Юлианна, или Опасные игры

Вдруг она подняла голову и заявила трагическим голосом:

– Аннушка, знаешь, что я тебе скажу, сестрица? Я решила на исповедь не ходить.

– Она это серьезно, брат Юлиус? – озабоченно спросил Хранитель Иоанн.

– Очень даже серьезно, слава Богу! – ответил Юлиус, и вид у него при этом был донельзя лучезарный.

– Да ты никак рад? – изумился Ангел Иоанн.

– Конечно, и даже очень рад: это же прекрасно, брат, что Юлия так чистосердечно сокрушается о своих грехах. А на исповедь она пойдет – соберется с силами и пойдет!

– Это почему же ты не хочешь идти к исповеди, Юля? – спросила Аннушка, писавшая что-то в блокнотике.

Юлька сделала большие глаза и прошептала:

– Понимаешь, Ань, я грешна почти во всех грехах!

– У меня тоже грехов хватает, вот смотри, я уже исписала два листка.

– Дай списать! – оживилась Юлька.

– Да ты что, сестричка? Это ж не задача по математике! И задачки списывать нехорошо, а уж это… Ты понимаешь, Юля, ты будешь в своих грехах каяться батюшке, а Господь будет невидимо стоять рядом с вами и все слушать. Разве можно Его обманывать?

– Его обманешь, как же… Не-е, Ань, ты как хочешь, а я на исповедь не могу явиться с таким вот списком!

– Юля, скажи мне честно, ты хочешь от своих грехов избавиться?

– Да как тебе сказать, – покусывая кончик карандаша, задумчиво ответила Юлька. Потом она снова прошлась глазами по списку. – Если честно, то с некоторыми грехами я бы могла преспокойно жить и дальше.

– Например?

– Вот, например, «пристрастие к модной одежде».

– А ты носи модную одежду без всякого пристрастия к ней – вот и не будет греха. Есть – хорошо и спасибо нашему папе, а нет – и не надо. Сможешь так?

– Ну, если потренироваться, может, и смогу.

– Вот и с остальными грехами так же: потренируешься и избавишься с Божьей помощью.

– Но как же я отцу Георгию весь этот список-то зачитаю? Стыдно!

– Юлька! Вот ты всех уличных кошек норовишь перегладить. Представь себе, что ты подхватила от них стригущий лишай, волосы у тебя лезут. Ты что же, от стыда не пойдешь к врачу и будешь лысеющую голову под платочек прятать?

– А в церковь и надо ходить в платочке, сама говорила, ага!

– И в лицей в платочке пойдешь?

– Ну, это уж нет! В общем, с лишаем, конечно, придется пойти к врачам. Но стыдиться-то лысины я все равно буду!

– Вот так и с грехами: стыдись, а к врачу духовному все равно иди, и отец Георгий тебе поможет от греховных лишаев избавиться.

– Красиво говоришь, сестрица! Ладно, уговорила, пойду я на исповедь.

А за ужином девочек ожидала хорошая новость.

– Аннушка, теперь ты можешь звонить бабушке, – сказал Дмитрий Сергеевич. – Она прислала телеграмму с номером своего телефона. Держи! Однако, как они там затянули это дело – целый месяц не могли обыкновенный телефон поставить!

Аннушка обрадовалась, а Юлька ревниво заметила:

– Между прочим, папа, это и моя бабушка!

– Конечно, и твоя тоже, – поспешила ее успокоить Аннушка.

– Тогда дайте же и мне телеграмму почитать!

– На, читай, пожалуйста!

Юлька схватила телеграмму и задушевным голосом пропела:

– «Телефон подключили зпт номер 4 23 15 тчк целую девочек зпт бабушка». Бабушка! – и Юлька звучно поцеловала телеграмму.

– Фу, как негигиенично, Юлька! – скривилась Жанна. – Ты представляешь, через сколько рук прошла эта телеграмма?

– Жанна, а у тебя есть бабушка?

– Нет.

