Тридцатилетний москвич, обычный горожанин Алексей Григорьевич Крылов во время туристической поездки, в заброшенной деревне знакомится с необычной женщиной Марфой Оковной, представительницей побочной ветви человечества, людьми, живущими по несколько сот лет. По ее просьбе, он отправляется на розыски пропавшего во время штурма крепости Измаил жениха. Перейдя «реку времени» он оказывается в 1799 году[1].

Крылов попадает в имение своего далекого предка. Там он встречает крепостную девушку Алевтину и спасает ее от смерти. Сельская колдунья Ульяна одаряет Алевтину способностью слышать мысли людей, а Алексея – использовать свои врожденные экстрасенсорные способности. Он становится популярным целителем.

Праздная жизнь в роли русского барина приводит к тому, что у молодых людей начинается бурный роман, оканчивающийся свадьбой. В самом начале медового месяца его жену по приказу императора арестовывают и увозят в Петербург. Алексей едет следом. Пробраться через половину страны без документов невозможно, и Крылов вынужден неспешно путешествовать вместе со своим предком, поручиком лейб-гвардии[2].

Через новых знакомых Крылову удается узнать причину ареста жены. По слухам, дошедшим до императора, ее посчитали внучкой Ивана VI, сына принца Антона Ульриха Брауншвейгского, русского императора, в годовалом возрасте заточенного в Шлиссельбургскую крепость. Опасаясь появления претендентов на престол, император приказал провести расследование и, убедившись в отсутствии у девушки преступных намерений, отправляет ее в монастырь[3].

Крылов, оказавшись в столице, хитростью проникает в Зимний дворец, в котором содержат его жену. После короткой встречи с Алевтиной, он случайно сталкивается с императором и вызывает у того подозрение. Алексея арестовывают, но ему удается бежать из-под стражи. Однако вскоре, совсем по другому поводу, он попадает в каземат Петропавловской крепости и знакомится с сокамерником, человеком явно неземного происхождения. Во время доверительных бесед «инопланетянин» намекает на существование на земле темных и светлых сил, находящихся в постоянной борьбе друг с другом. В этой борьбе, по его словам, принимает участие и Крылов.

Сокамерники помогают друг другу выжить и вместе бегут из заключения. Оказывается, что забрать Алевтину из монастыря слишком рискованно. Такая попытка может стоить ей жизни, и Крылов решает переждать полтора года, до известной ему даты смерти Павла I[4].

Оказавшись в знакомых местах, он ищет чем занять досуг и случайно садится на старинную могильную плиту, оказавшуюся «машиной времени». Не понимая, что с ним происходит, он переносится в середину XIX века и оказывается без документов и средств к существованию в 1856 году. Крылов возвращается в город Троицк.

Однако там его ожидает арест и неопределенно долгое заключение в тюрьме по ложному обвинению. Чтобы отделаться от «оборотня» полицейского, он опять использует «машину времени», пытаясь вернуться в свое время[5] но вместо этого попадает в недавнее прошлое. Там его встречают легендарные герои революции, беззаветно преданные новым идеалам коммунизма. Он борется не только за свою жизнь, ему приходится спасать от гибели целую деревню[6].

Он возвращается в наше время, но и тут вновь для него находится работа. Бандиты, оборотни, торговцы живым товаром, все те, кто мешает жить честным людям, становятся его врагами. И, даже оказавшись победителем, он, спасая свою жизнь, вынужден опять бежать в прошлое[7].

Алексей Крылов отправляется в 1900 год. Там он встречается с легендарной революционеркой Коллонтай. Она узнает, что Крылов обладает солидным состоянием и требует отдать деньги на борьбу ее партии с царизмом. Он отказывается, и за ним начинается охота...[8]

Спасаясь сам, он выручает женщину и ее детей от насилия и азиатского рабства, он лечит смертельно раненного нижегородского купца – нормальные действия приличного человека. Однако оказывается, что, возможно, будущее целой державы напрямую связано с этими поступками[9].

