Орион в эпоху гибели

– Здесь нужна Аня, – подала голос Афродита.

– Она идет, – отозвался Зевс.

Из моей груди рвался крик "Нет!", но я безмолвствовал.

– Золотой тоже спешит сюда, – подхватил Гермес.

Зевс мрачно кивнул.

– Он в скверном состоянии, – заметила Афродита. – Поглядите, как он истощен! Да еще и обожжен.

Они стояли надо мной, серьезно и торжественно разглядывая собственное творение. Даже не притронувшись. Не попытавшись поднять меня на ноги, предложить пищи или хотя бы стакан воды.

Рядом с ними появилась сфера золотого света; даже творцы, пораженные яркостью, слегка попятились, прикрыв глаза руками. Сфера на мгновение зависла над туманной дымкой, замерцала, переливаясь, сгустилась и приняла вид человека.

Золотой бог. Он называл себя Ормуздом, богом Света, когда я служил ему в долгой борьбе против Аримана и неандертальцев. И я же сражался против него, когда он был Аполлоном, защитником древней Трои.

Он – мой творец. Он создал меня, а я помог остальным людям – его же творениям – выжить. Люди же, после многих тысячелетий развития, породили богоподобных потомков, присвоивших себе звание творцов. Они создали нас; мы создали их. Круг замкнулся.

Только теперь я стал оружием, направленным против них. Я убью творцов, чем положу начало уничтожению всего рода человеческого, на все времена, во всех вселенных, навечно стерев из континуума даже воспоминание о нашем племени.

Мой создатель стоял передо мной, как всегда, горделиво и величественно, сияя золотым ореолом, – высокий, широкоплечий, одетый в сверкающий хитон, будто окруженный роем светлячков. Сила ощущалась и в его широком безбородом лице, и в светло-карих львиных глазах, и даже в роскошной копне золотых волос, густой волной ниспадавших на плечи.

Я ненавидел его. Я обожал его. Я служил ему веками. Однажды я пытался его убить.

– Тебя не призывали, Орион, – услышал я все тот же памятный мне сочный голос, способный заворожить концертный зал и толпу фанатиков, в переливах которого таилась издевательская насмешка.

– Я… нуждаюсь в помощи.

– Это очевидно. – Несмотря на глумливые интонации, взгляд Золотого выдавал озабоченность.

– Он, как мне кажется, не в себе, – заметила Афродита.

– Как же он здесь очутился, если ты не призывал его? – осведомился Гермес.

– Ты ведь не наделял его способностью по собственной воле перемещаться по континууму, не так ли? – нахмурился Зевс.

– Разумеется, нет! – раздраженно откликнулся Золотой. Затем, обернувшись ко мне, сурово поинтересовался: – Как ты попал сюда, Орион? Откуда?

Меня мгновенно охватило страстное желание повиноваться ему. Все инстинкты, которые он в меня вложил, требовали, чтобы я выложил ему все без утайки. Сетх. Меловой период. Я мысленно произносил это снова и снова, но язык отказывался повиноваться мне; власть Сетха надо мной была чересчур сильна. Я лишь таращился на творцов, как глупый бык, как не сумевший выполнить команду пес, взглядом умолявший хозяина проявить чуточку любви.

– Тут что-то явно не в порядке, – сказал Зевс.

Золотой кивнул.

– Пошли со мной, Орион!

Я пытался, но не смог подняться; лишь барахтался на нелепой облачной поверхности, будто младенец, еще не научившийся стоять.

– Ну помогите же ему! – не сдержалась Афродита. Не приблизившись ко мне ни на шаг.

– Ты действительно в препаршивом состоянии, мой Охотник, – презрительно фыркнул Золотой. – Мне казалось, что я сделал тебя крепче.

Он слегка шевельнул рукой, и я ощутил, как полулежа всплываю в воздух, будто поднятый невидимой силой.

– За мной, – бросил Золотой бог, поворачиваясь ко мне спиной.

Трое других творцов исчезли, словно пламя свечей, задутых внезапным порывом ветра.

Я висел в воздухе, беспомощный, как новорожденное дитя, а впереди сверкал плащ Золотого. Он пошел впереди, хотя мне показалось, что на самом деле он не тронулся с места – просто все вокруг сдвинулось, замерцало и начало меняться. Я не ощутил никакого движения, словно мы с ним находились на просцениуме, а декорации двигались мимо нас.

