Суд

И словно молнией высветило асессору мучительно яркое видение: прихожая, шкаф платяной, кнопки за стеклом. Ломик, подайте ломик! Даже нога дернулась – в прихожую идти. Да что за нечисть навязалась!

Асессор потер виски, потер глаза, взглянул на часы… и вдруг зазвенел как струна от догадки.

Он нарочито старательно перебрал и сложил странички протоколов, вложил их в пластиковый конверт и пристегнул его к подтяжкам к груди. Для этого пришлось снять шерифов пояс с револьвером. Без пояса было так легко, что застегивать его асессор не стал. Осмотрел кабинет, все ли в должном порядке: щит распахнут, побитый, огнетушители перед ним валяются, ящик с инструментом, стреляные гильзы кучкой на столе лежат. Достал из-за шкафа лом, припрятанный от тощего, прихватил с собой пояс и вышел вон.

Джамилю он нашел на кухне. Она колдовала у плиты над стерилизатором, в котором клокотала следующая порция питательного варева. Дверь за ее спиной в комнату Нарга была приоткрыта.

– Джамиля, где Ван Ваттап? Где О'Ши с шерифом?

– Ван Ваттап в «двадцатке». А эти внизу. Шкафы смотрят.

– А Луща?

– Спит, – коротко ответила Джамиля.

– Скажите, вам тут за последние сутки ничего не мерещилось? – Джамиля обернулась и молча уставилась на асессора. – Что смотрите? Вопрос как вопрос.

– Не-ет, – протянула Джамиля.

– Ясно. Я иду к Ван Ваттапу, а потом мы вместе спускаемся к шкафам. Приходите туда же. Дело есть.

Ван Ваттап сидел в дежурке над ворохом диаграммных лент.

– Как дела? – спросил асессор.

– Режим без изменений.

– Удалось что-нибудь со схемами?

– Шериф обнаружил резервный термоагрегат, но нет документации, а подключать машину без инструкции и проверки очень опасно. У него возникла другая мысль. Мы связаны с внешним миром через вычислительные машины. Арендуем блоки памяти. Чтобы записать приличную копию памяти одного человека, нужно около двадцати миллиардов ячеек памяти. У нас свое хранилище на десять миллиардов, а еще десять мы подключаем извне через проводную сеть. Шериф хочет использовать сеть для связи с внешним миром.

– И велики ли шансы?

– Не знаю. Я, к сожалению, не могу сказать, к каким машинам и когда мы подключены. Да и никто не может. Это производится автоматическим диспетчером треста «Архимэтикс». Машины треста разбросаны по всему миру.

– Значит, трест «Архимэтикс» в курсе ваших работ?

– Тресту известно, что нам требуется десять гигабит памяти длительного хранения. Если мы вовремя вносим арендную плату, все остальное его не касается.

– Послушайте, доктор, я вас вот о чем хочу спросить: вам тут за последние сутки ничего не мерещилось?

– Что вы имеете в виду?

Асессор внутренне съежился и сказал, как в воду прыгнул:

– Мне постоянно чудится, что я ищу и нахожу резервный щит управления затворами.

– Вот как?

– Да. У меня чувство, что кто-то мне это навязывает, что кто-то хочет заставить меня идти искать этот щит. У вас такого не было?

– Нет. Я не отличаюсь чувствительностью к подобным вещам. Любопытно. И что же вы намерены предпринять?

– Хочу послушаться.

– Очень любопытно. И что же, это постоянное навязчивое стремление?

– Нет. Это бывает периодами. Примерно раз в два часа, минут по пять, по десять. Словно сеансами.

– По роду вашей деятельности вряд ли вы относитесь к тем, кому в таких случаях рекомендуют обратиться к психиатру. Если это исключить, то остается признать, что кто-то возится с проблемой нетрадиционного общения и добился некоторых успехов. Если это так, не скрою, хотел бы я заглянуть в вашу память, асессор. Такие сверхсенситивные объекты мне еще не попадались. Очень интересно было бы посмотреть, в какой мере это вопрос строения системы мемодромов. Строение системы – мой конек!

