Книга совпадений. Чудеса на дороге к Богу. Рассказы

Александр Казакевич

Книга совпадений. Чудеса на дороге к Богу

Когда я перестаю молиться, совпадения прекращаются.

Епископ Василий Родзянко

Мокрая курица

Меня уволили.

И все самые важные и счастливые события в моей жизни начались с этого.

Хотя в тот момент мне казалось, что это конец жизни.

Найти работу в кризис – невозможно. А у меня была хорошая работа.

Уволили по глупости, из-за спора с начальником. Я пытался ему объяснить, что с клиентами, партнерами, с любыми людьми надо поступать так, чтобы и в следующий раз им было не стыдно позвонить, посмотреть в глаза, просто поздороваться. Взволнованно, возможно, даже слишком эмоционально я доказывал:

– Как вы не понимаете? Сейчас мы их обманем, сыграем в нашу пользу, а вот уже завтра я не смогу им позвонить! Ведь отношения с клиентами должны быть не на один день!

Но начальник надувал щеки и брезгливо отвечал:

– Отношения с клиентами зависят не от тебя, а от меня. Я принимаю решение, какими эти отношения должны быть.

– В том-то и дело, что отношения выстраиваете вы, а отдуваемся мы! Сейчас же не девяностые! Нельзя быть равнодушным к тому, что ты делаешь. Нельзя взять и «кинуть» человека ради чего-то сиюминутного.

– А ты, значит, не равнодушный? Да?

– Не равнодушный! Да! И не бездарный!

Не знаю, почему я сказал ему это слово – «бездарный». Но, наверное, оно было самым точным. И мой босс это принял на свой счет. И именно из-за этого слова он решил меня, так сказать, ликвидировать.

– Я вот думаю, что ты слишком для нас талантливый. Что с такими талантами тебе в другом месте работу подыскать.

– Вы серьезно говорите об увольнении? – растерялся я. – Только потому что я хотел сохранить наших клиентов?

В ответ он молча нажал кнопку связи с секретаршей:

– Дорогуша! С сегодняшнего дня… как там его… как там тебя…

– Саша Рябов.

– Именно… Рябов Александр в отпуске, надо посмотреть, сколько у него осталось дней. А потом увольняем. Подготовьте все документы. – И повернул свою щекастую голову в мою сторону: – Это быстрая процедура. Уволим прямо сегодня. Никуда не уходи.

Как обещали – так и поступили. Через полтора часа я уже был на улице. И всем, что со мной происходило, этот день доказывал, что он плохой. Возможно, самый плохой день в жизни: автомобиль, проезжая, сильно обрызгал водой из лужи. Здоровые мужики шли навстречу и мощно задели плечом. Я прямо вжался в стену дома, а они даже не оглянулись. Из ведра проходящего мимо маляра на мои блестящие дорогущие офисные ботинки вылилась то ли краска, то ли побелка. Я шел просто так. Вернее, я шел, как меня несли ноги. И от каждого шага мне становилось хуже и хуже. И вдруг я подумал, что тех самых клиентов, которых мое руководство собирается «кинуть», я должен предупредить. Я же сам их уговаривал на эту сделку, а теперь их обманут и в этом обмане будет моя вина тоже. Я достал из кармана телефон:

– Здравствуйте еще раз. Это Александр Рябов. Мы сегодня договаривались о сотрудничестве. Я хочу вам сказать, что в силу обстоятельств все отменяется. Мы просто поняли, что не сможем вам гарантировать тот результат, о котором говорили… Я понял. Простите.

На том конце провода человек сухо ответил. Было понятно, что он находится в недоумении. Я прошел несколько шагов и решил позвонить ему еще раз, выразиться немного яснее. Но телефона в кармане не было. Его украли. В течение этих нескольких шагов. Так обидно! Я посмотрел по сторонам: кто это сделал, непонятно. Все прохожие шли спокойно. Никто не убегал, не оглядывался, не пытался спрятаться за другими пешеходами.

А может быть, так и надо, когда начинаешь новую жизнь? Чтобы с нуля? Без работы, без телефона, без всяких завязок со старой жизнью.

И так некстати пошел дождь. А впрочем, как могло быть иначе в мой самый худший день?

Пока дождь не разошелся, я уже буквально от порога своего дома повернул в продуктовый магазин. Хотя не понимал, что мне там нужно. Голова не работала. Просто не хотелось оставаться дома одному и гонять в мыслях все мои неприятности.

