Центурион Траяна

Гартак узнал голос – брат Сабиней держал руку на его сердце. Но от этого не стало легче – голос звучал чуждо.

– Пришел в себя? Тогда молчи, если жить хочешь.

Гартак ничего почти не видел. Разве что смутный какой-то абрис, отсвет, хотя вглядывался во тьму до рези в глазах.

– Тихо, – повторил Сабиней и руку наконец убрал. – Я ухожу. С собой не беру никого. Браслеты забираю назад. Трусливым собакам волчьего знака не положено. И запомни – все, кто не по праву взял себе браслет – все мне их вернут, все до единого.

Теперь Гартак начал кое-что уже различать – лунный свет слегка сочился сквозь неплотно прикрытую ставенку на окне, и в мутном этом отблеске Гартак на миг различил, что напротив него сидит вовсе не человек, а огромный волк – он отчетливо выдел большие треугольные уши, и глаза твари светились в темноте. Правду, значит, говорят, что на том берегу люди умеют перекидываться волками.

– Возьми браслет, – пробормотал Гартак. – Он же твой.

Он принялся сдирать с запястья заречный дар и не сразу понял, что просто скребет ногтями по коже.

– Уже взял, – проурчал сыто волк. – Твоего разрешения мне не надобно. Я в этом доме собрал все браслеты. И еще кое-что прихватил.

Сабиней-волк поднялся и вышел – в полоске лунного света Гартак отчетливо разглядел, что волк движется на задних ногах.

Несколько мгновений после ухода младшего старший брат лежал недвижно. Потом поднялся, держась за стену. Ноги плохо держали. Опять сердце забилось как безумное. Шатаясь, будто при бортовой качке в шторм на корабле, Гартак добрался до кухни, вынул красный уголек из очага, раздул светильник. Первым делом кинулся в отцовскую спальню – старик крепко спал, храпел. Как ни в чем ни бывало.

Мать проснулась первой.

– Гартак, ты? Стряслось что? – спросила испуганно.

– Никто не заходил? – проговорил старший сын сипло.

Гартак шагнул в угол к сундуку – настоящий римский денежный ящик, обитый бронзовыми полосами, отец купил его в канабе Пятого Македонского. Гартак видел, как накануне отец положил туда мешок с браслетами, а ящик запер. Сейчас крышка была не до конца закрыта, а накладка от замка висела полуоторванным собачьим ухом. Гартак приподнял крышку. Мешка с браслетами внутри не было.

Он вновь поглядел на храпящего отца, и в этом храпе почудилось ему что-то тягостно-болезненное.

В этот миг истошный женский долетел из-за перегородки.

Гартак кинулся в спальню среднего брата.

Жена Вецинея в одной рубахе до колен (на белом темнели там и здесь пятна) стояла подле кровати. А брат лежал на постели навзничь, неестественно вывернув шею. На месте горла зияла глубокая рана – кто-то просто вырвал горло зубами.

– Где-е?! – ринулся к перепуганной насмерть женщине Гартак. – Где ты была?

Она замотала головой и вновь завыла, уткнулась головой в босые ноги убитого мужа. Гартак в ярости ухватил ее за рубаху и встряхнул как щенка.

– Ты что не видела, как он зашел?

Женщина опять замотала головой и стала тянуться руками к босым, неестественно торчащим вверх ступням, будто эти мертвые ноги были для нее спасительным якорем. При этом она утробно мычала, будто раз и навсегда позабыла все слова на свете.

Гартак отпустил ее, и женщина осела на пол.

Когда он осмелился выйти во двор, то увидел на нетронутой полоске снега синеющие следы лошади и человека. Волчьих следов не было.

«Значит, снова обернулся?» – холодея, подумал Гартак.

Глава IV

Новы

Январь 855[37] года от основания Рима. Новы

Если какая-нибудь гадость может случиться, то она непременно случится, просто потому, что богам всегда любопытно посмотреть: что же из подобной гадости может выйти.

В этот раз случилась нелепость.

Сколько ни ездил Приск одетый как легионер, непременно встречались ему на пути местные крестьяне, но ни разу какой-нибудь римский патруль. А тут нате – чуть ли не целая ала[38] всадников перегородила дорогу разведчикам. Приск и остальные четверо – в гражданских тряпках, при оружии, опять же частью фракийском, все перемазаны кровью, да еще трусят за их маленькой кавалькадой вьючные лошади и мулы, и на кобылах в придачу – две бабы. Разбойники чистой воды, тут и гадать нечего. Таких отправляют наместнику на суд, а чаще, чтобы не возиться, кончают на месте. Не жалуют разбойников римские солдаты.

У Куки, правда, был под одеждой диплом от легата Пятого Македонского, да что толку: печать давно сломана, половина строк на воске смазалась. На деревяшке отметка лишь, что диплом выдан легионеру Куке. Префект алы даже не поглядел на таблички – отшвырнул в снег: вообразил, что местные порешили какого-то римлянина, а теперь дипломом ограбленного тычут в нос представителям римской власти. Приск попытался предъявить Адрианово письмо на пергаменте, но префект опять же не стал читать. И немудрено: Адриан, умница, написал все по-гречески. А префект может и болтал на койне[39] бойко, да грамоту греческую разумел с трудом.

Самым подлым во всем этом деле являлось то, что ала была целиком собрана из иноземцев – по виду, скорее всего, сирийцев, в здешние места прибывших недавно. Значит, в лицо легионеров эти парни с Востока не знали, а уж болтали на латыни так, что хоть уши затыкай глиняными затычками. В принципе объясниться с ними было можно, да не в том дело! Никто же не собирался устраивать диспут с ними на греческом! Не это главное! Главное то, что сирийцы никак не могли распознать, что все пятеро обряженных в местные тряпки парней по говору явно не местные, а наверняка италийцы, быть может, даже из самого Рима.

Впрочем, надежда, что все вскоре все разъяснится, появилась, когда командир алы решил везти задержанных в римский лагерь в Новах. В Новы, так в Новы, возражать ни Кука, ни остальные не стали. Правда, ехать в Новы в ожидании дакийского нашествия легионерам «славного контуберния» не улыбалось – сам лагерь располагался практически на берегу реки, и варвары могли в любой момент пожаловать в гости. Неприятная перспектива, поскольку гарнизон Первого Италийского этой зимой был разбросан по прибрежным крепостям. В постоянном лагере в Новах сейчас легионеров явно недобор, но все же наверняка больше, чем в лагере Пятого Македонского в Эске. Так что (Кука был в этом уверен), среди бравых ребят наверняка найдется пара-тройка тех, кто без труда опознает легионеров из пятьдесят девятой центурии – ведь служат они под римскими орлами не первый год, вместе бывали в походах, нередко заезжали посланцы и целые вексилляции[40] из одного легиона в лагерь другого.

* * *

И таковой нашелся. Первое знакомое лицо, увиденное Приском и его друзьями в Новах, был центурион Нонний.

Центурион, убивший их товарища Квинта Мария. О том, что после убийства Квинта и учиненного легионерами бунта, Нонния перевели в Новы, слухи одно время ходили. Но друзья как-то не торопились эти слухи проверить – сладить с Ноннием ни у кого из них ни сил, ни влияния не было, так что легионеры предпочитали не встречаться со старым врагом, который при случае мог испортить им всю кровь до последней капли. В летнем походе Нонний участия не принимал – и это было даже неплохо: соблазн свести старые счеты мог обернуться для «славного контуберния» бедой.

Когда кавалерийская ала вместе с арестованными въехала в лагерь Первого Италийского легиона в Новах, Нонний встретил пятерых своих давних врагов с таким видом, будто все это время только и делал, что ожидал их прибытия.

– Так, так, так, ну и что тут у нас? – проговорил центурион, хитро щурясь.

– Вот, арестовали… подозрительные типы, одежда в крови, при оружии… и держатся как военные, – отчитался префект.

Оружие, правда, у всех было уже отобрано, так же как кошельки, пояса и теплые плащи. Везли задержанных верхом, но теперь быстренько опустили на землю, и все пятеро стояли, сгрудившись, со связанными за спиной руками, ощущая как холод прокрадывается под туники и меховые безрукавки, и как противно немеют ноги от стояния на снегу.

– Легионеры Пятого Македонского, пятьдесят девятая центурия центуриона Валенса, – отрапортовал Кука. – Центурион Нонний нас помнить должен.

То, что Кука назвал центуриона по имени, несколько смутило префекта ауксиллариев, и он вопросительно поглядел на центуриона.

– На базаре в прошлом году встречались, – кивнул Нонний, глазом не моргнув. – Ты, собака, мне норовил ворованных коней продать. Лазутчики это из-за реки! – объявил Нонний.

– Да ты очумел! Пошли немедленно в Эск к центуриону Пруденсу гонца! Да у меня диплом от самого Наталиса, да Адриан… – взорвался Кука.

– Распять всех немедленно. Привязать на кресты нагими. Пускай мороз им яйца пощиплет. К утру сдохнут! – свой приказ как и все подобные свои приказы Нонний произносил с явным удовольствием.

Собравшиеся поглядеть, что происходит, солдаты загоготали.

– У нас наиважнейшие сведения, добытые в бою и с риском для жизни, от них судьба армии зависит… – возвысил голос Приск. У него внезапно прорезалась столичная страсть к витиеватым и книжным выражениям.

Нонний подскочил к Приску и врезал кулаком в скулу. Тот успел отклониться, кулак пошел по касательной, но все равно удар вышел крутой. Легионер пошатнулся и, не поддержи его плечом Малыш, упал бы.

– Пусть нас отведут к легату или… кто тут сейчас главный! – потребовал Кука.

– Я тут самый главный для вас. Временно исполняю обязанности префекта лагеря[41]! – Нонний аж раздулся от важности. – На кресты, я сказал… Раздевайте! Ну!

Легионеры, окружившие пленных, не двигались. Только переглядывались. Нонний о своем возвышении, скорее всего, не врал – лучших центурионов и военных трибунов Траян забрал из легиона в поход. Так что не мудрено, что такой коршун как Нонний быстренько пролез в префекты обезлюдевшего лагеря. Малыш дернулся в ярости, пытаясь разорвать кожаные ремни, что стягивали ему руки – но куда там! Даже такому силачу как Малыш подобное было не под силу. Тиресий рухнул на колени, вцепился зубами в ремень Малыша, пытаясь разгрызть кожу.

На счастье, легионеры Первого Италийского пока выжидали. Не очень-то им верилось, что перед ними в самом деле лазутчики. Но, видимо, наученные горьким опытом, идти против бешеного центуриона не решались.

– На кресты! – завопил Нонний вновь, ухватил за шиворот какого-то новобранца и пихнул вперед. Тот поскользнулся, упал к ногам арестованных. Встал, оглядел пятерых. Будь у них руки свободные – он бы к ним и не подошел. Но тут рискнул, сунулся и тут же получил ногой в пах от Молчуна. Взвыл и согнулся.

– Именем императора! – завопил Кука.

– Не смей взывать к Траяну! – в свою очередь закричал Нонний. – Ты – Децебалова собака!

– Совсем озверели! Каннабиса надышались? Или не слышали никогда про людей Декстра, что ходят на ту сторону, переодевшись как даки? – тоже стал орать Приск, приходя в бешенство.

– Уж больно по-нашему хорошо говорят, – заметил кто-то из легионеров. – И на даков не похожи.

Но тут несколько ветеранов, видимо, из давних приятелей Нонния, явились, неся с собой балки для пяти крестов. Обычно материал для подобных сооружений держат всегда наготове, так что деревяшки наверняка стояли на видном месте в мастерской.

– Где распинать будем? – спросил один из вновь прибывших, кудлатый парень с негустой, весело вьющейся бородкой и хитрыми серыми глазами, в которых брызгало лукавым светом при каждой его ужимке.

– Ясное дело, у дороги, Кокцей! – объявил Нонний. – Раздевайте мерзавцев догола. Одежда ваша.

– Кому нужно это тряпье? – пожал плечами кудлатый и, не дожидаясь понукания, шагнул вперед, ухватил Приска за ремень на запястьях и рванул на себя.

Приск не сразу понял, отчего это больно ожгло руку, а потом давление ремня исчезло. В следующий миг сообразил: легионер перерезал ему кинжалом путы. Приск ударил локтем назад – не сильно, только для виду, отпихивая своего спасителя. Тот ловко подыграл, дрыгнул ногами и опрокинулся в снег, увлекая за собой пленника.

– Вас самих распнут! – Кука подался вперед, чтобы прикрыть своих – Малыша, который вот-вот должен был освободиться, и Приска, который уже поднимался, сжимая якобы отнятый у Кокцея кинжал.

Сам кудлатый, видимо, большой затейник, на четвереньках проскользнул меж стоящих соратников и скрылся.

