Крах династии

– Черт побери, я, кажется, вовремя проснулся! – только и успел я подумать, бросаясь за лежащим на скамье возле дверей оружием. Теперь не было никакого сомнения, что в соседней комнате есть кто-то посторонний.

Из двух вариантов – гасить или не гасить свет – я выбрал второй. В полной темноте биться саблей было просто невозможно. Пока оставалось время, быстро соорудил из перины приблизительную модель укрытого с головой человека, после этого натянул на себя кольчугу и спрятался за здоровенным сундуком, стоящим возле двери. Теперь осталось только дождаться незваных гостей.

Однако незваные гости не спешили. Опять заскрипели половицы, и что-то упало на пол. Похоже, что нападающие не отличались большой ловкостью. Наконец дверь в мою светелку начала медленно отворяться. Сначала образовалась щель, потом она увеличилась, и какой-то человек, видимо, стоящий на четвереньках, просунул в нее голову. Чья это голова, мне из-за укрытия было не видно. Потом в дверях возникла островерхая войлочная шапка, теперь уже наверху. Горящая свеча тускло освещала комнату и рассмотреть, кто ко мне пожаловал, было невозможно. Оставалось ждать, что последует дальше.

А дальше произошло вот что, в дверной щели показалась стрела. Потом раздался характерный щелчок спущенной тетивы, и стрела исчезла. Вслед за тем дверь широко распахнулась, в комнату ворвался здоровенный мужик с саблей, одним прыжком достиг лавки, на которой лежал мой муляж, и, подняв оружие двумя руками сверху вниз, вонзил клинок в перину.

Все произошло так быстро, что я не успел даже встать на ноги. Мужик сразу понял, что на лавке никого нет, и на рефлексе все-таки отшвырнул в сторону перину, убедиться, что его провели. Я к этому времени уже стоял в позиции, потому, когда он, шаря глазами по комнате, увидел меня, ни о каком неожиданном нападении с его стороны речи не шло.

– Эй, – миролюбиво окликнул я его, – чего это ты развоевался, давай лучше поговорим.

Предшествующий опыт перекупки киллеров меня вполне устраивал, и я решил попробовать и на этот раз решить дело миром. Однако мое предложение мужику не понравилось, и он, не вступая в разговоры, бросился на меня, намереваясь пригвоздить клинком к стене. Лицо, которое я теперь успел мельком увидеть, у него было отчаянное с расширенными от боевого задора глазами, Как показывал мой предыдущий опыт, с такими людьми мирные диалоги не получаются. Однако я сделал еще одну попытку, сначала отбил удар, потом еще раз предложил переговоры. Правда, на этот раз второпях:

– Стой! Поговорим!

К сожалению, как несложно было предвидеть, добился этим только противоположного искомому результата. Он зарычал и вновь бросился на меня. Здоров он был как бык, но и только. Я легко уклонился, отскочил и встал сбоку от него, опустив клинок. Противник неправильно меня понял, решил, что я испугался и прошу у него пощады. Тогда я предупредил:

– Лучше бросай саблю, а то зарублю!

Однако и этот намек он проигнорировал и с такой силой рубанул меня сверху, что едва не выбил из руки саблю. Пришлось сделать смертельный колющий выпад, который он и не пытался отразить. Клинок, как в масло, вошел ему между ребер в левую сторону груди. Здоровяк с неподдельным удивлением посмотрел на торчащую в теле сталь, закричал что-то нечленораздельное и опять попытался ударить меня по голове. Я успел отскочить назад и встал в позицию, ожидая новой атаки, но смертоносная сталь сделала свое дело. Его ноги подломились, и гигант рухнул на колени. Он еще пытался что-то говорить, но вместо слов на его губах только пузырилась кровавая пена.

Я без особой душевной боли, с одной досадой, опустил оружие. Все произошло так быстро, что даже не получалось толком осознать случившееся, а минуту назад живой человек уже корчился в агонии, и не у кого было спросить, зачем он, собственно, сюда приходил.

– Да что же это такое, опять не дали спать! – отстраненно подумал я. Нервное напряжение не проходило. Непонятно было, что делать дальше, идти звать на помощь людей или укладываться досыпать в одной комнате с убитым. Впрочем, последнее было бы и слишком, и бессмысленно. Меня все еще колотила нервная дрожь. Я сел на лавку. Снова над ухом зазвенел упорный комар, но убивать своего спасителя у меня не поднялась рука.

Убитый окончательно стих. Теперь я его рассмотрел в подробностях. Мужчина был очень крупный, со стриженой, сейчас заляпанной кровавой пеной бородой. Он лежал, вытянувшись на спине, а она, всклоченная и неопрятная, задорно торчала вверх.

Я начал отходить от пережитого ночного страха и нормально соображать. Было непонятно, как ему удалось пробраться во дворец. Входные двери я перед сном заложил специальным запорным брусом, а окна были малы и большей частью зарешечены. И еще удивило то, что он сначала зачем-то пытался войти в комнату на четвереньках. Судя по последующему поведению, робостью покойный не отличался.

Постепенно в голове у меня прояснилось. Первым делом я полностью оделся, а уже потом додумался до того, что нападавших могло быть несколько. Только непонятно, куда они делись и почему не помогли товарищу.

Чтобы не строить гипотезы на пустом месте, сначала нужно было осмотреть дом и понять, как убитому удалось сюда проникнуть. Только делать это ночью со свечой в руке – не самое комфортное занятие, освещаешь не столько помещения, сколько самого себя. Поэтому я вначале устроил минуту тишины: сидел и просто слушал. Никаких подозрительных звуков в доме не было.

В любом деле, когда мгновение решает все, что в бою, что в спорте, главное – концентрация внимания. Стоит только отвлечься, подумать о чем-нибудь постороннем, и в большинстве случаев ты проиграл. Потому я сосредоточился, сконцентрировал внимание и только после этого, соблюдая крайнюю осторожность, вышел из своей комнаты.

Как давеча в полусонном кошмаре, в каждом темном углу чудилась засада. Тусклый язычок свечи почти не разгонял тьму, зато его колеблющийся огонек своими движущимися тенями создавал лишнюю нервотрепку. Саблю я держал в правой руке, хотя, по-хорошему, для большей мобильности ее следовало заменить кинжалом. Однако я подумал об этом, только когда был уже в сенях.

Наружная дверь оказалась открытой. Запорный брус стоял рядом, прислоненный к стене. Стало ясно, что ее открыли изнутри. Оставалось найти место, где влезли в дом. Я успокоился. Было понятно, что сообщники, пока я готовился к поискам, уже успели уйти. Похоже было на то, что загадка нападения так и останется без разрешения.

Довольный хотя бы тем, что все для меня благополучно кончилось, я вновь запер дверь и пошел искать окно, через которое влезли во дворец. На первом этаже все оказалось в порядке. Я поднялся по лестнице в горницу и тут же увидел черную дыру оконного проема, а на полу выдавленную слюду, которой оно было остеклено. Было ясно, что частые переплеты окна злоумышленники выпилили, поле чего образовался узкий лаз, через который вполне мог протиснуться худой человек. Я высунул голову в окно. К стене была приставлена лестница, по которой сюда и забрался «форточник». Теперь все окончательно стало ясно.

Я посмотрел на небо, ночь шла к концу, звезды погасли, и уже начали розоветь узкие облака на востоке. Я несколько раз глубоко вдохнул прохладный, влажный воздух. Можно было считать инцидент исчерпанным, осталось спуститься вниз и, на всякий случай, убрать от окна лестницу. Тут я почувствовал, что сквозняк шевелит мои волосы. Дуло изнутри. Будь я в обычном состоянии, то никогда бы не заметил такую мелочь, но теперь, когда еще не прошла нервная настороженность, одного подозрения хватило, чтобы резко отскочить в сторону и обернуться.

За спиной никого не оказалось, но огонек стоящей на подоконнике свечи наклонился почти горизонтально в направлении от двери в сторону разбитого окна. Я приготовил оружие и прижался спиной к стене, ожидая визитера.

Тишина стояла полная, и никакие звуки не предупреждали, что кто-то поднимается по лестнице. Я сам шел по ней всего несколько минут назад, и, как ни старался ступать легко, ступени отчетливо скрипели под ногами.

Однако предчувствие надвигающейся опасности почему-то нарастало безо всякого на то видимого повода. Адреналин, само собой, добавлял остроту ощущениям. В конце концов, мне опять стало так страшно, что я, обманывая себя, что делаю это из тактических соображений, а не из трусости, попятился в дальний угол горницы.

Огонек свечи вдруг продолжал метаться на сквозняке, грозя совсем загаснуть.

«Мистика какая-то», – подумал я, пытаясь отогнать наваждение. И тут громко, отчетливо, совсем близко, прямо за дверью, заскрипела лестница.

Я едва успел поднять клинок, как в комнату влетело что-то непонятное. Оно был так низкоросло и мало, что я решил, что это ребенок, закутавшийся в занавесь или мантию. Существо качнулось в мою сторону, но остановилось в нескольких сантиметрах от конца направленной на него сабли. Теперь я его разглядел, это оказался очень низкий человек с головой, обмотанной материей, как восточным тюрбаном. Лицо его скрывала повязка.

– Ты кто, и что здесь делаешь? – спросил я, чувствуя облегчение. На тихий ужас или страшный сон он никак не тянул. Однако первое впечатление оказалось обманчивым.

Ребенок так быстро отскочил в сторону, что я не успел даже зафиксировать это сознанием. Так же быстро, не произнеся ни звука, словно был ко всему готов заранее, он снова бросился на меня. Я отшатнулся, когда он уже бил под сердце длинным, узким ножом. Больно кольнуло грудь. В ответ я ударил саблей по голове. Удар был никакой, простая торопливая отмашка. Стальное лезвие негромко звякнуло о скрытый под тюрбаном металл. Клинок скользнул по его голове и достал до плеча, но и там оказался панцирь. Как я был в скрытой под камзолом кольчуге, так маленький человек оказался в крепких латах.

Было непонятно, как в таком снаряжении он мог быстро и бесшумно двигаться. Однако в сам момент столкновения было не до наблюдений и оценок. Я только подумал, что справиться с ним будет куда как сложно.

Пока у нас складывалась патовая ситуация. Я отступил в угол и держал его на расстоянии вытянутой руки плюс длина сабли. Противник нападать не рисковал. Броситься на меня со своим страшным ножом он не мог за счет расстояния между нами. Как бы шустро он не двигался, я успевал воткнуть в него острие клинка.

Но и я ничего не мог сделать. Проткнуть его было нереально, он бы без труда уклонился от моей медленной при его необыкновенной реакции атаки. Попытаться зарубить его значило оставить незащищенный низ тела и дать ему шанс пропороть мне ножом ноги или части тела, не защищенные короткой, щеголеватой кольчугой.

Мы неподвижно стояли друг против друга, ничего не предпринимая. Я понимал, что после убийства товарища вступать с ним в переговоры бесполезно, потому и не делал никчемных попыток. О чем думал этот человек, я не представлял. Его лица разглядеть было невозможно. Только когда на него падал колеблющийся отблеск свечи, казалось, что ненавистью вспыхивают суженные глаза. Хотя это, скорее всего, была только игра воображения.

Сколько времени продлится игра в молчанку, зависело не от меня, а от него. Как и весь дальнейший характер боя. Я в этой ситуации мог только обороняться и стараться не прозевать начало атаки. Других вариантов спастись у меня не было.

В таком состоянии мы находились довольно долго. Времени я определить не мог, однако за окном уже почти рассвело. У меня начали деревенеть напряженные мышцы рук и ног, налились тяжестью плечи. Еще пятнадцать минут в таком состоянии, и я не сумею просто поднять руку.

Однако ни спустя пятнадцать минут, ни полчаса ничего не так и произошло. Малыш не нападал, оставаясь в позе натянутой тетивой стрелы, я неподвижно стоял в углу. Теперь, когда стало светло, я уже отчетливо мог рассмотреть его обвязанное материей лицо. Оно было полностью закрыто, оставалась только щель для глаз. Из нее они смотрелись как темные провалы. Наше статичное, немое противостояние со стороны, вероятно, выглядело довольно нелепо. Однако мне в тот момент было не до сценических оценок собственной персоны. Я уже был готов. Причем ко всему. Если бы малыш в тот момент бросился на меня, даже не так стремительно как раньше, а вдвое медленнее, я уже не мог ему противостоять. Единственное, чего я всеми силами пытался не допустить, не дать клинку опуститься к полу.

Я до сих пор не понимаю, кто из нас кого перетерпел. Думаю, что все-таки он. Как первым напал, так и отступил, быстро и неслышно. Сделал шаг в сторону, за дверь и как будто исчез из комнаты. Я не поверил такому внезапному окончанию боя, остался стоять на месте. Потом ослабил руку и несколькими энергичными движениями размял плечи. Когда стало ясно, что он не вернется, на деревянных ногах отступил в дальний от двери угол комнаты и только после этого опустил клинок.

Чувство страха, вызванное смертельной опасностью, прошло, осталось только недовольство собой. Чтобы не множить ужасы, я решительно вышел из комнаты. Во дворце уже было достаточно света. Я без опаски начал спускаться вниз. Только теперь пришла в голову мысль, что если бы оба противника, большой и маленький, взялись за меня вместе и разом, шансов спастись не было бы никаких. Скорее всего, их подвела обычная самоуверенность. Оба, каждый по-своему, были столь хороши в бою, что не представляли, что кто-нибудь им сможет противостоять. Впрочем, это было не более чем предположение. На самом деле причин могло быть сколько угодно.

Следующее, что меня волновало, кто эти люди. Заказать, правильнее будет сказать, повторить заказ, мог мой дьяк, менее вероятно, что на меня вдруг так сильно разгневался Василий Иванович Шуйский. Его, несомненно, уязвило, что я не уступил ему приглянувшегося мальчика, но для таких людей политика и жажда власти всегда стоят на первом месте, а эмоции, в лучшем случае, на десятом. Я же был ему полезнее живым, чем мертвым.

Кроме заказа, нельзя было исключать «бытового характера убийства», золото, которым я рассчитывался, вполне могло привлечь желающих пощипать богатого иностранца. Однако мотив ограбления, был маловероятен: полезть для этого в крепость мог только круглый идиот. Так что пока единственным реальным подозреваемым оставался Екушин.

– С дьяком нужно кончать по-любому, – подумал я и только тогда заметил, что нижняя рубаха, торчащая из-под кольчуги, намокла от крови. Пришлось быстро раздеваться, чтобы посмотреть, насколько серьезно ранил меня маленький человек своим большим ножом.

Удивительно, но кольчугу, которую не смогла пробить тяжелая арбалетная стрела, легко пропорол нож. Несколько стальных колец оказались разрезаны, отчего лезвие просунулось внутрь чуть ли не на сантиметр! Я представил, что было бы со мной, если удар таким ножом нанес не легкий человечек, а здоровяк с большой массой и силой! Такое замечательное оружие следовало добыть любыми путями и средствами.

Однако все это было в далекой перспективе. Пока же я промыл неглубокую, но сильно кровоточащую рану, остановил кровь и занялся самолечением. Сейчас мне, как никогда, нельзя было терять «трудоспособность».

Процесс лечения занял не более получаса Когда я кончил, ложиться спать было поздно, идти с жалобой на ночное нападение в Разбойный приказ рано. Оставалось скоротать время до утра в занятия утренней гимнастикой. Сегодняшний инцидент показал, что я потерял форму и расслабился на жирных царских хлебах и мягких перинах.

Глава 17

Ночное происшествие вызвало в царском дворце большой ажиотаж. Поглазеть на убитого разбойника сбежались почти все. Пришел и царь Федор. Он посмотрел на лежащего в луже застывшей крови человека, смертельно побледнел и выскочил из комнаты. Такая впечатлительность была не только не характерна для сурового, воинственного русского царя, но и для обычного обывателя. Публичные казни и суровые кровавые наказания являлись обычным развлечением праздной публики и очень редко вызывали такую реакцию, которую продемонстрировал Федор.

После осмотра места происшествия во дворце родилось множество версий и еще больше фантастических предположений, кто мог осмелиться заниматься разбоем в Кремле. Подьячий Разбойного приказа, явившийся к шапочному разбору, осмотрел тело, выдавленное окно и глубокомысленно сообщил, что воров и татей нужно ловить, ставить на правеж, а потом четвертовать, чтобы другим было неповадно.

Все это было правильно, современно, но никак не проясняло самого дела. Я попытался навести у него справку о маленьком человеке с необыкновенно быстрой реакцией. Подьячий долго думал, никого похожего на моего ночного знакомца не вспомнил и отправился к себе в приказ, опрашивать других сотрудников. На этом этапе следствие временно приостановилось.

Мне, как герою ночи, пришлось столько раз рассказывать всю историю с начала до конца, так что в конечном итоге, она превратилась в схему: «Упал, очнулся, гипс».

Между тем царь, укрепив желудок и смыв в бане налипшие за ночь грехи, вознамерился продолжить изучение жизни. Мне было не до того, и участвовать походе в город я отказался наотрез.

– Но как же без тебя, – просительно говорил Федор, – у нас так хорошо все получалось. Неужели тебе самому не интересно?

– Интересно?! Да не то слово. Я в полном восторге, – иронично ответил я. – Но сегодня я с тобой не пойду, мне не хочется ждать, пока меня зарежут как барана. У тебя в самом Кремле разбойники влезают, нападают на людей, а ты вместо того, чтобы заниматься управлением страной и наведением порядка, шляешься по борделям!

– По чему я шляюсь? – не понял он.

– По женщинам ходишь, развратничаешь, когда враг стоит у самых ворот.

Конечно, подобные разговоры не стоили выеденного яйца, этому человеку было просто не дано таланта управлять чем-либо. При неоспоримых достоинствах, которыми обладал Федор, в его характере не было заложено природой ни жестокости, ни властолюбия, ни даже простого честолюбия, короче говоря, никаких выдающихся пороков, которыми должен обладать ответственный правитель. Мне нравится, как по этому поводу сказано в прекрасном стихотворении Давида Самойлова о встрече Пушкина с Пестелем:

– Но, не борясь, мы потакаем злу, —Заметил Пестель, – бережем тиранство– Ах, русское тиранство – дилетантство,Я бы учил тиранов мастерству, —Ответил Пушкин.«Что за резвый ум, —Подумал Пестель, – столько наблюденийИ мало основательных идей»– Но тупость рабства сокрушает гений!– В политике, кто гений – тот злодей, —Ответил Пушкин.

– Но я тебя очень прошу, пошли вместе. Как же я один?

– Прости, государь, – ответил я, – возьми с собой того же Языкова или, еще проще, прикажи доставить девушек к тебе во дворец и делай с ними все, что угодно. Думаю, они не откажутся.

– Да ты что! – испугался он. – А как такой срам дойдет до матушки, что она скажет?! Вчера, когда ты мне сказал о Шуйском, знаешь, как я испугался! Если бы он донес матушке, даже не знаю, что бы мне тогда осталось делать. Сам знаешь, она человек верующий, старой закалки, современную молодежь совсем не понимает.

– Значит, веди себя так, чтобы матери не было за тебя стыдно, – нашел я самое правильное в такой ситуации решение. – А если тебе так понравилось быть с женщинами, то возьми и женись.

– Ну да, пока я женюсь, меня уже свергнут. Ты же сам говорил, что скоро... Да и как сразу на двух женишься, а они мне обе нравятся! Я не знаю, какую выбрать.

После сегодняшней ночи мне только и было дела, что разбираться в чувственных пристрастиях малолетнего эротомана.

– Ты ведь любишь читать Петрарку? – спросил я.

– Да, очень, – с нежной улыбкой ответил он.

– А он свою Лауру любил не плотской любовью, а платонически, и не занимался с ней черт-те чем, да еще в компании с подругой. Вот и ты, если не хочешь спасать свою семью и престол от Самозванца, осмысляй сущность любви и читай сонеты.

– Я не знал, что ты такой жестокий, – уныло протянул Федор. – Неужели тебе трудно...

– Извини, но мне сейчас не до твоих девушек, меня сегодня чуть не убили, – серьезно сказал я. – Ты это понимаешь? Если не удастся найти второго убийцу, то он найдет меня сам, и я не уверен, что останусь в живых.

– Это что, так срочно? Может быть, он сегодня на тебя и не нападет. Завтра или как-нибудь в другой раз его поищешь. А сегодня давай еще туда сходим, ну, пожалуйста, в последний раз!

Честно скажу, от такого примитивного эгоизма у меня глаза полезли на лоб. Я даже не понял, чего в царе больше, пороков воспитания или собственного эгоцентризма.

– Федор! – сурово сказал я. – Лучше ты ко мне но приставай, а не то я сам тебя свергну! Я понимаю, что вы все средневековые уроды, но и этому должен быть предел!

Царя моя не оправданная с его точки зрения резкость так обидела, что у него на глаза навернулись слезы.

