Ген Бессмертия

Оксана Алексеева

Ген бессмертия

Пролог

Я вышла из здания и вдохнула полной грудью морозный воздух. В мыслях царила ошеломляющая легкость, а настроение неуклонно повышалось. Я шла по улице, наслаждаясь погодой и улыбаясь всем прохожим. Наверное, в тот момент я выглядела вызывающе прекрасной или безумной. Теперь я совершенно точно знала, что будет дальше.

Здравствуй, мир! Приветствуй рождение нового чудовища, какого ты еще не знал.

Глава 1. Начало

Впервые я увидела Андрея, когда училась в пятом классе. Как-то раз, на перемене, я поссорилась с девочкой из параллели. Причину конфликта уже и не помню, да теперь это совсем неважно. Кто-то кого-то толкнул, кто-то первым выкрикнул оскорбление, кто-то оскорбил еще сильнее. Это не та история, которая становится основой для душещипательного повествования. Но для меня – ребенка, до сих пор не являвшегося участником серьезных конфликтов, отличницы с примерным поведением, – тогда все это, наверное, было ужасно. Или не настолько ужасно, раз я даже имени той девочки сейчас вспомнить не могу. После школы она со своей свитой встретила меня, желая расставить все точки над «ё». Хотя какие точки могли быть в пятом-то классе? Меня окружили незнакомые мальчишки, схватили за руки и потащили за здание школы. Наверное, я тогда очень испугалась. Сначала они просто толкали меня и оскорбляли. А эта самая девочка нервно подпрыгивала вокруг меня и ржала как конь, которого силой заставляют ржать. Что-то кричала в ответ на мое молчание, угрожала, приказывала извиниться. Меня трясло от страха, почему и сказала тихо:

– Извини.

Думаю, что люди, подобные окружившим меня тогда, впадают в своеобразный транс. Они перестают мыслить самостоятельно, они как будто объединяются на волне азарта и превращаются в единое существо. Мою обидчицу это «извини» не успокоило, а только раззадорило еще больше.

– Что-то плохо слышно! Повтори, – кричала она.

– Извини, – сказала я громче, хотя голос подводил.

Девочка же словно обезумела, а с нею и вся толпа. Кто-то начал выкрикивать: «Давайте разденем ее догола!». Другие подхватили: «Запинаем ее!», «Мордой в унитаз!», «Пусть ботинки оближет!». При этом толчки начали перерастать в несильные пока удары. Сзади схватили за волосы.

– И как же тебя наказать, сука? Я сегодня добрая, так что даю тебе право выбора – как ты хочешь, чтобы тебя наказали?

И вдруг я перестала бояться. Вообще. Как будто меня окатило ледяной водой, которая заморозила все рефлексы и эмоции. Попыталась выпрямиться, несмотря на жгучую боль от оттянутых волос, и совершенно спокойным голосом произнесла:

– Я не буду выбирать. Человек не выбирает за зверей.

– Ах ты, сука… Ты думаешь, что лучше нас?! – она даже оторопела. Это делало ей честь. Она хотя бы поняла мои слова, в отличие от остальных. Кто-то из толпы пнул в живот. Я согнулась от боли и нехватки воздуха. Но больше я не боялась: я отпихивала тех, до кого могла достать, я пинала все, до чего могла дотянуться. Я не думала о своей боли и ссадинах – я представляла, как больно делаю им.

И вдруг все прекратилось. Дети вокруг были испуганы, общее возбуждение за несколько секунд сошло на нет. И тогда я впервые увидела ЕГО – взрослого парня, почти мужчину. Он за шкирку оттащил от меня того, кто еще не понял, что ситуация изменилась. Не помню слов, что он говорил, оглушенная, ослепленная прекрасным принцем, пришедшим на помощь, – высоким, сияющим в ауре светлых волос. Он кричал на них до тех пор, пока первый из детей не сообразил, что нужно бежать. За ним побежали остальные. А он подошел ко мне, осмотрел, аккуратно поправил порванную на плече форму и спросил:

– Ну и чего ты лыбишься?

– Сейчас они боятся сильнее, чем боялась я, – ответила с гордостью пятиклассницы, впервые столкнувшейся с жизнью.

Он тоже улыбнулся, взял меня за руку и сказал просто:

– Говори свой адрес.

