Властелин Нормандии

–Вот, старайся, дочка, взлететь повыше,– напутствовал отец Гарлеву, которая забыла о еде, слушая мудрёные и красивые фразы, затем спросил у брата,– Но ты же согласен, что молитвы предопределяют судьбу?

–Великая Вселенная решает нашу судьбу в зависимости от наших поступков и душевной полноты. Есть люди счастливые, не стремящиеся к фанфаронскому благосостоянию, без склонности к чрезмерной роскоши, они просто живут, соблюдая все законы морали, они веселы по мере возможности, и благодарят Всевышнего за ниспосланную жизнь. И они, простаки, не искушаются властью и деньгами, а довольствуются самым необходимым; не запираются в городских домах, а живут возле живописной природы и ласковой воды.

–А мне иной раз кажется, что не будет так, как мы хотим. Судьба наперекор желаниям и мечтам крушит надежды, уничтожая последние радости,– вздохнул Урсольд.

–Верь в лучшее, и оно придёт,– убеждал отшельник.

–Пожалуй, мы пойдём домой, там, как всегда, полно дел.

Родственники попрощались.

Девочка несколько раз оглянулась на хибару, где со своими мыслями сидит аскет, что не хочет жить с людьми. Это как же надо разочароваться в людях, и не любить общество, чтоб сбежать от них в лес? Разве обида не грех? Христиане говорят: надо прощать друг друга…

Шаррон свернул с тропинки в лес в поисках грибов.

Гарлева тоже увлечённо заглядывала под деревья. Детская душа, жаждущая небывалого и необыкновенного, точнее: сказки, звала: «Чудо! Чудо! Явись!» И вдруг она увидала милого, шустрого бурундучка. Пошла за ним. Испуганный зверёк привёл её на полянку, пробежал вокруг солидной кучки грибов, и залез на дерево.

–Папа! Папа! Бурундучок подарил мне свои запасы!– радостно закричала девочка.

–Ау, дочь, я здесь!– откликнулся отец.

Гарлева принялась наспех собирать дары леса в платок. После чего побежала на голос отца напрямик.

Граф Роберт де Эслуа, утомлённый длительными погонями за оленем, возвращался в замок ни с чем, злой и расстроенный. Его свита, друзья и оруженосцы где-то затерялись в дебрях. Он мог бы позвать их, дунув в рог, но их насмешки доконали бы его вовсе. Усталая лошадь брела еле-еле.

Роберт со скучающим видом любовался игрой света в листьях, сквозь которые выглядывало пылающее солнце. Равномерный шаг лошади убаюкивал, тепло меховых одежд расслабляло, оберегая от прохлады осени.

Вдруг из оврага внезапно выскочила маленькая девочка с котомкой. Лошадь ошарашено присела, испугавшись. Взметнулась на дыбы, заржав. Роберт от неожиданности едва удержался в седле. Сработала сноровка и реакция воина, меч мгновенно оказался в руках, и это грозное оружие уже взметнулось над головой ребёнка.

–Поцелуйте меня!– закричала-попросила маленькая девочка.

Граф опешил. Что от страха лопочет эта малышка? Спрыгнул с лошади, воззрился на крестьянского отпрыска. В её глазах ни капли страха.

Переведя взгляд с красивых глаз графа на меч в его руке, девочка повторила просьбу:

–Прежде чем убить, поцелуйте меня.

–Зачем?– захлопал глазами мужчина.

–Чтоб не умереть нецелованной. Все девчонки в деревне уже целовались с Дени, а я, глупая, над ними смеялись…

Роберт расхохотался. Спрятал меч в ножны.

–Ну, как убить того, кто тебя совсем не боится? Такое маленькое, но смелое существо,– похвалил он ребёнка.

Он погладил хорошенькую девочку по голове, наклонился и поцеловал в щёку.

–Дочь, смотри: я поймал зайца одними руками!– послышался крик Шаррона,– Чёрт, с кем это ты там стоишь? Кто бы ты не был, я убью тебя, если обидишь моего ребёнка!

