Дракон должен умереть. Книга II

Дин Лейпек

Дракон должен умереть. Книга II

Чудовище Дельты

Рано утром через северные ворота Дельты входило много народа. Немало и покидало город, пробиваясь сквозь плотный поток в обратном направлении, благодаря чему на узкой улице, ведущей к воротам, образовывалась роскошная, непрекращающаяся, бурлящая и кипящая давка. Люди толкались, расчищали себе путь локтями и норовили наподдать каждому, кто задевал их локтями в ответ. Мужчины ругались, женщины визжали, младенцы орали, скот ревел – и над всем этим гордо и немного надменно развевался флаг с гербом Дельты, довольно омерзительного вида морским чудовищем, сжимавшем в лапе трезубец. Легенд происхождения герба было множество, но в любом случае он отражал дух портового города. Дельта была мрачной, тесной и грязной. Находившаяся всего в нескольких десятках миль от Акрии, столицы, она никогда не получала большой прибыли от обширной морской торговли, и лишь служила поставщиком дешевой рабочей силы на корабли, а заодно ареной для всех сделок и операций, которые проводить за светлыми стенами столицы было как-то несподручно.

Утро тринадцатого дня последнего весеннего месяца было тем более неприветливым, что сегодня, как назло, был еще и пятый день недели. Как и все жестокие и циничные люди, дельтцы были неимоверно суеверны, верили во все до единой морские приметы, носили обереги, слушались советов ворожей и гадалок – и искали на небесах объяснений и знаков для своей несложившейся жизни. Тринадцатое число всегда было предметом для справедливого негодования – пятый же день недели, пару раз в году приходящийся на это не благословенное во всех отношениях число, был проклинаем не раз и не два. Все знают – в этот день жди беды.

Однако день, суливший столько несчастий жителям забытого Светом и Тьмой города, начался хоть и уныло, но без происшествий. Стражник у северо-восточных ворот к полудню начал, как обычно, клевать носом, пока его не сменил приятель, а сам он не пошел набить живот и проветрить голову, отупевшую от постоянного крика и ора. Вернувшись на пост слегка взбодрившимся, он начал развлечения ради рассматривать всех входящих в город и выходящих из него – занятие, которое, по идее, входило в его прямые обязанности, но к которому он всегда относился как к развлечению.

Стражник делил всех на две категории – давящие и давимые. В жизни, насколько он успел заметить, люди делились именно так, а давка у ворот лишь обостряла эти черты, делала их более заметными. День на день не приходился – иногда больше было одних, иногда других. Стражник вел строгий счет и каждый вечер выводил результат. В зависимости от соотношения он соответственно выпивал после заката рюмку наливки или пинту пива – тем самым подводя итог и закрывая очередной безрадостный день.

В отличие от большинства жителей, в приметы стражник не верил, а потому не ожидал от тринадцатого числа ничего необычного, даже если оно совершенно случайно оказалось пятым днем недели. Он был свято уверен, что дни недели и числа совпадают по хаотичной воле случая и как-то раз открыто высмеял одного ученого паренька, который уверял стражника, что возможно высчитать, каким днем недели будет любое число любого месяца спустя миллиарды лет. Стражник не поверил тогда – а поскольку парнишка через несколько месяцев затонул на «Среброокой», он решил, что это является косвенным доказательством его, стражника, правоты, так как демонстрирует совершенное бессилие человека перед стихией. Стражник не верил в приметы. Но сила природы была для него совершенно очевидна.

Вот и сегодня, совсем согласно с природой, сильные и решительные давили в толпе слабых и робких, слабые и робкие в ответ исподтишка огрызались и покусывали сильных – жизнь шла своим чередом. Стражник уже снова начал скучать и отвлекаться от собственного подсчета, когда его взгляд привлекла необычная фигура в толпе. Это был паренек, среднего роста, но жутко тщедушный. Короткие темные волосы чуть рыжеватого оттенка торчали во все стороны, взъерошенные ветром. Одет паренек был как самые бедные работяги, тянувшиеся в город в поисках куска хлеба – рубаха, бесформенные штаны, босые ноги уверенно шлепали по грязи. У него было холеное, почти девичье лицо, и стражник точно бы решил, что это девка, если бы не две интересные особенности. Во-первых, выражение этого тонкочертного лица отнюдь не пристало девице, ибо было слишком холодным и решительным. Стражник ежедневно видел многих девушек, входивших в город и выходивших из него, и слишком часто он встречал в толпе их испуганный взгляд и слышал в общем гуле вскрики и писк.