Андрей зашел к нам и объяснил, что произошло. Мама на удивление спокойно все восприняла, только без конца гладила меня по голове и плечам и глупо переспрашивала, не хочу ли я чаю. Когда Андрей собрался уходить, мама порывисто обняла его, от чего парень смутился, что-то пробормотал и вышел за дверь.

Мы с мамой больше никогда не вспоминали тот случай. Синяки и ссадины прошли за несколько дней. Никого из тех детей я больше не видела – или их исключили, или они сами перевелись в другую школу. Я подозревала, что это устроил Андрей, потому что сама ничего для этого не сделала. Самого своего спасителя я иногда видела в школьном коридоре, и он всегда с улыбкой отвечал на мое приветствие. Позже я узнала, что он учится в выпускном классе, чудесно играет на фортепиано и танцует вальс, чему я стала свидетелем на одном из общешкольных мероприятий. А потом он окончил школу, и с тех пор мы никогда больше не встречались.

Конечно, сначала эта была детская влюбленность. Но не страстное желание взаимности и призрачные фантазии о нем. Нет, это было только мое чувство, которое я ни с кем не хотела делить. Андрей стал неотъемлемой частью меня. Мой Ангел-Хранитель. Мое внутреннее сокровище, воспоминание о котором всегда придавало мне сил. Я не сомневалась, что для него тот случай вообще не имел какого-то особого значения, что он помог бы любому человеку, оказавшемуся на моем месте. К тому же, те дети, даже учитывая их численное превосходство и монолитное озверение толпы, не могли причинить ему серьезного вреда. Дело было совсем не в этом. Андрей стал для меня олицетворением всего хорошего, что есть в людях. Положительные книжные герои выглядели для меня, как он – светлые волосы, голубые глаза и мягкая улыбка. С годами я уже не помнила его лицо, только общие черты, но и это не имело никакого значения. Он просто навсегда теперь был во мне.

Сейчас, когда я вспоминаю тот случай, то понимаю, что именно он существенно изменил меня, хотя тогда я этого не осознавала. Я бросила музыкальную школу и записалась на секцию дзюдо. Нет, никаких значительных успехов в спорте я не добилась, но зато чувствовала себя увереннее. Теперь на грубость в свой адрес я не краснела и заикалась, а отвечала грубостью. Один раз даже ввязалась в драку, когда в восьмом классе одноклассники начали издеваться над скромной и некрасивой новенькой девочкой. С тех пор та девочка, Юлька, – моя лучшая подруга. Надо заметить, что к окончанию школы Юлька неожиданно быстро расцвела и преобразилась, и те самые школьники, которые несколько лет назад смеялись над ней, теперь составляли костяк ее свиты. Она была в центре внимания мальчиков, ну и я попадала под свет рампы, раз уж мы были неразлучны. Мне нравилось их общество, но никаких чувств я никогда к тем парням не испытывала. Самые лучшие из них меркли перед моими воспоминаниями об Андрее.

После школы я без труда поступила в институт на экономический факультет. Это было желание мамы, а я вообще не чувствовала призвания ни к одной из профессий, поэтому просто одобрила ее выбор. А Юлька уехала в Москву поступать в театральное.

На третьем курсе института со мной произошла странная история. После пары меня вызвали в деканат, где сказали, что пришли сотрудники банка, они проводят собеседования с успевающими студентами и предлагают перспективы хорошей карьеры после окончания вуза. Я прошла в указанную аудиторию и обнаружила, что там, кроме меня, других студентов нет.

В аудитории за столом сидел один-единственный человек. Мужчина был широкоплеч и, как я могла оценить, невысок ростом. У него была поистине восхитительная внешность – абсолютно седые волосы, но лицо очень красивое, без явных признаков старения. Глаза пронзительные, серые, почти с металлическим оттенком. Лицо неэмоциональное. Я бы дала ему лет сорок, но могла и серьезно ошибаться.

Села на стул напротив и поздоровалась. Он ответил голосом настолько приятным, что почти завораживал:

– Добрый день. Я представляю банк… – он озвучил название, – и нас интересуют студенты-экономисты, которые после выпуска могли бы стать нашими сотрудниками.

