот же день Яков и зарегистрировал младенца. В метрике записали ему день рождения – 24 (8) ноября, когда пришёл Михайлов день 1931 года.

Про то, что Миша родился в трудный год в телеге и что отец сам принимал его роды, в семье вспоминали редко. Потому и не запомнилась та дата, когда действительно пришёл он в этот мир. Помнила матушка, что родился её первый сынок в ту пору, когда собирали антоновские яблоки. Уж больно тяжёл был тот, не добром помянутый, 1931 год.

Господи, что же напасть такая? На такой обширной, богатой, плодородной и щедрой земле самые главные «сеятели её и хранители» – русские крестьяне и казаки – самые многочисленные, самые работящие, но самые бесправные, самые угнетаемые и тёмные сословия!

* * *

Прошло десять лет. Пришёл 1941-й. И новая напасть – война. В тот день Миша бегал с мальчишками по улицам и горкам своего Вербника. И вдруг по селу словно сильным ветром пронесло и сорвало картузы и шапки с голов у стариков:

– Немцы идут!

Старые и молодые кладут крестное знамение. Лица напряжены. Дети остановились, сбились в кучки у домов и сеновалов, нет ни криков, ни споров, смотрят внимательно, с осторожным любопытством.

Сначала к селу со стороны шоссе подкатили мотоциклисты. Остановились, осмотрелись. У всех на колясках пулемёты МG-34 в полной боеготовности. Но никто не собирается оказывать пришельцам сопротивления. Стрелять не в кого. Въехали на горочку. Сошли с машин. Разминают затёкшие руки и ноги, закуривают, гогочут. Машут молодым крестьянкам руками, подзывая к себе. Две наиболее смелые подошли к чужим солдатам. Те предлагают сигареты, конфеты. Девушки отказываются. Немчура смеётся. Подъехало несколько грузовых машин, крытых тентами. Германские солдаты свободно выгружаются из кузова, идут в ближайшие дворы. Кто-то бежит по малой нужде за плетень огорода. Многие без спроса заходят в хаты, просят попить воды. Их поят холодным молоком из погреба. Немцы причмокивают, пьют с удовольствием, благодарят.

Прибывают новые машины. Немцев в селе становится всё больше и больше. Вот и немецкий офицер-гауптман по-хозяйски вылез из кабины. Указательным пальцем руки, одетой в перчатку, деловито что-то указывает унтеру. Вероятно, распоряжается, как распределить личный состав на постой по хатам. На гауптмане камуфлированный полевой китель, на голове офицерское кепи с прямым козырьком и германским орлом, поверх кителя солдатские пехотные ремни. На поясе магазины к автомату, вальтер в кобуре и стальная каска с трехцветным флажком. А за спиной «пресс-штофф» – офицерская сумка из жёлтой кожи. Ниже – широкие удобные галифе. На ногах добротные кованые сапоги. В левой руке его убедительно покоится автомат, пока, правда, опущенный каналом ствола вниз. Но ведь гауптман может в любой момент, как только что-то не понравится ему, поднять оружие и грозно передёрнуть затвор. Словом, деловит и упакован весь. Да и все они – солдаты Вермахта – сытые, холёные, крепкие, все в ремнях, с гранатами, ножами на поясе, винтовки и автоматы в руках. И все готовы к бою.

Вот стадо гусей идёт с реки домой, поднимаясь в горку. Гуси напуганы шумом, гогочут, тянут головы, шипят на незнакомых людей. Немцы хохочут. Унтер смеётся, о чём-то спрашивает гауптмана, показывает на гусей. Офицер улыбается одними губами и одобрительно кивает головой:

– Гут!

Один из мотоциклистов снимает МG с коляски, а заправленная в пулемёт лента тянется за ним. Передёргивает затвор, вскидывает и… сталью клацают боёк и затвор, гильзы выскакивают и рассыпаются по земле, боевой механизм вздрагивает в руках солдата, рокочет:

– Ах-а-ах-хх! Бах-бах-бахх! – пулемётчик, смеясь, весело бьёт по гусям, недружелюбно встретившим иноземных гостей.

Гуси только: «Га-га-га!». Пух, перья да кровь в разные стороны. Гусиное стадо голов в пятнадцать-двадцать лежит и только трепыхается в конвульсиях.

Миша очень отчётливо запомнил, как клацает затвор, как гогочут, кувыркаются и разбегаются гуси. Гусак даже пытался было взлететь. Но не успел. Расправив и взмахнув крыльями, было рванулся от земли, но тут же ткнулся грудью в траву и затрепетал.

Немцы скопом ржут и что-то кричат. Двое побежали подбирать битых гусей и откручивать им головы. Трое других уже берут и несут дрова из дровницы. Тут же у плетня разводят костёр. Из кузова машины достают два больших полевых котла, сковороды. Появляется повар в белоснежном колпаке. Тут же потрошат, гусей, сдирают перо, кромсают тушки. Бросают в котел, на сковороды, варят, жарят. Кто-то из солдат прямо в хлеву заколол молодого поросёнка. Вытащил на улицу в траву и уже разделывает и свежует его, отирая от крови длинный острый, как бритва, нож о лопухи. Тут же разливают и пьют шнапс, спирт. Закуривают. Дым коромыслом расползается по селу. И так почти у каждого двора.

