Перворожденный

Достигнув гребня холма, они увидели, что поляну уже запорошило.

Кит-Канан каменным топором отделил ребра и отдал их Аркубаллису. Грифона поместили на дубе, соорудив среди верхних ветвей навес из шкур от дождя. Благородная орлиная голова животного высунулась из жалкого укрытия. Аркубаллис несколько раз взъерошил перья и помотал головой, пытаясь стряхнуть снежные хлопья. Кит-Канан швырнул к его ногам мясо.

– Холодновато для тебя, а, старина? – Он погладил животное по шее, покрытой густым оперением.

Аркубаллис низким голосом проворчал что-то и принялся за еду.

Кит-Канан оставил меч и кинжал в накрытой корзине под навесом у грифона и, отряхнув с плеч снег, вошел в дом. Внутри было тепло и уютно, но очень тесно. Принц, скрестив ноги, уселся у очага, в котором пылал огонь, а Макели залез в кладовую за орехами и сушеными фруктами.

Спустя некоторое время обитая корой дверь отворилась и появилась Анайя.

– Привет! – радостно вскричал Кит-Канан. – Заходи, погрейся. Сегодня я удачно поохотился!

Анайя плотно закрыла за собой дверь. Когда пришла осень, она сменила свои зеленые кожаные штаны на другие, некрашеные. Сейчас, вся в снегу, она выглядела маленькой, замерзшей и несчастной. Кит-Канан, подойдя, откинул с ее головы капюшон.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он, заглядывая ей в глаза.

– На моей поляне идет снег, – печально отвечала Анайя.

– Макели сказал, что такого раньше не было. Но все же не забывай, что у природы свои законы, Анайя. – Кит-Канан попытался утешить ее, во взгляде ее выражалась такая безнадежность. Но, в конце концов, всего-то и случилось, что небольшой снегопад. – Все у нас будет в порядке. Видела, какого я оленя принес? – Он вынес тушу на улицу охлаждаться.

– Видела, – ответила она. Глаза Анайи были тусклыми и безжизненными. Высвободившись из объятий Кит-Канана, она принялась расшнуровывать свою куртку из сыромятной кожи. Все еще стоя у дверей, она взглянула на него. – Ты отлично поохотился. Я даже не видела оленя, не говоря уж о том, чтобы убить. Что-то случилось. Дичь мне больше не попадается, как раньше. А теперь еще снег на поляне…

Хранительница швырнула куртку на пол и подняла взгляд на дымовое отверстие. В дом залетали сухие, холодные хлопья и, не достигая пламени, исчезали в столбе поднимающегося дыма.

– Я должна пойти и поговорить с лесом. Хозяин Леса должен знать, что случилось, – произнесла Анайя со вздохом. – Но я сейчас так устала. Завтра. Я пойду завтра.

Устроившись у огня, Кит-Канан мягко притянул ее к себе. Когда она положила голову ему на колени и закрыла глаза, принц откинулся назад, опершись на деревянную стену, и решил не спускать глаз с очага. Он все гладил Анайю по лицу. Несмотря на ее горе из-за снегопада, Кит-Канан не мог поверить, что произошло что-то плохое. Он видел снег на улицах Сильваноста после многих бесснежных зим. Как он говорил, у погоды были свои законы. Глаза Кит-Канана закрылись, и он задремал. Огонь медленно затухал в своем каменном ложе, и первые снежные хлопья начали падать на пол, оседали на ресницах женщины.

Кит-Канан проснулся от холода. Попытавшись подняться, он понял, что на него давит тяжесть двух тел – Анайи слева и Макели справа. Даже во сне они придвинулись к нему, чтобы согреться. Вокруг были навалены меха. Открыв глаза, Кит-Канан увидел, что пол покрыт слоем снега толщиной больше чем полфута. Снег потушил огонь в очаге и кружился над спящими.

– Просыпайтесь, – хрипло позвал он.