Де Эслуа вновь выхватил меч и приближался к крестьянину, в котомке которого барахтался зверёк.

–Ты, червяк, ты не имеешь права ловить лесных зверей! Это моя собственность! Я – граф, и твой сеньор! С законами не шутят, а ты не такого уж высокого полёта птица, чтоб делать для тебя исключение из правил.

–Ещё совсем недавно леса были общим достоянием…Народ когда-то выбрал вас, рыцарей, чтоб вы защищали его, а теперь вы продаёте его, как скот. И, зачастую, предаёте в войнах.

–Да ты ещё и бунтарь!– взревел граф.

–Папа, беги!– заголосила Гарлева.

–Дочь, беги!– заорал Урсольд.

Но упрямая девчонка была уже между ним и сеньором.

–Папа отпустит Вашего зайца, какая тут проблема?!– заявила она.

Отец сгрёб её и спрятал за свою спину, его трясло от страха за дочь.

–Я бы отрубил тебе руку за воровство, но у тебя растёт милая и красивая дочь, не хочу, чтоб она голодала из-за твоей глупости…Расскажи всем, какой добряк граф де Эслуа… И зайца оставь себе,– с этими словами Роберт спрятал оружие.

Но затем несколько раз ударил крестьянина кулаком в живот. Гарлева от ужаса застыла.

–Это тебе за скверный язык,– разъяснил сеньор скрючившемуся Шаррону.

Граф подозвал лошадь и ускакал.

Урсольд повалился наземь.

–Папочка, папочка…– запричитала девочка.

–Ничего, через страдания познаётся вкус жизни…– еле выговаривал слова отец,– Что граф спрашивал у тебя?

–Я испугала его лошадь, и он едва не зарубил меня…

–Ага, значит я вовремя.

–Нет, мы уже помирились…

–Кто знает, что на уме у таких извергов, как Роберт де Эслуа…Дочь, если я вдруг потеряю сознание, беги обратно к Аутбольду. Дорогу помнишь?

–Нет, не помню. Я останусь с тобой.

–Гарлева, ложь – это первый шаг к грехопадению. Ты помнишь дорогу?

–Да,– девочка смякла и зарыдала,– Папа, ну позволь мне остаться возле тебя, я буду читать молитвы, и Бог поможет нам…

–А, если окажется, что Бога нет, или он не придёт на помощь? Зачем уповать на Всевышнего, не лучше ли попытаться исправить положение и сделаться ещё храбрее самим? Или ты хочешь, чтобы нас двоих, беззащитных, съели волки?

–Я приведу дядю Аутбольда, и он потащит тебя домой,– решительно заявила Гарлева, вытирая слёзы.

Урсольд застонал и попросил дочь:

–Да, малышка, лучше сейчас засветло беги к Аутбольду, я, кажется, сегодня сам идти не смогу. А у него есть лечебные отвары…

–Папа, граф бил тебя, а ты не сопротивлялся, потомучто…мы – рабы?

–Да.

Это напоминание об иерархии положения бередило душу ребёнка, отнимало ощущение защищённости.

Девочка чмокнула отца в щёку и побежала обратно к домику дяди.

Погода портилась, поднялся ветерок, который стал сгонять тучи.

Темень всё же застигла её в пути. Сумерки навалились на лес внезапно, словно огромная пасть чудовища проглотила мир света.

Сквозь мрачную черноту ночи Гарлева пробиралась на ощупь. На небе не видно не мзги, всё небо заволокло тучами-невидимками. Лишь на восточной стороне небосвода одна тучка окаймлена золотым ободком, за ней спряталась молодая луна. Казалось, Бог темнотой закрыл глаза на земные дела. Но девочка упорно шагала, хоть и замирала от страха от каждого ночного шороха.

Она шептала:

–Бог со мной, со мной, с нами…

Вдруг прямо перед ней загорелись красные глаза хищника. Гарлева замерла.