– Ну, так ты ничего в бабушкиных телеграммах не понимаешь! – И Юлька демонстративно еще раз поцеловала телеграмму. – Мы сразу после ужина позвоним, можно, папка?

– Звоните, когда хотите и сколько хотите.

– Аннушка, ты, конечно, захочешь первая с бабушкой говорить? – вдруг жалобно спросила она сестру.

– Я только скажу, что у меня все в порядке, а потом ты, Юля, говори сколько хочешь.

– Спасибо тебе, сестрица!

– Только не забудь сказать бабушке, что это ты заставила меня косу обрезать!

Юлькин восторг сразу утих, и она возмущенно уставилась на Аннушку.

– Что, вот так прямо сразу и сказать? С этого начать знакомство с родной бабушкой?!

– Юля! Ты мне это обещала, когда уговаривала меня волосы резать.

– Да, обещала, было дело… А вдруг бабушка не захочет со мной после этого разговаривать?

– Бабушка все поймет и все простит.

– Ладно, посмотрим, – вздохнула Юлька.

Жанна фыркнула, отставила недопитый чай и вышла из-за стола.

Аннушка и Юлька встали, повернулись лицом к иконе Спасителя, и Аннушка громко прочла благодарственную молитву. Папа тоже встал – он быстро привыкал к православному порядку, и, похоже, порядок этот ему даже нравился.

Телефон у Юльки был со всяческими, как она говорила, «прибамбасами», и Аннушка все эти хитрости еще не успела освоить, поэтому дозваниваться до Пскова принялась Юлька. Она нажала какую-то кнопку, и гудки стали раздаваться громко, на всю комнату.

Аннушка слушала их, склонив набок голову.

– Что-то долго никто не отвечает, – сказала Юлька. – А вдруг бабушки дома нет?

– Может, она во дворе. Подождем еще.

И вот раздалось громкое, на все комнату: «Я слушаю!» Мгновенно струсив, Юлька сунула трубку Аннушке.

– Бабушка, это я, Аня. Здравствуй, бабушка!

– Здравствуй, Аннушка. Как хорошо тебя слышно, милая, будто ты рядом.

– Как ты себя чувствуешь, бабушка? Ты здорова?

– Все слава Богу, дорогая, все слава Богу. Ну, рассказывай, как ты там живешь?

– Хорошо живу.

– Папу слушаешься?

– Слушаюсь. Это совсем не трудно, бабушка, он такой добрый!

– Балует он там тебя, наверно, сверх всякой меры?

– Еще как балует, бабушка!

– Вот я ему задам при встрече!

Девочки засмеялись.

– Это там Юленька рядом с тобой смеется? – спросила бабушка. – Дай-ка мне с ней поговорить. Сколько уж лет я ее голосок не слышала!

Юлька ахнула и запрыгала на месте, протягивая обе руки к телефону. Сестра, улыбаясь, передала ей трубку.

– Бабушка, здравствуйте!

– Здравствуй, Юленька!

– Ой, бабушка, я ужасно рада, что у меня теперь есть и Аня, и вы! Это так здоровско!

– Мне это очень приятно слышать, детка.

– Бабушка, а вы меня помните?

– Конечно, помню. Только ты не кричи, дорогая, я ведь совсем не глухая и даже еще не очень дряхлая. И говори мне, пожалуйста, «ты».

– И на «ты» можно?!

– Нужно, Юленька! Ведь это ты меня не помнишь, ты совсем маленькая была, когда папа увез тебя в Ленинград, а я-то тебя, проказницу, очень даже хорошо помню.

– А какая я была маленькая?

– Ты была такая юла, что все смеялись: «Ну и имечко подобрали!»

– Ой! А еще что-нибудь про мое счастливое детство?

– У нас тогда был пес Дозор, и ты очень любила спать у него в конуре.

– Класс! Бабушка, а может быть, это была Аня, а не я?

– Ты, ты! Я-то вас никогда не путала. У тебя, между прочим, есть отличительный знак.