Когда ни Анайя, ни Макели не шелохнулись, он похлопал жену по щеке. Та прерывисто вздохнула и повернулась к нему спиной. Кит-Канан попытался разбудить Макели, но мальчик только захрапел.

– Клянусь Астарином, – пробормотал принц. – Видимо, от холода у них притупились все чувства. Нужно развести огонь.

Кит-Канан поднялся, стряхнув с ног снег. От его дыхания в воздухе образовался туман. В одной из плетеных корзин, стоявших у стены и защищенных от снега, лежала сухая растопка. Голыми руками он разгреб снег в очаге, сложил на камнях костер из веток и наструганной коры, и вскоре с помощью кремня и огнива ему удалось развести огонь. Кит-Канан раздул тлеющие дрова, и вскоре в очаге весело трещало пламя.

Снег прекратился, но небо, видимое в дымовое отверстие, было серым и мрачным. Кит-Канан неохотно отворил дверь, хотя снаружи намело сугроб высотой два фута.

Поляна преобразилась. Лес, прежде зеленый и коричневый, стал серым и белым. Землю покрывал нетронутый снежный ковер, скрывший все неровности.

До слуха его донеслось какое-то шуршание. Кит-Канан, обойдя дерево, увидел Аркубаллиса. Грифон с несчастным видом съежился в своем хлипком укрытии.

– Не то, что твое теплое стойло в Сильваносте, старина! – произнес Кит-Канан и, отвязав поводок грифона, отвел его на несколько ярдов от дерева. – Полетай, мальчик мой. Согрейся и возвращайся.

Аркубаллис сделал несколько неуверенных шагов.

– Давай. Все в порядке.

Грифон, расправив крылья, взмыл в воздух и, сделав три круга над поляной, исчез за низкими серыми облаками.

Кит-Канан осмотрел добытое вчера мясо. Оно замерзло и превратилось в камень. Он отвязал один кусок и вскинул на плечо.

Благодаря костру в доме стало значительно теплее. Анайя и Макели устроились рядом, словно ложки в ящике комода. Кит-Канан, увидев их, улыбнулся и, опустившись на колени, начал вырезать из оленьего бока котлеты. Это оказалось нелегким делом, но вскоре он отрезал мясо и насадил куски на вертел.

– М-м… – зевнула Анайя и с закрытыми по-прежнему глазами спросила: – Мне кажется, я чую жареное мясо?

Кит-Канан снова улыбнулся:

– Ты права, жена. Я готовлю нам обед.

Она с силой потянулась.

– Пахнет замечательно. – Анайя снова зевнула. – Я так устала.

– Тогда просто лежи и отдыхай, – ответил он. – Сегодня я за тобой поухаживаю.

Принц сосредоточился на котлетах. Медленно переворачивая мясо, он следил, чтобы оно прожарилось со всех сторон. Когда котлеты были готовы, Кит-Канан снял одну и опустился на колени перед Анайей.

– Обед готов, госпожа моя, – произнес он, дотронувшись до ее плеча.

Анайя улыбнулась, ее ресницы дрогнули, и она открыла глаза.

Кит-Канан с криком ужаса уронил мясо на грязный пол.

Темно-карие глаза Анайи сделались ярко-зелеными, словно два сверкающих изумруда.

Глава 17

Гостеприимство посла

Порывы ветра обрушивали струи дождя на эльфов, стоявших на каменном причале у реки. Противоположный берег Тон-Таласа не был виден, река бурлила, ветер вздымал высокие волны. Сквозь весь этот хаос неуклонно двигалась огромная баржа, увлекаемая все той же гигантской черепахой.

Чем дольше Ситас наблюдал за усиливающимся штормом, тем больше убеждался в том, что он был не природного происхождения. Подозрения принца пали на ожидавших его людей из Эргота. Известно было, что на службе у императора состояли несколько могущественных магов. Может быть, эта преждевременно пришедшая неистовая буря была наслана злобными колдунами-людьми?