Пора немножко спустить доктора с неба на землю.

– Так что, выйдя наружу, вы поручите агентству охотиться за мной?

– Вряд ли. Судя по ретивости ваших допросов, меня ожидает иное времяпрепровождение. Да и без Нарга мне не справиться. Пока кто-нибудь сумеет его заменить, пройдет лет пять, не меньше. За это время я либо дисквалифицируюсь, либо закончу свои дни. Скорее второе. Мне давно за пятьдесят, а такая нагрузка, как у меня, даром не проходит. Да и здешние меценаты предпочли бы этот вариант, – невозмутимо ответил Ван Ваттап. Что-что, а невозмутимость он себе отладил так, что за полгода работы не прошибешь!

– Скажите, доктор, вы можете сейчас выйти отсюда?

– Вполне. Если этого не запретят мои достойные судьи.

– Тогда давайте спустимся вниз, к шерифу. Надо бы разобраться с этой моей морокой. Желательно в вашем присутствии.

– Некоторый резон в этом есть, хотя, по-моему, вы ожидаете от меня слишком многого. Ну что ж, пойдемте.

– Скажите, доктор, как вы считаете, в какой мере справедливо требование признать этого человека доктором Лущей? Как бы вы ответили на этот вопрос, обратись к вам судебные власти за экспертизой? – спросил асессор, пропуская Ван Ваттапа вперед и выходя вслед за ним из «двадцатки».

– Примерно две седьмых информации, заложенной в нашу память, не нуждаются в замещении. Это универсальная информация особой мемодромной сети жизнеобеспечения. Грубо говоря, она одинакова и у меня, и у вас, – ответил Ван Ваттап. – Но подчеркиваю: грубо. Остальные пять седьмых составляют, по моей терминологии, уникулярный поток вектора личности. Четыре седьмых поддаются передаче от донора к акцептору без хирургического вмешательства. Оставшаяся седьмая может быть замещена лишь с применением хирургических операций – от самых простых до самых сложных. Таково пространственное расположение мемодромной сети. Для меня это долгие годы был камень преткновения: хирургия резко усложняет дело, а отказ от нее означает, что в объекте останется сильный фон акцептора. Но я в конце концов нащупал обходной путь: если мемодромная система акцептора подавлена длительным воздействием алкоголя, фоновые явления можно практически свести к нулю. Чем сильнее и разносторонней личность донора, чем уже поток вектора личности у акцептора, тем эффективней замещение. Именно поэтому я использовал хронического алкоголика Бро в качестве акцептора для памяти доктора Лущи. Я ожидал, что мне удастся по крайней мере девяностопятипроцентное замещение уникулярного потока вектора личности Бро. Теперь я склонен думать, что это так и произошло. Но я оказался бессилен распознать систематическую симуляцию у объекта, и это меня огорчает. Вот вам наглядный пример того, как непрофессионализм в науке ведет к краху.

– Значит, если я правильно понимаю, теперь вы поддержали бы предложение считать этого человека доктором Лущей?

– Нет. Это было бы чересчур смело. Я все же рекомендовал бы рассматривать объект как третье лицо. Как синтезированную третью личность. Это более соответствует образу мышления, который я считаю научным.

– А если он сам этого не хочет?

– Если процедура удалась и объект в самом деле обладает качествами, свойственными ученому, он в конечном счете трезво оценит ситуацию и поймет, что положение третьего лица дает ему определенные преимущества. Я рекомендовал бы предоставить ему возможность вернуться к этому вопросу через некоторое время.

– Ваши, как вы их называете, меценаты ознакомлены с результатами ваших исследований?

– Да. Они располагают полными сведениями.

– И как они собираются их использовать?

– Я не брал с них обязательства обсуждать со мной эти вопросы.

Для мирных бесед с этим кладезем познаний, скромности и человеколюбия надо иметь железную школу!

Свернув в центральном зале-гараже за стеллаж с запасными автобусными колесами, Ван Ваттап спустился по железному трапу этажом ниже и вывел асессора в холодное низкое бескрайнее помещение, уставленное рядами одинаковых безликих железных шкафов.