– Какой, бабушка?

– На левой лопатке маленькое родимое пятнышко.

– Ань, срочно подними мне сзади майку – есть там что-нибудь?

– Есть, есть! Маленькое пятнышко как раз посредине лопатки.

– Левой?

– Левой!

– Ура! Бабушка меня помнит!

– Конечно, Юленька, я тебя помню и люблю. Я за тебя молюсь каждый день, а молитвенная память у людей самая крепкая.

– Ясное дело: если каждый день твердить Богу про какого-нибудь человека, так и не захочешь, а запомнишь его… Бабушка! А вот если вы… если ты взаправду меня любишь, то обещай не сердиться за один мой страшный-страшный грех.

– Какой еще такой «страшный-страшный грех»? Что ты там выдумываешь?

– Бабушка, я Аньке косу отрезала!

Аннушка сделала страшные глаза и отчаянно замотала головой.

– Юленька, нехорошо сестру Анькой звать… Погоди, как это косу отрезала? Это еще зачем? Кто разрешил?

– Так уж получилось. Понимаешь, бабушка, у меня-то волосы короткие, а тут приезжает моя сестра с длиннющей косой! Представляешь, какой ужас?

– Не понимаю, какой ужас! Такая прекрасная была коса…

– Ну как же ты не понимаешь, бабушка? Мы ведь оказались неодинаковые: лицо одно, а прически разные. А тут еще папа пообещал меня выдрать как егорову козу.

– Сидорову, наверно?

– Точно, сидорову!

– А почему это папа собирался тебя выдрать? За дело поди?

– За дело, бабушка, за дело, – успокоила ее Юлька. – Вот тогда мы и решили стать совсем одинаковыми, чтобы папа не мог угадать, кого драть надо. Он запутался и на всякий случай простил обеих. Прости и ты, бабушка, а то ведь я завтра в первый раз на исповедь иду, так пусть у меня хоть на один грех будет меньше, ладно?

– Ладно, проказница, придется тебя простить. Но епитимью наложу на обеих: теперь вы обе забываете, где там у вас ножницы лежат, и обе отращиваете косы. Договорились?

– Договорились, бабушка! – дуэтом закричали девочки.

– Юленька, так ты завтра причащаешься?

– Да, только не завтра, а послезавтра. Так отец Георгий решил.

– Правильно решил, ведь у тебя послезавтра именины.

– Ой, бабушка, ты даже мои именины помнишь!

– Конечно, помню. Ну все, девочки, хватит нам тратить свое время и папины деньги.

– Бабушка, я тебя очень, очень люблю!

– Я тоже очень люблю тебя, Юленька. Нет, ты все-таки ни капельки не изменилась! А теперь дай-ка мне на минутку Аннушку.

– Подожди, подожди, бабушка! Я тебе еще покаяться хочу.

– Ну, покайся.

– Знаешь, бабушка, Аннушка меня все время воспитывает, воспитывает – прямо святую из меня хочет сделать!

– Ну, это у нее определенно не получится, не беспокойся. Это и есть твое покаяние?

– Да! А теперь даю тебе Аннушку!

Аннушка взяла трубку.

– Бабушка, это я.

– Аннушка, ты там не переусердствуй, воспитывая Юлю в христианском духе. Не жми на нее очень-то: душа человеческая – дело тонкое.

– Ой, класс! – пискнула Юлька в полном упоении.

– Да нет, бабушка, Юля у нас умная и очень хорошая. Она сама все понимает, когда успевает подумать, – сказала Аннушка, улыбаясь сестре.

– Как же мне на нее хоть одним глазком глянуть хочется… Может быть, когда папа повезет тебя обратно в Псков, он захватит с собой и Юленьку?

Юлька завизжала от восторга.

– Хорошо, бабушка, мы попросим папу взять Юлю в Псков. Слышишь, как она радуется?

– Слышу, слышу. Ну, храни вас Бог, внученьки мои дорогие. Папе поклон от меня передайте.