Может быть, я был и не прав, но после недавних событий нервы были взвинчены, и быть корректным но получалось. Федор посмотрел на меня, как обиженный ребенок, глубоко, со всхлипом вдохнул, хотел что-то ответить, но я не стал слушать, круто повернулся и вышел из его покоев.

Теперь первым делом мне нужно было успокоиться. Как это сделать в данных обстоятельствах, было непонятно. За водкой нужно было идти в город, найти тихое место, чтобы просто выспаться, я не мог, еще не обзавелся хорошими знакомыми среди местных жителей. Пришлось-таки отправиться в Москву. Когда я проходил мимо резиденции патриарха Иова, меня окликнул меня знакомый голос:

– Алеша! Вот так встреча!

– Здравствуй, отче, – без особой радости ответил я, однако обнял приятеля за плечи и похлопал по спине. – Ты что, все по начальству ходишь, сана добиваешься?

– Эх, грехи наши тяжкие, нигде нет правды, – посетовал отец Алексий. – Не хотят сан давать, ироды. Предлагают в диаконы идти. Ну, как тебе это нравится! Мне – и в дьячки! Вот пришел к патриарху, может быть, хоть он за правду постоит.

Отец Алексий в священники назначил себя сам, по обету, который дал, когда спасался из восточного плена. Читать и писать он не умел, из всех молитв знал только «Отче наш». Я его предупреждал, что с получением сана на этой почве могут возникнуть трудности, но он видел свое предназначение не в чтении перед паствой славянских текстов, а в истинной вере и беззаветному служении Господу. Точка зрения достойная, но, видимо, не в рамках определенной церкви.

– А если и патриарх откажет, тогда что будешь делать?

– В пустыню уйду, стану старцем и святым! – безо всякого сомнения в голосе сообщил он. – Все равно буду служить Господу!

– Слушай, Алексий, пойдем со мной, посидим, выпьем, мне сегодня очень не хватает пастырского наставления, – попросил я.

– А как же патриарх? – с сомнением спросил он. – Вдруг соблаговолит? Конечно, дело у меня к нему не спешное, может и подождать. Тогда почему бы и не выпить, если можно помочь заблудшей душе... Ты заблудшая душа?

– Еще какая, меня сегодня чуть не убили без покаяния.

– Ну, это ерунда, чуть не считается. Если бы я по каждому такому поводу горевал, то давно бы спился. Ладно, пойду я с тобой, только исповедоваться не проси, пока сана не получу – не смогу простить тебе грехи.

– Вот и хорошо, – обрадовался я нежданному компаньону, – хоть посидим по-человечески. А насчет сана, может быть, ты его напрасно добиваешься, послужил бы лучше господу воином. Скоро в этом будет большая нужда.

– А как же обет? Ты же знаешь, я, когда в янычарах был, обет дал.

– Раньше ты говорил, что в мамелюках?

– Разве? Нет, кажется, все-таки в янычарах, когда я был мамелюком, с христианами не воевал. Ну, а ты-то сам как живешь?

– Пытаюсь спасти Годуновых, их собираются свергать. Жалко их, люди они неплохие, только в цари не подходят.

– Мне дела мирские неинтересны, – нравоучительно сказал Алексий, потом поинтересовался. – Куда ты меня ведешь?

– На Сенную площадь, там у меня в кабаке есть знакомый половой, достанет водки.

– Я знаю место, где дешево, и водка чистая, да и поговорить не помешают.

Мне было все равно куда идти, и я согласился. Вскоре мы свернули в какой-то кривой переулок, упиравшийся в стену Белого города, и поп уверенно вошел в обычную по виду избу, безо всяких опознавательных знаков. Там оказался самый обычный кабак с небольшим, на три стола, залом. Столы здесь были длинными и широкими, рассчитанными на большие компании, но в этот момент во всем заведении было всего человек пять посетителей.

Алексия узнали, к нам сразу же подошел половой, поздоровался и без заказа сразу поставил на стол керамический горшок с запретным зельем и пару пустых кружек.

– Ну, давай выпьем за встречу, – предложил поп, щедро наливая в кружки жидкость с характерным запахом.

– Давай, – поддержал я тост, и мы, не ожидая закуски, выпили.

– Так кто тебя чуть не убил? – спросил самозваный поп после того, как заглушил природную жажду вполне приличным курным вином.

Я рассказал о происшествиях последнего времени, начиная с первого покушения, кончая событиями прошедшей ночи.