И тут до меня дошло – что-то не так! Что-то в происходящем было неправильным. Зачем искать сотрудников среди третьекурсников, ведь за пару лет многое может измениться? Почему пригласили именно меня? Да, я хорошо учусь, но таких же отличников только в моей группе наберется еще несколько человек. В этом не было смысла. А бархатно-карикатурное очарование сидящего передо мной мужчины только усиливало ощущение неестественности происходящего. Не определив для себя окончательно, что же меня смущает, я предпочла пока сохранять молчание. Тогда он спросил:

– Я могу вам задать несколько вопросов?

– Да, – прозвучало несколько холодно, но я хотела для начала разобраться, что к чему.

– Плотникова Анна Викторовна?

– Да, – чувствую себя прицепленной к полиграфу.

– Какие предметы Вам нравятся больше всего, Анна?

– Я успеваю по всем предметам.

– Но я спросил не об этом, – выражение его лица не менялось совершенно. Это было тоже странно, хотя, возможно, я уже сама себя настраивала на мистическую волну.

– Макроэкономика, институциональная экономика, теория статистики, международные экономические отношения.

Ну, а что? Меня спрашивают – я отвечаю.

– Чем вы увлекаетесь помимо учебы?

– Читаю книги.

– Какие?

А вот это уже ни в какие ворота! Он ничего не записывал, но я наглядно представила, как заполняется мое досье: «Такая-то девица такого-то года от роду, Шопенгауэра не читала, с Кантом ознакомлена поверхностно, а вот Донцовой себе всю репутацию испортила. Казнить». Но я очень вежливая, мама бы мною гордилась:

– Разные.

Мне показалось или губы у него едва дернулись?

– Кем работают ваши родители?

Я проигнорировала множественное число.

– Мама – главный экономист в крупной компании.

– Каков ее средний заработок?

Ага. Вот сейчас он предложит косметику по каталогам продавать.

– Не думаю, что это вас касается.

Он никак не отреагировал на выпад и продолжал:

– Отец?

Отец. Я вообще никогда не знала своего отца. В детстве я спрашивала у мамы про него, она ответила, что тот ушел от нее еще до моего рождения. Позже, будучи подростком, я выяснила, что они с мамой даже не встречались. Просто так вышло, что они оказались в одной постели, она забеременела, а папаша исчез из города сразу, как только услышал эту новость. У меня не было по этому поводу ни тяжелых переживаний, ни ненависти к нему. Чем больше я об этом думала, тем больше понимала, что винить его сложно – он был таким же подростком, как мама, он не любил ее, не считал своей девушкой. Он не знал, как справиться с возникшей проблемой. Он просто оказался более слабым, чем мама. Я никогда не оправдывала его, но и не осуждала. Я вообще о нем не думала. Моя семья – это мама. Мне всегда этого было достаточно.

Я перебрала в голове варианты ответа, но вдруг осознала, что я этому милому дядечке ничего не должна объяснять. Кроме того, я никогда не мечтала ни о работе в банке, ни о продаже косметики по каталогам. Поэтому, вместо ответа, встала и спокойно спросила:

– Собеседование закончено? Я могу идти?

А вот сейчас он точно улыбнулся. Прямо почти по-настоящему! И кивнул.

Вечером, придя домой, я рассказала маме об этом странном собеседовании. Она зачем-то очень подробно расспросила меня о внешности моего «банкира», а потом задумчиво закивала головой. Это уже тогда показалось подозрительным, но мама на мой вопрос ответила: «Да-да, странно. Нет, я ничего об этом не знаю». Собственно, эта история очень быстро забылась за неимением дополнительной пищи для размышлений.

Студенческие годы пролетали. Я была счастливой молодой девушкой – немного странной, иногда замкнутой, иногда грубой, иногда общительной и дружелюбной, ходила на студенческие вечеринки и вкушала последние радости остатка детства. И во мне всегда жил Андрей. Наверное, поэтому на пятом курсе я и начала встречаться с Гришкой – голубоглазым улыбчивым блондином, который отдаленно имел внешнее сходство с моим прекрасным принцем. Гришка был хорошим человеком и моей маме очень нравился. Месяц у нас с ним ушел на то, чтобы наслаждаться друг другом, и еще год – на то, чтобы понять, что, в общем-то, нас ничего, кроме секса и пустых разговоров, не связывает. Инициатором расставания стала я, но Гришка, как мне показалось, даже ощутил облегчение. Очень быстро он обзавелся другой подругой, о чем и поспешил мне сообщить. Возможно, ему был необходим хоть укол ревности с моей стороны, чтобы окончательно поставить точку, чтобы убедиться, что год, проведенный вместе, хоть что-то для меня значил. Укол ревности был.