– Хранилище памяти, – лаконично объяснил Ван Ваттап. – На пять гигабит. Второе такое же – еще этажом ниже.

– Но в этих подземельях хватит места и на большее. Зачем же вам «Архимэтикс»? – спросил асессор.

– Слишком велики капитальные затраты, – ответил Ван Ваттап. – Их надо оправдать, а мы только-только подошли к этому.

Царил полумрак. Только в дальнем конце горел свет, и оттуда доносились гулкие голоса. Над столом, заваленным папками и простынями схем, склонились О'Ши и Хадбалла в стеганой куртке поверх купального халата.

– Чем порадуете? – спросил асессор.

– Пока только обилием документации, – ответил Хадбалла. – По-видимому, здесь есть все, что нужно, но надо разобраться в системе хранения. И в системе обозначений. Я к таким обозначениям не привык. Мне попалась на глаза схема кодирования. Если я правильно ее понял, в системе могут быть задействованы спутники связи. Это так? – обратился шериф к Ван Ваттапу.

– Вполне возможно, – ответил тот. – Если через спутники можно эффективно передавать большие объемы на запоминание, то почему бы «Архимэтиксу» не воспользоваться этим? Ведь его машины есть повсюду.

– Понимаете, асессор, через эти кабели мы имеем связь практически со всем миром, – задумчиво сказал Хадбалла.

– С миром машин, но не с миром людей, – ответил Ван Ваттап. – Это разные вещи. Вас ведь интересует мир людей?

– Отвлекитесь на несколько минут. Есть один разговор, – сказал асессор. – Шериф, возьмите наконец свой пояс и револьвер. Как вы ходите с такой погремушкой? Ужасно неудобно.

– Таков порядок, – ответил шериф, затягивая пояс поверх купального халата. – Зачем вам лом?

Асессор подробно повторил рассказ о своих видениях.

– Слушайте! – забеспокоился О'Ши. – Когда это было в последний раз?

– С час тому назад.

– Посмотрите-ка. – О'Ши, переворошив бумаги на столе, протянул асессору листок бумаги. На листке была изображена колонка кружочков, черных и красных кружочков.

– Мы тут с шерифом беседовали, и я, сам не знаю почему, взял ручку и начал рисовать, – пояснил он. – Глядите: черный кружок, под ним красный кружок. Черный кружок, красный кружок. Как раз примерно час назад!

– И больше никаких ощущений? – спросил асессор.

– Какие тут могут быть ощущения! Холод собачий. – О'Ши зябко передернул плечами. – Спроси меня кто, почему я их рисовал, я толком не отвечу. Что скажет по этому поводу наука? – обратился он к Ван Ваттапу.

– Повторю то, что уже говорил асессору, – ответил Ван Ваттап. – Ваш рисунок увеличивает математическое ожидание истинности того, что какая-то группа пытается извне наладить управление нашим поведением, используя нетрадиционные методы. Но ожидание не есть истина. Впрочем, вашу версию довольно легко проверить, асессор. Если вы правы, то примерно через час сеанс повторится. А вы, – обратился он к О'Ши, – будете работать в качестве контрольного объекта.

– И вы, асессор, рассчитываете, что пойдете, как лунатик, и ткнетесь лбом в пост управления? – спросил О'Ши.

Асессор кивнул.

– Такие фокусы показывают отпетые комедианты в провинциальных цирках. Я всегда был убежден, что это шарлатанство чистейшей воды, – сказал журналист.

– Только не обращайтесь в иную веру слишком рьяно, – предупредил Ван Ваттап. – Мигом попадете впросак.

– Все дело в том, от чьего имени действует эта группа, – продолжал О'Ши. – Если от имени вашего начальства, шериф, лучшего желать не приходится. Но если это ваши меценаты, доктор, послушание дорого нам обойдется.

– Давайте сначала разыщем схему, – предложил шериф. – И проверим, позволяет ли она прерывать процесс открытия затвора. Тогда мы могли бы открыть его ровно настолько, чтобы выяснить обстановку. Я потребую явки инспектора Хагню. Второй такой рыжей бороды не сыщешь во всем мире, я его узнаю за милю. Но при чем тут прихожая? Почему платяной шкаф? Почему лом?