Глава 1

В апреле 1605 года погода менялась даже чаще, чем законы в Российской Федерации. После нескольких теплых почти летних дней в начале месяца неожиданно ударили почти крещенские морозы, потом без перерыва зарядили проливные дожди с грозами. Думаю, что просто наблюдать все эти природные выверты из окна теплого сухого терема было бы достаточно противно, что же говорить о моем постоянном обитании на «свежем воздухе», под воздействием всех видов атмосферных осадков!

Те, кому доводилось носить настоящий суконный становой кафтан, с перехватом на талии, широкими рукавами и толстой подкладкой из хлопковой ваты, поймут, сколько эта практичная в иных условиях одежда набирает в себя воды после двухчасового ливня! Возникает чувство, что тебя завернули в холодный компресс, а на плечи навесили чугунные вериги. А если на тебе еще раскисшие сапоги из сыромятной кожи, к подошвам которых прилипло по четверти пуда глины, а на голове торчит мокрый войлочный колпак, то не трудно понять, как воспринимается седая, святая старина обычным, безлошадным путником.

Уже скоро месяц как я принимал участие в «спасении» отечества в программе «Смутное время», но уже под завязку нахлебался средневековой романтики. Спать мне все это время приходилось то под открытым небом, то в сырой землянке, в лучшем случае в стрелецкой казарме, наполненной богатырским храпом и вертикально стоящим запахом едкого пота и немытых ног. Питался я большей частью «пушным» хлебом, из которого торчала мякина, случайно добытой дичью, самолично выловленной рыбой или безвкусными корнеплодами вроде брюквы или репы.

Однако сказать, что все эти неудобства ввергали меня в отчаянье, и я только спал и видел, как бы вернуться в наш славный XXI век, чтобы лечь на диван, открыть банку пива и вперить взгляд в телевизор, было бы большим преувеличением. Отнюдь. Кое-что мне здесь даже нравилось, и, если бы у меня была хотя бы пачка поваренной соли и приличная лошадь, с остальными неудобствами, такими, как раскисшие дороги и драки с пьяными казаками, я бы как-нибудь смирился. Все-таки, воздух в старину был действительно свежим, еда не отравлена нитратами, а красавица, что повстречалась мне на пути, хороша, как... Даже не знаю, с чем ее сравнить.

С чего все началось?

Прошлым летом меня бросила жена. Как потом выяснилось, бросила она меня не совсем, а временно, но я этого не знал и в расстроенных чувствах отправился на лоно природы врачевать душевные раны, На этом самом лоне, в брошенной деревне я познакомился с пожилой селянкой, у которой на войне пропал жених. Женщина оказалась необычной, во всяком случае, касательно возраста. Было ей по моим приблизительным подсчетам лет двести пятьдесят. Мы с ней подружились, и она попросила меня помочь найти пропавшего жениха.

Почему я взялся за такое сомнительное дело? Иногда сам этому удивляюсь. Может быть, просто так сошлись звезды, или получилось по анекдоту, в котором рассказывается, как по крутой мокрой крыше сползали два кирпича.

– Так падать не хочется, – говорит один, – упадешь, разобьешься, потом придется в грязи валяться!

– Это не главное, – отвечает второй, – главное, чтобы внизу человек оказался хороший.

Вот и у меня получилось: и женщина хорошая, и я тоже ничего, да и жених ее пропал еще во время штурма суворовскими войсками турецкой крепости Измаил в конце восемнадцатого века, что не могло не заинтриговать меня нереальной отдаленностью перспективы, Всерьез я просьбу не воспринял, и решил, почему бы не сделать человеку приятное, тем более, что для этого нужно было всего-навсего перейти по мосту на другую сторону небольшой местной реки.

Я же не знал, что эта река и мост были не просто так, а барьером времени!

Вот и вышло, что я перешел тот сгнивший мост и оказался в восемнадцатом веке. Кстати, не единственным там представителем своего времени. Попадались мне в далеком прошлом и другие наши шустрые современники. Что же касается меня, то можете представить, как пришлось первое время крутиться, чтобы выжить в чужой эпохе без документов, денег, навыков выживания, знакомых, короче, безо всего?!