Нонний, как всегда, в такие моменты, ослеп от ненависти, и ни на палец не понимал, что происходит. Рыча от бешеной ярости, он накинулся на арестованных с палкой. Удары так и посыпались. Пленные едва успевали уворачиваться, оберегая головы и подставляя под удары спины. Приспешники Нонния, ветераны, больше похожие на надсмотрщиков при гладиаторской школе, нежели на доблестных солдат Рима, первым делом вырвали из пятерки Молчуна, и принялись сдирать с него одежду. Молчун сумел пнуть ближайшего по голени, но тут же сам получил по зубам. Приск незамедлительно кинулся на Нонния с кинжалом, но на его пути очутились сразу трое. Одолеть не получилось, Приска опрокинули на землю. Вернее, на снег. Но он ударил в живот ногами одного, полоснул по лодыжке кинжалом второго и, выгнувшись, одним рывком вскочил на ноги. Малыш тем временем сумел освободиться и, ухватив одну из заготовок креста, стал мозжить ею спины. В него пытались кидать свинцовые шары и даже камни из пращи – но то ли не попадали, то ли он сгоряча не замечал ударов. А, скорее всего, стрелки не очень-то стремились попасть, потому как доставалось больше звероподобным иммунам[42] Нонния. Ясно дело, кто-то спешил свести под шумок старые счеты. Драка кипела. Но все равно положение Приска и его друзей оставалось безнадежным. Рано или поздно безоружную пятерку одолеют – если не на крестах они кончат свой путь, так примут смерть от железа, в неравной драке со своими же. «Не бывает безнадежных драк, – любил втолковывать своему сыну Гай Осторий, бывший военный трибун. – Мы просто не всегда знаем, за что деремся. Но помни: в любой схватке дерешься за лишний миг жизни».

И они дрались. Еще один миг и еще…

– Адриан! – выкрикивал Приск, мечась среди дерущихся, ускользая от ударов и стараясь полосовать кожу, а не потрошить животы – все ж хоть и мерзавцы, приспешники Нонния, но свои, легионеры, не варвары. – Адриан наш патрон! Клянусь гением императора…

Имя Адриана известно было в Новах – прежде императорский племянник служил военным трибуном в соседнем Эске, а при подготовке Дакийской кампании объездил все лагеря месте с дядей и в свите императора появлялся здесь, в лагере. Наверняка каждый или почти каждый Адриана видел. Так что его имя тут – не пустой звук. А то, что арестант клялся священной клятвой, произвело впечатление еще большее.

Легионеры невольно подались назад, расширяя круг, в драку больше не лезли и на помощь немногочисленным прихлебателям Нонния не спешили. Глянув – мельком поверх голов – Приск увидел, как бежит к принципии[43] тощий высокий легионер. Нескладная фигура показалась знакомой. Но разглядывать и решать, кто это и отчего знаком, было не время – опять пришлось уворачиваться от ударов и самому крошить чужие зубы и сворачивать челюсти.

Молчун все же сумел вырваться и теперь, почти голый, дрался отнятым у кого-то гладиусом. Этот не миловал – разил насмерть. Приска уже три или четыре раза сбивали с ног, но он поднимался. Туника давно лопнула, свисала лохмотьями с пояса, от разгоряченного тела в морозном воздухе поднимался пар.

«Если сейчас на крест привяжут, то и часа не прожить – столько силы ушло из тела…» – мелькнула мысль.

Но подумал Приск вроде как не о себе, а о ком-то постороннем. Чувствовал – силы на исходе. На одной ярости держался. Его вновь повалили, оглушили ударом плашмя и поволокли. От снега вперемешку с водой, грязью и кровью, по которому Приск елозил лицом, он пришел в себя, брыкнулся, попытался достать ногой, не сумел…

Биться до последнего и даже дольше…

Приск оттолкнулся свободной ногой от земли, крутанулся всем телом, вырвал вторую ногу и одну руку из ветеранских пальцев, и второго своего пленителя просто рванул на себя и опрокинул. Дальше уже не битва пошла и не драка, а возня: на него навалились сверху, вновь ударили – но не по голове, а в бок и по плечам; затем он кого-то укусил: сперва ощутил во рту вкус грязной, пропитанной потом тряпки, а потом – крови. Рядом кто-то надсадно визжал. Приск сжимал зубы все сильнее и сильнее, мотал головой, пытаясь вырвать клок мяса… Кто-то бил кулаком наугад, но не попадал…

…А потом все кончилось – был какой-то провал… Не тьма, нет, а мельтешение серого, стоны, возня. Приск ощутил, что лежит голой спиной на снегу. Он вскочил и – о чудо! – ему никто больше не пытался мешать. Приск повернулся, ища противника, махнул кулаком наугад, едва не потерял равновесие, устоял.

Только теперь он увидел, что перед к ним стоит военный трибун, молодой человек в начищенном до слепящего блеска нагруднике, из-под которого во все сторона топорщатся белые птериги[44] нижней лорики. Военный трибун без правой руки. За ним чуть позади застыл тот тощий нескладный легионер. Чем-то легионер опять показался знакомым, но при этом Приск был почти уверен, что если и видел этого парня когда-то, то лишь мельком.

– Анний! – выдохнул Приск, узнав однорукого трибуна. – Именем императора…

– Что здесь такое? – спросил военный трибун у Нонния тихим хрипловатым и очень усталым голосом. – Циркулатор с бродячим цирком приехал?

– Лазутчиков поймали. – Нонний ничуть не смутился. Даже осклабился – мол, его эта драка вроде как забавляет.

– Анний! – заорал Кука так, что державший его приспешник центуриона отшатнулся. – Ты что, не помнишь! Это мы с Приском нашли в пещере летом золото… То золото… Помнишь?

Да уж – наверняка не забыл, как без руки остался. Приск отстраненно подумал, что может и не стоило как раз про это напоминать.

Военный трибун рассеянно кивнул, но пока не спешил подтвердить, что узнал «быков Декстра». К тому же теперь, после драки, все в крови, с разбитыми лицами и в лохмотьях, они еще меньше стали походить на доблестных легионеров, которых прошлым летом высылали в разведку.

– Мы же все время ходим в этих фракийских тряпках, ты же знаешь… – хрипел Кука, надрывая уже без того севший голос.

– Мы люди Декстра, – выдохнул Приск. – Декстр, центурион, из фрументариев[45]…

– В чем дело? – повернулся военный трибун к Ноннию. И в этот миг Приск понял, что имя Декстра, пожалуй, произвело даже большее впечатление, нежели имя Адриана. И что Анний сразу их узнал, но про себя что-то взвешивал, будто вороватый торговец, норовящий привесить к весам фальшивую гирю без тавра.

– Лазутчики дакийские… – Нонний не желал уступать.

– Где? Где лазутчики? – трибун не повысил голоса, но наоборот, как-то начал пришептывать. – Это специально обученные Декстром и Валенсом разведчики, клиенты самого Адриана. Или ты позабыл, кто такой Адриан?

Нонний скривился.

– Помню, служил трибуном в Пятом Македонском, гречонком прозвали…

– Племянник императора, – все тем же тихим голосом просипел Анний, будто из последних сил.

Нонний не ответил, дернул щекой, скорчил гримасу, будто что-то пытался выдавить через силу – но не получалось.

– Освободить! Немедленно! – повернулся трибун к подручным Нонния и только теперь повысил голос. – Вернуть одежду, оружие! Всё-всё вернуть! И ко мне в дом! Немедленно!

Тут он захотел крикнуть. Но у Анния не получалось орать, он срывался на тонкий противный визг. Но никто не посмел ему перечить. Первым разжал руки тот, что держал Тиресия, и тут же получил по зубам от легионера.

Дрожа от холода, Приск попытался приладить на место обрывки туники, но вскоре понял, что дело это безнадежное. Откуда-то появился кудлатый Кокцей, отобрал свой кинжал. Впрочем, чужой кинжал Приску был теперь без надобности – он получил назад все свое: оружие и собственный плащ. Кутаясь в заиндевевшие тряпки, сплевывая кровь и ругаясь, легионеры кое-как потрусили к дому военного трибуна – бежать быстро не было сил. С холода в доме им показалось не просто тепло, а жарко – легионеры сбились на кухне возле печи и пили, передавая друг другу, вино с пряностями, медом и горячей водой. С разбитых губ в бронзовую чашу стекала кровь и мешалась с напитком, добавляя к его сладости солоноватый привкус.

Потом, пошатываясь и опираясь друг на друга, доковыляли они до таблиния[46] трибуна. Тот сидел на ложе и вертел в руках один из отобранных у легионеров золотых браслетов с оскаленной волчьей мордой.

– Что все это значит? – спросил Анний. – Почему вы в варварских тряпках на нашей римской стороне? На тот берег реки ходили? Кука!

Голос трибуна сделался еще более сиплым, и, значит, еще более злым.

– Центурион Валенс нас оправил – проехаться по бережку. У него насчет этой зимы предчувствие нехорошее было. А Валенс верит предчувствиям.

– И что? Подтвердились предчувствия?

– Река скоро встанет, – поведал, будто откровение, Кука.

– Ну да, замерзнет, – кивнул Анний. – Удивительное открытие… – однако в голосе его не было насмешки. Он ждал, что ему скажут.

Молчун вдруг встал на колени, потом растянулся на полу – в драке ему, кажется, досталось больше всех, и ноги его не держали. Он дернулся, изо рта его потекло толчками выпитое. Анний сделал вид, что не замечает.

– Они пойдут всюду, – сказал Кука. – До самой Дробеты…

– Здесь, в Мезии? – уточнил Анний.

Кто «они», Анний спрашивать не стал.

– Да. Всюду. Там, где смогут по льду пройти через реку. Браслет этот – особый знак. Потому как… – Кука отер рукавом нос, размазав по и без того грязной тунике кровь и сопли. – Этот берег тоже восстанет. И тоже повсюду. Вздыблется, как бывает, бесится море после того, как случится землетрясение на берегу. На суше – расколотая земля, на море – волны до неба. И тогда нас сметут. Если Траян не подоспеет. Каждый час дорог. А твой Нонний нам такую пакость устроил… Если бы не знал, какая он сука, решил, на даков мерзавец работает.

Трибун несколько раз кивнул.

– Я уже видел этот браслет, – сказал он. – У одного дака. – Помолчал, потом спросил. – И что делать по-вашему?

– Гонцов послать. Сегодня же. В Томы к наместнику. В Диррахий. А лучших, самых надежных бенефициариев – в Виминаций, – посоветовал Кука.

Анний молчал. Да уж, что тут размышлять – если из Виминация, где стоят основные силы, помощь не подоспеет, худо придется всем.

– Я бы отозвал людей из бургов, – добавил Приск. – Башни в случае подобного нашествия не отстоять. А в лагерях в Эске и Новах можно отсидеться. К тому же на стенах бойцы пригодятся. Из канабы в лагерь всех гражданских переселить надо.

Анний вновь кивнул:

– Может и так, но пока приказа от наместника не будет, я бойцов с бургов снимать не могу. И канабу не трону. Вы когда поедете?

– Сегодня же двинемся, – решил Кука. – Если после того как твои люди нас отметелили, мы сможем в седлах удержаться. Молчун вон уже никакой…

– А девки? С собой возьмете?

Глаз наметанный, баб сразу заметил.

– Девок себе оставь. Дарю! – объявил Кука милостиво, хотя дарить права не имел – не его рабыни. – А вот браслеты верни.

– Что-нибудь еще надо? – Анний, помедлив, надел браслет на руку, мешок с остальными (Нонний после ругани отдал добычу, но как полагал Приск, штук пять браслетов успел припрятать) протянул Куке.

– Коней наших пусть вернут. И еще одежда нужна взамен той, что порвали. Капсария пришли раны смазать. И перекусить горячим вели принести…

Кука умолк, прикидывая, не упустил ли чего. Вроде как все учел, смекалкой бессмертные боги его не обидели, недаром именно ему поручил Валенс контуберний.

* * *

Возле кухни, куда легионеры пришли за едой, опять появился тощий легионер, поставил перед разведчиками миски с кашей и спросил:

– От Децима Скирона вестей не было?

Тут Приск наконец вспомнил, где видел этого парня – тощий приезжал к ним в Эск несколько раз – повидать младшего брата Децима, пока тот не исчез и не был объявлен дезертиром. Вспомнил, что тощего звали Секстом Скироном.

– Не было, – буркнул Кука.

– Не верю, что мой брат стал предателем, – продолжал настаивать легионер. – С этим что-то не так… Может, его туда послали? Ну, к дакам?

– Я видел Скирона, – вдруг сказал Малыш.

– Где? – кинулся к нему Секст.

– Летом на той стороне.

– И…

– Померещилось ему, – пихнул Малыша в спину Кука. – Малыш наш в плен угодил. А когда тебя огнем жгут, многое может померещиться. Мы не знаем, где твой брат Децим. Центуриона Валенса спрашивай. Или центуриона Декстра.

Поев, легионеры принялись решать, что делать дальше. Приск стоял на том, чтобы сразу ехать в Эск. Кука считал, что надо отправиться сначала в бург, забрать вещи и оружие и уже оттуда возвращаться к себе в лагерь. Лед на реке некрепкий, так что время еще есть. А письма развозить – не их задача.

Однако Приск решил от остальных отделиться и скакать напрямую в лагерь – не в первый раз ему доводилось ехать этой дорогой. Надо было только выбрать лошадь покрепче и сменить ее на почтовой станции. Кука предрек, что Приск отобьет себе задницу – чтоб такое предсказать, к оракулу обращаться не надо. Приск и сам это знал, но все равно решился ехать в Эск.