После института мне предложили остаться на кафедре в должности ассистента, и я согласилась. Мне казалось, что у меня подходящий характер для преподавания, да и других планов у меня не было. Шло время, я поступила в аспирантуру, вела семинары и ходила на лекции к именитым профессорам. В моей жизни все было правильно. А потом мама умерла.

* * *

На похоронах я не плакала. Стояла спокойно, выпрямив спину, и смотрела в точку впереди себя, как будто происходящее меня не касалось. Люди подходили ко мне, что-то говорили, я кивала и возвращалась к своей точке. Думала о том, почему люди вообще плачут на похоронах, зачем нужны венки и искусственные цветы. Думала о том, что тете Свете нелегко было решать все проблемы, связанные с организацией траурных церемоний. Думала о том, что пришло очень много людей, большинство из которых я не знала. Даже Гришка пришел. Возможно, я должна быть ему за это благодарна. Или не должна? Должна ли я вести себя каким-то определенным образом или от меня никто ничего не ждет? Может быть, все хотят, чтобы я заплакала? Я думала о маминой желтой кружке.

Первой обо всем узнала моя тетя. Я была дома, ждала маму, которая должна была вернуться с корпоративной вечеринки. В дверь позвонили, это и пришла тетя Света – мамина сестра. Она была какой-то серой, заплаканной и очень тихой. Ничего не сказав, обняла меня. И я сразу все поняла.

Тетя Света была разбита. Она рассказала, что произошла авария – два человека серьезно пострадали, а мама скончалась на месте. Велела мне собрать все необходимое, чтобы на время переехать к ней. Я покидала в сумку несколько вещей, на глаза попалась желтая кружка на журнальном столике, из которой мама пила чай до того, как ушла. Замерев на секунду, я резко развернулась и сказала родственнице, что готова.

Все проблемы взяла на себя тетя, хотя ей было нелегко. Она даже поехала в нашу квартиру и разобрала мамины вещи – что-то выкинула, что-то отдала, что-то взяла себе на память. Я все это время жила у нее дома, меня обнимали, целовали, дядя Миша часто спрашивал, не нужно ли мне чего. Мне ничего не было нужно. Наверное, их пугало мое замороженное состояние и отсутствие слез, но никто ни о чем подобном мне не говорил. Я поняла, зачем нужны все эти ритуальные традиции – прощание, поминки. Тетя Света и мама были очень близки. Думаю, что такой удар нелегко было перенести моей единственной оставшейся родственнице. Если бы не необходимые заботы, она бы легла в свою постель и рыдала бы сутками напролет. Но у нее не было такой возможности, приходилось через боль и усталость вставать и идти договариваться по поводу ритуального зала, столовой, покупать необходимое. Эти хлопоты и забота обо мне заставляли ее не погрязнуть в горе. А у меня хлопот не было, была только моя боль, которая почему-то не вырывалась наружу. Как будто внутри жгло настолько, что на крик или слезы просто не оставалось сил. Я думала обо всем, только не о маме. Какие документы мне нужно будет собрать, чтобы вступить в наследство? Сообщили ли на работе, по какой причине я пропускаю? Стоит ли до сих пор на журнальном столике желтая кружка?

Через неделю после похорон я вернулась домой, хотя тетя Света и возражала. Сидела в тишине на диване и не думала ни о чем. Не знаю, сколько прошло времени, но я очнулась от резкого звука стационарного телефона. Подняла трубку:

– Да?

– Маргарита Викторовна! Простите, что звоню вам домой. Я сейчас в Канаде…

– Это не Маргарита Викторовна. Я ее дочь. Мама умерла.

В трубке повисла пауза, потом какие-то слова. Я не стала слушать. Положила трубку, села обратно на диван, а в звенящей тишине звучал отголосок собственных слов. Мама умерла. Моя мама. Мама.

И тут я зарыдала. Не заплакала даже, а завыла. Все невыплаканное потекло наружу. Долго-долго я еще потом лежала на полу, скрючившись и не обращая внимание на время. А утром встала, умылась и заставила себя жить дальше.