– Передадим. Храни тебя Господь, бабушка! – сказала Аннушка.

– И твой Ангел Хранитель! – крикнула Юлька в трубку сбоку.

Когда зазвучали короткие сигналы и трубка была положена на место, сестры, не сговариваясь, взлетели на кровать и, взявшись за руки, принялись прыгать, распевая:

– Мы поедем вместе в Псков! Мы поедем вместе в Псков!

Ангелы радовались, глядя на них.

И никто из них не подозревал, что подлый Прыгун, сидя на своем обычном месте на карнизе, весь их разговор с бабушкой подслушал, запомнил и помчался докладывать Михрютке. Ну, а тот, выслушав Прыгуна, тут же побежал с доносом к Жанне и Жану.

– Юльку в Псков пускать нельзя, ее там окончательно испортят, в церковницу превратят, – решила Жанна. – После Пскова она еще и в Келпи не захочет ехать.

– Не пустим Юльку в Псков, – согласился Жан. – А вот от Анны надо бы поскорей избавиться – слишком уж от нее светло в доме. У тебя на этот счет нет никаких идей, хозяюшка?

– Нет. Нам остается только терпение и смирение…

– Жанна, что ты несешь!

– Успокойся – ПОКАЗНЫЕ терпение и смирение. Скоро отец повезет ее в Псков, а Юльку я отвезу в Ирландию пораньше. И тогда…

– И тогда Мишин окажется целиком в твоих нежных и цепких коготках.

– Ясное дело! А домового надо бы наградить. Эй, Михрютка, ты где там прячешься? Хочешь со мной на дискотеку поехать?

Счастливый Михрютка свалился с потолка и заплясал перед хозяйкой.

– Еще бы не хотеть! В дискотеке музыка грохочет, люди скачут, и все на бесов похожи! Повертишься там – ну будто на исторической родине, в аду побывал!

– Вот и поедешь, оттянешься. Служи только хорошенько, все мне доноси, что услышишь, а награда тебе всегда будет.

– Рад служить, хозяюшка!

Назавтра отец Георгий встретил Акопа Спартаковича с сестрами в воротах Лавры.

– Вы с Аннушкой идите в храм, – сказал он Акопу Спартаковичу, – а мы с отроковицей Юлией покамест в тенечке побеседуем.

Отец Георгий повел Юльку по дорожке между высоких деревьев, мимо старинных надгробий, подвел к скамейке под большим кленом, там усадил ее и сам сел рядом.

– Ну, расскажи мне, отроковица Юлия, как ты к исповеди готовилась? – спросил он.

– Сначала мы с Аннушкой долго-долго молились, а потом она дала мне список грехов. Вот я и стала вспоминать все-все-все грехи моей жизни и отмечать в книжечке.

– И много отметила?

Юлька молчала, опустив голову.

Молчал и священник, неспешно перебирая четки.

– Почти все отметила, батюшка, какие в списке были, – прошептала наконец Юлька. – У меня только одного греха нет из этого списка.

– В самом деле? – удивился отец Георгий.

– В одном-единственном грехе я оказалась не грешна! – сокрушенно сказала девочка, подняв на него налитые слезами глаза.

– Не может этого быть!

– Правда, батюшка, – вздохнула Юлька и пустила слезу.

– Ушам своим не верю!

Мимо них по аллейке проходил молодой монашек.

– Брат Евстафий, а поди-ка ты сюда!

Монашек подошел к ним.

– Благословите, батюшка.

Отец Георгий благословил его и спросил:

– Не знаешь ли ты, брат Евстафий, митрополит Петербургский и Ладожский у себя?

– Владыка раннюю служил, а сейчас, надо полагать, у себя в покоях отдыхает.

– Придется потревожить владыку. Поди-ка ты к нему, брат Евстафий, и отрапортуй, что в нашей епархии новая святая объявилась.

– Какая святая, батюшка? – непонимающе заморгал глазами монашек.