Кроме того, у молодого путника была примечательная и совсем не женская манера двигаться, которая, собственно, и привлекла внимание стражника. Юноша обладал особенным талантом перемещаться даже в тех местах, где это, казалось, было совершенно невозможно. Никого не давя и не терпя видимых неудобств, он скользил между людьми, легко проскакивал между спрессованными телами, уворачивался от неповоротливых телег, незаметно проходил между лошадьми и людьми, равно не замечая ни тех ни других. Стражник внимательно следил за перемещениями юноши, одновременно пытаясь причислить его к какой-либо из двух категорий людей и постепенно приходя к выводу, что парнишка, судя по всему, принадлежал к высшей касте – той же самой, к которой принадлежал и он сам, стражник. Это был особенный род людей, крайне редко встречающихся в народе – тех, кто не давил сам и не давал давить себя другим, но существовал независимо и от тех, и от других, наблюдая за ними со стороны.

Юноша в толпе неожиданно поднял голову и встретился взглядом со стражником. После недолгого раздумья он вдруг поменял свой курс, пересек плотный поток, идущий из города, – и невозможным, невероятно быстрым прыжком взлетел на стену, в пару раз превышающую человеческий рост. Стражник замер, широко раскрытыми глазами глядя на юношу, балансирующего на краю парапета. Тот резко выпрямился, оглянулся на людское море внизу, после чего легко соскочил на каменную площадку. Стражник машинально сжал древко алебарды.

– Отвратительно, – спокойно сказал юноша высоким женским голосом. – Я и не знала, насколько ужасны большие скопления народа. Доброго дня, – кивнул он стражнику, после чего мгновенно и бесшумно скрылся в узком проходе, идущем от караульной вдоль стены.

Стражник несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, потом растерянно посмотрел на толпу внизу. Когда он обернулся к темному переулку, там уже никого не было.

* * *

По выходным в Дельте всегда бывала ярмарка. Мероприятие это, шумное и грязное, как и все в портовом городе, непременно кончалось парой трупов, а то и поджогом. Однако власти города разумно полагали, что лучше пара трупов раз в неделю и один сгоревший трактир, чем вооруженное восстание и пожар на полгорода. А дельтские ремесленники и моряки могли устроить и то и другое. Просто от скуки.

Сегодня же день был особенный – капитан «Веселого», корабля, промышлявшего как торговлей, так и довольно сомнительными делами, устраивал соревнования. Любой желающий мог принять в них участие – а желающих было много. Главный приз, тысяча лотаров золотом, приманивал в город искателей приключений со всей округи. Менестрели в портовых трактирах воспевали немыслимую щедрость капитана – однако руководила им отнюдь не она. Соревнования было частью сделки, на основании которой власти Дельты закрывали глаза на сомнительные дела «Веселого». Они прикрывали его перед Акрией, когда оттуда приходил очередной запрос после ноты протеста какого-либо союзного государства, чьи корабли атаковал «Веселый». Тысяча лотаров была не самой дорогой платой за подобную услугу – благо соревнования устраивались раз в год, в мае. Город же получал отличную возможность разом избавиться от большей части искателей приключений – ибо одна половина благополучно сворачивала себе шею, а вторая шла в команду «Веселого» в качестве поощрительного приза. Победитель же либо вкладывал полученные деньги в собственное дело, способствуя экономическому росту города, либо спускал все в ближайшие несколько месяцев – лишние деньги так или иначе все равно добирались до городской казны. В результате все были довольны – кроме, разве что свернувших шею. Но их мнение мало кого интересовало.

Нынешний день выдался особенно жарким. Солнце опаляло лучами центральную площадь, на которой высились разнообразные хитроумные конструкции. Составленные в ряд, чтобы образовать непрерывную полосу препятствий, они широкой дугой огибали площадь с южного конца и заканчивались перед большой трибуной, возведенной возле ратуши. Солнечные часы на башне показывали полдень – все было готово. Знатные лица потели на трибуне, вытирая мокрые лбы рукавами ярких платьев, участники потели на старте, вытирая лбы рукавами рубах и рабочих курток. Простой народ толпился на площади, прилегавших улицах, – и на крышах. Обладатели этих, бесспорно, лучших мест – ибо там не только открывался отличный вид, но и воздух был самым свежим – кидались шелухой от орехов в стоящих внизу. Те ругались и грозили кулаками наверх, прикрывая глаза от яркого солнца.