* * *

Меня зовут Аня. Мне 23 года. Я живу в центре города в собственной двухкомнатной квартире, доставшейся мне в наследство от матери. Учусь в аспирантуре по специальности «Экономическая теория», собираюсь писать диссертацию по теории прав собственности. Зарплата у меня небольшая, но нужды я не испытываю. К тому же, мои единственные родственники – тетя Света и дядя Миша, ее муж, – всегда предлагают свою помощь. У меня много хороших знакомых, но единственный друг – Юлька – живет теперь в Москве, откуда мне периодически звонит. Кстати, желтая кружка так и стоит на журнальном столике. Наверное, там ее место.

* * *

Эта история началась примерно через восемь месяцев после смерти мамы. Я уже почти смирилась с мыслью, что ее нет, и привыкала жить одна. Ходила на работу, общалась по телефону с Юлей и Гришкой, когда они звонили, иногда заходила к тете Свете, хотя и не так часто, как той бы хотелось. Моя апатия еще была со мной, но с окружающими я могла вполне адекватно общаться. Только вечерами иногда долго-долго сидела в тишине на диване, перед журнальным столиком.

В тот день вокруг благоухала ранняя осень – мое любимое время года. Было то самое время суток, когда день постепенно проваливается в вечер, воздух становится особенно свежим и каким-то объемным, соединяя в себе черты дня и вечера, лета и осени. Я шла домой с работы, и настроение становилось приподнято-задумчивым. Я впервые за долгое время наслаждалась жизнью и одиночеством, оттягивая момент возвращения в пустую квартиру.

В одном месте, где тротуар проходил совсем близко к проезжей части, рядом со мной вдруг резко затормозила огромная черная машина с тонированными стеклами. Я остановилась и замерла. Открылась задняя дверь и оттуда выглянул мужчина. Я сразу его узнала. Тот самый «банкир».

– Аня, садись, пожалуйста, в машину. Нам надо поговорить, – произнес он.

Я, конечно, не трусиха. Но и не самоубийца. Поэтому медленно начала отступать от дороги. С переднего сиденья быстро – я бы сказала, слишком быстро – вышел молодой парень. Он мгновенно оказался рядом, и я почувствовала железные тиски его руки выше правого локтя. Он направил меня в машину и захлопнул за мной дверцу. Сопротивляться было бессмысленно, да и произошло все слишком стремительно, поэтому я временно смирилась со сложившейся ситуацией. «Банкир» сказал: «Нам надо поговорить». Ну что ж, поговорить – это же не сильно больно? Машина мягко тронулась с места, и уже через несколько минут мы подъехали к старенькой пятиэтажке. Я молчала. Ему надо – пусть и говорит.

Старший мужчина вышел из машины, а его громила подошел к двери с моей стороны и настежь ее распахнул, молча приказывая выходить. Я повиновалась тычкам в спину, направляющим меня вслед за удаляющимся похитителем, соображая, что делать дальше. Шанса на побег я не видела – громила дышал мне в затылок. Осознание того, что прямо сейчас меня убивать и насиловать не собираются, помогло мне собраться с силами и передвигать ноги. Квартира, в которую мы зашли, находилась на первом этаже. Беглый осмотр показал, что в ней никто не живет. В центре зала стоял большой стол и несколько стульев, другой мебели в квартире я не увидела. Громила придвинул мне стул и грубо усадил за стол. «Банкир» сел напротив, а молодой парень встал за ним, сцепив руки за спиной. Понасмотрятся голливудских боевиков, а потом изображают из себя «классических телохранителей». Ей-богу, даже смешно. Хотя я не смеялась.

Я смотрела в серьезное красивое лицо мужчины, предоставляя ему право первого слова.

– Аня, – начал он все тем же мягким голосом, – меня зовут Теодор. Мне от тебя кое-что нужно. Я сейчас все объясню, но нам предстоит длинный разговор.

Он замолчал. Ну и зачем ты еще растягиваешь свой длинный разговор ненужными паузами? Что это за имечко такое – Теодор? Вот выберусь отсюда, заведу себе ризеншнауцера и назову его «Теодор». Правда, едва уловимый акцент в его речи оправдывал иноземное имя. Он, вероятно, подбирал слова, с которых можно начать объяснение. И ему это явно не удалось, потому что вдруг он ляпнул:

– Я – вампир.

Видимо, ожидалось, что я должна что-то ответить.

– Да хоть Терминатор. Жидкокристаллический. Я вас не осуждаю, – как можно вежливее ответствовала я.

Глава 2. Теодор

С психами надо быть вежливой, это общеизвестный факт.

Застывшее выражение лица «банкира» ничуть не изменилось. А еще через две секунды я стала очевидцем зрелища, которое в тот момент никак себе объяснить не могла. Он ощерился, как озлобленный хищник, и прямо на моих глазах его клыки начали вытягиваться, все его лицо неуловимо менялось, а радужки как будто изнутри наполнялись темно-красным. Я отшатнулась так резко, что даже стул отъехал немного назад. Ух ты, и меня можно пронять! Круглыми от шока глазами я наблюдала обратную трансформацию – его клыки уменьшались, радужки снова становились серыми, лицо возвращало прежнее выражение.

Когда вы сталкиваетесь с чем-то, что не поддается разумному объяснению, есть только один вариант адекватной реакции – не реагировать никак. Раз сразу не понимается, то незачем и тужиться. Позвольте этой волне очевидного-невероятного окатить вас с головой, погрузитесь в нее. А осознавать будете потом, постепенно, щадя рассудок. Поэтому я, пытаясь унять дрожь в пальцах, придвинула стул обратно к столу и выпрямила спину, позволяя этой волне полностью поглотить меня.

Пауза затянулась. Похоже, мне давали время, чтобы прийти в себя. Колоссальным усилием воли я взяла себя в руки и нарушила молчание:

– А громила тоже… из ваших? – я кивнула на молодого «телохранителя».

Парень криво улыбнулся, приоткрывая клык. Симпатичный. Да и громила из него, мягко скажем, никудышный. Он, скорее, худощавый, рост – чуть выше ста восьмидесяти, почти черные волосы, темные глаза. Просторный свитер благополучно скрывает тело от моего всевидящего ока. Действительно, симпатичный. И чего его так угораздило?

– Так, ребята, для меня это как-то слишком. И зачем вам понадобилась я? – я вновь вперилась взглядом в Теодора. Вампира Теодора. Внутри зрела истерика.

– Есть вероятность, большая вероятность, что ты являешься прямым потомком Высокого Императора.

Все силы у меня уходили на то, чтобы не поддаться истерическому хохоту. Поэтому я нацепила самую серьезную из своих мин:

– Что, сильно высокого?

Громила, стоявший позади Теодора, ухмыльнулся. Меня это, как ни странно, обрадовало. В этом театре абсурда такая человеческая реакция выглядела как что-то понятное, за что можно мысленно держаться.

Теодор мой вопрос проигнорировал.

– Он – глава нашего сообщества. Если его единственная наследница станет частью нашей Тысячи, то нам это даст множество преимуществ.

Я пока решила не уточнять про «Тысячу» и «преимущества». Мне эта инсценировка из дурдома даже начинала нравиться. Поэтому просто вслушивалась в продолжение.

– Мы искали потомков Императора десятилетиями. Наши поиски начались с Прохоровой Марии – единственной доказанной прямой родственницы Императора. Она умерла еще в семнадцатом веке, но, согласно церковной метрической книге, у нее была дочь. По найденным документам мы обнаруживали все больше и больше потомков Марии, хотя историю многих ветвей воссоздать не удалось. Твои предки жили в Румынии, Польше, пока снова не вернулись в Россию.

Мне стало не по себе от того, что этот посторонний человек знает гораздо больше о моих возможных прародителях, чем я сама. Ах да, не человек же, вампир. Видимо, для осознания этого факта потребуется гораздо больше времени, а пока можно спокойно впадать в шок от более незначительной информации. Я молчала.

– И вот, – продолжал он, – единственная найденная нами целая родословная цепочка привела к тебе.

Я не прерывала молчание. Вопросов в моей голове было слишком много, чтобы пытаться их озвучить. Тогда Теодор решил продолжить сам:

– Но для доказательства твоего кровного родства с Императором необходимо провести тест ДНК – сравнить гены твои и Марии.

Мои глаза еще немного расширились. Теперь я уже точно должна была выглядеть как героиня классического аниме.

– Ее тело было эксгумировано без нашего ведома. Мы не знаем, кто и когда точно это сделал, но это говорит о том, что тебя искали не только мы. Без тела мы не можем дать Императору необходимые доказательства.