Мы спускались с покрытой облаками поверхности, словно по склону горы, хотя ощущения движения по-прежнему не было. Я просто полулежал на невидимых носилках и наблюдал за тем, как вокруг меня все меняется. Миновав длинную тропу, мы спустились в поросшую травой широкую долину. Вокруг петлявшей речушки росли высокие тенистые деревья. Высоко в безупречно голубых небесах сияло теплое желтое солнце, играя в чистой воде ослепительными бликами. Над головой спокойно проплывали два-три розовых облачка, отбрасывая на зелень спокойной долины пестрые тени.

Я искал в мирном небе тускло-багровый уголек цвета запекшейся крови – Шеол. Но не находил. Существует ли он в этом времени? Или просто скрыт за горизонтом?

Вдали замаячил, мерцая, золотой купол изящных очертаний. Уже приблизившись, я понял, что он прозрачен – казалось, будто смотришь сквозь тончайшую золотую сетку. Под куполом находился город, ничуть не походивший на виденные мной прежде. Высокие стройные шпили протянулись к небесам, величественными рядами выстроились колоннады храмов, крутые каменные ступени вели к святилищам на вершинах зиккуратов, широкие площади окружали изящные резные аркады, широкие проспекты украшали изваяния и триумфальные арки.

Узнав одно из величественных зданий, я невольно затаил дыхание – это был Тадж-Махал, окруженный великолепным садом. Должно быть, вон то гигантское изваяние – Колосс Родосский. Лицом к нему стояла покрытая зеленой патиной статуя Свободы. А подальше сиял в лучах солнца главный храм Ангкор-Ват, будто только что отстроенный.

И никого. Полнейшее безлюдье. Скользя над землей на невидимых энергетических носилках вслед за Золотым, шагавшим впереди, я так и не сумел отыскать взглядом ни единой живой души; ни птицы, ни кошки – вообще никаких признаков жизни. Ни клочка бумаги, ни единого лепестка, летевшего над землей по воле ласкового ветерка.

Вдали высились зеркальные башни из стекла и хрома, кубами и параллелепипедами вздымаясь над остальными зданиями и будто бы свысока взирая на них.

Золотой ввел меня в самую высокую башню; сквозь просторный атриум, отделанный полированным мрамором, – на металлический диск, начавший медленный подъем, как только мы на нем оказались. Диск двигался все быстрее и быстрее, и вот мы уже со свистом рассекали воздух, приближаясь к стеклянной кровле. Вокруг нас стремительно мелькали бесчисленные ярусы кольцевых балконов – и вдруг мы застыли на месте, мгновенно, не ощутив торможения.

Диск вплыл в полукруглую нишу на балконе яруса. Ни слова не говоря, Золотой сошел на балкон, а я последовал за ним, будто несомый невидимыми слугами.

Подойдя к двери, он распахнул ее и вошел внутрь. Когда я вплыл следом, меня охватил трепет узнавания. Комната напоминала лабораторию. Вдоль стен выстроились машины, смутно помнившиеся мне массивные конструкции из металла и пластика. В центре находился хирургический стол. Невидимые руки, державшие мои энергетические носилки, приподняли меня и положили на стол.

Не знаю, то ли я был слишком слаб, чтобы шевелиться, то ли эти невидимые руки продолжали удерживать меня.

– Усни, Орион, – с досадой в голосе приказал Золотой.

Мои веки тотчас же сомкнулись, дыхание замедлилось, стало глубоким и ровным. Но я не уснул. Воспротивившись его приказанию, я остался бодрствовать, гадая, что этому причиной – моя собственная воля или вмешательство Сетха.

Казалось, я долгие часы провел в неподвижности, ничего не видя. До слуха время от времени доносился негромкий гул электричества, и ничего более – ни шагов, ни дыхания, не считая моего собственного. Оставался ли Золотой в человеческом обличье или вернулся в свой истинный вид, пока машины обследовали меня?

Все это время я не ощущал ничего, кроме жесткой поверхности стола. Если в мое тело и погружали какие-либо зонды, то нематериальные. Золотой сканировал меня, на расстоянии обследовал мое тело атом за атомом – точно так же космическая станция с орбиты обследует расположенную внизу планету.

Насколько мог судить, в мой рассудок он не вторгался. Я оставался в сознании и настороже. Мою память не пробуждали. К моему мозгу Золотой не приближался.

Но почему?

– Он здесь! – Голос Ани! Озабоченный, почти сердитый.