Капитан «Веселого», Курт Глок, поднялся со своего места и оглядел площадь. Его ярко-красный камзол с золотыми пуговицами и нашивками был виден издалека – зрители зааплодировали. Капитан широко улыбнулся. Зубы у него были далеко не идеальными – но этого издалека видно не было. Толпа улюлюкала, размахивала платками, шляпами и просто непонятным тряпьем, мальчишки пронзительно свистели. Курт поднял руку, помахал толпе, подождал пару мгновений – и медленно опустил ладонь. Шум пошел на спад – и наконец затих. Капитан проводил эти соревнования уже восьмой раз – и прекрасно знал, как толпа реагирует на малейшее его движение. Курту было глубоко плевать, что происходило с городом в его отсутствие, – но один раз в году он был его кумиром. Любимцем. Королем. И Курт об этом знал.

Он подождал, пока затихнут последние выкрики, еще раз окинул всех взглядом, как оглядывал всегда корабль перед боем – и звучным низким голосом, привыкшим выкрикивать команды в грохоте сражения и в шторм, воскликнул:

– Начинаем!

* * *

Солнечные часы на башне показывали четыре часа пополудни. Городская стража пыталась достать из-под одного из снарядов последнего участника. Тот громко стонал всякий раз, когда его пытались вытянуть за руки – комплекция у парня была внушительная, и широкая грудь, придавленная маятником, застряла намертво. Стражники тянули, парень стонал – толпа выжидающе и устало потела.

Соревнования шли туго. Несколько человек дошли до середины – но все срезались на маятниках. Кто-то, более разумный, сходил с дистанции сам, кто-то пытался пройти – тех уносили на руках. Курт сидел, грустно подперев голову рукой. Он уже понял, что идея повесить маятники в два раза чаще, чем в прошлом году, чтобы внести разнообразие, была провальной. Конечно, если до конца никто так и не пройдет, он может сэкономить – но Курт знал, что это не лучший вариант. Толпе нужна была победа. Ей нужен был герой, про которого сложат балладу – пока что баллада получалась только о тридцати неудачниках. Двадцати девяти, если быть точным.

Стражники наконец смогли вытянуть громилу – тот с жутким ругательством свалился с помоста, да так и остался лежать в пыли. Курт прищурился, рассматривая толпу участников. Она заметно поредела. Никто уже не бежал к старту, надеясь на удачу. Глашатай напрасно выкрикивал имена, записанные в алфавитном порядке, – участники не спешили отзываться.

«Пора закругляться», – подумал Курт, как вдруг заметил какое-то движение на старте. Сквозь гул заскучавшей толпы он не мог разобрать слов – но тут на помост запрыгнул паренек. Курт снова прищурился. На пареньке были только рубаха и широкие холщовые штаны – босые ноги чернели на фоне свежих сосновых досок. Глашатай поднялся на возвышение – и громко крикнул:

– Джо Дрейк!

Курт прищурился еще сильнее. «Ребенок, – подумал он. – Сейчас у меня на соревнованиях погибнет ребенок – и тогда толпа меня прибьет. А потом городской совет четвертует. И наложит штраф».

Курт мгновенно поднялся. Шум в толпе утих. Капитан в сопровождении двух стражников спустился с трибуны и прошел по краю помостов с препятствиями к старту. Паренек стоял, скрестив руки на груди.

– К соревнованиям допускаются только совершеннолетние, – заявил Курт, выходя на стартовую площадку. Одна из досок громко скрипнула под сапогом. Курт поморщился.

– В Дельте совершеннолетие наступает с семнадцати, – спокойно заметил паренек высоким голосом. Курт внимательно присмотрелся к его лицу, с тонкими, изящными чертами, скорее уместными на гравюре, изображающей высокородных кавалеров и дам, чем…

Курт присмотрелся еще внимательней.