В магазине ко мне подошел здоровый похмельный мужик. Заглянул в мою почти пустую корзину:

– Что? Дорого все?

Я пожал плечами. Бреду дальше. Он опять появляется передо мной:

– Слышь! Выручи! Я так есть хочу, а денег вообще нет! Купи мне курицу! Курица ведь недорого стоит!

Я посмотрел на ценники. Жуть, не хотелось ничего покупать. Но тут закричала моя душа: «Вдруг человек голодает и просит тебя от отчаянья? Ты ему не поможешь и всю жизнь будешь об этом вспоминать!»

Я ему говорю:

– Подожди меня у выхода из магазина. Не ходи за мной.

Он ушел.

Я купил курицу, вынес.

– Спасибо!

– Пожалуйста.

Я еще не отошел от него на два шага, как он принялся предлагать эту курицу редким пешеходам:

– Слышь, мужик! Возьми курицу за полтинник!

– Эй, мать! Купи у меня курицу – за пятьдесят рублей отдам.

Я повернулся, хотел что-то сделать…

А что я буду делать? Вырву курицу? Дам по морде? Начну кричать?

В лицо бил дождь. Меня только что развели. Было обидно и противно. Мужик на мою фигуру не реагировал. Я для него не существовал. У него была своя задача.

Я вернулся домой. Посидел немного на кровати. Включил чайник. Пока заваривался чай, решил позвонить своей Кате. Мы в прошлый раз расстались как-то не то чтобы нехорошо, а слишком спокойно, почти равнодушно. Но все равно был шанс, что она сможет выслушать, поддержать. Может, приедет. Не тут-то было.

– Это я. Я с домашнего звоню. Потому что мобильный украли. Как ты? На меня так сегодня навалилось все. Может, увидимся? Расскажу. А то одному трудно. Не можешь или не хочешь? Стоит все закончить? Как же так, когда столько неприятностей? Именно в этот момент ты говоришь мне, что уходишь? Как же так?

Самый худший день.

Неподалеку от моего дома, минутах в пятнадцати ходьбы, стояла часовня. Я туда, признаться, никогда не заходил. Много лет я хожу в другой храм. А тут решил почему-то, что надо сюда. Я вошел туда тихо. Правда, плохо придержал массивные деревянные двери, и они закрылись с тяжелым грохотом. В часовне было несколько человек – все оглянулись на меня. Я растерянно прошел вперед. Там стоял батюшка в золотом облачении. Он взглянул на меня и все понял:

– Что? Замордовали тебя?

– Не то слово.

– Ищешь выход?

– Если он есть.

– Выход всегда есть. И для них, – кивает в сторону нескольких прихожан, – и для меня, и для тебя. Сегодня праздник особый. Никола Летний! День памяти святителя Николая. Он же Николай Угодник. Вот икона его. Ты подойди и попроси помощи.

– И все разрешится?

– Ну потрудиться еще бы не мешало.

– Как потрудиться? На что благословите?

– Возьми и сходи в крестный ход, например. Хоть на пару деньков. Их сейчас много. Вот какое объявление первое увидишь – туда и езжай. И отпустит тебя. «Отче наш»-то знаешь?

– Знаю.

– Без нее нельзя. А сейчас к иконе иди. Поговори со святителем Николаем о своем, о наболевшем. Поплачь, если хочешь. Здесь можно.

Мне не плакалось. И не говорилось. Я просто стоял и смотрел. Знаю же, что святитель Николай все сам видит и всем помогает. Было интересно, что изображение на образе похоже на священника, с которым я только что говорил. Как будто с него писали. Потом я все-таки решился вымолвить два слова:

– Помоги мне!

И поцеловал руку на иконе. И, пятясь, отошел. Посмотрел по сторонам – батюшки нигде не было видно. Под дождем поплелся домой. Жалко, что зонтик забыл взять. Ну я, если честно, и не думал ни про какие зонтики, когда выходил. Не до того было.

От моего подъезда отъезжала неотложка. Консьержка и еще несколько соседок что-то оживленно обсуждали. Я спросил, что случилось?

И Евгения Михайловна с восьмого этажа рассказывает, что пошла в тот самый магазин, где до этого был я. На улице к ней пристал насквозь промокший, трясущийся от холода алкаш, стал предлагать курицу «хотя бы за тридцать рублей». Она пыталась от него отделаться, тогда он вложил ей в руки эту курицу со словами:

– Бери, мать! Бери бесплатно.

И ушел.

Вот с этим приобретением она вернулась домой. А дома дочка Жанна ей выговаривает:

– Вот кто теперь эту курицу будет есть? Где ее твой алкаш взял? Может, она испортилась?

Дочь решила курицу выкинуть, а Евгения Михайловна не разрешает:

– Выкидывать продукты – грех! Даже алкаш не выкинул. Надо кому-нибудь другому отдать, если сами есть не будем.

Вот они стали думать, кому в доме нужна курица с сомнительной биографией. Поняли, что никому. Вроде бы все соседи – вполне благополучные люди. Принести вдруг кому-либо из соседей курицу, даже в вакуумной упаковке, – это странно.

Но на втором этаже живет Галина. Несмотря на возраст, она всегда ярко одевается и похожа на Жанну Агузарову в глубокой старости. А денег у нее нет ни копейки. И кто чем может ей помогают.

Понесли курицу Галине. Дверь у нее никогда не заперта. Постучались – молчит. Толкнули дверь – отворилась. Позвали. Галина не отвечает. Прошли в квартиру – нашли ее на полу. Вызвали «скорую». Перед уходом, унося на носилках Галину, врачи говорят:

– Если бы мы приехали хоть на несколько минут позже, то не было бы этой женщины в живых. Мы успели в последний момент.

Евгения Михайловна подчеркнула:

– Вот с виду простая птица! А спасла жизнь человеку!

И показала курицу, которую до этого я купил алкашу.

– Вам не надо? – спросила она меня с предельной искренностью.

Я безмолвно смотрел на всех моих соседок.

– Мама! Ну что ты позоришь нас! Перед человеком неудобно! – заверещала ее дочь Жанна.

Я прошел мимо них к себе домой. Включил компьютер. Набил на клавиатуре «крестный ход». И на экране появился огромный список. Первым в списке был крестный ход святой Нины в Грузии.

И он начинался через три дня.

Вначале я растерялся. А потом подумал: «А что я теряю?»

И прямо сразу же через компьютер заказал себе билет на самолет до Тбилиси. И лег на кровать. Слушал тишину и радовался, что во мне всякие бури утихли, что появилась какая-то цель. И эта цель хорошая.

А в это время у моих соседок, как потом выяснилось, продолжали бушевать страсти.

У Евгении Михайловны с дочкой опять раздор: куда девать курицу?

Дочь предлагает выкинуть. Мать – отдать бомжам на улице.

Они оделись и, несмотря на дождь, пошли искать бомжей. Не нашли. Исходили половину района. Дошли до метро. Нет бомжей. Недалеко от метро есть часовня. Решили отнести курицу туда. Тем более рейтинги у курицы высокие: она жизнь человеку спасла. Пусть ее съедят приличные люди.

Вернулись они довольные, но мокрые, хотя уходили с зонтом. Рассказывают консьержке, что рядом с часовней на лавочке под проливным дождем сидел благообразный старичок с собакой. Вот они ему курицу и подарили. Он своей собаке показывает курицу и говорит:

– Представляешь, Кукуруза (это ее кличка)! Нам на праздник Господь подарок прислал!

Евгения Михайловна с дочкой уже от него отходили. Но ведь когда делаешь добро – это засасывает, хочется делать еще и еще. Поэтому дочь вернулась и подарила старичку свой зонт. Вот почему они возвратились мокрые. И из-за этой несчастной курицы чуть не заболели. Хорошо, что у консьержки был коньячок.

Я понял, что в магазине, от расстройства и еще сбитый с толку алкоголиком, для себя поесть ничего не купил. Оделся, взял зонт, засунул в карман пакет и несколько купюр и спустился вниз. На первом этаже от раскрасневшейся, повеселевшей и разговорчивой консьержки всю эту историю узнал. И выдвинул свою версию, почему вся эта канитель с курицей так хорошо закончилась.

– Наступает же день памяти Николая Угодника, – сказал я ей. – Вот он соседку нашу Галину и спас. И он же подарок старику прислал! А может, этот старик и был святитель Николай!

Консьержка возбужденно закивала, и я радостный вернулся домой. И только там понял, что на улицу снова так и не вышел, что продукты нужны, а ничего нет. Ну, решил, что сегодня не судьба. Поужинаю сладким чаем с сухариками.

А на следующий день, в воскресенье, я снова пришел в магазин. И стоит этот самый алкаш. У меня на него обиды уже никакой нет. Наоборот! Это такой урок: даже когда тебя обманывают, оказывается, это может помочь другим!!!

Алкаш меня узнает. Я спрашиваю:

– Чего мою курицу отдал?

– А откуда ты знаешь?

– Я все знаю!

– А что мне с ней делать?

– Мог бы съесть!

– Да что ты! У меня вчера такое похмелье было, что мне как-то о еде мысль в голову не пришла. Зато сегодня я бы поел. Все утро о бульончике из той курицы думаю. Дурак я! Взял и отдал. Может, ты купишь мне другую курицу, а то внутри все сводит!

Я прямо растерялся! А душа кричит: «Вот что было бы, если бы ты вчера ему отказал? Посмотри, сколько всего хорошего благодаря ему произошло!!! Купи ему курицу!»

– Ну ладно! Иди к кассе, я сейчас.

Он уходит, но, уже отдаляясь от меня, разворачивает голову и бросает мне с улыбкой:

– И еще сто пятьдесят грамм бы хорошо к бульончику!

А затем, уже от касс, цитируя «Бриллиантовую руку», кричит на весь магазин голосом, похожим на голос Андрея Миронова:

– Федя! Еще сто пятьдесят грамм шампанского – и все! – И начинает гулко смеяться.

И все в магазине засмеялись. И три-четыре человека покупателей, и две кассирши.

Ну и я, конечно.

А после магазина думаю: надо пойти к часовне, посмотреть на того старичка, который сидел с собакой. Вдруг я его увижу.

Не знаю, почему-то мне это было важно сделать.

Утром день был пасмурный, а теперь сияло солнышко. Прогуляться было – чистое здоровье. Старичок сидел у часовни. Он и правда был невероятно благообразный, светлый. Такой же светлый, как батюшка из часовни. Я даже подумал, не один ли это человек. Он сидел не там, где нищие, а чуть поодаль, на лавочке. Словно шел по улице и просто решил передохнуть. Рядом лежала его собака.

Старичок смотрел на прохожих и улыбался.

Марфа, Мария и тетя Люся

Улетать в Грузию мне надо было в понедельник. А в воскресенье я поехал в свой храм на службу. У нас на исповедь всегда много народа, всегда очередь. Сколько священников – столько и очередей. Но все очереди разные. К кому надо стоять почти всю службу, к кому – пять-шесть человек, вот и все. И был у нас батюшка, к которому почти никто не шел. Не знаю почему.

Он выглядел этаким заморышем. Худой, на голове три свисающие волосинки, хотя по годам, наверное, лет на десять моложе меня. Все время покашливал. В грехах не копался. Выслушает, разрешительную молитву прочитает – следующий! И у него, у отца Иннокентия, людей почти никогда совсем не было. У всех очереди, а у него – нет. Мне казалось это несправедливым. Я все представлял, как отец Иннокентий сокрушается, что прихожане его обходят стороной. Поэтому я, как правило, становился к нему. Никаких с ним личных взаимоотношений, как это бывает, когда долго исповедуешься одному и тому же священнику, у нас не завязалось. Да мы и не делали попыток. Но на душе после исповеди отцу Иннокентию мне становилось спокойно: вроде как и я доброе дело сделал. И вот однажды, перед поездкой в Грузию, я подошел попросить у него благословения. А он вдруг стал расспрашивать: что я там буду делать? где побываю? сколько дней? когда вернусь?

Я рассказал, что еду на крестный ход святой Нины, который начинается каждый год 1 июня и идет 42 дня. Ну, конечно, на полтора месяца меня не хватит, но пять дней, а то и неделю я там пробуду.

– Вы знаете, – вдруг несколько просветлел отец Иннокентий, – я ведь всю жизнь мечтал там побывать, приложиться к мощам святой Нины, пройти тем путем, которым она шла. Но вот не довелось. Я очень люблю эту святую, преклоняюсь перед ее подвигом. Если вам будет нетрудно, сделайте мне одно одолжение: привезите мне оттуда четки. Самые простые. Только освятите их на мощах. Для меня это очень важно.

– Ну, конечно, батюшка! – поторопился ответить я. – Мне не составит труда выполнить вашу просьбу. Я с радостью сделаю это.

– Я буду ждать, – сказал батюшка и резко закашлялся.

Из-за кашля наш разговор оборвался, и батюшка скрылся в алтаре.

В понедельник я открыл глаза и понял, что проспал. Был почти полдень. Невероятно! Ведь я никогда столько не сплю. Но маленький шанс успеть на самолет все-таки оставался.

Такси заказать почему-то не получалось, и я выскочил на дорогу, чтобы остановить частника. В панике я выбежал практически на середину шоссе и махал руками машинам, движущимся в оба направления. Вероятно, моя внутренняя истерика со стороны хорошо ощущалась и отпугивала водителей. Но вдруг рядом со мной по правую руку притормозили дешевенькие отечественные «жигули» баклажанного цвета. Харизматичная дама лет семидесяти пяти. Элегантная прическа, хриплый низкий голос. Сигарета в зубах. Когда я нервничаю, я обычно напряженно молчу. А даме хотелось поговорить. Чтобы она меня не высадила, мне пришлось ей иногда поддакивать, поддерживая беседу.

– Знаете, – говорит мне женщина-водитель, – мне много лет. И до сегодняшнего дня у меня было одно правило: никогда не брать пассажиров.

Вот и сегодня я должна была отвезти посылку на вокзал, отправить сестре в Воронеж московских конфет. У нее день рождения, и у нас так заведено: по праздникам мы через проводниц друг другу какой-нибудь подарок обязательно отправляем. А живу я за городом, далеко! Семьдесят с лишним километров от Москвы! У меня по Новой Риге в деревушке крошечный домик. Почти сарайчик. Выехала я пораньше. Еду и ругаю себя: зачем так рано? Даже кофе не попила! Куда спешить? Ветрище, дождь стеной, серость, сырость… Фу! Под колесами жижа, вот-вот застряну! А еще почему-то свернула на ту дорогу, по которой никогда не езжу. И где-то за километр до поворота на Ригу какая-то тетка стоит. Обычная тетка в платке. Марфуша такая. Промокла вся. Сумки у нее две огромные прямо в грязи. Просто стоит. Даже не голосует. И в фигуре такое напряжение, как у тебя сегодня было, когда ты метался, чтоб машину остановить. Но ты хоть признаки жизни подавал! А она тихо ждала. Я уже проехала мимо, но что-то меня заставило вернуться. Подъезжаю, стекло опускаю, а она плачет. Слезы ведь от капель дождя отличаются. Когда тебе много лет, как мне, ты слезы ни с чем не перепутаешь. Даже в ливень. И вот я ей говорю: «Садитесь».

И это, представляешь, первый раз в моей жизни, чтоб я незнакомого человека в свою ласточку пустила. Мало того, вышла под этот ливень с промозглым ветром и помогла ей неподъемные сумки в багажник поставить. А она только хлюпает! Говорю ей: «Не реви! Слышишь, не реви! Куда тебя везти-то?»

А она еще больше хлюпает. Потом выдавливает из себя: на Ленинградский! Ну, хоть здесь повезло: я как раз туда и еду. На площадь трех вокзалов. Едем, моя Марфуша потихоньку успокаивается, хлюпать перестает, в кресле удобнее устраивается… Успокаивается, короче. Чуть погодя тихим-тихим голосом заговорила. О том, что ее сестра десять лет живет в Иерусалиме, в монастыре. И столько же они не виделись, потому что сестра приехать не может, а у нее загранпаспорта нет. А вчера поздно вечером эта иерусалимская сестра позвонила и сообщила, что будет проездом через Москву с делегацией. Что они из аэропорта поедут сразу на вокзал, а оттуда куда-то в глубь России. И вот до полночи эта Марфа пекла сестре и всей делегации пирожки, а вторые полночи с двумя сумками пирожков пыталась добраться до вокзала! И это в такую непогоду! Кто подбросит, кто проедет мимо, где сама свои сумки протащит. Но потихоньку она начала понимать, что на вокзал к сестре может не успеть. А я думаю: бывают же совпадения! Она на вокзал, и я на вокзал! Она к сестре, и я сестре везу подарок! «Что ж ты, дорогая, просто встала и решила порыдать вволю? – спрашиваю ее. – Я же проезжала мимо – ты даже рукой не махнула!»

«Слезы сами текли от отчаянья, – отвечает. – А я сколько стояла – молилась. Молилась Матушке Богородице, чтобы Она помогла. Больше мне уповать было не на кого. И сил уже ни на что не было. Я же всю ночь руками махала, как птица. Сколько мимо меня всех проехало! Редко-редко кто останавливался! А как останавливались, то или в другую сторону едут, или на соседней улице живут и уже приехали. Или денег просили. А деньги я, если честно, вообще не взяла. Спохватилась уже, когда сумки через всю деревню поволокла на дорогу. Совсем из головы выпало». – И так опасливо на меня посмотрела.