– Сейчас мне нельзя мешать! – резко отозвался Золотой.

– Он вернулся по собственной воле, а ты мешаешь мне увидеться с ним! – с упреком бросила Аня.

– Неужели ты не понимаешь?! – возразил он. – Он не способен вернуться сам. Кто-то послал его сюда.

– Позволь взглянуть… ох! Посмотри на него! Он умирает!

Голос Ани дрожал от сдерживаемых чувств.

"Она тревожится обо мне!" – возликовал я. "Как тревожилась бы о домашней кошке и раненой лани", – тотчас же откликнулся во мне другой голос.

– Он очень слаб, – сказал Золотой, – но жить будет.

– Так ты разобрался, что с ним произошло?

Золотой долго молчал. Потом наконец признался:

– Не знаю. Мне неизвестно ни откуда он прибыл, ни каким образом.

– Ты спрашивал у него?

– Вкратце. Он не ответил.

– Его пытали! Посмотри, что сделали с его бедным телом!

– Не обращай внимания! У нас серьезная проблема. Когда я попытался прозондировать его сознание, мне это не удалось.

– Его память полностью стерли?

– Едва ли. Я будто наткнулся на стену. Его память каким-то образом заблокирована.

– Заблокирована? Но кем?

– Да не знаю я! – сердито отрубил Золотой. – И не узнаю, если не смогу пробиться через барьер.

– А ты сможешь?

Я понял, что он кивнул.

– Была бы энергия, а сделать я могу что угодно. Проблема лишь в том, что, если приложить слишком большую силу, это необратимо уничтожит его сознание.

– Не надо!

– Я и не хочу. Мне необходимо извлечь то, что хранится под его черепной коробкой.

– Тебе на него наплевать, – упрекнула Аня. – Для тебя он лишь орудие.

– Вот именно. Но теперь это орудие в чужих руках. Я должен выяснить в чьих. И почему.

А в моей душе бушевали катаклизмы, разрывавшие ее на части. Аня пытается меня защитить, в то время как Золотому нужно лишь то, что спрятано в моем рассудке. Я жаждал его убить. Я жаждал любить ее, получая взамен ее любовь. Но, уничтожая эти эмоции, затопляя их потоками расплавленного железа, Сетх сжал тиски своего неослабного контроля надо мной. Я снова увидел прежний кошмар. И, ужаснувшись, понял, что убью их всех.

28

– Позволь мне забрать его, – попросила Аня.

Последовало долгое молчание, потом я услышал ответ Золотого:

– Ты чрезмерно привязана к этому творению. Неразумно позволять тебе…

– Да как ты можешь позволять ревности влиять на твои суждения в подобный момент?

– Ревности?! – опешил Золотой. – Да разве ревнует орел к бабочке? Разве Солнце ревнует к праху?

Смех Ани рассыпался прохладным звоном серебряного бубенчика.

– Позволь мне позаботиться о нем, помочь ему набраться сил. Может, тогда он сумеет рассказать нам, что с ним произошло.

– Нет. С моим оборудованием…

– Ты уничтожишь его разум своими варварскими методами. Я поставлю его на ноги. Затем мы сможем расспросить его.

– Нет времени!

– Нет времени? – с откровенной насмешкой подхватила она. – У Золотого, неустанно твердившего, что он способен путешествовать по континууму, как по океану, – и нет времени? Нет времени у того, кто заявляет, будто понимает течения вселенной лучше, чем мореход понимает море?

Он тяжело вздохнул.

– Пойдем на компромисс. С помощью своих приборов я могу восстановить его физическое здоровье куда быстрее, чем ты, как бы ты с ним ни нянчилась. Как только он достаточно окрепнет, чтобы ходить и говорить, ты сможешь начать его расспрашивать.

– Согласна.

– Но если ты не сумеешь дней за пять выяснить, как он сюда попал, – предупредил Золотой, – то я вернусь к своим методам.

– Согласна, – неохотно протянула Аня.

Она ушла, а меня снова подняла энергетическая подушка и понесла прочь с лабораторного стола. Попытавшись чуточку приоткрыть глаза, чтобы узнать, куда меня несут, я обнаружил, что не владею собственными веками. Пальцы рук тоже мне не подчинялись; я не мог напрячь ни одной мышцы. Либо Золотой, либо Сетх полностью контролировали мои движения. Наверное, в этот момент они работали заодно.