В следующую минуту её лицо облизывал пёс Тиран.

–Собачка, веди меня к дяде.

Тиран громким лаем оповестил хозяина о приближении человека.

Во дворе замка суета и галдёж. Охотники под впечатлением обмениваются байками об удачных погонях за зверьём.

Граф подъехал к своим друзьям.

–Где Ваша добыча, сеньор?– поинтересовался Пазан Монтейский, поглаживая на седле несколько фазанов.

–Я встретил в лесу бедного крестьянина, у которого была прелестная, смышлёная девочка, она меня рассмешила, вот я и отдал им свои охотничьи трофеи,– солгал Эслуа на счёт побед в улове зверей.

–Вы, граф, заигрываете с народом?– удивился Нерра.

Брезгливо и презрительно сморщившись, Роберт сказал:

–Я ненавижу эту толпу бедняков – скопище болванов, простаков и дикарей. Их мерзкая нужда и грязь, незнание прописных истин приводит меня в бешенство, мне омерзительно видеть их чумазые идиотские рожи с дурными нравами и звериными привычками. Но подачки иногда позволяю себе делать.

–Сеньор, в Фалез прискакал гонец из дальней деревни, что вблизи с графством Мен,– сообщил Эрлюин де Контевиль,– Он говорит, что вассал графа Герберта де Мена некий маркиз де Ют ограбил деревню Вашей Светлости, истребил нескольких крестьян, что не хотели отдавать урожай.

–Эта сволочь поплатится за нападение! Я тоже вырежу его крепостных, как скот!– рассвирепел граф, обращаясь к оруженосцу, он посоветовал,– Эрл, жестокости займи у смерти: мы идём в новый поход.

–Я вскорости захвачу земли де Мена, проучу его нападать на соседей,– пообещал Фульк Анжуйский.

Де Эслуа хоть и не любил простой люд, но в обиду своих крестьян давать не собирался.

К утру рыцари-вассалы графа Роберта были в седле.

Всадников обдал сильный, продувающий до души ветер. Сразу стих, но он принёс дождевые тучи. Лениво заморосил, накрапывая, мелкий, тягомотный дождичек.

Но дождь недолго подразнился и ушёл в сторону.

–А то без него в Ла-Манше воды мало,– сплюнул Роберт.

–Господин, глядите, вон, кажется, прево от короля пожаловал, уж я-то помню какая у него карета,– указал Монморанси на приближающуюся упряжь с вооружённой охраной.

Эслуа подождал, пока приблизится присланный от Капета чиновник.

Дородный исполнитель воли короля с пыхтением вылез из скрипучей кареты. Граф тоже спешился и ждал, что ему скажет сей учёный муж.

Королевский наместник представился и затем грозным выражением отчитывал самовольного феодала:

–Король возмущён Вашей вопиющей выходкой – захватом монастыря Сен-Дени.

–Пузан, это всё, что хотел сообщить мне родственник?– перебил посланца Роберт.

–Ищите более подобающие, благопристойные выражения! Я – посредник между королём и божьим судом!– резко осадил графа чиновник, указывая на его распущенный язык.

–Если бы Вы действительно были посредником бога, то Всемогущий понял бы мою ситуацию и простил ради справедливости.

–Богохульник!

Эслуа дал знак своим людям, и пронзённые тела охраны прево полетели на мокрую траву.

Эрлюин едва сдержался от тошноты. Он растерянно переводил взгляд с одного разрубленного всадника на другого.

–Вы непроходимо глупы,– ухмыльнулся Роберт, играя мечом возле лица толстяка.

–Да, я просчитался…Чтобы усмирить графа де Эслуа нужна не дружина, а целая армия!

–Сеньор, дайте ему дубиной промеж глаз, может, это исправит его физиономию!– подсказал со смехом Альвиз де Ивре.

–Ты слишком добр к гостю, Ивре, тут без тисков не обойтись!– хохотал Анжельжер де Мовбрей.

–Марионетки необузданных страстей!– вопил прево.