– А вот эта самая – отроковица Юлия. И удачно-то как объявилась – завтра Юлию Карфагенскую величаем, а нынче Юлию Крестовскую прославим: в колокола ударим, крестным ходом с нею во главе пройдем!

У Юльки от удивления слезы моментально высохли.

– Ой, вы меня не так поняли, батюшка! – воскликнула она. – Вы подумали, что я только в одном грехе виновата, да? А я виновата во всех, кроме одного!

– Да нет, я все правильно понял. Ты слышишь, брат Евстафий? Сия преподобная отроковица до одиннадцати лет дожила и каким-то одним грехом за всю свою жизнь ни разу не согрешила.

– Не может такого быть, – сказал брат Евстафий, качая головой, – нет такого человека, чтобы даже в одном каком-то грехе за всю жизнь ни разу виноват не был. Не делом – так словом, не словом – так помыслом, а грешны мы все и во всех грехах. Кроме святых, конечно.

– Экий ты непонятливый, брат Евстафий, а я-то тебе про что толкую? Это ты да я во всех до единого грехах виновны, а вот Юлия сумела в каком-то грехе ни разу не провиниться. Святая отроковица, говорю ж тебе! Так что беги-ка ты, братец, поскорей к митрополиту, обрадуй его.

– А можно полюбопытствовать, батюшка, в каком именно грехе сия отроковица ни разу не согрешила? – поинтересовался брат Евстафий.

– Какого греха за тобой нет, праведница ты наша?

– Лжесвидетельства!

– Лжесвидетельства?! Фу… – отец Георгий отер лоб. – Брат Евстафий, ступай себе по своим делам: отменяются колокола и крестный ход, и митрополита тревожить незачем.

Брат Евстафий кивнул и отправился по своим делам.

– В лжесвидетельстве, дорогая моя Юлия, мы все как один виновны. Клевета на ближнего, передача вздорных слухов, сплетни – все это, милая ты моя девочка, и есть грех лжесвидетельства. Не верю я, что ты ни разу в жизни про своих подружек не сплетничала!

– Сплетничала, конечно, батюшка, сколько раз сплетничала… – упала духом Юлька. – Так это что же получается – я во всех грехах грешна?

– Как и я, грешный иерей, как и послушник брат Евстафий. Он ведь тебе ясно разъяснил, что все мы во всех грехах виновны. Вот будешь читать жития святых и узнаешь, как умели каяться святые, как они замечали в себе самомалейший грех и тут же старались его искоренить.

– Разве у них тоже были грехи? Они же святые!

– Вот ты пришла в церковь в синих джинсах и в черной майке, а твоя сестрица надела белое платьице. Кстати, ты тоже в следующий раз юбочку вместо брюк надень, как положено православной девочке. А теперь скажи мне, если мимо вас проедет по луже какой-нибудь шофер-грубиян и обдаст вас грязью из-под колес, на чьей одежде будет заметнее грязь, на твоей или на Аннушкиной?

– На Аннушкиной, конечно.

– Вот так и грехи. На отбеленном покаянием и молитвой душевном одеянии святых самомалейший грех был заметен, как пятно мазута на белом платье. И они его тут же замечали и очищали покаянием. Понятно?

– Понятно.

– Вот так, отроковица Юлия. А теперь пойдем в храм, я вас с сестричкой поисповедаю.

После исповеди Акоп Спартакович отвез девочек домой, и они потом целый день ходили как по струнке, стараясь ни в чем не согрешить, чтобы назавтра достойно причаститься. Юлька была само благонравие, что отметила даже Жанна, но, узнав причину, поджала губы и презрительно процедила:

– Какое мракобесие!

За что и получила невидимый щипок от когтей Жана:

– Выбирай выражения, хозяйка! Бесовский мрак-то тут при чем?

Ангел Юлиус до самой ночи не отходил от Юльки ни на шаг, всячески стараясь уберечь свою отроковицу от искушений. На ночь он встал на страже у дверей комнаты сестер. Ангел Иоанн был, конечно, рядом с ним, но он-то был безмятежно спокоен и только радовался: для Ангелов Хранителей каждая исповедь подопечного праздник, а уж причастие так и вовсе именины сердца и пир духовный, как говорили в старину.

Именинным утром Юлька вдруг ни с того ни с сего начала капризничать.

То есть это они с Аннушкой думали, что ни с того ни с сего, а на самом деле это Прыгун ночью как-то исхитрился впрыгнуть через открытое окно в комнату сестер, забрался под Юлькину половину кровати и до самого утра покалывал ее снизу через матрац рогами и шептал-нашептывал… Только когда с рассветом в комнату вошли Ангелы Хранители, Прыгун сиганул из-под кровати в окно и скрылся в саду.

– Я в церковь пойду в джинсах, – вдруг заявила Юлька.

Аннушка ничего на это не ответила, она уже причесывалась.

– Разве Богу так уж важно, как я одета? – вздорным голосом продолжала Юлька. – Ему важно, что у меня в сердце делается! Вот возьму и нарочно надену джинсы с дырьями на коленках…

– Надевай что хочешь, только не спорь – не греши перед причастием.

– Я и не буду спорить, а надену что захочу! – И Юлька потянула из шкафа джинсы с разорванными коленками.

Аннушка нахмурилась, но ничего не сказала.

А Юлька натянула драные джинсы и начала вертеться перед зеркалом.

– А сверху надену еще красную майку с Микки-Маусом! – заявила она, косясь на сестру.

Микки-Маус Аннушку доконал.

– Юля, а что ты наденешь на праздничный обед в честь своих именин? – спросила она.

– Белое кружевное платье.

– Чудно! А мне дашь надеть вот эти твои джинсы?

– Ты что, собираешься на мои именины явиться в драных джинсах?

– Если будет не очень жаркий день. А если будет жарко, надену купальник.

– Ты с ума не сошла, Ань? – озабоченно спросила Юлька и даже потрогала Аннушкин лоб.

– Да почему же это я с ума сошла? В жаркий день купальник – самая удобная одежда.

– Но не за праздничным же столом! Я обижусь, если ты явишься в купальнике на мои именины!

– Что для тебя важнее – мой внешний вид или моя любовь? Тебе, Юля, должно быть важно, что у меня в сердце делается. А в сердце у меня сплошная любовь к тебе!

– Твой наряд как раз и должен выражать твою любовь!

– В таком случае я надену свой новый купальник.

– В купальнике на пляж ходят, а не на именины! Никакого рванья и никаких купальников, пожалуйста! Это неприлично!

– Хорошо, тогда я для приличия надену сверху новый халатик.

– Не-е-ет! – закричала Юлька и затопала ногами. – Это неуважение ко мне, к моим гостям и к нашему папе! Он тебе накупил столько хорошей одежды, а ты явишься как чучело! Хуже, чем из Пскова приехала!

– А ты чего волнуешься, Юленька? Ты же на Литургию хочешь одеться не как принято одеваться в церковь, а как тебе вздумалось, так? Ну, а я на твои именины оденусь, как мне хочется.

Юлька задумалась.

– Так, сестричка-лисичка, с тобой все ясно: опять воспитываешь! А ты забыла, что моя душа – дело тонкое? Вот я бабушке на тебя пожалуюсь! И больше не воспитывай – я и так все поняла.

Аня подошла к Юльке и поцеловала ее.

– Умница!

– Вообще-то надо будет сшить специальные платья для церковной службы и никуда, кроме церкви, их не надевать.

– Хорошая мысль, Юля. Но сейчас надевай поскорей голубое платье, как собиралась. А на твои именины мы с тобой, конечно, наденем наши белые платьица и туфельки к ним. Если хочешь, мы еще пришпилим на головы по бантику.

– Точно, так и сделаем!