Я ощутил, как мое тело вдвигают в какой-то горизонтальный резервуар, похожий на цилиндрическую трубу, холодивший мою обожженную кожу. Послышался гул, мягкое журчание жидкости. Я погрузился в настоящее забытье; рассудок окутала глубочайшая тьма, напряжение полностью покинуло меня. Столь полной расслабленности я не знал веками – будто вернулся в материнское лоно. Последней моей сознательной мыслью было то, что этот металлический или пластиковый цилиндр, по сути, и являлся для меня материнским лоном. Я знал, что рожден не от женщины, как Сетховы рептилии не вылуплялись из яиц.

Я спал, испытывая невыразимое блаженство забытья без сновидений.

Пробудил меня мерный говор прибоя, накатывавшегося на песок. Открыв глаза, я обнаружил, что полулежу в кресле – мягком, но упругом, а с высокого балкона открывается прекрасный вид на бирюзовое море, простиравшееся до самого горизонта. В безоблачном голубом небе парила стая грациозных белых птиц. Далеко внизу без малейших усилий скользили среди волн гибкие серые тела дельфинов; их изогнутые плавники на мгновение рассекали поверхность и исчезали, чтобы через пару секунд вынырнуть снова.

Я набрал полные легкие чистого, свежего воздуха. Ласковое солнце согревало меня своими лучами, а ветерок с моря приносил приятную прохладу. Силы вернулись ко мне. Оглядев себя, я увидел, что одет в шорты и длинную белую сорочку с короткими рукавами.

Несколько секунд я просто лежал в кресле, наслаждаясь ощущением того, что ко мне вернулись силы. Кожу покрывал здоровый загар, все шрамы и ожоги бесследно исчезли. Руки и ноги снова забугрились мускулами.

Медленно встав, я убедился, что чувствую себя уверенно, потом подошел к перилам и оглядел бескрайний золотой пляж, расстилавшийся далеко внизу. Никого. Ни единой живой души. Вокруг пляжа росли величавые пальмы, плотной стеной обступавшие здание, в котором я находился.

Волны с шелестом разбивались о песок. Дельфины серыми стежками мелькали на бирюзовом полотне моря. Одна птица, сложив крылья, с плеском врезалась в воду и тут же вынырнула с рыбой в клюве.

– Привет!

Я стремительно обернулся. В проеме дверей балкона стояла Аня. Ее хитон из белого шелка с серебряной нитью поблескивал на солнце. Пышные черные волосы обрамляли ее лицо, классические черты которого воплощали для древнегреческих ваятелей идеал красоты. Богиня Афина вдруг оказалась передо мной во плоти, теплая и полная жизни.

И тут же удила железной хватки Сетха обуздали мои чувства. Любовь и ненависть, страх и надежда – все было погребено под вечным льдом.

– Аня… – только и сумел проронить я.

– Как ты себя чувствуешь? – Она шагнула ко мне.

– Нормально. Намного лучше, чем… прежде.

Она заглянула на самое дно моих глаз, и я заметил в ее собственных серебристо-серых глазах тревожный вопрос.

– Какое сейчас время? – поинтересовался я.

– Утро, – мимолетно улыбнувшись, ответила она.

– Нет, я хочу сказать – какой год? Какая эра?

– Это эра, в которую ты создан, Орион.

– Золотым.

– По-настоящему его зовут Атоном.

– Так египтяне называли своего солнечного бога.

– Сам знаешь, в самомнении ему не откажешь, – наморщила она лоб.

– Я был создан, – медленно проговорил я, – чтобы охотиться за Ариманом.

– Да, вначале. Атон обнаружил, что ты полезен и в других делах.

– Он безумен, знаешь ли. Золотой – Атон.

– Орион, мы не бываем безумны. – Улыбка Ани угасла. – Мы слишком совершенны для этого.

– Вы ведь не настоящие люди, правда?

– Мы те, кем стали люди. Мы потомки человечества.

– Но это тело, в котором ты мне являешься… Это иллюзия, так ведь?

Она сделала последний шаг, преодолев разделявшее нас расстояние, и поднесла ладонь к моей щеке. Ее прикосновение было полно трепетной жизни.

– Мое тело состоит точно из таких же атомов и молекул, как твое, Орион. В моих жилах течет кровь. Все, как у обычной женщины.

– А есть ли еще люди? Существуют ли еще настоящие мужчины и женщины?