–Нет, ребята, мы не будем терять времени на исправление ошибок природы, мы просто вычеркнем его из рядов людей,– возразил друзьям граф и заколол посланника короля.

Мовбрей внимательно глядел на юного Контевиля, чьё лицо сильно побледнело.

Он сказал новенькому оруженосцу:

–Без сомненья, в любом из нашего окружения, подлости гораздо больше, нежели добродетели. С этим надо примириться. Исправить ничего невозможно: власть в руках сильных. И ты скоро привыкнешь к виду крови и расправ.

–Не думаю, что из меня получиться хороший воин,– покачал головой Эрлюин.

–Тогда ты станешь всеобщим посмешищем,– пугал маркиз,– Только послушанием сеньору и отвагой в боях славен путь рыцаря.

–Чрезмерное послушание ещё не преданность,– заступился за юнца Эслуа,– Кто стоит за дружбу горой, вот, того уже не сломает ни враг, ни бабьи слёзы!

–Сеньор, женщин Вы определяете в стан врагов?– усмехнулся Люзин.

–А какой от них прок? Хорошо, хоть умеют рожать,– всерьёз заявил граф.

Под скрежет крупных пластин чешуйчатых кольчуг путники продолжили поход. В основном кольчуги достигали колен, редко были короткими.

На второй день пути показалось одно из сёл, принадлежащее де Юту.

Граф де Эслуа дал команду к бою.

Рыцари спешно отвязывали от седла небольшие щиты, надевали всевозможные шлемы: у кого с рогами, у кого простой овал, украшенный узорами, у некоторых лицо закрывала железная маска.

Многие оруженосцы снимали с плеча лук, наконечники стрел в колчане почти у всех смазаны ядом.

Кое-кто прихватил ангон (двойной, боевой топор франков), кто-то взял с собой алебарды (длинное копьё с топором) и копья с зазубринами.

Маркиз де Мовбрей заправски играл с бердышом (топор с лезвием в виде полумесяца).

Вся дружина графа была вооружена спатами (обоюдоострыми мечами франков) и скарамасаксами (короткими мечами), а также у немногих уже появились новые, очень тяжёлые мечи с одним лезвием и приплюснутой верхушкой. Также у каждого рыцаря про запас было припасено пара кинжалов и ножей с изогнутым лезвием.

Местные жители, завидев вооружённый отряд, закричали, в панике заметались от дома к хлеву. Бабы и ребятишки бросились врассыпную кто куда.

Крестьяне-мужики хватали вилы и косы, собираясь дать отпор нападающим.

Небольшой отряд оруженосцев по приказу графа принялся убивать скот в поле.

Рыцари практически без потерь для себя расправились с малочисленными защитниками деревни.

Подожгли несколько хижин.

Воины поймали несколько убегающих, визжащих молоденьких девок-замарашек, и пленницы с забитым, испуганным взглядом понуро брели за мужчинами в хижину.

Эслуа, перешагивая через окровавленные трупы, вошёл вслед за вассалами в ту хибару, где его люди насиловали девушек. На пороге он обернулся и подозвал Эрлюина, что плёлся за ним. Этот оруженосец опять явно никого не убивал, а лишь смотрел на действо глазами поражённого происходящим подростка.

Среди полумрака белели крепкие ноги и налитые ягодицы деревенских молодок. Несколько вассалов пыхтели среди наспех задранных юбок, получая наслаждение от интимных движений. Кто-то из девушек взирал на мужчин остекленевшим от шока взглядом, другие плакали, одна сжала зубы и закрыла глаза.

–Вам, девкам, представилась возможность сравнить простых мужланов и сеньоров в любви,– пошло пошутил Роберт.

Его поддержал одобрительный смешок воинов.

–Эрл, выбирай задницу по нраву,– окликнул оруженосца Люзин.

–Я…не хочу,– выдавил из себя парень, которому хотелось убежать и не видеть мерзости насилия.

–Наш Эрл брезгует пользоваться телами простолюдинок,– хохотнул Монморанси.