– Определенно, Высочайший, тебе не следует рисковать и пересекать реку! – предупредил начальник эскорта, стоявший рядом с Ситасом.

Принц поплотнее укутал шею в складки плаща.

– Меня ждет посол Эргота, капитан, – отвечал он.

Черепаха повернулась задом к волнам, которые разбивались зелеными брызгами о ее высокий куполообразный панцирь.

– Для нас важно показать этим людям, что мы вольны в своих действиях, – ровным голосом продолжал Ситас. – Претор Ульвен не ожидает, что мы в такую бурю рискнем отправиться встречать его. Если мы не придем, после шторма он сможет направо и налево рассказывать о трусости эльфов. – Ситас мокрым плащом вытер с лица воду. – Этого удовольствия я им не доставлю, капитан.

Но не похоже было, что его слова убедили темноволосого Каганести.

Толстостенная деревянная баржа, приближаясь к берегу, подняла большую волну. Эта волна, высотой более десяти футов, накрыла Ситаса и его спутников, промочив их окончательно. Гвардейцы, которых мотало по причалу, ворчали и ругались. Ситас походил на изваяние, пряди его светлых волос, словно ручейки, струились по изумрудному плащу.

Паромщик прокричал с палубы:

– Не могу причалить при таком волнении, Высочайший!

Ситас бросил взгляд на капитана.

– Следуй за мной, – приказал он.

Отбросив полы плаща за спину, Ситас собрался и, разбежавшись, перепрыгнул расстояние между пирсом и качающейся баржей. Принц, ударившись о палубу, покатился и снова вскочил на ноги. Солдаты в изумлении взирали на него.

– За мной! Вы воины или крестьяне? – крикнул Ситас.

Капитан расправил плечи. Если наследнику престола угодно было совершить самоубийство, то и он тоже должен умереть. Когда капитан оказался на пароме, они с Ситасом устроились поудобнее, чтобы помочь воинам, перепрыгивавшим к ним.

Палуба парома подымалась и опускалась, словно грудь дышащего чудовища. Когда все оказались в безопасности на борту, паромщик протрубил сигнал. Могучая черепаха, не обращая внимания на непогоду, направилась прочь от берега.

Струи дождя, кружась, словно смерчи, хлестали их. Вода билась о борт, по палубе туда-сюда катался мусор. Волны, так неистовствовавшие у берега, посредине реки утихли. Зато появилась новая опасность – могучий поток, образованный ветром, дувшим против течения. Толстые цепи, соединявшие паром и спину черепахи, тяжело лязгали сначала по левому, затем по правому борту. Огромная рептилия раскачивалась на волнах, и иногда из воды показывался толстый зеленый ласт. Словно сопротивляясь этому натиску, бросавшему вызов ее мощи, черепаха нагнула голову и еще стремительнее направилась к западному берегу.

Капитан эскорта, сгибаясь под порывами ветра, пробрался к Ситасу и сообщил:

– Господин, в барже полно воды. Волны перехлестывают через борта.

Принц хладнокровно спросил у паромщика, что им следует предпринять.

– Черпать. – Это было все, что тот мог ответить.

Солдаты, опустившись на колени, принялись набирать воду шлемами. Образовав цепочку, они передавали полные шлемы к подветренной стороне и возвращали обратно пустые.

– Земля! – выкрикнул паромщик.

Ситас, вглядевшись в пелену дождя, различил впереди нечто серое. Постепенно береговая линия становилась все отчетливее. На невысоком холме над рекой стояла большая палатка, над которой развевался флаг.

Ситас выплюнул дождевую воду и снова тщательно завернулся в плащ. Несмотря на свое требование встретить их и доставить в город, люди расположились здесь на ночлег. Они с самого начала водили за нос сына Пророка. От подобного коварства кровь закипела в жилах Ситаса. Однако не было смысла врываться в палатку посла, будучи ослепленным гневом.