– Да, конечно. Некоторые даже живут здесь, на Земле.

– Расскажи! – возбужденно выдохнул я, понукаемый волей Сетха, затаившейся в моем сознании. Своим голосом, своими словами я взмолился: – Я хочу знать все-все, что касается тебя!

Рассказ Ани занял пару недель.

Мы странствовали в энергетическом коконе, скользившем над морем, едва касаясь верхушек волн. Среди волн резвились сотни дельфинов, величественные исполины-киты пели в глубинах свои пугающе прекрасные песни. Мы проплывали по прохладным чащам, словно летевшие по воле ветра призраки. По лесам грациозно разгуливали олени – настолько ручные, что можно было их погладить. Мы взмывали над вершинами гор, зелеными лугами и щедрыми степями, окруженные силовым полем – невидимым, но защищавшим от любых опасностей. Стоило нам проголодаться, и блюда появлялись прямо из воздуха – вкусные, будто только из печи.

Видел я и крохотные деревеньки. На черепичных крышах сверкали панели солнечных батарей, а жившие под этими крышами обыкновенные люди возделывали поля и ухаживали за скотом. Нигде я не видел ни следа дорог или каких-либо повозок. Изрядная часть мира оставалась незаселенной, пребывая в первозданной чистоте, радовавшей глаз зеленью, буйством красок диких цветов и девственно-голубыми небесами.

Остались даже болота, где встречались и крокодилы, и черепахи, и лягушки. Однажды я заметил силуэт тираннозавра, высившегося над кипарисами, но Аня развеяла мой инстинктивный страх.

– Весь этот район изолирован силовым экраном. Оттуда даже муха не вылетит.

Я снова жил бок о бок с любимой женщиной, не расставаясь с ней ни днем, ни ночью. Но мы ни разу не притронулись друг к другу, даже не поцеловались. Потому что были не одни. Я знал, что Сетх затаился во мне. Аня, по-моему, тоже это ощутила.

И все-таки показывала, каким стал мир во времена творцов. Я даже и не думал, что Земля может быть настолько прекрасной, истинным оплотом жизни, прибежищем мирного покоя и изобилия, уравновешенной экологии, поддерживаемой за счет энергии Солнца под контролем потомков человечества – творцов. Идеальный мир; слишком идеальный для меня. Все здесь было на своем месте. Погода всегда оставалась солнечной и тихой. Дожди шли лишь по ночам, но и тогда нас защищал силовой купол. Даже насекомые не беспокоили нас. У меня вдруг возникло ощущение, что мы движемся через обширный искусственный парк, а все живое в нем – машины, управляемые творцами.

– Нет, все вокруг настоящее и естественное, – сказала Аня как-то вечером, когда мы лежали бок о бок, глядя на звезды. Орион находился на своем обычном месте; Большая Медведица и остальные созвездия выглядели привычно. Мы забрались в будущее не настолько далеко, чтобы небосвод неузнаваемо изменился.

Зато багровый Шеол бесследно пропал. Я ощущал тревогу Сетха и наслаждался ею.

– Поворотным пунктом в истории человечества, – объясняла Аня, – стали события, разыгравшиеся за пятьдесят тысяч лет до нынешней эры. Ученые нашли пути управления генетическим материалом, скрытым в самом сердце каждой живой клетки. Спустя миллиарды лет естественного отбора человечество целенаправленно взяло в руки контроль не только за наследственностью, но и за генетическим усовершенствованием каждого растения и животного Земли.

Вокруг допустимости генетической инженерии разыгрались жаркие, отчаянные баталии. Разумеется, не обошлось без ошибок и бедствий. Почти столетие планету сотрясали Биовойны.

– Но шаг был сделан, раз и навсегда, – продолжала Аня. – Как только наши предки научились управлять генами и видоизменять их, вычеркнуть знания из памяти было уже невозможно.

Слепая естественная эволюция уступила место целенаправленной и управляемой. Того, для чего природе требовались миллионы лет, люди добивались за поколение.

Срок человеческой жизни увеличивался скачками. Два века. Пять столетий. Тысячелетия. Практически бессмертие.

Человечество вышло в космос – сначала в Солнечную систему, затем, минуя газовые гиганты, устремилось к звездам в исполинских кораблях, где размещались тысячи мужчин, женщин и детей, посвятивших жизнь поискам новой земли.