– И только мужчины, – прошипел он еле слышно, подходя ближе к девушке, – а было совершенно очевидно, что перед ним стоит девушка. Возможно, ей даже было семнадцать – но это уже ничего не меняло.

Девушка усмехнулась – жестко, недобро – и тоже сделала шаг вперед. Пристально посмотрела ему в глаза. Он заметил, что они у нее очень странного цвета – как будто бы зеленые, но при этом с еле заметными желтыми всполохами.

– Мне нужны деньги, – девушка почти шептала, но Курт слышал каждое слово очень отчетливо.

– Нет, – сказал он твердо. – Никаких женщин и детей.

– Я не женщина, – усмехнулась девушка. – И не ребенок.

Ее глаза гипнотизировали, сбивали с толку. Курт раздраженно моргнул.

– Жить надоело, девка? Ты и до середины не дойдешь.

– А если и так? Это мое дело.

– Ошибаешься. Если с тобой что-нибудь случится, достанется мне. Правила есть правила.

– А если я скажу, что беру всю ответственность на себя?

Курт нахмурился.

– Вам нужен победитель, – продолжила девушка еще тише. – А мне нужны деньги. Это взаимовыгодная сделка.

– С чего ты взяла, что можешь выиграть?

Девушка ничего не ответила – только усмехнулась еще шире. И Курт вдруг почувствовал, что она может.

Эта – может.

– Ладно, – поморщился он. – Валяй. Поднимись вон туда – он махнул рукой на возвышение, на котором стоял глашатай, – и скажи громко, что ты принимаешь участие в соревнованиях на свой страх и риск.

Девушка хмыкнула, развернулась – и взлетела на надстройку одним прыжком, мгновенным и точным. Курт слегка наклонил голову, оценивая движение. Может, он и впрямь не ошибся.

– Я, Джо Дрейк, заявляю, что принимаю участие в соревнованиях на свой страх и риск, – девушка говорила очень странно – тихо, но так, что Курт был уверен – даже мальчишки на крышах слышат каждое слово. – Капитан Глок не несет никакой ответственности за любые полученные мною увечья – или смерть.

Толпа приветственно захлопала. Курт улыбнулся. Герой намечался знатный.

Если она дойдет.

Он кивнул девушке и направился к трибуне. Поднялся, сел. Посмотрел на одинокую фигурку, неподвижно застывшую на линии старта. И махнул рукой.

На площади было очень тихо. Джо Дрейк, тридцатый участник соревнований, начал проходить полосу препятствий.

* * *

Поначалу было легко. Цепочка брусьев, подвешенных на большой высоте, веревочная дорожка, шест, на который нужно было забраться, а потом с него перепрыгнуть на еще один подвешенный брус – все это Джоан могла бы проделать с закрытыми глазами. Но затем висели маятники. Она внимательно следила за всеми, кто пытался их пройти, – и успела понять, что маятники подвешены слишком часто, и между ними не оставалось места, чтобы встать и приготовиться. Раскачанные не синхронно и имеющие разный вес, они перемещались так, что рассчитать траекторию движения заранее было невозможно. Из всех, кто пробовал пройти их, только один дошел до третьего – но и его смело с помоста.

Джоан медленно выпрямилась на брусе, на который только что спрыгнула с шеста. Предыдущие четыре препятствия она прошла раза в два быстрее, чем любой другой участник, – но маятники пугали и ее. Здесь требовалась нечеловеческая скорость.

В теории – она у Джоан была.

Но только в теории.

Она мягко спрыгнула на узкую площадку. Толпа, громко приветствовавшая ее успех на предыдущих препятствиях, снова затихла. Джоан почувствовала на себе пристальный взгляд капитана в ярком камзоле.

«Я пообещала, – подумала она. – Пообещала, что выиграю. Значит, придется пройти до конца».

Джоан сделала шаг вперед – и кивнула прислужникам, которые раскачивали маятники. Раздался глухой свист, когда десять тяжелых металлических дисков стали рассекать воздух.

Она прикрыла глаза. Сосредоточилась. И очень осторожно потянулась сознанием внутрь себя. Ее обожгло – воспоминанием, болью, страхом, и она невольно поморщилась, борясь с желанием забыть, – и больше никогда не вспоминать. Потянулась еще – и почувствовала, как огонь начинает разливаться по венам, пляшет в мышцах, вспыхивает под веками ярко-желтым пламенем.

Она открыла глаза.

Маятники со свистом рассекали воздух.

И они двигались очень, очень медленно.

* * *

Курт держал в руке солидный мешок с призом, который следовало вручить победителю. Толпа ликовала, и потому он мог в очередной раз задать свой вопрос, не опасаясь, что его могут услышать:

– И все-таки – как?

Девушка в очередной раз покачала головой. Она улыбалась, но не зло, как раньше, а мягко, задумчиво.

Курт усмехнулся, понимая, что ответа не дождется. Он уже протянул руку, чтобы вручить приз, – и снова замер.

– Иди ко мне на корабль, – предложил Курт совсем тихо.

– Нет, – спокойно ответила девушка.

– Ты никогда не хотела выйти в море? – спросил он, хитро прищурившись.

Девушка вдруг стала очень серьезной.

– Я была в море, – сказала она сухо. – Дважды. И у меня нет никакого желания туда возвращаться.

Курт вздохнул – и махнул глашатаю, чтобы объявлял наконец победителя.

Толпа ликовала – хлопала, кричала, свистела.

Девушка приняла из рук Курта приз.

Глаза у нее были совершенно желтыми.

* * *

Все повторялось.

Все это уже происходило, с той лишь разницей, что город, в котором Джоан в прошлый раз подбирала себе новую одежду, был настолько же приятней, насколько радостнее тогда она смотрела на жизнь. Саузертон был, безусловно, красив, даже поздней осенью в нем было свое очарование и шарм. Дельта даже в теплые весенние дни выглядела темнейшей дырой мироздания, в которую как будто бы для простоты сбросили все свидетельства человеческого уродства. В Саузертоне Джоан, как маленькая девочка, радовалась покупке волшебных сапог из тончайшей кожи. Здесь ей с трудом удалось найти сапожника, который умел бы делать что-либо, кроме кривых башмаков и деревянных галош. Найденный мастер не блистал талантом – но и Джоан больше не ждала подарков судьбы. Конечно, сапоги не шли ни в какое сравнение со своими саузертонскими предшественниками. Но Джоан не жаловалась.

Ей необходимо было найти себе занятие – какое-нибудь невероятно занимательное занятие, быстрее всего заменившее бы собой воспоминания. Потому что они стали возвращаться. И Джоан с ними не справлялась.

Сначала это был Саузертон. Затем все, что было до него. Вся та жизнь. Было так странно, что тогда что-то вообще могло волновать ее. Что она могла мучиться и переживать. Что по какой-то нелепой, непонятной причине она могла отпустить Генри – не отпустить, прогнать, именно прогнать его, не имея никакой уверенности, что она сможет увидеть его снова – зачем? Почему? Как она могла? В такие моменты Джоан хваталась за стены, грязные серые стены Дельты, и начинала часто-часто дышать.

«Дыхание, Джоан, – учил ее Сагр. – Научись контролировать свое дыхание. Ты дышишь, приходишь в себя, успокаиваешься. Дыши. Ничего не говори, ничего не делай, никуда не иди. Просто дыши».

Она дышала. Вспоминала Сагра – и дышала. Вспоминала отца – и дышала. Вспоминала Генри и…

Нет. В эти моменты она все еще не могла дышать.

Джоан чувствовала, как неровный камень начинает крошиться под пальцами, как начинает кружиться голова, как перед глазами вместо реальности расцветает совершенно другой мир, – тогда брала себя в руки, сжимала, сдавливала торчащие ребра и дышала, дышала, дышала. Вдох, вдох, выдох. Вдох, вдох, выдох. Вдох, вдох, вдох.

Нужно было бежать из этого города. Он тоже оказался неправильным местом, еще более неправильным, чем рыбацкая деревня. Здесь было слишком шумно, резкие запахи били в нос, люди сбивали с толку, все куда-то спешили, вечно никуда не успевали. Город вырвал Джоан из ее равнодушной летаргии. Больше не было сил делать вид, что ничего не было. И больше не было сил вспоминать все, что было. Стены Дельты могли рухнуть в конце концов, если бы она продолжила конвульсивно крушить их при каждом удобном случае.

Надо было бежать.

Но Джоан больше не могла бежать просто так, без цели и смысла. Она должна была знать, куда и зачем идет.

* * *

Спустя неделю после памятных соревнований, завершившихся сенсационной победой безвестного Джо Дрейка, оборванный паренек сильно преобразился – вместо босого, пропахшего морем и рыбой мальчишки по очень узкой и весьма грязной улочке уверенно пробирался высокий юноша с изящным холеным лицом и внимательными ореховыми глазами. Что-то было в нем такое, что заставляло прохожих сторониться и уступать дорогу, не задавая лишних вопросов. Юноша шел, заложив одну руку за пояс, и внимательно смотрел себе под ноги, лишь изредка поднимая взгляд. Его движения были быстрыми и точными.

Джоан осторожно пробиралась по улице, раздумывая, куда может податься. Фактически единственным рынком труда Дельты был порт, но Джоан хватило моря на ближайшие несколько жизней. Она раздумывала о том, чтобы пойти подмастерьем к какому-нибудь ремесленнику – у нее были сильные и ловкие руки, и, если ей удастся представиться свободнорожденной, все может получиться.

Шаги сзади заставили Джоан остановиться и прислушаться. Она замерла. Это не могло происходить снова. Они не могли найти ее здесь. Но она определенно уже слышала такие шаги – тихие, мягкие, крадущиеся шаги.

Первым желанием было бежать. Бежать так быстро, чтобы уже никто никогда не смог ее догнать. Бежать как можно дальше от этих шагов, потому что при одном воспоминании о том, кому они могут принадлежать, внутренности сжимал страх. Страх совершенно иррациональный, простой детский ужас, ужас от воспоминаний, а не от опасности как таковой…

«Стоп, – сказала Джоан самой себе, – стоп. Еще раз это не повторится. Хватит. Хватит бежать».

Она развернулась и пошла навстречу шагам. Ее услышали, потому что неожиданно стало тихо, и Джоан могла различить, как замерло дыхание тех, кто преследовал ее. Они не ожидали, что она пойдет к ним. Хорошо.

Она мысленно отсчитывала расстояние от себя до тех, кто теперь настороженно ожидал ее появления из-за поворота. Пятьдесят шагов. Двадцать. Десять. Три шага. Два. Один.

Джоан вышла из-за угла и громко вздохнула от удивления. Она так хорошо представляла себе молчаливых угрюмых людей в черном с аккуратными лицами профессиональных убийц, настолько была уверена, что ее поджидают именно они, что теперь при виде сапожника и портного, у которых она была не далее как вчера, она застыла на месте от неожиданности. Не было опасности. Не было ужаса. Были двое ремесленников, не очень умных и откровенно грубых. Но они не представляли для Джоан ровно никакого интереса.

Она снова развернулась и пошла по той улице, на которую только что свернула, в обратном направлении. Джоан злилась на себя. Они просто шли по своим делам. Просто куда-то шли. А она вообразила себе невесть что. Кому она нужна?

Джоан была так сильно занята своими мыслями, что удивилась, завидев несколько человек, загораживающих ей проход. Она помедлила и машинально обернулась – только для того, чтобы увидеть, что сапожник и портной, в компании еще двух непонятных типов, остановились в десятке шагов за ней.

«Хорошо, – пронеслось в голове Джоан, – допустим, им все-таки нужна именно я».

Она присмотрелась к людям, ожидавшим впереди. «Ну и рожи», – подумалось машинально. Впрочем, одну из этих рож Джоан совершенно точно уже видела. Это был тот самый странный мужик, который представился ей ювелиром и у которого ей удалось обменять неудобный мешок с золотыми монетами на несколько драгоценных камней. Он отлепился от стены и подошел к Джоан, остановившись в нескольких шагах. За его спиной маячили еще двое, комплекцией и выражением лица как две капли похожие на тех, что стояли вместе с портным и сапожником.

«Портовые грузчики», – догадалась Джоан. Она уже заметила, что грузчики в Дельте много и охотно халтурили помимо своей основной специальности. В основном – примерно, как сейчас. Строго говоря, они не выходили за пределы своих рабочих обязанностей. Все, что требовалось и там и тут, – это грубая физическая сила. А ее у них было хоть отбавляй, особенно при правильной мотивации.

Бесспорно, по ночам мотивация грузчиков бывала значительно выше.