У Юльки взгляд вдруг стал отрешенный, и она начала что-то шептать, глядя на икону Ангела Хранителя.

– Ты что, Юленька, еще помолиться решила?

– Нет, молиться на сегодня хватит. Это я с моим Ангелом советуюсь, не прицепить ли нам бантики прямо сейчас и какой мне выбрать – розовый или желтый?

– Ну, и что тебе советует твой Ангел Хранитель?

– Мне кажется, он советует желтенький.

– Ты, наверно, плохо расслышала. По-моему, он тебе советует надеть на голову платочек.

– Не перебарщивает моя отроковица? – нахмурился Ангел Иоанн. – Она-то привыкла к платочку.

– А ты не делай для моей девочки скидок! Пускай и моя будет в храме одета не хуже других, – сказал Ангел Юлиус. – До платочка она пока не доросла, тут ты прав, но ты погляди, что она придумала!

А Юлька придумала накинуть на голову голубой шелковый шарфик.

– Вот и умница! – похвалил ее Ангел Иоанн.

Юлиус засиял от его похвалы.

Наконец девочки были готовы, и тут начались неприятности. Уже подошло время ехать в Лавру, как вдруг выяснилось, что куда-то пропал Акоп Спартакович. Юлька с Аннушкой поминутно выглядывали в окна, а его все не было и не было, и мобильный телефон его тоже почему-то не отвечал.

Девочки не знали и знать не могли, что сегодня у Акопа Спартаковича был день Недокопки, и бес суетился как мог, чтобы дезактивировать у подопечного вчерашнюю благодать.

Акоп Спартакович встал в этот день раньше обычного и поехал на автозаправку: он решил залить полный бак бензина, чтобы потом об этом не беспокоиться. Ближайшая заправочная станция оказалась закрытой на ремонт, и он поехал искать другую. Потом у него что-то разладилось в моторе, и он кое-как дотащился до автомастерской, где механик очень долго искал поломку.

Поломку ему устроил Недокоп, покопавшись в моторе, пока машину заправляли.

Свой мобильный телефон Акоп Спартакович почему-то оставил дома, хотя обычно брал его с собой даже в сауну.

– Известное дело, – сказал Юлиус Ангелу Иоанну, – бесы начали опускать свои шлагбаумы перед Юленькой на пути в храм.

– Обычные их каверзы! – грозно нахмурился Иоанн. – Но мы-то с тобой на что? Летим к Акопусу!

Они мигом нашли Хранителя Акопуса.

– Где твой подопечный? – приступили к нему Ангелы.

– А его Недокопка как оседлал с полуночи, так до сих пор на нем и ездит где-то, – пожаловался Ангел Акопус.

Полетели втроем разыскивать Акопа Спартаковича и через несколько минут обнаружили его возле авторемонтной мастерской. Но в каком виде! На плечах у бедняги, сплетя корявые ноги у него под подбородком, сидел сам Недокоп. Вконец обнаглевший бес колотил узловатыми кулаками по макушке подопечного, как по барабану: Акоп Спартакович уже успел пожаловаться на адскую головную боль механику и даже сходить в ближайшую аптеку. Но аспирин от бесов не помогает, и в голове у него по-прежнему жутко стучало и гудело.

Вокруг Акопа Спартаковича, оседланного поганым Недокопкой, крутились мелкие крестовские бесы, выкрикивая в его адрес нехорошие слова, а еще они курили какие-то вонючие сигареты и пускали дым прямо ему в лицо, и дым этот окончательно замутил мозги бедному Акопу Спартаковичу и заставил его глаза слезиться.

– Это у меня летний грипп начинается, – сокрушенно вздыхал он.

– Вперед! – воскликнул Ангел Иоанн, выхватывая меч и бросаясь на стену смрадного дыма вокруг несчастного Акопа Спартаковича. Ангелы Акопус и Юлиус рванулись за ним. Увидев Ангелов, бесы бросились врассыпную, а Недокоп съежился у него на плечах и замер.