«Не бойся! – успокаиваю я ее. – Я сама туда еду, на площадь трех вокзалов, так что мне деньги от тебя не нужны. Вот успеть бы нам только. А то в Москве как дождь, так пробки стоят аж до Питера». – «До Питера?» – испугалась тетка. «Это я образно… Шучу я так, короче!»

– И вот мы летим, – рассказывает дальше Люся, – летим как можем. Приехали к вокзалу минут за двадцать до отправления поезда. А поезд еще надо найти! А вагон она не помнит! А номера мобильного сестры у нее нет! А машину поставить негде!

И вот мы несемся с сумками по перрону! Бегу и ругаю себя: вот всегда ты найдешь приключение! Ехала бы спокойно со своими конфетами. Так нет, угораздило теперь пирожки для какой-то монахини таскать! И вдруг мы их увидели. И сразу поняли – это те, кого мы ищем! Около одного из вагонов все пассажиры на перроне в черном – монахи, значит, ну или священники, церковные, короче. Моя тетка в эту толпу – нырк! И через какое-то время выныривает вместе с сестрой. А сестра у нее, оказывается, в инвалидной коляске. И вот они обе плакать-обниматься-целоваться. А я стою с пирожками и сама реву почему-то. И вдруг ее сестра говорит: «А это твои сумки? Ты небось своих пирогов опять напекла с капустой, яблоками, с рыбкой!» – «Напекла! Аж две сумки!» – «Так давай, открывай сумки! Мы же все голодные! В аэропорту поесть не успели, сразу сюда! А здесь тоже никуда не уйдешь, потому что поезд вот-вот тронется. – И ко мне обращается:  —Матушка, будь добра, помоги пирожки раздать».

И знаешь, дорогой, я такого не видела: перед перроном полно церковных людей в черном и все пирожки жуют. И все счастливы. Даже дождь в этот момент закончился. И радуга на небе появилась. Такая огромная радуга. Я потом присмотрелась, а она двойная: рядом еще полукруг, только побледнее.

А мне радостно-радостно. И хорошо, что пирожков было много. Минут через десять посадку объявили, там еще половина сумки оставалось. Ну, если честно, я эту половинку сумки утаила немного, чтобы сестре моей пассажирки тоже досталось. А то пока они обнимались, так и не поели ничего. Хорошо, что я мою Марфушу успела привезти. Эта в инвалидной коляске впервые из своего монастыря вылетела, и то потому, что делегация собралась. Было у них счастливых десять-пятнадцать минут, а вспоминать эти минуты они будут, может, до конца жизни.

А когда мы Марфушину сестру в купе на коляске откатили, она кричит напоследок: «Как тебя звать? В молитвах помяну!» А мне неудобно, чтоб меня в молитвах поминала монахиня из Иерусалима. Я вроде как говорю: «Не надо! Спасибо!» А она как рявкнет: «Ну-ка, давай имя свое скажи!» И оно само у меня вырвалось: «Люся… Людмила».

А эта тетка, которую я на дороге подобрала и которую про себя Марфушей назвала, так она Марфой и оказалась! Представляешь?

– А монахиня Марией?

– А ты откуда знаешь? – удивилась Люся.

– Так Марфа и Мария – они всегда вместе ходят. Иначе редко бывает.

– Правда? Не знала! Ну, короче, я своей Марфе билет купила, посадила ее на электричку на соседнем вокзале. Обнялись. Она повеселела и счастливая поехала домой.

А я еще конфеты уже для своей сестры передавала с Казанского вокзала. Мы тоже давно не виделись. Ну, не десять лет, конечно… А может, и десять… Ой, мамочки! Она ж не в Израиле живет, а здесь, в Воронеже! Десять лет! Что ж я конфеты все передаю? Так можно до конца жизни сестру не увидеть! Сейчас тебя отвезу, съезжу домой, соберу вещи и завтрашним поездом махну к ней на день рождения! Это же получше всяких конфет будет!

И засмеялась она на всю машину своим низким голосом. И глаза у нее загорелись!

– Ох, Марфуша! Надоумила! Ох, ты моя дорогая! Как хорошо, что ты мне встретилась! И когда я это для себя решила, как-то спокойно на душе стало, хорошо… И тут я поняла, что мне есть очень хочется. Смотрю: на сиденье два пирожка лежат. Марфуша моя позаботилась. Вку-у-у-усные! Сил нет. Съела их, так радостно мне стало. Еду, смотрю – ты посередине дороги стоишь и на машины бросаешься. Как же я теперь мимо проеду?