Он пристально взглянул на плывущую черепаху и затем вдаль, на пологий берег. Приняв решение, Ситас, качаясь, пробрался по ходившей ходуном палубе туда, где солдаты, стоя на коленях, все еще вычерпывали шлемами воду. Он велел им держаться крепче, когда баржа, подойдет к берегу, и быть готовыми к неожиданностям. Когда Ситас поделился своей мыслью с паромщиком, этот утомленный, измученный бурей эльф рассмеялся.

– Мы это сделаем, господин! – воскликнул он и поднес рог к губам.

При первой попытке вместо звуков из горна полилась вода. С бранью он постучал раструбом по фальшборту и подул снова. Сигнал перекрыл шум бури. Черепаха качнулась вправо, потянув паром в сторону от маячившего перед ними причала. Снова раздался звук трубы, и животное подняло огромную зеленую голову. Тусклые оранжевые глаза быстро замигали, сбрасывая капли дождя.

На пристани виднелось несколько ожидающих фигур в плащах. Ситас подумал, что это несчастные гвардейцы эрготского посла, которым приказано было дежурить под дождем на случай, если эльфы соизволят показаться. Когда баржа развернулась, воины по одному попрыгали с причала и попытались приблизиться к подходившему судну.

Брюхо черепахи скребло по грязи, из воды показался панцирь высотой двадцать футов. При виде этого кошмарного зрелища люди бросились врассыпную. Эльфийские воины на палубе торжествующе закричали.

Паромщик проиграл длинный переливчатый сигнал, и черепаха зарылась могучими ластами в прибрежную грязь. Берег был широким и пологим, и гигантское животное без труда выползло из воды. Ливень смыл с панциря налипшую тину, и черепаха вскарабкалась по откосу.

Нос баржи ткнулся в дно, стоявших на палубе швырнуло назад. Паромщик, вскочив на ноги, снова резко затрубил в рог. Ласты черепахи показались из воды, и она продолжала карабкаться на сушу. Ситас, поднявшийся на ноги, еле удерживался от торжествующего смеха. Он взглянул вниз, на людей, спасавшихся бегством при виде чудовища.

– Стойте! – решительно окликнул он. – Я принц Ситас из Сильванести! Я пришел встретить вашего посла!

Несколько фигур в серых плащах остановились, остальные продолжали бежать. Один из людей, с офицерским плюмажем на высоком коническом шлеме, неуверенно приблизился к вытащенной на берег барже.

– Я Эндрак, командир эскорта посла. Посол удалился на отдых, – крикнул он Ситасу.

– Тогда пойди и разбуди его! Буря может продолжаться до завтра, и сейчас у твоего хозяина есть отличная возможность добраться в город, не задержавшись здесь надолго.

Эндрак, вскинув руки вверх, понесся на холм. Он бежал ненамного быстрее черепахи, ему мешало оружие.

Гигантская рептилия упрямо взбиралась вверх, таща за собой баржу. Воины были явно поражены ее мощью – баржа весила многие тонны.

На вершине холма, словно огненные цветы, загорелись факелы – там находилась богатая палатка посла Эргота. Ситас довольно наблюдал за суетой у палатки. Повернувшись к паромщику, он приказал ему подгонять животное. Эльф приложил к губам трубу, и она снова запела.

Ползущая в гору черепаха представляла собой незабываемое зрелище. Ласты, каждый из которых по размеру в четыре раза превышал взрослого эльфа, зарывались в мягкую землю и отбрасывали комья земли назад, к барже. Цепи, соединявшие чудовище с баржей, ритмично гремели и бряцали. От усилий глубоко в чреве гиганта раздавалось урчание.

Земля стала пологой, и паромщик знаком приказал черепахе замедлить ход. Баржа накренилась на своем плоском дне, эльфийские воины вынуждены были хвататься за что попало, чтобы не упасть, и со смехом просили паромщика подстегнуть черепаху.

Палатка посла была уже в нескольких ярдах от них. Вокруг нее выстроились в ряд воины в развевающихся по ветру плащах. Они напряженно вглядывались вперед, держа копья наготове. Черепаха нависла над ними. Появился Эндрак.

– Эй, ты там, Эндрак! – крикнул Ситас. – Лучше бы ты отпустил своих воинов. Наша черепаха сегодня не обедала – смотри, если ты ее раздразнишь, как бы она не пожрала твоих людей!

Эндрак подчинился, и солдаты поспешно разбежались с дороги.

– А сейчас, паромщик, останови-ка ее, – скомандовал Ситас.

Резкий звук трубы, – и черепаха с ворчанием застыла.

В дверях палатки показался человек в гражданской одежде.

– Что все это означает? – потребовал он ответа.

– Я Ситас, сын Ситэла, Звездного Пророка. Твой посол сообщил нам, что ждет встречи. Я пришел. Если посол не захочет меня видеть, я сочту это тяжким оскорблением.

Человек быстрым сердитым движением закутался в плащ.

– Тысяча извинений, благородный принц, – с досадой произнес он. – Подожди немного. Я поговорю с послом.

Человек вернулся в палатку.

Ситас поставил ногу на связку цепей, соединявшую левый борт парома с панцирем черепахи. Звенья цепи были толщиной с запястье принца. Никто, кроме эльфа, не смог бы пройти пятнадцать футов по раскачивающейся цепи под дождем, но Ситас легко проделал это. Достигнув спины черепахи, он проворно перебежал по панцирю на макушку чудовища. Черепаха, обладавшая мирным нравом, позволила эльфийскому принцу осторожно пройти по своей голове.

Человек появился снова. Теперь, приблизившись к нему, принц видел, что он немолод; в темно-рыжей бороде блестела седина. Он был одет богато, но безвкусно, как принято в Эрготе, – в одежды темных, насыщенных цветов, отороченный мехом плащ; вокруг шеи блестел золотой обруч.

– Ну что? – спросил Ситас со своего пьедестала.

– Посол спрашивает, не соизволишь ли ты ненадолго войти в палатку укрыться от дождя, пока он собирается в дорогу, – уже более вежливым тоном произнес человек.

Ситас, пользуясь глубокими складками на шее животного как ступеньками, спустился на землю с высоты двенадцати футов. Оказавшись внизу, он поднял глаза на черепаху; огромный глаз сочувственно разглядывал его.

Бородач оказался высокого роста для своего народа. Он поклонился, но глаза его смотрели жестко.

– Я Ульвиссен, сенешаль Ульвена, претора империи, – высокомерно представился он.

Взмахом руки Ульвиссен пригласил Ситаса пройти вперед. Принц широкими шагами вошел в палатку.

Она была размером с большой дом. В первом помещении, куда попал Ситас, красовался имперский штандарт Эргота – золотые топор и молот, скрещенные на темно-бордовом фоне. Вторая комната оказалась просторнее и более изящно обставленной. Пол покрывали толстые ковры. Посредине в переносной железной жаровне пылал огонь. Дым уносился по металлической трубе из соединенных между собой бронзовых трубок. Комната была уставлена кушетками и креслами. Слева от Ситаса находился низкий столик, заваленный свернутыми в трубки картами, а справа – другой стол, на котором теснились графины с напитками. От масляных ламп, горевших в стеклянных шарах, в комнате было светло, точно днем. Снаружи завывал ветер, ливень барабанил по блестящей шелковой крыше.

Занавеси, разделявшие комнату на две части, раздвинулись, и появились четверо могучих слуг, неся кресло за стержни, прикрепленные к его ручкам. В кресле восседал человек преклонного возраста – гораздо старше Ульвиссена. Голова его глубоко ушла в сутулые плечи. Кожа имела цвет яичного желтка, слезящиеся глаза помутились. Ситасу не потребовалось больших знаний о людской природе, чтобы понять, что перед ним больной.

Принц уже хотел заговорить с этим почтенным старцем, когда появился еще один персонаж – женщина. Она разительно отличалась от хилой фигуры в кресле – высокая, с роскошными формами, одетая в темно-красное бархатное платье, с темно-каштановыми волосами, спускавшимися на спину. Женщина казалась вдвое моложе человека в кресле.

Незнакомка заговорила бархатистым голосом:

– Приветствую тебя, принц Ситас. Приветствую тебя от имени моего супруга, претора Ульвена. – Она положила руки на спинку кресла, в котором сидел старик, и добавила: – Меня зовут Тералинд ден Кер.

Ситас слегка кивнул и вежливо ответил:

– От имени моего отца, Звездного Пророка, я приветствую тебя, претор Ульвен, и тебя, госпожа Тералинд.

Выйдя из-за кресла, она приблизилась к столу с напитками и налила в высокий стеклянный бокал какой-то белой жидкости.

– Мы никого не ожидали. До тех пор, пока буря не закончится, – едва заметно улыбнулась Тералинд.

– Сегодня утром я встречал посла из Торбардина, – отвечал Ситас. – Моим долгом было также прийти приветствовать посланца императора.

Старик в кресле по-прежнему не произнес ни слова и продолжал молчать, пока Тералинд пила. Затем она, шурша платьем, прошла мимо Ситаса. В свете ламп глаза ее казались карими, такими же темными, как и волосы. Тералинд села и пригласила Ситаса также садиться.

– Извини меня, госпожа, но все ли в порядке с претором? – осторожно поинтересовался он.

Глаза старика закрылись.

– Ульвен очень стар. – В голосе ее послышалась грусть. – И уже слишком поздно.

– Могу только удивиться, почему император не выбрал для выполнения этой задачи кого-нибудь помоложе, – осмелился заметить Ситас.

Тералинд провела рукой по густым волнистым волосам.

– Мой муж – главный претор империи. К тому же он единственный в правящем совете, кто раньше имел дела с Сильванести.

– Вот как? Когда же это было?

– Сорок шесть лет назад. Вообще-то до моего рождения. Кажется, он работал над так называемым Договором Тельгаарда, – рассеянно отвечала она.

Ситас попытался припомнить что-нибудь об этом загадочном договоре и мог вспомнить лишь, что он каким-то образом касался торговли тканями.

– Сожалею, что я тогда не смог видеть претора, – сказал он. – Наверное, я был в отъезде.

Мгновение Тералинд смотрела на принца со странным выражением. Люди никогда не смогут привыкнуть к эльфийскому времени.

– Уважая возраст посла, – добавил Ситас, – я хотел бы переночевать здесь и сопровождать вас в город завтра.

– Да, это было бы прекрасно. Ульвиссен подыщет тебе подходящее место для ночлега, – согласилась Тералинд и внезапно поднялась на ноги. – Доброй ночи, Высочайший, – вежливо произнесла она и щелкнула пальцами.

Слуги подняли Ульвена, неуклюже развернулись и вынесли его из комнаты.

Ситасу отвели кровать в одном из помещений огромной палатки. Сама кровать была достаточно велика, чтобы вместить четверых взрослых эльфов, и, на вкус принца, слишком мягкой. Ему показалось странным, что люди так высоко ценят комфорт.

По крыше монотонно стучал дождь, но это не усыпляло Ситаса. Вместо этого он мыслями унесся к Герматии. Нужно приложить больше усилий, чтобы попытаться примириться с нею, решил принц. Но лицо жены лишь ненадолго промелькнуло перед его мысленным взором. Вскоре на передний план выступил Кит-Канан. Брату понравилась бы эта небольшая шутка – приехать на черепахе прямо к дверям посла.