Захмелев, немцы расслабляются, распускают ремни, скидывают куртки и нижние рубахи. Винтовки во дворах у хат поставлены в пирамиды. Часовых в селе нет. У околицы стоит один молодой солдат с карабином, и тот уже навеселе. Хотя нет, немцы бдят! С голыми торсами, черпают воду в колодцах, тут же сливают друг другу на головы, на плечи, на руки, моются, фыркают, радуются жизни. А чего не радоваться?! Пока живой, бери всё, что можешь, на завоёванной территории! Благо много есть чего взять. А завтра – в бой. А там неизвестно, чего ждать.

Наварив, нажарив, тащат котлы и сковороды в хаты. Выставляют и выкладывают на столы всё, что есть у них самих, и всё, что есть съестного в русских хатах. Тут и сало, и варёная картошка, и солёные огурцы, и шоколад в обертках, и конфеты, и печенье, и гусятина, и курятина и шнапс, и самогон. Сами садятся и усаживают с собой за стол хозяев. Наливают, пьют, чокаются, что-то кричат на немецком. Обнимают русских крестьянок. Курят, закусывают. В ход идут и вилки, и ложки, и ножи. Тут же за столом, не стесняясь, громко портят воздух, чем вызывают немое удивление и возмущение русских крестьян. Опять наливают и пьют, и так до темноты. Вконец запьянев, укладываются спать в хатах прямо на полу, подстелив шинели, матрасы, крестьянские перины, подушки.

А на улице выпивший и подобревший немецкий унтер-офицер сзывает ребятню, ведёт всех ребят к машине. Достаёт из кузова большой серебристый пакет. Вытаскивает нож из ножен на ремне и умелым движением рассекает пакет у верхнего шва. Затем хватает его за нижние концы и осыпает ребят конфетами и шоколадками в блестящих обёртках… Это тоже Миша запомнил хорошо. Шоколад он попробовал тогда впервые.

* * *

Несмотря на отдельные успехи частей Красной армии, пытавшихся восстановить положение на брянско-орловском направлении, Брянский фронт всё же был разгромлен. Силы 3-й, 13-й и 50-й советских армий, попавших в окружение, немцам не удалось взять в плотное кольцо и полностью уничтожить. В труднейших, порой гибельных условиях советские дивизии и полки прорывались из котла. Но в этих прорывах убитыми, ранеными и пропавшими без вести армии потеряли более половины своего личного состава и две трети техники и тяжёлого вооружения. 13 октября был ранен и отправлен в Москву на самолёте командарм А.И. Ерёменко. Вскоре смертельное ранение получил командующий 50-й армией генерал М.П. Петров. С захватом Орла и Брянска противник сформировал огромный плацдарм для наступления на Москву с юга и юго-запада. Перед Вермахтом открылось два направления – шоссе Мценск – Тула – Москва и шоссе Брянск – Москва.

Особенностью операции, проводившейся командующим 2-й танковой группы Гейнцем Гудерианом, было «повышенное внимание к прорыву в глубину и совершенно недопустимое пренебрежение выполнением задачи уничтожения окружаемых армий». Части Красной армии массово выходили из окружения целыми соединениями при отсутствии деблокирующих ударов. Это позволяло Ставке восстанавливать фронт с затратой меньших сил из резерва и с других участков фронта. Тем самым первоначальный план операции «Тайфун» по охвату Москвы с юга был скорректирован. Наступление немецких войск на этом направлении было задержано на 17 суток, и вместо быстрого разгрома противостоящих советских войск немецкая группировка получила перед своим фронтом отошедшие, сильно поредевшие, но обстрелянные и переформированные части Красной армии, а также спешно готовящиеся оборонительные рубежи в районе города Тулы и Можайской линии обороны. С помощью мирного населения вокруг Тулы были созданы три оборонительных рубежа.

Уже 14 октября после занятия немецкими войсками Калуги 238-я стрелковая дивизия была переброшена в район города Алексина. Она должна была предотвратить прорыв германских войск и их выход на трассу Москва – Тула. После ухода 238-й стрелковой дивизии в Туле остались зенитный артиллерийский[4] и истребительный авиационный полки ПВО[5], а также 156-й полк бригады войск НКВД[6], прикрывающий оборонные заводы.

* * *

Прозрачный свет струился с побледневших небес и рассеивался в бело-золотом осеннем березовом лесу. Тусклое солнце сквозь полупрозрачную дымку высвечивало на небосводе. Вселенская осенняя тишина и умиротворение нисходили с высот и водворялись в природе. Эту тишину и покой, опускавшиеся на Россию, будили только далёкие разрывы и гул моторов. Жёлтые листочки плавно и тихо спадали с берёз и устилали землю свежим золотисто-серым ковром. И этот тонкий покров шуршал под ногами десятков и сотен тысяч русских людей, во множестве бредущих лесами на западе Великой Русской равнины. Редкие, но величественные дубы, словно покрытые ржавчиной, всё ещё держали листву на своих литых, корявых и могучих ветвях. Но при взгляде на них людям, потерявшим надежду и скитавшимся в бескрайних лесных просторах, приходило чувство уверенности и спокойствия. Люди убивают друг друга, а в природе ничего не меняется. Дубы стоят, как и стояли, а Творец, как всегда, укрыл осенним золотом и серебром землю… Яркая красно-оранжевая рябина или бардовый боярышник, росшие где-нибудь на краю оврага или на заброшенном и забытом погосте, кормили скитальцев своими винно-горькими и сладковатыми ягодами. Прозрачные родниковые ручейки поили своей водой. И это спасало от гибели.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

1-й особый гвардейский стрелковый корпус.

2

8-я авиадивизия особого назначения.

3

7-я гвардейская стрелковая дивизия.

4

732-й зенитный артиллерийский полк.

5

171-й истребительный авиационный полк ПВО.

6

69-я бригада войск НКВД.