Однако все как-то обошлось, я выкрутился, и даже вполне прилично там устроился: нашел своего предка, встретил необыкновенную девушку и даже женился на ней по большой любви. Не знаю, по какой причине, скорее всего, от пересечений временных барьеров, у меня в прошлом вдруг появились неординарные экстрасенсорные способности. Нечаянно обретенный талант помог решить главную проблему всех времен и народов – добывание средств к существованию. Я взялся лечить местную знать, понятно, не бесплатно, и неплохо в этом преуспел.

Однако не всегда коту масленица, настал для кота и великий пост. Сначала на меня ополчилась религиозная секта с мистическим уклоном, потом по приказу императора Павла арестовали и увезли в Санкт-Петербург жену. Я бросился на выручку, попытался противостоять сильным мира сего, с чего и начались мои не столько приключения, сколько злоключения.

Когда человек отходит от привычных стереотипов поведения, четко заявляет свою позицию, все равно какую: социальную, гражданскую, политическую и начинает целенаправленно и агрессивно ее отстаивать, у него, как правило, тотчас появляются как приверженцы, так и противники. Я не был исключением. Мои новоявленные враги не жалели усилий, чтобы поставить крестик на мне и точку в перечне моих подвигов. Сторонники, напротив, активно помогали в критические моменты. Уже то, что я пишу эту повесть, говорит о том, что мне удалось выкрутиться из многих неприятных ситуаций. Такая «завидная» живучесть заинтересовала моих тайных сторонников. Наверное, это было одной из причин, по которой мне сделали предложение принять участие в великой русской смуте. Я говорю о смуте, начавшейся со смерти царя Бориса Федоровича Годунова и воцарении на Московском престоле мнимого сына царя Ивана Грозного, царевича Дмитрия или, как его еще называют, Лжедмитрия I. По замыслу «работодателей» мне отводилась роль некоего катализатора восстановления нравственных ценностей, значительно растерянных русским обществом в это сложное во всех отношениях время.

Предложение было интересно тем, что мне был дан карт-бланш на любые действия, которые я посчитаю необходимыми и правильными. К тому же, отправляясь в то время, я получал реальную возможность найти свою пропавшую жену. Из информации, полученной от «нанимателей», я узнал, что она случайно оказалась и затерялась именно в этой эпохе, Я, естественно, согласился на предложение, сулившее встречу с любимой и новые необыкновенные приключения.

Перед «перемещением» мне пришлось несколько месяцев проходить серьезную подготовку. Меня учили обычаям и законам того времени, джигитовке, боевым искусствам и старорусскому языку, Последнее было особенно важно, чтобы не спалиться при общении с тамошним аборигенами.

К сожалению, научить меня настоящему разговорному русскому языку того времени не мог никто. Обучали меня по оставшимся письменным памятникам, поэтому неправильное произношение и корявый книжный язык, на котором я научился говорить, первое время были моим слабым местом. Чтобы подозрительные московиты ни посчитали меня иностранным шпионом, пришлось выдавать себя за жителя далекой украйны и прикидываться глухим. Только так можно было объяснить странный, не слышанный ими акцент и незнание элементарных разговорных выражений.

Однако сложности с языком и общением начались несколько позже, когда я уже попал в обитаемые места. Сначала же, в марте месяце, когда меня только переместили, пришлось познакомиться сразу с двумя из трех русских царей: холодом и голодом. К счастью, полученных во время подготовки умений и навыков хватило, чтобы выжить в нашем суровом климате. Потом за мартом пришел апрель, потеплело, и я отправился в Москву. Однако добраться удалось только до села на берегу Оки, последней естественной преграды перед столицей.

Село было заполнено людьми, ждущими ледохода и конца паводка, чтобы перебраться на противоположный берег реки. Я вел себя скромно, изображал глухого провинциала и старался не привлекать к себе внимание. Какое-то время мне это удавалось, пока я случайно не нарвался на пьяную банду казаков.

Нужно сразу оговориться, что казаки, о которых далее пойдет речь, не имели ничего общего с нашим современным казачеством. Нынешние представители этой социальной группы, люди, как правило, интеллигентные, законопослушные и если им что и «любо», так это правовой порядок. Те же казаки, которые наезжали на царскую Русь, представляли беглых крестьян, обосновавшихся на окраинах («украинах», как тогда говорили) государства.

У каждого из них была своя сложная, порой трагическая судьба, но роднило их то, что людьми они были смелыми, инициативными, решительными, подчиняющимися только своему желанию и отчасти воле атамана. Вот на такую группу веселых и пьяных ребят я как-то и наткнулся. Встреча произошла против моего желания. Они остановили меня в узком переулке и принялись развлекаться, на свойственный им манер. Мне можно было смириться и признать их право па шутку, но я испугался, что такая шутка может кончиться для меня травмой, не совместимой с жизнью, и попытался утихомирить весельчаков.

К сожалению, кончилось все не так весело, как бы всем нам хотелось. Самое неприятное, что один из случайно убитых мной казаков по имени Свист оказался известной личностью, сподвижником великого атамана Хлопка, то ли его сотником, то ли есаулом. Чтобы товарищи покойного не разорвали меня на куски, пришлось срочно бежать, С этого момента и начались мои новые приключения в семнадцатом веке, о которых я и собираюсь рассказать.

Сначала судьба свела меня с опальным боярином, который занимался разграблением царской казны вместе с посольским дьяком. Дьяку понравились мои боевые таланты. Он решил использовать меня в роли своего охранника. Однако так сложились обстоятельства, что мне пришлось грубо вмешаться в его интимную жизнь. Этот сластолюбивый высокопоставленный чиновник похитил в одной московской слободе купеческую дочь по имени Алена и держал ее против воли взаперти в своем имении. Я помог ей бежать, Кончилось все тем, что мы увлеклись друг другом и какое-то время состояли в любовных отношениях. Потом девушка вернулась к своим родителям, а я опять оказался на перепутье...

Глава 2

– Ты, добрый человек, сам подумай, зачем мне такого коня продавать! Я его, считай, от сердца отрываю! – убедительно говорил лошадиный барышник, у которого я покупал лошадь. – Ты сам посмотри, это же не конь, понеже сокол.

«Сокол», слушая наш разговор, прял ушами, хрумкал овсом из привязанной к морде торбы, но в торг не вмешивался.

– Рад бы больше дать, да не могу, – скучно торговался я, – сам вижу, конь хороший, золото, а не конь, да не по мне он, деньга кусается. Пойду, поищу чего подешевле.

Мужик удивился такому нестандартному подходу к торговле: вместо того, чтобы хаять его конягу, я вместе с ним расхваливал лошадь, но на его цену не соглашался.

– Да где ты за такие деньги лучше жеребца найдешь, это же не конь, а золото! – начинал он по-новому. – Нет, ты посмотри, какие у него ноги! А бабки какие, ни одного засека нет!

Не в силах сойти с раз и навсегда усвоенного стиля, барышник вместо того, чтобы сбавить цену, продолжал придумывать превосходные эпитеты лошади. Однако я стоял, как скала, и он начал понемногу опускаться в цене. Его первый запрос был процентов на пятьдесят выше реальной стоимости такой лошади. Хотя вопрос о таких деньгах был для меня не принципиален; я не хотел оставлять о себе яркое воспоминание как о богатом лохе, потому продолжал вяло торговаться.

Началась борьба нервов и терпения. Лошадник уступал по грошу, и дотерпеть, пока цена уровняется с реальной рыночной, моего упорства явно не хватало.

– Ладно, – наконец согласился я, прослушав по десятому разу дифирамбы заурядной коняге, – добавишь седло и упряжь, и по рукам.

Мужик вдруг легко, без торга, согласился.

– Будь по-твоему, – сказал он, плутовато поглядывая на меня, – грабь бедного человека, аки тать в нощи.

Я по простоте душевной, не проверив товара, отсчитал ему деньги, которые он тут же надежно спрятал в недрах своих одежд. Кто кого ограбил, выяснилось, когда сынишка лошадника принес из амбара седло и упряжь.

– Ты что, смеяться надо мной вздумал! – возмутился я, рассматривая эти халтурные произведения народного промысла. – Где это видано, чтобы подпругу и поводья делали из мочала? И это ты называешь седлом?

Опять начались торг и пререкания, кончившиеся небольшой доплатой и взаимным удовольствием, когда я наконец получил потертое, но удобное седло и вполне приличную кожаную упряжь.

Деревня Лужки, на которую я набрел, выйдя из леса, была довольно интересным местом. Располагалось оно вблизи стратегического в те годы города Серпухова. Дело в том, что Серпухов, Кашира и другие города и села вблизи Оки были крепостями, имеющими для Москвы большое стратегическое значение. Ока оказывалась последним серьезным водным препятствием перед Москвой для хищных кочевников и казаков, строивших свой разбойный бизнес на разграблении Руси и работорговле. Потому места эти были людными и оживленными. С той стороны реки скапливались захватчики, с этой государевы воины. Местное население крутилось между степняками, казаками и стрельцами, сильно рискуя, но и зарабатывая на пиво с медом.

Мой лошадиный барышник, крестьянин по положению, занимался не хлебопашеством, а делами купеческими и посредническими, что, судя по его большой избе, приносило неплохой доход. Жеребец, которого я у него купил, был внешне неказист, низкоросл, лохмат, но, насколько я научился понимать в лошадях, резв и вынослив. Звали его сообразно рыжей масти Гнедком. Окончательно рассчитавшись с крестьянином, я его оседлал и тотчас отправился на север в Первопрестольную столицу.

Непросыхающие после распутицы дороги были так плохи, что мой Буцефал вяз в грязи по самые бабки. Продвигались мы не то, что галопом или хотя бы рысью, а тихим шагом, медленно преодолевая длинные, однообразные версты. Ко времени, когда начало темнеть, мне, по подсчетам, удалось проехать всего-то километров пятнадцать. Однако измучились мы с лошадью так, что я принужден был искать ночевку. Остановился я на окраине большого села, попросившись переночевать в новую избу.

Впрочем, свежесрубленными были тут многие избы – село еще отстраивалось после недавнего пожара, спалившего его почти дотла. Устроив в сарае лошадь, хозяин, крепкий молодой мужик, проводил меня в горницу, где находилось еще трое постояльцев. Я вошел в помещение, перекрестился на образа и поздоровался с сидящими за столом людьми. Мне нестройно ответили и пригласили к столу. Гости пили брагу и были навеселе. Я поблагодарил за приглашение и вежливо присел с краю. Судя по платью, остальные постояльцы были людьми простого, «подлого сословия», то есть моего теперешнего круга. Мне, не спрашивая, налили в берестяную кружку немного браги и подали деревянную ложку.

Все, черпая по очереди, ели из одной глиняной миски щи. Я, опасаясь напугать новых знакомцев своим «странным» выговором, только кратко поблагодарил за гостеприимство и присоединился к трапезе. Хозяин в застолье не участвовал, отстраненно сидел на голой лавке у окна.

Разговор постояльцы вели неспешный, и касался он состояния дорог и безопасности проезда. Один из гостей начал рассказывать, как недавно государевы стрельцы под водительством воеводы Ивана Басманова с трудом справились с казачьей бандой Хлопка Косолапа, чуть не захватившей саму Москву. Услышав знакомое имя, я начал прислушиваться к разговору, и это не прошло незамеченным.

– А ты, православный, из чьих будешь? – неожиданно, прервав рассказчика, спросил меня мужик средних лет, могучего телосложения.

При свете лампадок и лучины разглядеть его лицо было мудрено, тем более, что сидел он ближе меня к образам и свет находился у него за спиной.

– Из-под Углича еду в Москву по своим делам, – кратко ответил я, старательно подражая их архаичному выговору.

– Про Хлопка слышал? – задал новый вопрос мужик.

– Не доводилось, – ответил я.

– Слышно, его черкасы, коих не добили, по округе рыщут, ты не из их числа?

– Нет, я не черкас, я русский.

– Наших у них, слыхать, тоже много. Почто саблю в мешке прячешь? – продолжил он допрос, демонстрируя свою наблюдательность.

– Ножен нет, не голой же ее везти. А вы, из каких будете?

– Гости мы, по торговой части, – ответил здоровяк, – тоже в Москву добираемся, за иноземным товаром.

Назвав себя «гостем», собеседник сильно прихвастнул, «гостями» в это время на Московии почитали самых первых купцов.

– Коробейники, что ли? – уточнил я. Такое снижение своего социального статуса «гость» не прокомментировал, напротив, приложил меня:

– А ты, видать, совсем темен. Из деревни, поди, едешь. В Москву-то впервой?

– Впервой.

– Я и слышу, совсем не по-городскому говоришь.

Удовлетворив любопытство, гости потеряли ко мне интерес и вновь заговорили о разнородных бандах, грабящих по дорогам. Отношение к бандитам у «гостей» было двойственное, с одной стороны, они их ненавидели, как общих притеснителей и душегубов, с другой, восхищались смелостью, ловкостью и удачливостью, что вполне в духе русского человека в любые времена.

– Вечер сказывали, – вмешался в общий разговор доселе молчавший сотрапезник, – казаки по всей округе рыщут, своего обидчика разыскивают. Награду обещали тому, кто укажет.

– Верь им больше, – весомо сказал любознательный мужик, – воровской они народ, поблызжут, да обманут.

– Это так, – в два голоса согласились собеседники, – зело лукавы черкасы, не то, что русский человек.

– Это точно, все они лукавы: и крымцы, и ногайцы, и казаки, только русский человек прост и добросердечен!

– Не скажи, – перебил его хозяин, сидящий в стороне на лавке, – и русский человек разен бывает. Иной сам брагу пьет, а доброго человека не угостит, всяк русский человек бывает, – со значением повторил он.

Намек был прозрачен, но, тем не менее, не понят.

– Допиваем, что ли, да на полати, завтра вставать рано, – сказал один из гостей, щедро разливая остатки браги по кружкам. О нас с хозяином он не вспомнил.

Гости подняли свои берестяные емкости и, чинно поклонившись друг другу, выпили. После чего, перекрестившись на образа, тотчас отправились спать на гостевые полати. Мы с хозяином молча посидели еще минут десять каждый на своем месте и тоже отправились отдыхать.

Изба была черной с печью без трубы, что было типично для этого времени. Вместо трубы под потолком находилось «волоковое» окошко, через которое выходил дым от очага. Сейчас оно были закрыто, и потому дух в горнице был тяжелый.

Я устроился на указанном хозяином месте, но сразу уснуть не удалось. Лавка была корявая, сколочена из грубо вытесанных досок, застеленных рогожей. Лежать было жестко и неудобно, Как обычно бывало, когда меня доставали бытовые трудности, я принимался ругать себя за авантюризм. Соседи уже давно храпели на разные голоса, а я все ворочался с боку на бок.

Какую реальную угрозу представляют для меня казачьи ватаги, рыщущие по округе, я не знал. В лицо меня знали многие, все, с кем встречался на том берегу Оки. Правда, я как мог, изменил внешность, но не очень надеялся, что сумею их этим перехитрить.

Для того, чтобы на следующий день быть в норме, мне нужно было выспаться, но сон же все не шел, в голове как видеофильм прокручивалась недавняя сцена боя с пьяными казаками. Ссора глупая и ненужная, но кончившаяся почти случайным «усекновением» головы есаула Свиста. Я постарался отвлечься и думать о чем-то более приятном. Мысли начали путаться и я задремал. Однако тут же явственно увидел, как человеческая голова катится по грязной земле. Меня подбросило, как пружиной, и я проснулся. Рядом, так, что можно было дотянуться рукой, слышалась возня.

– Слышь, Алексашка, слышь, чего я тебе говорю, давай просыпайся, просыпайся, – требовал напористым шепотом какой-то человек.

Невидимый «Алексашка» перестал храпеть, звучно зевнули пробормотал что-то неразборчивое.

– Проснись, Алексашка, – опять занудил тот же голос.

– Ну, чего тебе? – нрдовольно спросил Алексашка сонным голосом. – Пора вставать?

– Вставай, милый, вставай, нам почирикать надо. Выйдем на воздух, там и почирикаем.

– Не хочу, холодно, говори здесь.

– Ладно, коли так. Ты к Угличевскому вору присмотрелся?

– Ну. Ты меня только за тем разбудил?

– Не нукай, не запрягал. Сдается мне, что это его казаки ищут.

1 2 3...6 >

На страницу:

Перейти