– Я трактовал бы эти образы как смесь переводов языка инструкции на личные языки инструктора и обучаемого, – помолчав, сказал Ван Ваттап. – Ну, скажем, прихожая – это личная трактовка понятия о месте входа и выхода. Это можно понять так, что пост управления надо искать где-то у выхода, то есть по соседству с затвором.

– Да! Ведь эту чушку я вижу тут же в шкафу! – воскликнул асессор. – Мне до нее рукой подать!

– Осторожней, – поморщился Ван Ваттап. – И вы, и все мы весьма заинтересованы в том, чтобы это было так. Мы в любой момент и по любому поводу можем скатиться на самовнушение и самообман. Ведь наверху никто не знает и знать не может о том, что пост управления в кабинете не работает.

– Это верно, – согласился шериф. И тут же возразил: – Но если потрудиться, можно предложить вариант рассуждений, ведущих к команде искать пост у затвора, а не в кабинете.

– Проверить-то легче легкого! – сообразил О'Ши. – Кто велит нам ждать целый час? Идемте к затвору и посмотрим, нет ли там по соседству какого-нибудь шкафа. Мы пронеслись там на таких скоростях, что могли его и не заметить.

– Но вы же потом ходили осматривать затворы! – подал голос асессор.

– Ходил. Увидел красные мигалки, знак «Проезд закрыт», поцеловал бетон и побрел обратно с облегчением. Там тьма хоть глаз выколи, а от этих мигалок впору сдуреть. Как они не догадались там еще полицейскую сирену приладить!

– Теперь у нас есть фонарь! – радостно объявил шериф, ткнув ногой в объемистый куб возле ножки стола. – Он тут у входа стоял. И я захвачу инструменты.

– Зачем они вам? Судя по всему, мы обойдемся ломом, – сказал О'Ши. – А лом асессор уже нашел.

– Не скажите! Вдруг это обобщенное представление о солидном металлическом инструменте! – не сдавался Хадбалла.

Ван Ваттап покачал головой.

– Никого из вас я не взял бы к себе в лаборанты, – укоризненно сказал он. – Вы легковерны, как дети. Если вдобавок окажется, что вы угадали, вас нельзя будет подпускать к исследовательской работе, настолько вы уверуете в себя. Ну что ж, пойдемте.

– А где ваша валькирия? – вдруг вспомнил О'Ши. – Во-первых, она женщина, и стало быть, ведьма. Во-вторых, она азиатка, и стало быть, ведьма вдвое. А ведьмы в этой мистике понимают больше нашего. Вы ее не спрашивали, асессор?

– Спрашивал. Никакие видения ее не посещали. Так что нас тут с вами двое чисто европейских кандидатов в азиатские ведьмы, если пользоваться вашей терминологией, – ответил асессор. – Она уложила доктора Лущу в постель и дежурит там.

– Он спит? – удивился Ван Ваттап.

– Да. Она сказала мне, что доктор Луща спит.

– Странная реакция, если судить по тестам.

– Наверное, она дала ему снотворное или что-нибудь в этом роде, – предположил асессор.

О'Ши вздохнул.

– Спал бы он круглыми сутками, пока мы не выберемся отсюда! – сказал он. – Ничего не скажу, асессор, благословен тот день и час, когда вы обратились ко мне на острове. Но когда я гляжу на этого малого, то, положа руку на сердце, не скрою: предпочел бы читать об этой истории чужие тары-бары. От ваших опытов, доктор, несет таким изуверством, что, если науке и впрямь нужны люди вроде вас, человечеству, ей-ей, лучше ходить в шкурах и жить в пещерах.

– Что ж вы так торопитесь отсюда? – язвительно заметил Ван Ваттап. – Живите себе здесь, а снаружи вам будут нашептывать прекрасные видения, вот только шкуры нет. Но, судя по всему, моя вам подойдет.

О'Ши оскалился, явно подыскивая ответную колкость.

– Перестаньте, – вмешался асессор. – Лучше и вправду сходим-ка к затвору.

Шериф взял со стола пассатижи и сунул в карман халата. Положил туда же две отвертки, побольше и поменьше, и пару универсальных гаечных ключей. Асессор подхватил с пола фонарь – ого, станочек, килограммов на семь! – и направился к лестнице. Пора кончать разговоры. Будет и время, и место пускать кой с кого пух и перья по воздуху.

Они топоча поднялись по трапу и остановились в зале перед зияющим черным квадратом входа в туннель.

– Как он включается? Включите, – протянул асессор фонарь Хадбалле. Тот нагнулся, стеганая куртка соскользнула у него с плеч на пол. Хадбалла щелкнул выключателем на донышке фонаря, отрегулировал луч, вернул фонарь асессору, поднял и накинул куртку.

– Ф-фу! – сказал он. – Промерз, как уличный щенок. Асессор, я свет пока подрезал, чтобы на дольше хватило. Понадобится – добавите. Вот это кольцо повернете по часовой стрелке.

Асессор кивнул и направил луч в туннель. Осветилась серая бетонная стена на повороте, потеки смолы, кабели на скобах, разноцветные условные надписи и значки.

– Пошли! – коротко сказал он и зашагал вперед.

Они миновали поворот, и прямо в глаза им ударили три дальних мигающих огня треугольником, а между ними, словно дурацкая луна, осклабился поперечной белой чертой красный диск запрещающего сигнала. Щемящее чувство надежды охватило асессора, но чем ближе он подходил к огням, щурясь от их мелькания и водя лучом по сомкнутым стенам, тем меньше было в этом чувстве уверенности.

– Ерунда все это! – громко сказал О'Ши, когда до затвора осталось шагов десять. – Ничего здесь нет.

Расквасить бы эти нахальные мигалки! Какой кретин их тут понавешал! И без них на душе кошки скребут. «Значит, правильно понавешал, – сам себе честно возразил асессор. – В самый раз для тех, кому здесь нечего без толку шляться». Пятно света уперлось в ребристый от следов опалубки чуть выпуклый бок гигантской бетонной пробки, асессор повел лучом вправо, и тут у самого затвора, в двух шагах от него, высветилась узкая темная ниша – одному человеку войти!

Ой как сердечко-то забилось! Спокойней, спокойней! Без суеты. Никто не гонится.

Он подошел к нише, направил вглубь луч фонаря.

– Ну? – глухо и резко спросил сзади голос О'Ши.

– Дверь, – ответил асессор. – Замок висячий.

Он ткнул в дверь ломом, и она ответила гулким металлическим дребезжанием.

– Петли приварены. Здесь ножовку бы, – как можно будничней сказал асессор, морщась от сердцебиения.

– Ну и население, шериф, в вашем околотке! – насмешливо сказал Ван Ваттап. – Вам бы с ним не суды устраивать, а давно бы делом заняться!..

– Постойте-ка, дайте-ка гля… – прозвучал голос Хадбаллы. И, перекрывая его, в туннеле грянула и раскатилась автоматная очередь…

Резко обернувшись, асессор ушиб голову обо что-то, стрельнул какой-то мускул в шее, да так стрельнул, что искры из глаз посыпались, а фонарь осветил медленно-медленно падающего Хадбаллу с поднятой рукой, держащей пассатижи.

– Харп! – очумев от ушиба, боли в шее и ошеломляющей нелепости увиденного, крикнул асессор.

Тишина.

Позади Хадбаллы на полу, собравшись в комок и сжав голову руками, лежал ничком доктор Ван Ваттап.

– Харп! Где вы? Вы живы? Харп! – закричал асессор и, не дожидаясь ответа, безотчетно шагнул вон из ниши в туннель прямо через тело Хадбаллы.

О'Ши сидел, привалясь спиной к затвору, и, когда асессор нашарил лучом фонаря его лицо, молча взмахнул рукой. Асессор бросился к нему, опустился на колени. Красные блики мигалок ходили ходуном, ничего было не сообразить!

– Гадство, – свистящим хрипом выдавил О'Ши. – Гадство, как больно, асессор… Кол… В груди… Пришпилили меня…

– Отойдите! – звонко прозвучал за спиной асессора голос Джамили. – Я его добью.

– Не сметь! – не своим голосом гаркнул асессор, заслоняя О'Ши. – Не сметь! Дрянь! Какая дрянь! Ты что наделала? Бросай оружие!

– Не кричите, – ответила из темноты Джамиля. – Я все правильно сделала. Руки вверх!

– Да пошла ты к…

– Зря ругаетесь, – прозвучало из тьмы. – Вас я убивать не собираюсь, на вас у других пули отложены. Не вздумайте брать у Хадбаллы пистоль-. Отойдите к стене.

– Подождешь! – бешено сказал асессор, вставая с коленей. – Подождешь, чтобы я у тебя бегал! Подождешь!

Нагнувшись, он обхватил журналиста и, взвыв от натуги, поднял и прислонил к стене. О'Ши застонал.

– Потерпи, потерпи маленько! Давай на свет выбираться. На свету оно легче. Легче на свету. Ну-ка, давай-ка.

Приговаривая, он взвалил О'Ши на спину и, согнувшись в три погибели, пошел прочь от затвора. В темноте его вело к стене, он больно ушибался, задыхаясь, но вовсе не от тяжести, а от бури, беснующейся в сердце и уме.

– Да постойте вы! Я сейчас каталку пригоню, раз он вам так дорог, – дошел до него голос Джамили.

– Не возьму я у тебя каталку! Ничего я у тебя не возьму! Уйди с глаз долой! Уйди, говорю!

Поворот наконец кончился, впереди открылся светлый зев, дорога на свет лежала прямо, он перестал тыкаться в стену, и от одного этого в голове пояснело. Войдя в зал, он опустился на четвереньки, лег, осторожно свалил на пол тело О'Ши и, встав на колени, склонился над ним. Лежа навзничь, журналист хрипло и судорожно дышал, уставясь в потолок невидящими глазами.

Джамиля, держа наперевес стейн-хопфул, крадучись вышла из туннеля и остановилась шагах в пяти.

– Не хотите, чтобы я шла за каталкой, – сходите сами, – сказала она. – Я его пока посмотрю. Да не бойтесь вы, не порешу я его, очень он мне нужен!

Нет ее, ну вот нет ее – одно пустое место! Асессор несколько раз глубоко вздохнул, зажмурился, помотал головой и, чувствуя острый отлив сил в каждой частичке тела, встал. И молча пошел в препараторскую. Его шатало, двери прыгали перед глазами, мучительно долго вспоминалось, какая же именно ему нужна. Так и не вспомнив, он стал дергать все двери подряд, ввалился наконец в препараторскую, тут ему стало дурно, он еле добрался до умывальника, рванул кран холодной воды, подставил голову под хрипучую ледяную струю и замер.

Когда полегчало, он, стараясь думать только о том, что творит руками, вывел каталку в коридор и с нажимом зашагал за ней, презирая себя за душевную и телесную слабость и веля выдрать ее вон с корнем. Выдрать вон и вышвырнуть!

Он с нарочитым стуком вывел каталку в зал и остановился. Джамиля, сидевшая на корточках над О'Ши, подняла на него взгляд, подхватила автомат, вскочила и отошла в сторону.

– Ничего серьезного, – сказала она. – Я ему правое легкое прошила, самую верхушечку. Ну и краешек лопатки раздробило. Подумаешь! Больше с перепугу нюни распустил. Слабак. А еще вас кончать собирался.

– Меня?

– А кого же? Конечно, вас. У Нарга в комнату весь подслух выведен. С магнитофончиком. Очень он любил этим забавляться. Вот я включила нижний зал и послушала.

– Что ж ты мне ничего не сказала!

– А я не доносчица! Я на пленочку записала. Возьмите в подарочек. Она вынула из кармана плоский диск и пустила его по полу к асессору.

– Послушайте на досуге. Полезно будет.

Катушка, не докатившись до асессора, вильнула в сторону, споткнулась о лежащий на полу болт, подпрыгнула и легла на бок.

– Как попал к вам автомат? – резко спросил асессор, подняв О'Ши на каталку. – Как вы его нашли?

– А я и не искала. Шла по коридору, вижу: он у двери стоит, к стенке прислонен.

Какая глупость! Какая чудовищная глупость! Значит, Ван Ваттап нашел автомат у себя под кроватью и демонстративно выставил вон. Зачем? Чего он этим добивался? А? Кто теперь скажет? Шляпа ты, асессор, шляпа! В три шеи надо тебя со службы гнать!

– Не верю, – сказал он, гоня каталку в препараторскую.

– Не верите? А чего шериф у вас свой пистоль забрал? То будто бы и не замечал, что пистоль у вас, а тут вдруг забрал! Я из-за автобуса видела, когда он с фонарем возился, еще куртку уронил. Смотрю – а пистоль-то у него! И как вы дверь нашли, так он сразу цап за пистоль! Сама видела, как он в кобуру лез. Там бы они вас и кончили!

– Какой пистоль, какой пистоль?! Я сам ему отдал револьвер. Это его револьвер. Вовсе он не за него хватался, он пассатижи доставал! Он пассатижи мне дать хотел! Пойди глянь, что у него в руке! Иди, полюбуйся, что ты наделала! Ты хорошего парня ухайдакала ни за что ни про что! – простонал асессор, заводя каталку в препараторскую. – Иди сюда, помоги! Учили тебя на медсестру, так и занималась бы этим, лечила бы людей. А ты? Кой черт тебя палить выучил? Что ты не в свое дело лезешь? Слепая, глухая, без разума, ты что за пушку хватаешься?

– Кто научил?! – разъяренно выкрикнула Джамиля, остановившись в дверях препараторской. – Кто раньше меня ее в руки взял, тот и научил! Кто ею нашу улицу в пыль расколошматил! Кто отца моего, и деда, и брата у меня на глазах из этой пушки под стеночкой рядком положил! Лагерь окружили, половину народу перестреляли, мы, детвора, под стенкой на солнцепеке жмемся, пить охота – мочи нет! А они на спор ведро мое на кране пулями разносят и гогочут! Вот они и научили… Выйдите отсюда, я ему рану обработаю. Кто научил! Много их было, учителей, на мою голову!

– Где Луща? – спросил асессор, выйдя в коридор и отступив, чтобы пропустить Джамилю в препараторскую.

– Туда не ходите. Нечего вам там делать, – тоскливо ответила Джамиля, хлопоча в препараторской и хлопая дверцами шкафчиков.

– Ты что? – холодея, едва выговорил асессор. – Ты и его?..

Подступило к горлу, он привалился спиной к стене, ноги подкосились, и он так и съехал на пол, не помня себя от бешенства и омерзения.

– Он сам, – твердо сказала Джамиля, лязгая пинцетами в ванночке. И вдруг неистово заголосила, подвывая и всхлипывая: – Он сам! Домучил его Ваттап, на ваших глазах домучил, а вы дозволили! Я как увидела, так автомат схватила и пошла! Без ваших судов обошлась! Идите, плачьте над гениальненьким Ван Ваттапчиком! И над шерифчиком над своим! Что вы из себя строите? Перед кем строите? Ступайте, пленочку мою поднимите да послушайте! Этот слон шерифу толкует: «С точки зрения государственных интересов далеко не всем следует выходить отсюда на свет божий!» А шериф разинув рот слушает! «С этой мерзкой девкой (это со мной!) хлопот не будет, в этом округе смертная казнь не отменена, и она ее получит, стоит присяжным глянуть на ее сорочий клюв!», «Подопытному доктору давно пора помочь смежить очи, и будет кому этим заняться в каком-нибудь неприметном заведении!», «А весь фокус, шериф, как поладить с нашим любознательным и энергичным гостем! Справься вы с этим без подсказки – считайте, что ваша карьера обеспечена!» А шериф: «Да-да, – говорит, – ничего не поделаешь, вы правы!»