–Он боится замарать член об их грязные зады,– поддержал Жерме кто-то из толпы.

–Он слишком юн, чтоб интересоваться бабами,– вступился за парня Мовбрей.

–А, может, он импотент?– не унимался Ратгис Монморанси.

–Я берегу себя для будущей графини Контевиль,– насупился юноша и вышел из хижины.

Граф тем временем подошёл к одной ревущей особе, отстегнул меч. Вдруг девушка бросилась на Роберта, пытаясь укусить за шею. Но воин был быстрее, он ударом в лоб опрокинул её на спину. Вмиг заломил нахалке руки за спину. Та с негодованием плюнула ему в лицо.

–Всех убить. Не хватало ещё плодить незаконнорожденных ублюдков,– приказал Эслуа.

Он отбросил сопротивляющуюся девку и подвешивал меч на место.

–Есть ли в твоей душе хоть капля жалости? Или сострадание застряло в твоём горле, как кость?!– прокричала крестьянка.

Но граф, не оборачиваясь, вышел.

Его внимание привлёк Эрлюин, блюющий у ольхи.

–Ничего, мальчик, мы сделаем из тебя настоящего мужчину и воина,– пообещал Роберт.

–Простите меня,– зачем-то извинялся оруженосец.

–Через отвращение прошли многие, не переживай. Твой платок грязный, возьми мой.

Тут граф заметил, что пленённые девки убегают огородами в лес.

–Кто ослушался приказа?– вскричал он, вбегая в хибару.

–Я хотел помочь людям сохранить жизнь,– бормотал оправдания Монморанси.

–Значит тебя надо, как Прометея, подвесить за яйца и прибить к горе на Кавказе,– ругнулся Эслуа,– Ладно, моего семени в них нет, ты на первый раз прощён.

–Женщин-то стыдно убивать,– подпевал Ратгису Мовбрей.

–На войне так: кто победит, тот и прав.

Отряд графа Нормандского ночевал в поле.

Роберт и Эрлюин мечтательно вглядывались в звёзды. Воины переговаривались полушёпотом, чтоб не мешать отдыхать сеньору.

–Эрл, в следующий раз попробуй заниматься сексом в полной темноте. В лунном свете ваятель красоты сочится через мрак, мягко чертя оттенки и растворяя искажения и неприглядности, видимые днём. Пока не развеется темнота улетающей стремглав ночи, мы будем во власти призрачных, смутных догадок, очарованы загадочной недомолвленностью… И потом, ночью не так стыдно…

–Сейчас я удивляюсь: как поэт и воин уживаются в одной душе?

–Неестественно быть всегда злым.

Контевиль перевернулся на бок и заметил, что рубин выпал из оправы ножен меча Роберта. Парень взял драгоценность в руки, от зарева костра камень, казалось, источает из себя кровь.

–Не к лицу благородному рыцарю мелкое стяжательство,– голос графа, как ковш ледяной воды, вернул юношу на землю.

–Я не собирался воровать этот камень. Я просто залюбовался игрой света внутри минерала.

Эслуа мог убить за любую провинность, Эрл замер, рубин так и остался лежать в его руке. Граф хмурился, его рука играла с золотой рукояткой меча.

–Оставь безделицу себе, раз она тебя так впечатляет,– махнул рукой Роберт.

Жестокий воин полюбил этого парня за искренность. Конечно, воровской выходки честный Контевиль бы не осмелился совершить, только безмерная любовь к искусству захватила недотёпу, а Роберт и сам ценил красоту.

Отец давно поправился, и Гарлеву больше занимал зайчик. Зверёк сидел в корзине, испуганно прижав ушки. Девочка любовалась им. Насовала ему под нос ботвы от свеклы и моркови, но пушистик не ел. Гарлева догадалась сложить ладонь пригоршней вниз и хрустеть двумя пальцами, перетирая сочную зелень. Видимо зверёк принял ладонь за своего брата, и кинулся с жадностью на еду. Урсольд подивился смекалки дочери. А она продолжала подолгу сидеть возле зайчика, задумчиво глядя на пушистый, живой комочек.