– Кое-кто видоизменил свой облик, чтобы жить в условиях, смертельных для обыкновенных людей, – рассказывала Аня. – Другие решили остаться на борту своих кораблей, сделавшихся для них родиной.

Но каков бы ни был их выбор, все звездоплаватели сталкивались с одним и тем же вопросом: люди ли они? Хотят ли оставаться людьми? Жесткая радиация космических пространств и чуждое окружение новых миров вызывали у них неуправляемые мутации.

Они нуждались в мериле, "стандартном образце" нормального земного генотипа, с которым могли бы сравнить себя и принять окончательное решение. Они нуждались в связи с Землей.

Тем временем на Земле упорные исследователи поколение за поколением подбирались к самой сути природы живого. Стремясь к истинному бессмертию, и никак не менее, они взяли в руки бразды правления собственной эволюцией и положили начало ряду мутаций, которые в конце концов привели к появлению существ, способных по своей воле осуществлять взаимопреобразование вещества и энергии, превращая свои тела в сферы чистого света, питавшиеся лучистой энергией звезд.

– Творцы, – подсказал я.

Аня склонила голову, но возразила:

– Еще не творцы, Орион, поскольку мы ничего не сотворили. Мы лишь стали конечным итогом исканий, начатых, пожалуй, еще первыми людьми, осознавшими, что смерть неизбежна. Они так и не стали истинно бессмертными. Их можно убить. У меня сложилось впечатление, что они даже убивали друг друга на самом деле, только давным-давно в прошлом. Но все-таки они фактически бессмертны. Их жизнь может длиться вечно – до тех пор, пока существует источник энергии. Для подобных созданий время не имеет значения. Но бессмертные потомки любознательных приматов, имевшие в своем распоряжении целую вечность, считали время брошенным им в лицо вызовом.

– Мы научились манипулировать временем, – продолжала Аня. – Для нас транслировать себя в прошлое и в будущее ничуть не труднее, чем пройти по лугу.

И тогда они, к своему ужасу, обнаружили, что в пространственно-временном континууме существует отнюдь не одна вселенная.

– Вселенных бесчисленное множество, они постоянно расщепляются и сливаются, – сообщила Аня. – Атон – Золотой – обнаружил вселенную, в которой господствующей расой на Земле стали неандертальцы, а люди вовсе не появились.

– Неандертальцы прекрасно приспособились к окружавшему их миру, – вспомнил я. – У них не было нужды в развитии техники или науки.

– И эта вселенная вторглась в нашу собственную. – Серебристо-серые глаза Ани затуманились, словно она заглянула в те дни. – Перекрытие оказалось весьма основательным, и Атон испугался, что наша вселенная будет поглощена полностью, а нас поглотит небытие.

Для существ, которые только-только обрели бессмертие, эта весть прогремела, как гром с ясного неба, посеяв в их сердцах панику и страх. Что толку в бессмертии, если вся вселенная развеется в космической круговерти?

– Тогда-то мы и стали творцами, – проронила Аня.

– Золотой сотворил меня.

– И еще пять сотен человек.

– Чтобы истребить неандертальцев, – припомнил я.

– Чтобы сделать вселенную безопасной для человечества, – вкрадчиво поправила Аня.

Золотой, непомерно возгордившись своей (моей) победой над неандертальцами, начал выявлять прочие критические точки пространственно-временного вектора, где, по его мнению, следовало изменить естественное течение событий. И, пользуясь мной в качестве орудия, снова и снова вторгался в континуум.

Вскоре Золотой выяснил, к собственному ужасу и гневу остальных творцов, что стоит однажды вмешаться в ткань пространственно-временного континуума, и мириады образовывавших ее мировых линий начинают расползаться. И чем старательней пытаешься связать свободные концы нитей, тем сильней континуум искривляется и видоизменяется. И не остается выбора, приходится воздействовать на континуум вновь и вновь, поскольку нельзя позволить линиям снова развернуться вдоль естественных направлений.

"Да, – зашипел во мне Сетх, – напыщенный примат мечется, бестолково суетится, растрачивая энергию зря, легко отвлекаясь то на одно, то на другое, будто болтливая мартышка. Я положу этому конец. Навсегда".

Я изо всех сил пытался сказать Ане, что манипулировать пространственно-временным вектором могут и другие. Но даже эта малость не проскользнула мимо бдительного Сетха. От усилий лоб мой покрылся испариной, на верхней губе крупными каплями выступил пот, но Аня ничего не замечала.