Кит сейчас далеко отсюда, подумал Ситас. Их разделяло так много миль и так много дней. Закрыв, глаза, принц ощутил слабую, но не прерывающуюся связь, что всегда существовала между ним и Кит-Кананом, и сейчас он сосредоточился на ней. Дождь отдавался в ушах громче, словно пульс, биение сердца. Новые ощущения нахлынули на него: запах леса, шаги ночных животных, которые перевелись в густонаселенных частях Сильванести. Ситас открыл свое сознание навстречу этим ощущениям, и видения потоком понеслись, перед ним.

Словно бы в полутьме он увидел темноволосую эльфийскую женщину. Она обладала властью и была тесно связана с Силой, подобно высшим жрецам и Звездному Пророку. Но темноволосая женщина была из более древнего рода, из тех, кто почти так же велик, как боги. Ситас видел высокие зеленеющие деревья, озера прозрачной, тихой воды. А внутри этой женщины шла борьба. Она хотела оставить Силу, но та не позволяла сделать это.

Причина борьбы была ему тоже ясна. Она любила Кита, и он любил ее. Ситас ясно чувствовал это.

В его сознании возникло слово. Имя.

– Анайя, – произнес он вслух.

Когда он заговорил, связь порвалась. Ситас сел, в душе его смешались странные, необъяснимые чувства. Шла борьба, поединок за обладание темноволосой эльфийской женщиной. Это была борьба между Кит-Кананом и древними силами природы. Буря… это не дело рук магов Эргота, это вообще не дело рук магов. Буря была проявлением этой борьбы.

Когда Ситас улегся обратно на нелепую громоздкую кровать, приступ печали пронзил его сердце. Это короткое видение лишь показало еще яснее, как далеко от дома оказался его брат.

И Ситас знал, что не осмелится никому рассказать о своем открытии.

Глава 18

В лесу, год Овна

В Хранительнице продолжали происходить перемены. Сначала пальцы на руках и ногах, затем локти ее стали светло-зелеными. Она не чувствовала боли и могла по-прежнему двигаться, хотя, по-видимому, чувства ее постепенно притуплялись. Слух Анайи, раньше превосходный, становился хуже и хуже. Зрение потеряло остроту. Ее прежде бесшумная поступь сделалась медленной и неуклюжей. Сначала эти перемены раздражали ее, но постепенно настроение ее изменилось. Она говорила, что вещи, которые сказал ей Хозяин Леса во время ее долгого отсутствия, начинали приобретать смысл. Эти превращения, считала Анайя, были платой за ее любовь к Кит-Канану. И хотя она не могла не сожалеть о потере своей сверхъестественной ловкости и охотничьего мастерства, новая жизнь действительно дала ей счастье.

Зима была долгой и, поскольку лес уже не подчинялся Анайе, очень жестокой. Они с Кит-Кананом выходили на охоту почти каждый день, если не шел снег. Иногда охота бывала успешной: удавалось поймать кроликов, фазана, а время от времени и оленя. Но чаще они ели собранные Макели орехи и ягоды. Животы их впали, пришлось туже затянуть пояса, и они стали менее разговорчивыми. Снаружи завывал ураган, снегу наносило так много, что трудно было отворить дверь, а трое сидели в доме, каждый погружен в свои мысли. Проходили целые дни, а они могли не произнести ни слова.

С Макели также происходили перемены, хотя и более естественные. Он достиг того возраста в жизни эльфа, когда ребенок превращается во взрослого мужчину. По сравнению с долгим жизненным путем эльфа эти перемены происходят за довольно короткое время. Несмотря на скудное питание, Макели стал выше, сильнее, а также сделался более беспокойным, часто даже грубым. Его нетерпение настолько мешало в лесу, что Кит-Канан запретил ему сопровождать взрослых на охоту – своим шумом он распугивал и без того редко попадавшуюся дичь.