Но однажды утром Гарлева застала Вульфгунду с зайцем в руках. Животное поймано за уши, вытянулось и недоумённо с испугом глядело на хозяйку.

–Что ты с ним делаешь, тварь?!– завопила младшая сестра.

–Хочу потушить твоего зайца с его любимой капустой.

Заяц смешно перебирал передними лапками, будто пытался сбежать.

В порыве злобы младшая схватила со стола скалку и швырнула её в лицо Вульфгунды. Та выпустила зайца, с криком хватаясь за бровь.

Отец, вошедший с дровами, уронил поленья и бросился утешать старшую дочь, которую из его рук забрала мать, прижимая к себе.

Шаррон схватил Гарлеву за плечи и встряхнул.

–Зверёныш! Ты что творишь? Разве можно причинять ближнему вред? Будешь себя так вести – выйдешь замуж за волка,– пугал родитель.

–Она выйдет замуж за дьявола!– со слезами кричала старшая сестра.

Иохим поймал зайца в углу, и знаками подзывал Гарлеву к себе.

Та надела свой тулуп, взяла зверька из рук брата и вышла на улицу.

Лес начинался сразу за огородом. Девочка дошла до деревьев, поцеловала зайчишку и отпустила.

Ночью, думая, что дети уснули, родители тихо переговаривались. Гарлева боялась шелохнуться, чтоб расслышать тайные разговоры взрослых.

Урсольд со вздохом произнёс:

–Быть красивой – значит сеять зло.

–Не понимаю смысла. Разве не умиляемся мы, любуясь прекрасными чертами дочери?

–Под воздействием её обаяния, мы прощаем ей все проделки. Из-за красивых дам рыцари гибнут на турнирах…

–Так, то рыцари…

–А вспомни мою мать.

–Да, Урсо, она была редкостной красавицей, но и благодетельной и добрейшей.

–Что из того? Обезумев от любви, парни лишали себя жизни. Один спрыгнул с верхушки самого высокого дуба, другой зарезался.

–По всей видимости, эти загубленные души не давали ей счастливо жить, ох бедная…

Девочка с грустью подумала: «Конечно, хорошо быть красивой, но приносить людям страдания совсем не хочется…Но если удел красавиц мучить парней, значит так распорядился Бог».

Граф де Эслуа восседал в своём замке у камина в шёлковой тунике, он слушал отчёт управляющего о делах в городе. Оруженосцы Юланд де Равале и Эрлюин де Контевиль сидели на красивой, мраморной лавочке рядом, охраняя сеньора и скрашивая одиночество.

–Ваше Сиятельство, с земель в городе я собрал у городских крестьян из Фалеза оброк и поземельный налог, жители заплатили ценз за право проживать здесь. Купцы, как всегда, вовремя внесли пошлины и рыночные пошлины. Вот опись судейских штрафов куриями. В этом сундучке все сборы в нормандских и каролингских серебряных денариях, имеются и золотые римские солиды, сюда вошли также поборы с крестьян за пользование водяными мельницами, виноградными прессами и плавильными печами.

–Хорошо, что мой отец ввёл монополию на мельницы, прессы и печи, до этого вся эта техника была общинной и использовалась крестьянами бесплатно. Теперь же я взимаю ренту (доход в процентах) и с этих нужных механизмов.

–Шеваж (поголовное обложение налогом) ещё собирают, сумма незначительная, но пока посыльные объедут все деревни и города…

–Да, фьеф (феод) у меня большой.

Управляющий согласно закивал. При этом его седеющая борода смешно заскользила по парчовой тунике.

–Мюссе, расширь посевы бобовых на моей земле, эти культуры быстро насыщают желудок. Закупи, пока к весне не подорожали, у восточных купцов разные сорта капусты, моркови и свеклы, они неплохо вносят разнообразие в еду.

–Как скажите, господин.

–Посади несколько рощ ореховых и плодовых деревьев, будем вывозить на продажу по Сене в Корнуолл и Уэльс.

–Слушаюсь, Ваше Сиятельство.

–По личным делам кто-нибудь пришёл?

–Только сброд.

–Крестьяне?

–Да, сеньор.

–Зови пришедших.

Первый крестьянин, молодой парень, принёс формарьяж (брачный побор с лица, который брал в брак человека не подчинённого данному сеньору).

–Своих девок в деревне мало что ли?.. Охота тебе лишний побор платить… – пожал плечами Роберт.

–Ваше Сиятельство, гостил у брата, а будущая суженая так запала мне в сердце, что аппетит пропал.

–Колдунья, наверное…

Второй крестьянин, совсем юный, лет шестнадцати, принёс грамоту, в которой просил записать его в крепостные, ведь, тот, кто брал в жёны рабыню, сам становился тем же сословием.

Граф с презрением и удивлением читал вслух:

–Послушайте, что пишет этот болван: «Я, Варсинд, прошу дать Высочайшее соизволение жениться на крепостной Рихильде, что проживает в деревне Липовой. Я меняю свою свободу на жизнь в браке с Рихильдой». Ты, что, парень, заболел? Добровольно хочешь стать рабом?

–Да. Меня влечёт великая любовь,– с возвышенностью подтвердил Варсинд.

–Великая?– насмешливо переспросил Роберт,– Скорее – глупая. Я не даю своего соизволения на брак с моей крепостной.

–Сжальтесь,– упал на колени влюблённый.

–Разве я не ясно сказал? Нет!– гремел голос графа.

–В Вас нет ни капли сострадания и любви!– обвинял сеньора обиженный крестьянин.

–Любви? Как я успел заметить: это лишнее чувство, оно мешает здраво мыслить. Вот ты, например, вгоняешь себя и будущих детей в рабство.

–Моё сердце неусыпно взывает к предмету обожания. Моя душа сладостно трепещет, когда я умильно думаю о ней…

–Может, тебе добавить оброков, чтоб ты перестал умиляться?

–Господин, да разрешите ему жениться на этой Рихильде,– вступился за парня Юланд.

–Равале, ты – романтический придурок, тебя, наверное, воспитывали одни женщины и трубадуры.

–Простите, Ваше Сиятельство,– пробубнил извинения оруженосец.

Варсинд поклонился сеньору, скрипя зубами, и пошёл по направлению к выходу.

У дверей он обернулся и пытался усовестить сильного мира сего:

–Все мы дети Божьи, и потешаться друг над другом – непростительный грех, ибо над чем кто надсмехается, к тому же и привяжется.

–Убирайся, рвань! Я не дам своего соизволения на этот дикий брак!– прикрикнул граф, потом со смехом говорил друзьям,– Ага, размечтался, чтоб я, великий потомок королей викингов и франков, и вдруг полюбил крестьянку…ха-ха-ха…ту, с которой могу в любой момент без всякой свадьбы стащить юбку!

Оруженосцы жалели крестьянского паренька, прятали огорчённые взгляды от господина.

Мюссе же, желая угодить сеньору, хохотал во весь голос.

Опустилось снежными облаками зимнее, серое небо над севером Франции. Не каждый год детей баловала зима снегом. Поэтому с появлением белых насыпей на земле, детвора высыпала из домов. Искристые снежинки целовали беспорядочно всех то в губы, то в нос…

Волшебник-дедушка Пьер Ноэль приходил в день святого Николая с подарками для послушных детей, которые оставлял в чулочках или башмаках. А плохим детишкам чародей приносил розги.

И вот заветный день наступил. Гарлева вскочила с деревянной кровати раньше всех. С радостным трепетом, в ожидании чуда, девчурка запустила руку в длинный носок и нащупала что-то круглое. «Волшебный камень»,– рисовало воображение.

Извлекла подарок на свет…и увидела в руке яйцо!