CH917

Пятница

Даша. Ну и дурак!

Трейвон (хохочет). Не, ну а че!

Катя (отпивает из бокала).

Денис. Слушай, ну да, на грани. Но подпись-то сочувственная: «Они не знали о промокоде». А подписчик знает. И пусть подписчик – зажравшаяся сволочь из первого мира, в этой ситуации он не виноват и никто не виноват.

Даша. Не, ну по справедливости…

Денис. Ой, Даш, давай не будем. ЮНИСЕФ, гумконвои, мир во всем мире – это не твое. Последний раз ты заявляла, что собиралась жертвовать беженцам из Югославии, учитывая, что страны такой нет уже лет тридцать. Где ты их только откопала? Я ведь знаю, как палку не перегнуть. Когда аудитория норм, а когда говном закидает. Поверь мне, там уровень рефлексии невысокий.

Катя. Какой здесь пароль от вай-фай?

Трейвон. А что за бренд-то хоть?

Денис. Очередная сеть бургерных. «Burgers Hot» называется. Кстати, такую стратегию они сами предложили.

Трейвон. А что на этой картинке? Просто смурные дети? Можешь показать?

Денис. Да, сейчас найду (прокручивает ленту). Обычные африканские дети. И даже не голодные на вид. Нормальные! Девочка только грустит.

Катя (в зал). Молодой человек…

Даша. А начальство твое? Там все такие юморные?

Денис. Цензор ты наш! (Смеется.) Ну, смотри, смотри! (Подносит экран к лицу Даши.) Криминально? Не думаю. Картинка, надпись, лого. Никакой крамолы. Ну что ты знаешь об этих детях? Где ты их видишь? Это просто образ.

Катя (подошедшему официанту). Скажите, какой здесь пароль от вай-фай?

Денис. Кать, давай я раздам.

Даша. Ой, а о вирусе читали? Как он там… Си-эйч…

Трейвон. Даша сдала отчет для ЕИС! Вернулась в ленту! (Смеется.)

Даша. Ну, Коль. Правда, вдруг до нас доберется. (Отпивает из бокала.)

Денис. Даш, воспринимай это как повод узнать, где находится Южный Судан.

Катя. Кстати, когда едем в горы? (Подзывает жестом официанта.)

Трейвон. Я узнал у знакомого. Лучше через пару недель месяцев двинуть. Перелет часа четыре, не больше. Снимем дом на неделю, потому возьмем машину и дальше по побережью. (Допивает из бокала.).

Даша. Ой, как хорошо будет! Вместе и поедем! Денис, когда уже машину купишь?

Денис. Ни-ко-гда! Детям и зараженным нужнее.

Трейвон. Блэк лайвз мэта!

Катя. А что в горах делать? (Официанту.) Рассчитайте нас, пожалуйста.

Денис. Смотреть, отдыхать, я не знаю…

Даша. Главное, вместе!

Трейвон. Пить! (Сморит в чек.) Так, два пива, два вина. За еду расплатились.

…

– Ну, не злись, Трейвон хороший. Да, с этими словечками. Но вполне искренне, он такой и есть. Выручал меня, когда денег не оставалось даже на обед. Готов выслушать хоть в два часа ночи. А сколько раз мы с ним пили! Подожди, по-моему, ты сама его знаешь уже года три? С тех пор как мы познакомились, так? Ну, а сегодня что?

– Ты уже начал читать нового Камю? Ну, типа продолжение этого…

– «Чумы»?

– Ага.

– Только начал. Пока похоже на дешевую пародию.

За окном такси мелькала трасса с шеренгой сутулых столбов.

– Брось, правда, отличный был вечер. Скоро море и горы. Представь, как там красиво. Поднимешься на вершину, а внизу деревья, дома, люди – все будто картонные. А на горизонте – пропасть воды. Они смотрят друг на друга и разговаривают, хотя молчат. Ты только представь: ночь, только ветер гудит. А горы стоят так веками и молчат. Хотя, на самом деле, говорят… Пока, конечно, не прикатим мы и не начнем орать!

– А горам что?

– Что?

– Ну, морю, горам какое дело до нас?

– До нас – никакого. Только до твоего ледяного скепсиса. Ну, правда, что с тобой сегодня?

Он почувствовал, как вспотела ладонь, лежащая на ее плече. Всему виной искусственная кожа. Эту куртку она купила после их первой заочной встречи. Однажды в чаду очередного квартирного сборища он, выпив и осмелев, ненавязчиво-дерганным жестом ткнул в сторону не то талии, не то головы, и буркнул: «Выглядит здорово». Она, поведя аккуратно очерченной бровью и не моргнув, ответила: «Экологично и этично». Верно, особенно когда живешь на стипендию и родительские. Сегодня она взяла стейк.

Отблески фонарей пробегали по акриловым складкам на ее плече и его пальцам. Какой тягучий вечер. За окном тянулась тонкая полоска снега, мелькали деревья и вывески: «Аптека 24». «Ремонт». «Приют». В этом районе не празднуют – здесь живут. Не перекрестке загорелся красный. «Теперь с бульвара направо, пожалуйста».

Во дворах свет глуше, а темнота гуще. Из очерченного и понятного вокруг только экран навигатора – не то дырка, не то выступ в пространстве. Приехали. Здесь, пожалуйста. С него 300 рублей. Да-да по карте.

В парадной свет ударил по глазам. Будь ему сейчас пять лет, пахнуло бы сыростью, жареной рыбой и уютом. Сейчас запахло холодом. Как всегда, вошел в кабину лифта после нее и по-хозяйски ткнул в кнопку. Седьмой этаж. Как всегда, потянулся рукой к обтянутой денимом ягодице и сжал с мягкой настойчивостью. Она, не оборачиваясь, вяло отстранила его руку своей. Не как всегда.

Долго возился с входной дверью: замок давно заедает, а мастера вызывать нет времени. Еще дольше снимали обувь под мертвый хруст старого счетчика.

– Я в туалет по-быстрому.

– Давай.

Свет в комнате можно не включать: уже час ночи. Сообщений куча, но об этом завтра. Пока он стягивая с себя футболку, успел в ту же секунду подумать, что в тумбочке только два презерватива, в холодильнике только три куска пиццы, завтра суббота, а значит четыре поста по плану. Упал на край кровати.

В коридоре выстрелила щеколда. Она вошла в одних трусах, зачем-то прикрывая грудь рукой. Как-то размазано улыбнулась (он заметил в тот же момент или вспомнил потом?), и начала стягивать трусы. Пожалуй, она набрала килограмм, но это ничего.

Раньше они часто смотрели порно. Будто возвращались в девятый класс и прогуливали уроки, которые не успели прогулять. Причем было понятно без слов, по общей дурацкой веселости, что так казалось каждому из них.

Теперь, когда он прижался к ней сзади и сжал грудь, на секунду вернулся в прошлое, но еще дальше. Вспомнил, как один школьный приятель на просьбу переписать игру дал ему диск. Там оказался старый, дурного качества фильм под названием «Мечты Пенелопы», или что-то вроде. Тогда он посмотрел фильм – было странно.

Суббота

Героя нашего звали Одиссеем. Одиссеем Моисеевичем. Был он по крови не то греческим евреем, не то наоборот… Только какая, в сущности, разница, если со школьных лет отзываешься на имя Денис, представляешься Денисом и даже мыслишь как Денис.

Прабабушка и прадедушка его по линии матушки были родом из Одессы – прекрасного, согласитесь, города у Черного моря. Сам же Денис Моисеевич родился в окружении столичного просвещения и вырос совершеннейшим миллениалом. Кроссовки New Balance, джинсы Levi’s, футболка H&M и чудное худи (любезно подкинутое Трейвоном). Именно так, дорогой читатель: неисповедимы пути японского старья! Каждый день он непременно проходил мимо той благословенной лавочки, слушая вперемешку «Ленинград», Bonobo, Вагнера и рекламу шаурмы прорывающейся подзвучкой.

Нынешний доход Дениса Моисеевича составлял ежемесячно семьдесят тысяч чистыми, не считая всевозможного фриланса. Это позволяло нанимать квартирку в нехудшем спальном районе (до метро минут десять сквозь дворы чинных пятиэтажек с прелестными игровыми площадками на резиновой крошке), оставляя на увеселения по выходным и выезжая за границу пару раз год. Он полагал, что своим относительно комфортным положением обязан двум годам стажировки в Мюнхене. Великое, мудрое, вечно зрелое и свежее благо – учиться новому! Особенно когда до нового есть нужда на родине. Денис Моисеевич знал это и потому питал живой интерес к насущному до колик знанию, а именно к овладению SMM и трансмедийным сторителлингом.

Проницательный читатель, вероятно, уже заметил, что герой наш обладал многими типичнейшими для его времени чертами. Он б…

…

Блеванул. Снова. Господи, сколько ж можно. Прикорнул ведь уже. Ни за что тебя не отпущу, санфаянсовый мой, стойкий мой, трезвый мой. Ты здесь, я здесь, и это хорошо. И никого нам не надо. Был бы милый рядом… Как же так? Что ж подкосило? Шесть, нет, десять, нет-нет… ну семь максимум шотов? Или таблеточка та?.. Витамин бесплатный. Угостил, родной, спасибо. Главное, жив. Все лучше, чем вирус. У нее кто-то есть, точно. Прямо ведь продекламировала, когда уходила: «Надо поговорить. Потом». Сука, кто там долбится. Ну, завис человек в кабинке. Зачем долбиться-то? Сейчас-сейчас, погоди, дядя, мы отдохнем. Я соберусь. Соберу все. Надо сопрягать. Сопрягать надо, Пьер. Сколько слов, сколько пар с цитатными списками, сколько лет, стыдно, братцы. Щас-щас… Поднять страну с колен. Тихонечко. Кроссовки чистые, надо же. Смыть обязательно, смыть основательно. Здесь цивилизация все-таки. Моя, причем. Мы здесь власть! Я здесь демиург! Ой, все… Не туда. К раковине. Прости, ближний мой. Умыться надо непременно. Умоюсь – и стану приличным! Ой, хорошо! Перерождение! Реинкарнация самая настоящая! Выхожу. Спокойно, уверенно, как большой. Ебать сколько людей. Все еще. Щас-щас… Горбачев сегодня ставит. Иду в народ. Сколько же народу-то. Не пробраться. Только чудо поможет. Уйди, Красное море. Иду на вы. Иду сквозь вас к нему. К нему, далекому, пресветлому, на зеленом, без лика, но образа человеческого. Выход здесь. Добрался! Слава тебе, Боже наш, слава, Тебе! Завтра только воскресенье. Убер бы.

Воскресенье

«Уже 4 года проект занимается уникальным форматом электронных голосований. Как это работает, чем привлекает участников, какую пользу приносит городу – об этом и многом другом шла речь на встрече председателя Комитета государственных услуг…»

«10 best SMM cases f…»

«The big news kicks off this weekend. Listen to new hot mixtape by…»

«Ровно 5 лет назад моя дочурка пошла в школу!!! Это был замечат…»

«ВНИМАНИЕ! ПРОПАЛ ЧЕЛО…»

«USD 62,50 EUR 73,71»

«Zwischen ihm und dem Volk erneuete jetzo das Bündnis…»

«По последним данным, CH917 был выявлен у более чем 2000 человек. Число заражений с летальным исходом достигло 156. Новый вирус, изначально зафиксированный на территории ЦАР, теперь также диагностируется у жителей Южного Суда, Демократической республики Конго, Эфиопии. Зона карант…»

Тело будто распалось на две части. Одна, омертвев, утопала в кровати. Вторая лениво возвращалась к жизни. Денис листал ленту большим пальцем и просматривал одним глазом. Он чувствовал, что процентов восемьдесят его черепной коробки занимает вчерашний день. Оставшиеся двадцать были бодры, строги, сосредоточены. Шевелиться совсем не хотелось – иначе почти наверняка запятнаешь чистоту двадцати липкой жижей восьмидесяти. Внутри вырисовывался какой-то перекошенный инь-янь.

Дела ждали на табуретке где-то возле правой ноги. Аккумулятор заряжен, острый краешек корпуса блестит в луче солнца с отвратительной трезвостью. Еще немного – и с телефона полетят назойливые маяки: «пост в 12», «мейл», «позвонить». А вот и первый! «Прибываю на вокзал в 14:15. Вагон 2. До встречи».

По телу пробежал разряд: не ожидал, забыл. Он рывком поднялся и сел в кровати. Жижа тут же поглотила оставшиеся двадцать. Конечно, это оказалось больно. Раз-раз-раз-раз… Отец должен приехать сегодня на обследование. Он напоминал об этом последовательно месяц, две недели, два дня назад. С извечной аккуратностью и обстоятельностью звонил; спрашивал, удобно ли говорить; затем интересовался, как дела; далее через извинительную конструкцию предлагал денег («сынок, на жизнь-то хватает?»); наконец, говорил, что приедет ровно через… Да, сегодня. Через полтора часа.

Раз-раз-раз-раз. Теперь надо как-то разгребать дела, на ходу перекраивая сетку дня. Пока же любые логические цепочки утопали в жиже. Раз-раз-раз. Во-первых, аспирин. Денис спешно, почти лихорадочно сбрасывал одеяло, напяливал джинсы, засовывал ноутбук в сумку. Тем временем жижа вязко спускалась по телу, обволакивая каждую клеточку.

Бегая по квартире с куском пиццы в одной руке и стаканом, кристально пузырящимся волшебной пластинкой, он чувствовал легкий смрад внутри. Ему не терпелось очиститься от него: выпить, абсорбировать, удалить – и обновиться. Но с ширящейся досадой он все тверже понимал, что это не бодун. Это стыд.

Так было всегда. На стороне отца – непоколебимый, светлый, рафинированный порядок. На стороне Дениса – жизнь, то и дело ускользающая из рук и плюхающаяся в самые досадные обстоятельства. Граница между ними вырисовывалась с поразительной четкостью: не только по сути, но и в пространстве-времени.

В первой, отцовской, половине – детство Дениса в закрытом городе. Там пятиэтажки стояли уютной шеренгой вдоль полупустой улицы Ленина. Там у воинского мемориала всегда оказывались свежие цветы. Там новогоднюю елку щедро украшали огромными несъедобными конфетами. Там стригли лужайки и убирали окурки (если они вообще появлялись). Там в магазине «Продукты» ароматно пахло хлебом, а на сдачу давали сочные ромовые бабы. Наконец, там работал научный центр особого значения – настолько особого, что ромовые бабы не исчезали, а окурки не появлялись даже в самые лихие годы.

На кухнях спокойно и легко говорили обо всем, кроме работы. Продукция НИИ и цехов оставалась за невидимой и нерушимой стеной умолчания. Вокруг получали научные степени, должности, премии (щедрые), но кому и чем именно служили лаборатории, не проникало даже в зону сплетен. Такие правила игры впитывались с молоком матери, но осмысливались лишь годы спустя.

Пока же Денис проводил дни в играх с одноклассником Антохой и его братьями, это не имело значения – было лишь безопасной, знакомой и предельно понятной декорацией. Денис всегда знал, что дядя Карим, сосед по лестничной площадке, обязательно шутливо протянет при встрече: «Ну, здорово, идальго!». Знал, что утром в автобусах до центра полно народу, а днем – почти никого. Знал, что понедельник дома на ужин обязательно будет борщ, в среду – плов, а в воскресенье – котлета по-киевски.

В половине Дениса – его жизнь после переезда в большой город, когда ему исполнилось двенадцать. Все совпало. Его отправили жить к тетке и учиться в «хорошей математической школе». Город, дом, еда, лица – вокруг менялось все, причем именно в то время, когда менялся сам Денис. Он понял это сразу, только оказавшись на вокзале, когда, в ожидании тетки, разглядывал витрину ларька. Золотое, черное, серебристое; Leys, Coca-Cola, Orbit; слепящие пакеты, банки, пачки – все то, что отец именовал дрянью, предстало под сдавленный глас невидимого диктора и гул могучей толпы. Он чувствовал, что теперь он – почти взрослый – действует сам, а перед ним – большой удивительный мир, спрессованный и помещенный под стекло…

Две половины пробегали перед глазами контрастными полосками. Денис, взмыленный и ватный, трясся в метро. Отец, наверное, сейчас ждет, пока состав мерно замедляется, приближаясь к вокзалу. Денис неудобно ныряет одной рукой в карман за телефоном, держась другой за поручень. Отец сидит, сложа руки на собранном заранее чемодане, и смотрит на последние столбы. Денис выдавливается из вагона и ныряет в поток, захватывая глазами указатель. Отец смотрит на часы, надевает пальто, выдвигает ручку чемодана и направляется к выходу. Денис форсирует поток. Отец аккуратно спускается из вагона. Денис опаздывает уже минут на пятнадцать. Отец оказывается на перроне ровно в 13:25. Денис подбегает. Сверяется с сообщением: второй вагон, без десяти два. Оглядывается: отца нет. Где-то под ребрами мелькнуло странное облегчение, но его тут же перебили страх и смущение. Звонок: «Привет, я в здании вокзала».

Конечно, на отце оказалось не серое пальто, а бело-голубой пуховик. Конечно, он улыбнулся при встрече, хотя казался бледнее, чем обычно. Сразу окунувшись в суматошное «Как доехал? – Хорошо! – Давай чемодан возьму. – Нет-нет, не тяжелый. – Давай-давай, пойдем лучше. – Ну, смотри. – Ждал недолго? —…», они слились с шумным потоком и направились в метро.

Лишь в вагоне, где плотный гул позволял не говорить, Денис украдкой взглянул на отцовский профиль. Контраст и здесь просвистел между ними. У отца в уголках глаз спряталась мраморная улыбка, какая встречается на лицах Рембрандта. В глазах Дениса (красных, наверное) было что-то из позднего Гойи. В висках назойливо пульсировало: раз-раз-раз-раз…

Задача проста: отвести отца в клинику; проконтролировать регистрацию; проверить план анализов; при необходимости оставить отца на пару дней; забрать по истечении срока; отвести на вокзал. Глобальная цель – убедиться за эти пару месяцев, что рак ушел. Катерина – старшая сестра Дениса – звонила ему раза четыре за последнюю неделю, чтобы повторить инструктаж. Именно Катерина занималась лечением, но сейчас оказалась в Штатах по делам, «а так бы, конечно, поехала бы сама, ох, так было бы спокойнее, ты все понял?» Если график позволит, надо вместе поужинать («сколько вы с ним не виделись-то?»).

Конечно, график позволил. Катерина позвонила сама и обо всем договорилась. На сегодня поставили консультацию, рентгенографию и забор мокроты, а замороченную бронхоскопию отложили на неделю. Получилось удобно: выкраивалось свободное время, а дальше из обязательных пунктов только ужин и поезд обратно. С почти единодушным облегчением договорились встретиться с отцом ровно в семь. Денис выпорхнул из больницы и взглянул на часы – 16:02. Теперь он мог спокойно приняться за дела.

Ладно, раз уж книжка: пока Денис потягивает большой американо с корицей (и тремя ложками сахара) и купается в таких привычных заботах (посты, метрики, реакции, бюджеты), заглянем в его память и чуть дальше – в бессознательное – ради сюжетной ладности.

Где мать Дениса? «Твоя мать ушла», – сказала тетка однажды с такой тихой, но железобетонной категоричностью, что у него никогда впредь не возникало желания спросить: «Куда?». Сам факт ухода заслонил собой вопрос и закрепился в памяти ясной, логичной точкой невозврата: мать осталась где-то там – в маленьком городе и детстве. Потом где-то и когда-то она умерла.

Да, Денис помнил мать. Она осталась для него живым, но поминутно хмурящимся лицом и зудящей заботой: «Ты поел?», «Температуры нет?», «Ты не ушибся?», «Не грустишь, нет?». Отец лишь иногда ставил на паузу эту бытовую суету и затягивал «зарядку для мозгов», с кислой хитрецой в уголках глаз и резиновыми акцентами в последних словах фраз: «Держи спину пряяямо», «Про капитана Немо читааал?», «Какая площадь вашего стадиона, посчитааай-ка!». В такие моменты мама замолкала, продолжая хлопотать по дому, либо в задумчивости глядя куда-то в сторону. Понятно, что ни первый, ни второй тип разговора Дениса особенно не привлекали, поэтому он торопился в свою комнату, а лучше на улицу – к пластмассовым автоматам, Антохе и штабику во дворе детского сада.

Нет, когда мать ушла, Денис не злился. Нет, он не особенно об этом задумывался. Нет, на отца он тоже не злился. После переезда в большой город началась большая, самостоятельная жизнь: с новым домом, новой школой, новыми приятелями, с борьбой «бэшек» и «вэшек», со страстными выяснениями отношений, с неловким пубертатом.

Из всех обитателей первого дома Денис бывал больше всего рад сестре, с которой они виделись раз в месяц. С годами она стала похожа на мать, только решительнее, импульсивнее и разговорчивей. Так в жизни Дениса место круглого лица с телячьими глазами и морщинами между ними заняло маленькое личико с острым носиком и часто мелькающей на нежном лбу гармошкой. Взамен эскиза углем – изящная гравюра.

Сестру с детства называли ни Катей, ни Катькой, а именно Катериной, и это казалось очень верным. Впоследствии она закончила экстерном все, что было нужно, нашла достойное ее способностей место в биоинженерии (взамен собственной семьи). К счастью, они по-прежнему созванивались раз в неделю, а гравюра, со временем подернувшаяся паутинкой тоненьких морщинок, становилась только лучше.

Денис смотрел, задумавшись, сквозь голубую сеточку на карте метро. Мысль о сестре, болтавшаяся в голове очередным необязательным звеном, в один момент зацепилась за сегодняшнего отца – и все вернулось, замкнувшись: надо бы построить кратчайший маршрут от станции с больницей до станции с кафе. Решение пришло в один момент: поехать через кольцо. К четырем часам предстояло закручивать разговор вокруг насущного и повседневного: «Что сказали врачи? – Когда будут результаты? – Там кормили? – Не против на метро? – Как там тетя Ада? – …»

Денис решил повести отца в недавно открытое заведение, которое называлось «Под липой» и обыгрывало тоску по советскому. Сам Денис там, разумеется, не был. Кафе расположилось в центре города, равноудаленное от оккупированных туристами достопримечательностей и офисных дольменов. На узкой улице, зажатой фасадами бывших доходных домов, новое светящееся название вписалось в ряд прочих, принадлежащих салонам, студиям, ресторанам.

«Под липой», стилизованное под собирательные шестидесятые и напоминавшее какую-нибудь «Плакучую иву», разместилось по диагонали на рифленой алюминиевой секции прямо над входом. Рядом действительно обнаружилась старая липа – заваливающаяся вбок, неказистая, со сломанной веткой и, что удивительно, живая.

Внутри все, на первый взгляд, оказалось так, как и предполагалось: в середине зала – линия раздачи с аппетитно подсвеченными «шубами», борщами и котлетами; на стенах – плакаты о важности чистых рук и компота; на столах – ромашки в керамических вазочках; из динамиков – Утесов и Пьеха.

Но в этом зацикленном стандарте ностальгической бутафории сквозило что-то непривычное. Господство белого на стенах и потолке, светодиодные панели, икеевские стулья из гладкого дерева и мягкого пластика – эта до невозможности стерильная и эргономичная столовая будто возникла из альтернативной реальности, выкристаллизовалась из несбывшегося будущего. Денис решил, что попал в точку:

– Нравится тебе здесь?

– Да, хорошо, – усмешка выбралась из отцовских глаз и превратилась в подобие улыбки.

– Напомнило столовую в пансионате при твоем институте. Мы были там, когда я еще в школу ходил.

– Да, припоминаю.

Денис с отцом взяли подносы и встали в очередь за двумя седеюще-полнеющими клерками.

– Как твои из лаборатории поживают?

– В порядке. Соколова похоронили пару месяцев назад. Нестеренко, Гуревича, Гуфарова и дяди Миши, ты знаешь, давно нет в живых. Яков Андреевич сломал ногу на даче, но скоро вернется в строй: я его на рыбалку ангажировал. Остальные вроде ничего.

– Ага, ну и славно. Рассольник, пожалуйста.

В числе девушек на раздаче в белоснежных фартуках, бумажных чепцах и черных резиновых перчатках Денис заметил одну – с упругим пучком рыжих волос и маленькой русалкой на шее. На секунду ему показалось, что эту русалку он уже где-то видел.

– Ты ведь читал о том вирусе? – заговорил вдруг отец. – Серьезная вещь! С приличной скоростью распространяется, вся Африка в зоне поражения…

– И ты туда же. Читал, конечно. Никто не знал до этого, что такие страны в принципе существуют, зато теперь они – в топе новостей. А все почееему? – лениво ерничал Денис. – Правильно! Все почуяли, что добраться может до них, а лучше – до их знакомых. Это не страшно – это страшно любопытно.

– Хе-хе, ну да.

Сели за стол. Пожелали друг другу приятного аппетита. Денис сразу принялся за рассольник, вспомнив между делом, что не видел горячего обеда больше полутора суток. Отец медленно раскладывал приборы, гладя куда-то в сторону.

– А знаешь, замечательное было время, – внезапно произнес отец.

– Какое время?..

– Ну, когда во время обеда собирались вот так, за одним столом всей лабораторией.

У Дениса внутри что-то неприятно заерзало. Отец никогда не говорил о том времени и, главное, с такой интонацией. Денис взглянул на него: бледное лицо почти сливалось со снежной сединой, крупные морщины прорезали щеки и обрамляли ватную улыбку, густые темные брови нависали над маленькими глазами, смотревшими перед собой, а в самих глазах – теперь не ухмыляющихся, но смеющихся в голос – Денис впервые за лет двадцать увидел танцующие огоньки. От замеченного стало не по себе.

Будто споткнувшись о самого себя, Денис продолжил хлебать рассольник и не без труда вытянул: