Хроника Великой войны

Через две недели они должны были осадить первые паскаячьи замки, через три достичь столицы…

***

Поднимающееся из-за туманного горизонта солнце ещё не успело разогнать тонкую пелену, покрывавшую сонную равнину, как грубый рев труб разорвал тишину, взметнувшись в нежно-голубое небо. Загрохотали барабаны, и тогда защитники замка увидели бесчисленное множество воинов, рассыпавшихся вокруг крепостных стен.

Гостомысл Ужасный в изящных доспехах, пригнанных по его щуплой фигуре, в шлеме, вышел из шатра, вглядываясь в оживившихся на стенах паскаяков. В замке их было едва ли больше тридцати, и надо было расправиться с ними как можно скорее, освобождая дорогу на Хафродуг.

Вместе с парами тумана, тающими в нагревающемся воздухе, взлетели в небо огненные шары. Сверкая, они упали на стены, и камень, зашипев, раскололся. Ожив, змеино извиваясь, поползла под ногами паскаяков земля, загоняя их в башни. Дрогнув, крыши строений вздыбились, осыпавшись вниз грудой черепицы. И тогда защитники поняли – крепости не выстоять, через минуту все будет кончено без штурма…

Однако один герой, перепрыгивая через каменные завалы, перелетая через бурлящую землю, раскидывая попадавшихся на пути людей, вырвался из замка, объятого кольцом смерти. Он спешил передать весть о нападении, и животные инстинкты, спящие в каждом паскаяке, пробудились в нем и заставляли бежать без остановки несколько часов кряду, пока он не добрался до ближайшей деревни.

***

Вахспандийцы не встревожились, когда узнали о приближении армии Гостомысла Ужасного. Они даже не начали укрепляться, когда в город стали стекаться крестьяне, рассказывая о несметных полчищах варваров. Лишь в храмах обагрились жертвенные алтари. Паскаяки надеялись на свою силу, на бога Ортакога. Что могут сделать эти ничтожные людишки?

Впрочем, в посольстве Антимагюра подобного мнения не разделяли, быть может, потому что сами были людьми. Бледный, задерганный, Элвюр метался по комнатам, кричал на слуг, хватался за бумаги и вдруг отбрасывал их.

Антимагюр был против гхалгхалтаров, а следовательно и против их союзников – паскаяков. По всем правилам дипломатии посол должен был вручить королю Ульригу ноту, требуя вернуть армию Удгерфа. Однако поручений от графа Роксуфа не поступало, и Элвюр бездействовал, покуда не стало доподлинно известно, что войско Гостомысла Ужасного в дне пути от Хафродуга. Толпы беженцев заполонили город, перегородив улицы бесчисленными телегами, груженными спасенными пожитками.

Бежать было поздно. Оставалось ждать союзника Гостомысла, который твердой поступью надвигался на город, не оставляя камня на камне от замков и деревень, попадавшихся на пути. Это-то и пугало Элвюра, и он, забаррикадировавшись в посольстве, ожидал самого страшного.

Но оно не произошло. Гостомысл подошел, обосновавшись в южных пригородах города и стал ждать.

***

Ульриг только что кончил говорить, и, довольный произведенным впечатлением, подошел к столу, вперившись взглядом в мнущегося в дверях паскаяка.

– А теперь ступай. Да скачи, не жалея коня. От тебя зависит судьба Вахспандии! Я надеюсь на тебя.

Посланник твердыми шагами вышел.

Ульриг обернулся к ранее незаметному, недвижно сидящему паскаяку. То был Широкоплечий, все в той же рубахе, окровавленной от полученной им в гостях у Удгерфа раны. Он молча наблюдал за действиями короля, пока тот вдохновлял гонца пламенной речью. Широкоплечий не говорил ничего и теперь, когда они остались одни, не понятно было его присутствие в королевском кабинете. Ульриг так же не начинал разговора. Утомленный произнесенной им речью, он опустился в кресло.

Жил – не тужил, и вот на тебе: враг под стенами! Ульриг не боялся потерять власть. Нет, он уповал на силу своих воинов, и, если надо, сам повел бы их в бой. Просто король слишком привык к размеренной жизни с шумными, но не отличающимися друг от друга пирами, поединками-играми, увеселительными поездками. Сейчас же все пошло кувырком, и он потерял опору. Управлять государством стало вдруг крайне сложно. Теперь все зависело от него, и он должен был принимать решения, определяющие будущее державы.

***

Удгерф вновь ехал во главе колонны. После последней встречи с женой принц больше не видел её. Она уже поправилась, и могла ходить, однако он запретил ей показываться из повозки. Не отдавая себе отчета, Удгерф боялся её появления среди войска. По заведенным из поколения в поколение законам воин должен на время похода забыть все, оставленное дома, дабы эти мысли не отвлекали его от главной цели – победы над врагом. Поэтому паскаяки никогда не брали жен с собой.

А Дельфера очутилась в самом войске. Нарушение законов предков! Позор! Наследник страшился слухов, разговоров – всего, что грозило его авторитету, и оттого прятал жену в повозке, хотя об этом знала уже вся армия.

Однако солдаты слишком любили своего полководца: он принес им блестящую победу под Хал-мо-Готреном – и были уверены – так будет и на этот раз. И войско, сделавшись сплоченнее после нападения на обоз, ползло по равнине.

***

Так прошло несколько дней. Медленно, поскрипывая катились телеги; шли, лениво переставляя ноги, солдаты; сонные сомми тащили своих безжизненных седоков. Голая равнина наводила тоску, и все, истомившись, думали о встрече с людьми и о бое, как о благе. Вот тогда они разомнутся! С упертым упрямством паскаяки продвигались вперед к этому маячащему впереди счастью.

Удгерф полагал, что они достигнут северной границы Королевства Трех Мысов, где степи переходят в Жоговенские горы, через два месяца. В голове он уже набросал план будущего сражения. Все вырисовывалось очень точно: огромная равнина, разбросанные кое-где деревни – одну из них он сделает своим штабом. Удгерф живо представил, как двинется в атаку его пехота и кавалерия, как люди направят на них дракунов, как его лучники вскинут луки, расчертят небо линиями стрел… как откатятся к Форт-Брейдену жалкие корпуса отчаявшегося Иоанна, и как он, наследник Вахспандии, встретится там с Хамраком Великим, и обнимет его по-паскаячьи…

– Ваше высочество! – окрик сзади настиг его.

Принц обернулся – к нему бежал растрепанный паскаяк.

– Гонец из Вахспандии!

– Что? – Удгерф схватил поводья, и сомми под ним покорно замер.

Из плотно шагающей колонны показался паскаяк на взмыленном скакуне. Прорыв сквозь варварские позиции обошелся ему дорого, и он был в пути уже неделю. Припадая к шее животного, посланник приблизился к принцу.

– Ваше высочество, на Вахспандию напали! Хафродуг осажден… Полчища варваров окружили его со всех сторон… Король просит помощи. Вернуться… – последние слова он прохрипел, сползая с седла.

Стоявшие рядом солдаты подхватили его – вся рубаха посланника впереди была окровавлена.

Удгерф замахнулся палицей, обрушил удар на сомми, так, что слоноподобный ящер взревел, кинулся в поле. Принц все бил и бил его, и зверь в бешенстве метался по равнине.

Все планы рушились. Возвращаться! А победоносное шествие к Форт-Брейдену? Черт! Угораздило же Ульрига! Хафродуг осажден, и опять ему, принцу, придется принимать на себя основной удар, спасать отца. Непутевый кретин! Послал войска, а теперь требует их возвращения.

Удгерф несколько успокоился, опустил палицу. Надо было бесславно поворачивать назад, и теперь он освободит Хафродуг хотя бы для того, чтобы как следует поговорить с отцом.

***

Паскаяки двинулись восвояси, озлобленные, раздосадованные и напуганные. Что станет с их семьями, если свирепые варвары лесов и степные кочевники ворвутся в город? Но законы воинской чести запрещали говорить об этом, и все шли молча.

А через две недели в Форт-Брейден прискачет гонец, и после ночного совета Хамрак велит отступать…

Глава третья

Гостомысл Ужасный ожидал Удгерфа. Ссутулившись, бывший царь Слатии сидел перед хрустальным шаром, расположенным на подставке в форме лап дракона. В этом магическом кристалле колдун отмечал приближение войска принца и нередко заглядывал внутрь осажденной столицы, изучая её наводненные беженцами улочки.

Все шло хорошо, но странное чувство тяготило бессмертного. Он знал, что Хафродуг не выстоит и Ульриг вынужден будет капитулировать, но дальнейшее оставалось неизвестным даже ему. Гостомысл лишь смутно сознавал, что потом должно совершиться нечто ужасное, непредвиденное. И это непредсказуемое зло исходило от принца Удгерфа, наследника Вахспандии. Бессмертный не мог сказать, почему именно в молодом полководце он видел своего главного врага, но чувствовал это интуитивно, а потому не тратился на попытки взять Хафродуг штурмом, потому сидел в бездействии, наблюдая за принцем через магический кристалл.

Наследник шел…

***

Блуждающее холодное солнце тщетно прорывалось из-за свинцовых облаков, затянувших небо. Короткое северное лето кончилось.

По обеим сторонам дороги чернели пятна выгоревших полей, остовы домов. Злой ветер, забавляясь, хлопал повисшей на одной петле дверью, и одинокий звук разносился далеко по равнине. Тоской веяло от разрушенных, покинутых жителями деревень.

С утра пошел снег, сначала похожий на дождь, превратившийся к полудню в сплошную белую завесу. Крупные хлопья с остервенением устремлялись вниз. К ночи снегопад отступил. Небо стало совсем темным, а земля спокойной, заживо погребенной, закутанной в саван. Все застыло без движения, и тем страшнее казались черные балки разрушенных домов, торчащие из-под снега.

Показались три фигуры. Всадники в темноте сливались со своими конями. Они приостановились, будто прислушиваясь. Лица их были тусклыми, без кожи, с глубокими провалами глазниц, откуда торчали горящие глаза – скелеты.

Все было тихо, но главный поднял руку.

Издали донесся едва слышный шум. Скелеты вздрогнули: то, что находилось ещё очень далеко, медленно приближалось к ним и через некоторое время будет здесь. Дозорные, резко развернувшись, понеслись в противоположную сторону от звука. Пришпоривая лошадей, они призрачными тенями заскользили по безмолвной равнине, подстегиваемые страхом перед ползущей к ним смертью.

Сзади в нескольких ледах, проваливаясь в снег, шли молчаливые, грозные паскаяки. Весь день снежная буря мешала им идти, и они начали движение лишь ночью…

***

Вечер перешел в ночь. Свет луны, затянутой покрывалом туч, не разгонял мрака, опустившегося на равнину, лишь белел молодой снег.

Сидя на сомми, Удгерф задумчиво наблюдал, как зверь лениво передвигает лапы, оставляя глубокие, наполненные лиловыми тенями следы.

Кто-то осторожно подъехал сзади. Лошадь под ним жалась, робко пританцовывала. Принц не обратил внимания на всадника.

– Извини, – голос раздался совсем рядом.

Удгерф не ожидал его услышать, и, очнувшись, удивленно повернул голову к говорящему.

Было темно, но Удгерф узнал его. Принц ничего не сказал и, понурившись, продолжал смотреть на медленно поднимающиеся лапы сомми.

– Извини меня, если я повредила тебе. Я хотела как лучше.

– Ладно, – принц махнул рукой.

Он уже не злился: кто знает, что было бы с женой, останься она в столице.

Дельфера вздохнула, и принц увидел, как изменилось её лицо.

– Я рада. Я думала, ты не простишь меня.

– Сейчас не до тебя, есть дела куда важнее.

– Завтра сражение?

– Да.

– Я могу?.. Прости, забыла.

– Сейчас ты уже ничего не можешь. Сейчас даже я ничего не могу, – принц улыбнулся. – Все решено. Моя армия следует заранее установленным порядком. На рассвете мы, не останавливаясь, так же, как идем сейчас, атакуем варваров. – Он вдруг замолчал, недоверчиво взглянув на жену.

– Продолжай, продолжай. Очень интересно.

Удгерф кивнул, сознавая, что она лжет, но, следуя эгоистичному желанию ещё раз поделиться своими планами, он заговорил:

– Я знаю – в центре у них осадные орудия. Придется пустить кавалерию, раздавить. На левом крыле конница, колдуны – самые сильные отряды. Там же находится сам Гостомысл. Кстати, ты знаешь Гостомысла?

– Припоминаю что-то, – неловко начала Дельфера, боясь, что он махнет рукой, отвернется, сделается чужим.

Однако Удгерф продолжил:

– Гостомысл Ужасный – колдун, лучший из людей, бессмертный. О нем слагают легенды, о его стремительном взлете, о его блестящем кровавом правлении и низвержении. – Принц замолчал. – Но это не все. Высланные мною дозорные, рассказывают о том, что у них есть ещё один бессмертный необычайной силы. Но я ничего не знаю о нем. Паскаяки, понимающие язык варваров, говорят, что его зовут Чародеем…

Они ехали вперед по засыпанной снегом дороге, и войско следовало за ними, навстречу неприятелю, затаившемуся в темноте. Он рассказывал ей о тонкостях военной науки: кого лучше пускать на быстрых кочевников и как с меньшими потерями разбить варваров. А она, затаив дыхание, слушала его непонятную речь, боясь, что он прервется, и что она больше не услышит его голоса, что завтра его убьют.

***

Было очень рано и темно.

Варвары копошились у огромных осадных машин, очищая их от снега, оборачивая на юг, в сторону, откуда ждали Удгерфа. Кони, храпя, с трудом двигали массивные катапульты, и в такт каждому их шагу скрипели натянувшиеся канаты. Люди, выбиваясь из сил, помогали животным:

– Поднажми! Давай, давай, скотина!

– Халас! – кочевник, стоявший в стороне, вскинул руку.

Катапульта застыла.

– Пойдет.

Было морозно – вода в ведрах замерзла – но Анисим Вольфрадович по-прежнему оставался в одной рубахе, без шапки, и ветер ворошил его длинные спутанные волосы. Чародею было не холодно – мысль о предстоящем сражении согревала его, и он неотрывно глядел на гряду заснеженных холмов, откуда должны были показаться паскаяки.

Постепенно светлело, но солнца не было видно за тучами, поглотившими небо.

– Хей! Хей! – ветер донес крики дозорных.

Они стремительно вылетели из-за пушистого гребня холма, понеслись к лагерю.

Ветер, мчавшийся со склонов вслед за ними, поднял облака снега. Чародей уставился на белую завесу беснующихся хлопьев. Что-то необъятное, темное проступило из-за нее, вылилось на склоны.

– Да здравствует Ортаког! Айя! – Паскаяки кинулись в наступление.

– Гай! Гай! – несколько кочевников, вскочив на лошадей, устремились навстречу бегущим, но вдруг, не доезжая нескольких десятков шагов, выстрелили, круто развернулись, понеслись вдоль линии наступающих, посылая стрелы в орущий строй.

Осадные машины подняли фонтаны снега; варвары метнули дротики, кто-то упал. Но это не могло остановить людей-львов. Облепленные снегом, в изорванной дротиками одежде, они налетели на неприятеля…

***

Принц Удгерф выхватил дорогую секиру, свадебный подарок, обернулся ко всадникам:

– Вперед! Не посрамись!

Сомми, услышавший грохот осадных машин, ожил и охотно, тронулся, разгоняясь с каждым шагом. Воющим, всепоглощающим потоком вахспандийская кавалерия покатилась с холмов, втаптывая в землю дозорных варваров.

Гостомысл показался из шатра. Он был в доспехах, с лицом закрытым забралом, хотя и не собирался сражаться. Смертные не любят его – боятся, и этот животный страх мешает им видеть в нем человека, а он устал от жалкого раболепства. В опасности и варвары, и кочевники, и даже скелеты бросят его, ведь для них он неживой. Он – бессмертный. Так зачем защищать тех, кому ты безразличен? И Гостомысл, сумрачный, замер у шатра, оглядывая столпившихся колдунов.

– Задержите кавалерию, дабы не мешала развертыванию фронта.

– Слушаемся! – маги вздрогнули, засуетились, спеша выполнить повеление.

Несколько всадников вскрикнули, на ходу вывалились из седел, перекувырнулись, покатились, обрастая снегом. Огненные вспышки врезались в строй паскаяков. Однако люди-львы неслись дальше, поглощая расстояние, отделявшее их от передовых частей варваров…

Люди отшатнулись, и сомми врезались в их податливую толпу, давя и круша все на своем пути. Крики! Грохот!

Размахивая секирой, Удгерф пробивался все дальше, и снег срывался с окровавленного лезвия, мягкими хлопьями летел ему в лицо. Принц смеялся, подгонял сомми, и тот тяжело переваливался под ним, топча варваров.

Не выдержав, люди рассыпались, рванулись к основному резервному корпусу, а опьяненные битвой паскаяки, хохоча, насели на бегущих, подрубая их, повергая на землю.

Гостомысл напряженно подался вперед:

– Хорошо. Хорошо. Да будет так!

Воздев длинную, худую даже в доспехах руку, он уставился в холодное небо. Солнца не было видно – тучи густо клубились над головами сражающихся. Вдруг их безмятежные громады дрогнули. Нестерпимый, яркий свет холодного, голубого пламени, раздвинул тучи, неистовым водопадом обрушился на паскаяков.

Гостомысл засмеялся, затрясся, распираемый пробудившимися в нем силами. Смех перешел в крик, и небо померкло. Водопад белого огня сделался красным, заскользил по земле, и снег зашипел, и пошел пар.

– Назад! Назад! – паскаяки в ужасе рассыпались по равнине, и варвары вместе со своими недавними врагами бежали от исполинского кровавого бича…

Вдруг врата Хафродуга разверзлись, высвобождая грозного всадника верхом на черном сомми. Столб огня дрогнул, распался на мириады искр, и осыпался на землю.

Гостомысл замер. Неужели он ошибся, и с Урдаганом придется драться ему?

Широкоплечий в окровавленной на груди рубахе, с откинутым назад гребнем волос, выехал из Хафродуга, обводя поле сражения тяжелым взором. Сжимая в руках огромный боевой молот, верхом на исполинском сомми паскаяк походил на утес, чудом очутившийся посреди ворот Хафродуга, прочно врывшийся в землю. Однако он качнулся, медленно разгоняясь, надвинулся на людей. Широкоплечий взмахнул молотом, обрушивая его на оказавшихся рядом. Варвары попятились, отступая. Стрелы, пущенные кочевниками, вонзились в грудь паскаяка, и одна даже попала в голову, но, он не переменил лица, и, вырванные невидимой рукой, стрелы осыпались на землю. Страшно выглядел Урдаган Хафродугский, окровавленный и равнодушный. Неспешно скользил он по полю, разгоняя целые отряды, и сотни смертных бежали от него одного.

Но Гостомысл Ужасный бездействовал. Вступить в бой с Урдаганом должен Анисим Вольфрадович, так должно случиться, ведь так предвидел бессмертный. Варвары падали один за другим. Бесстрастно Широкоплечий расправлялся с целым войском. Паскаяки ликовали.

Вдруг что-то большое, рыжее вылетело из толпы варваров, наскочило на Урдагана, вырвало его из седла. Камнем рухнул паскаяк в снег, и огнем взметнулись рыжие волосы Анисима Вольфрадовича.

– Чародей! Чародей!

– Урдаган! Урдаган!

Человек придавил паскаяка к земле, схватил за горло, но Широкоплечий вырвал руку. Тяжелый молот обрушился на голову Вольфрадовича, размозжив её, вскользь прошелся по плечу, вывернувшись из лапы Урдагана, упал. Обезглавленный Анисим Вольфрадович продолжал стоять, твердо упершись в землю, не выпуская противника. Крик прокатился по войскам, когда из разметавшегося кровавого месива на шее – того, что раньше было головой Чародея – сложился череп, быстро покрылся кожей, и вырос нос, и спустились по пояс длинные, неопрятные, рыжие волосы. Второй рывок сделал паскаяк, и человек не устоял…

Очнувшись, смертные кинулись друг на друга, и сражение продолжилось. Оно шло до конца дня, и Ульриг делал несколько вылазок, пытаясь помочь сыну, и Удгерф несколько раз прорывался к шатру Гостомысла, и скелеты несколько раз отбрасывали паскаяков назад.

Начало темнеть, и поле стало черным от мертвых тел. Тогда дважды раненый Удгерф дал приказ отступать. Истерзанные паскаяки отходили на север, миновав Хафродуг, а варвары падали от усталости под стенами осажденной столицы. Они знали, что уже не уйдут оттуда, потому что не могут идти.

И лишь крики двух бессмертных, с неутолимой, расчетливой яростью уничтожавших друг друга, раздавались в ночи. Ужас и омерзение овладевали смертными при мысли о том, что эти два исполина могут сражаться так, забыв об изначальной своей цели, до бесконечности…

ВИЛАНДОР. ПЕНТЕЙСКИЙ МЫС

Глава первая

Солнце медленно поднималось со дна моря, густыми лучами растекаясь по воде. Начинался новый день. Жизнь продолжалась.

Форт-Брейден остался позади. Впереди громоздились скалы, сдерживающие затаившееся в своем кажущемся спокойствии море. Оно робкими мелкими волнами ласкало берег, ожидая нового порыва ветра, чтобы поднять спящие в глубине валы и снова начать свой лютый натиск.

Войско Хамрака Великого отступало, чтобы сберечь силы. Ночью гхалхалтары потеряли несколько сот тварей, люди – пять тысяч солдат. Несмотря на то, что в суматохе не удалось вынести из форт-брейденского замка волшебное зеркало, позволяющее перемещаться в пространстве, Хамрак осуществил блестящий прорыв. Он мог гордиться, но вместо того ехал хмурый, застыв в седле, опустив глаза. Бессмертный как будто постарел за ночь: смерть вновь победила, а отступление не означало конца войны. Она только начиналась.

Военачальники не разделяли настроения своего короля. Сначала им было жалко покинутого Форт-Брейдена, упущенного шанса, однако успех ночного сражения ободрил их, и вскоре они уже радовались победе.

Солдаты, которые страдали более всех, принимали сторону военачальников. Их логика была им понятнее, чем мораль бессмертного. Хамрак сознавал это и потому молчал, с тоской глядя на восходящее солнце. Оно несло новый день, новые события, новые жертвы…

***

Халхидорог шел рядом со своими воинами-гхалхалтарами. Поредевший отряд тварей из его корпуса плелся сзади. Недавний сотник не обращал на них внимания. Молодой, живой восторг теснил ему грудь. Победа!

– Мы хорошо проучили людей. Поздравляю! Теперь они нас надолго запомнят!

Солдаты согласно кивали, улыбались.

Взгляд Халхидорога упал на странного гхалхалтара. Он шел, сгорбившись, словно не замечая окружающих. Молодой начальник поравнялся с гхалхалтаром, участливо заглядывая в его опущенное лицо. Оно было очень худое, длинное, с уныло висящими усами, запавшими глазами.

– Почему ты не радуешься, как все?

Гхалхалтар оторвал взгляд от земли, медленно поднял свое изможденное лицо:

– У меня погиб друг.

Халхидорог вздрогнул, отошел: Хамрак поступил по его совету – покинул Форт-Брейден, прорыв удался – люди потеряли в три раза больше, но он совершенно забыл, что кроме сотен безмозглых тварей погибло и несколько гхалхалтаров.

Солнце лучами затрепетало по воде, расписав море удивительной мозаикой света. По сторонам тянулись зеленые склоны пентейских скал, покрытые оливковыми деревьями. Радостно серебрилась на ветру их воздушная листва. Жизнь прекрасна! И Халхидорог быстро забыл о странном гхалхалтаре с изможденным лицом.

***

Переодевшись, сбросив с себя измятую кирасу, Лорд Карен наконец предстал перед королем.

Иоанн, бледный, лежал на кровати, утопая в огромных подушках:

– Карен?

– Да, ваше величество?

– Я умираю. Если бы ты знал, как нехорошо мне было ночью. Какая это была ужасная ночь!

– Да, ваше величество.

– Нет, мой друг, ты ничего не знаешь. Какое счастье, что ты не испытал подобного.

– Вы правы, ваше величество, но ночь позади. Солнце встало, и у меня для вас прекрасные новости.

– Какие новости? – застонал Иоанн. – У меня болит голова, а ты пристаешь с новостями!

– Однако Хамрак…

– Что ты ко мне привязался со своим Хамраком? Отстань!

Лорд понял, что король ослаблен после припадка и не в настроении. Мудрый полководец, откланявшись, вышел.

***

Отдыхать было некогда: необходимо было осмотреть позиции после ночного сражения. Покинув королевский шатер, лорд Карен поскакал к берегу, где бой проходил особенно ожесточенно и люди понесли наибольшие потери. Однако Карен не интересовался убитыми: ему важно было воодушевить и сплотить живых.

– Ваша милость! – до лорда донеслись крики людей.

Он резко осадил коня, взглянул на бегущих к нему.

– Ваша милость! Пришли пентакреонцы!

Лорд Карен недоверчиво покосился на измученных, но счастливых людей. Злоба, накопившаяся в нем, требовала выхода:

– Идиоты, как они могли придти? Они же предали нас!

– Истинно! Двадцать пентакреонцев вернулись! – запыхавшиеся люди остановились, радостно улыбаясь.

– Так что же вы стоите? Ведите их сюда!

Солдаты, следовавшие позади, разомкнулись, высвобождая группу людей в желто-синих туниках. Они были уставшими, но старались выглядеть бодро, дабы не показать свою слабость. Затравленно косясь на воинов Иоанна, словно боясь, что те обманут их и убьют, они приблизились к ожидавшему полководцу.

Лорд Карен выпрямился в седле, и его быстрые, чуть прищуренные глаза на остром, хитром лице уставились на подошедших:

– Кто у вас за главного?

– Я, – вперед выступил худой, ничем не выделяющийся человек.

– Значит, вспомнили родину и вернулись?

– Да, милорд. У нас больше нет сил смотреть как враг терзает нашу страну, как гибнут наши братья.

Лорд улыбнулся: