Тёмная ночь

Валерий Шубинский

Тёмная ночь три книги в одной

Фантастические твари и где они обитают

В стихах Валерия Шубинского тревожное ночное пространство оборачивается фантасмагорией, населённой химерами, и становится обиталищем человекотритона, ящерольва, двуногого и двуголового карпа. Читая давшее название книге стихотворение «Тёмная ночь» (отсылающее к известной военной песне), мы узнаём в этом тёмном пространстве шушарскую «степь» – совхозные поля, где стоят заводы и бродят волколаки:

подо льдом оплывающая головачеловекотритона или ящерольваи на жабрах двуногого карпаПосейдона секретная карта<…>в заводских кызылкумах в шушарской степиты не спи моя радость ты и спи и не спиволколаки пойдут мы увидим

Тьма у Шубинского вообще такая – не простая и чёрная, а богатая, буйная, кишащая образами и метафорами, животными и чудовищами. В ней возвращается история и воскресают мифы. Даже ад и смерть являют себя через некую избыточность, цветущую сложность, барочность. Мрачноватый колорит в сочетании со своеобразным, зачастую едва уловимым юмором, строгая отточенная форма, исторические и мифологические подтексты, метафоричность – это признаки очень «петербургского» стиля.

И действительно, Валерий Шубинский как поэт укоренён в ленинградской неподцензурной поэзии. В 1980‐е годы он входил в ассоциацию современного искусства «Камера хранения», а затем, уже с 2002 по 2015 годы, был одним из кураторов сайта «Новая камера хранения». Товарищем Валерия по всем этим проектам был недавно ушедший от нас Олег Юрьев, один из крупнейших современных поэтов. Другая важнейшая в творческом плане дружба Валерия – несравненная Елена Шварц. Мне кажется, что в начале XXI века проект «Новая камера хранения» представлял собой один из наиболее ярких и самобытных полюсов современной поэзии, ориентированной на традицию модернизма и наследующей ленинградской неофициальной культуре, и даже формировал неочевидный, но узнаваемый её канон.

Валерий Шубинский – поэт, ярко и по-своему развивающий эту линию современной поэзии. Линию, идущую от Золотого века через Тютчева и Фета к культуре первого русского модерна, практически исчезнувшей в 1930‐е годы и вновь начавшей проявляться с конца 1950‐х годов.

Шубинский служит поэзии не только своими стихами, но и своей умной и глубокой критикой, за которую он получил Премию Андрея Белого, и прозой о поэтах (книги о Николае Гумилёве, Данииле Хармсе, Владиславе Ходасевиче), и организацией литературных клубов («Утконос» и «Локус»), и тем спецкурсом по современной поэзии, который он вёл совместно с Сергеем Завьяловым в Санкт-Петербургском университете в 2002–2007 годы, где мы в 2004 году и познакомились.

Сейчас нечасто можно встретить поэта, для которого формальная сторона стиха так важна. Поэта столь требовательного к себе в плане мастерства. Присуща Валерию также какая-то благородная сдержанность, нежелание испытывать границы поэзии и выходить за её пределы. Многие сейчас в стихах пытаются сделать поэзию чем-то немножко другим, чем просто поэзия – политикой, философией, наукой, чем-то ещё. А Валерий в своих стихах всегда остаётся поэтом, причём сохраняя древнюю и отрицаемую многими нашими современниками сакральную ипостась поэзии как демиургии и посредничества между мирами. Во многом благодаря этим свойствам на фоне мейнстримной, «прогрессистской» части литературного сообщества поэзия Валерия как бы держится особняком, сама по себе, с тихим достоинством сохраняя свою самость.

Стихи Шубинского – зачастую фантастичные, визионерские, то ли прозревающие потусторонние миры, то ли создающие свой мир по законам буйного, подчиняющегося лишь музыке стиха воображения. В них есть порой и какая-то парадоксальная метафизика, связывающая свиную голову и буддизм:

Ты станешь ужином, но после ужинаТы станешь в лотосе жемчужина.

Есть ады и призраки, трёхглавая овчарка, мёртвый сосед:

И к, прости Господи, лесопарку Тянется мокрый, мерцающий след. Это трехглавую вывел овчарку Мертвый сосед.

В стихах Валерия мы обычно видим некоторую развёртку внутренней жизни языка, жизни слова. Сам поэт однажды написал в своём фейсбуке: «Хорошие стихи делятся на стихи „миростроительные“, где работа образов, метафор, ритма создает некую новую/иную реальность… и стихи „человеческие“, основанные на конкретном и прозаическом „посюстороннем“ опыте. Мне лично несколько ближе первый тип поэзии, но второй объективно ничем его не хуже». Если пользоваться этим различением – то стихи самого Валерия как раз «миростроительные».

Мне всегда казалось, что Валерий Шубинский относится к поэзии с огромной любовью и уважением и верит в ненапрасность её миров, в то, что она имеет космический смысл. Когда-то давно на какой-то из литературных встреч Валерий сказал примерно следующее: «Я верю, что, например, стихи Мандельштама оказывают влияние на движение звёзд».

Поэзия Валерия очень фактурна. Она полна созвучий, точных и богатых рифм, языковой игры. Может быть, за счёт этой языковой фактуры, внимания и любви к деталям поэту очень удаётся описательная поэзия. У Шубинского есть в стихах свой образ Петербурга и его окрестностей, напоминающий Петербург Даниила Андреева, довольно мрачный и очень узнаваемый. Это город на болоте, в который входит по шпалам дьявол:

Когда дьявол войдет в этот город по шпалам,В косолапом пальто, с забинтованным ртом,Или на небе глаз нарисуется паром,Или вырастет пудель на месте пустом

Вдохновляют Валерия Шушары, Синявино, Весёлый посёлок, Красносельское шоссе… Может быть, Валерий – первый поэт, написавший про иные из этих пригородных мест, воспевший их.

В сборник вошли три цельные книги стихов под одной обложкой. Расположены они не по хронологии: сама последняя по времени написания – «Тёмная ночь» (2015–2019) – открывает сборник, затем идёт самая давняя по времени книга, «Вверх по теченью (2006–2012), а последней в сборнике поставлена книга, написанная между первыми двумя, «Рыбы и реки» (2012–2015). Если говорить о движении поэтики Валерия в этих книгах, то удобнее будет рассмотреть их в хронологическом порядке.

В самой ранней из книг – «Вверх по теченью» – много описательных стихотворений, есть стихи-песенки, стихи-считалки с бойкими «детскими» ритмами. Именно здесь мы больше всего видим мрачного гротеска, фантасмагории, образа города. В этих стихах быт и детали повседневной реальности, наверное, наиболее выпуклы, фактурны, но и явной фантастики тоже больше. Она приходит вместе с бытом, преображает его. В отличие от других книг, вошедших в сборник, в книге «Вверх по теченью», как мне показалось, меньше происходит глобального раскрытия мироздания, разворачивания мирового горизонта, а больше – погружения в единичные, конкретные топосы.

Одно из знаковых стихотворений книги – «Circus». В нём есть образ мага, держащего шар, в котором ходят рогатые тени, «силясь попасть в замороженный рай». Может быть, этот образ в каком-то смысле перекликается с более ранней поэтикой Шубинского или с одной из ипостасей его поэтики, и можно представить себе его стихи как магический цирк, вычерченный циркулем и распахнутый. Мне кажется, в своём поэтическом движении Валерий всё дальше уходит от поэта как мага с шаром, в котором ходят тени, а стихи становятся всё более и более распахнутыми. Маг с шаром – это власть, а распахнутость – свобода. В стихах становится больше лёгкости, свободы и меньше власти: «А певчий воздух – малость // и милость, но не власть».

Уже в «Рыбах и реках», промежуточной книге, усиливается процесс расширения, распахивания пространства. Интересно, что в этот период почти уходит фантастика, зато появляется ещё больше воздуха, Луны, деревьев, оттенков цветов, природы, истории и, конечно, пения. Пение, певчий воздух – и есть то, что приходит на смену магическому шару.

В самой поздней книге, «Тёмная ночь», очень много пения – приснившегося, детского, шаманского. Пение противостоит власти, потому что в нём исчезает контроль; пение – самозабвение. Маг властвует над языком, а птица самозабвенно поёт. А вот фантастика, что интересно, возвращается, теперь – вплавленная не в быт, а в широкий мировой горизонт, в некое всеобщее, всеохватное, раскрывающееся в стихах через масштабные культурно-исторические аллюзии.

Иногда в стихах Валерия возникают удивительные и какие-то мудро-печальные озарения. Например, в последнем стихотворении:

Змею из яйца вынимает Натура,ворчливый коала докушал свой листи дремлет. Все прочее – литература:исписанный буквами лист.

А вот в самом первом:

Роланд кричит на смерть но ей не страшно – гурииждут мавров там но больше никогоа страшно знать что вещи – аллегориине означающие ничего

И это действительно страшное знание и видение. Гораздо страшнее призраков и химер в тёмной ночи.

Алла Горбунова

ТЁМНАЯ НОЧЬ

2015–2019

Четыре стихотворения

2015

«Роланд кричит на смерть из рогового рупора…»

Роланд кричит на смерть из рогового рупораему несет на блюдечке зарякишки предателя как розовая рукколаи голубое сердце упырянад пу́стынями черными, над белыми пусты́нямитогда светало а теперь закати под гору идет с худыми свиньямии холстяною наволочкой каттруби дурак – что дальше? – рай: свечениенад тундрами лучистых батарейтруби труби – а дальше ад: лечениев огне развоплотившихся царейРоланд кричит на смерть но ей не страшно – гурииждут мавров там но больше никогоа страшно знать что вещи – аллегориине означающие ничегои страшно слушать как навроде кенаракричит солдат сжимая кость слонаи фыркает на недотепу кесарянапрасно победившая лунаи к ней идет палач с ненужною секиркоюза ним лиценциат с восьмеркою в умеа следом наш начальник с новой дыркоюкуда упасть тебе и мне и тьме

Памяти Дунаевского

кто прыгает к огнюкто ездит по конюкто любит сердце капитанасмешное как смоласухое как иглабольное сердце капитанавесь в штрипках и звезда́хв дакотских поездахЭльбрус и марьинская бездназверям и городамон говорил мадамчто смерти нет и неизвестнокому пулять в високкого всосал песоквсе любят песню капитананет вас он не винилно под иглой винилзаводит песню капитанаи Африка и тьмаи Озрика женаи Фортунатоса жилищекто высосал коняи бросил в столб огняи вышел вон и выбил днище

Смерть П

рыбки меленькие/пчелки маленькиеесли хочешь то убейразвяжу рубашку если будешь паинькоюговорит алжирский беймечутся в глазах лягушки изразцовыевспыхивают хитрые цветыкак приятны вещи как бы новыепосле темнотыхороши в Эдеме водка и настурцияи любовь и фуа-грахороша Испания неплоха и Турцияхорошо что это не играпрыгать с бабочками и собакамив набегающей волнеразговаривать одними знакамихорошо что это нерукава развяжут вскоростиперестанут воду на голову литьбуду в лодке на последней скоростик белой точке плыть да плыть

Восьмая баллада

донья Аня или дева Светавыйдет попросить у Боганетасвежую странузеркальце лунузеркальце в котором Анявидит сон-не сон:двор какой-то на экранезолото больных осини луну в чьем свете Светавидит сизые болотано средь их лилейты не всех белейвоздух для таких вот альбиносокплохо скроен хоть и носокслишком стоек чтобы спетьслишком тонок чтобы спатьночь растает время станетсереньким денькомкуропатка с неба канетречью ни о комот рассвета до закатараздвигаются болотамежду их лилейводы всё гнилейупадешь – вода пойдет кругамитяжкими свинцовыми шагамив дверь заходит Мойдодырнасекомых поводырьон летел сюда в прохладном теле птицыпосле шел пешкомпересыпаны его ресницысерым порошкомон пришел свое посеять семяон теперь начальник надо всемивысмотри его високбей наискосок

Осень в Чумном форте

Темная ночь

1на снегу золотая собачья мочаопускается птица по вервью лучаподнимается ветер по редкой спиралиу луны четвертушку укралина огромных качелях качается сонмежду желтых кувшинок запутался соми кричит голубыми усамиа проснешься в начало войныгде над лужами птицами псамимельтешит четвертушка луны2подо льдом оплывающая головачеловекотритона или ящерольваи на жабрах двуногого карпаПосейдона секретная картазасыпай моя радость пойдем в городамудрым зверем лелеемого Подольдамудрым карпом с двумя головамиа проснемся с другой стороныгде над рыбами змеями льваминикакой не бывает луны3в заводских кызылкумах в шушарской степиты не спи моя радость ты и спи и не спиволколаки пойдут мы увидимтолько не на что здесь уже выть имдунет ветер завертится в поле питонно земля от него не получит пистоннеприятна земля заводскаяздесь и звезды почти не видныдогорят фонари станет темень такаякак должно быть с изнанки луны4начинай же медлительно нытьи сучи пенелопину нитьговорят этот мир проглотила волчицано ни с кем ничего не случитсяи тому кто поет о любви в проводахаплодируют призраки в задних рядахно картонные стены театраначинают качаться на ныкто заснул тот проснется не завтрамы уходим кому мы нужны 2016

Лемурии

М.

пехотный санитар из брадобрееви ополченчик в перемотанных очкахподземный царь закопанных евреевкоманда всех чье дело швахвот ваш хлеб вот ваши бобыидите во тьмуоставьте мой домна первый-второй рассчитайсяпо туннелям горящих во мраке кротовв одиночку уйти не пытайсяпервый спи а второй будь готоввот ваш хлеб вот ваши бобывыкупаю у вассебя и свой домидут во фрунт вмороженные в сопкии рассосавшиеся в черных рвахтворцы дорог защитники высоткикоманда всех чье дело швахвот ваша водавот ваши бобыешьте и пейтеидите во тьмувлетают птицы и родятся мошкии это все они? – онидрожат собаки взвизгивают кошкикогда гремят потешные огнивот хлеб и водавот ваши бобычего вам ещеоставьте мой домни с кротом ни с котом не братайсяне ломай говорят тебе стройи в списках убывших два раз читайсясначала как Первый потом как Второйвот ваша снедьвот ваша водаберите за всеидите во тьмутак снится старику в казенном домедругой казенный домтак выцветают фотографии в альбомеуже почти светло пора назад в альбома этот вот домон вовсе не вашпоешьте бобови хватит порапатроны розданы и каша и баландаи солнце впереди и полночь в головахи отдана последняя командакоманда всем чье дело швахвот он ваш хлебсемь черных бобоввыкупил я себя и свой дом 2016

Осень в Чумном форте

1Земля-вода и земля водыкак она тверда и как одна твердыв подковном камени, из которого нет исхода.Зима чумы и зима-чумасияют с той стороны холма,с которой сюда приходит каждое время года.И ветер треплет триколор,и черных чаек хорнеумирающих отпевает.И нестроевой матросовсянкою кормит крыси говорит, что нас не бывает.И встает невидимая стенамежду нами-ними и ними-нами,до серого неба с белого дна,видимая во сне стена,исписанная именами,плохо покрашенная стена,и над ней покрошенная луна,а под ней волна с валунами.2Ночью играем в двадцать одно,днем прибираем белое дно,в подковном камени, из которого нет исхода.Бубоны красивее с каждым днем,и желтым подпрыгивающим огнемгорят осины, дубы и вообще природа.Не летят сюда вольныевороны корабельные,но пока залив не покроет лед,мы видим в окошко пляскиодушевленной лески,и пленной рыбы полет(несъедобной рыбы полет).3И доктор с фельдшерамивыходит на дозори слышат осьминогиих странный разговор:«Когда положит Бонапартсемерку и туза,мы кликнем джокера и онпроголосует за.Когда запрут воротадля коловратной волны,мы будет их хранить – ведь мыхозяева страны.Когда зимой закроютсмертельное кольцо,мы ослабевших увеземк Сатурну на кольцо.Когда настанет последний деньи посинеет свет,я регистратору за всеподробный дам ответ».4Натягивается канати тучи движутся надподковным камнем, из которого нет исхода.Нам снятся челюсти акули жернова валов и гулпоследнего отошедшего от берега парохода.И в полдень громгремит над бугром,и стены и рвызарастают на миг,и мы видим нас, которые вы,а вы видите нас, то есть их,а они не видят ничего,кроме форта одного.В подковном камени, из которого нет исхода,винтовые лестницы, кровати и запах йода. 2016

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

И Пушкин стал нам скучен

1и Пушкин стал нам скучени синяя скалаи камыши излучини детских рощ смолаи девы сонное бедрои сон в степи под гром цикади пива светлого ведрои плюшка и цукат2и в черной книге шифрыне значат ничегои в белой книге цифрымолчат про веществои Пушкина не надони нынче ни потомв стеклянных рощах адаего мы не прочтем3и пузырьки кальянане отвратят печальных думи важный стих Коранане просветит бессильный умзакрыли мудрости вратаи серебристого котане гладим никогдабеда беда4ушли обратно звукив одну из полых сфермы помним эти звукивсе эти у и эрмы помним эту бурюмы помним эту мглуно мы уже не будемиграть в опасную игру(и всякий звук теперь нам скученкогда другому он созвучен) 2016

Введенский живет с ужами

(чижи клюют ежи снуюта эти извиваютсяоттягивают плотьна свист не отзываются)он был большой волнойон стал большою рыбойбольшого моря рыбойсаркомой моря грубой(у Клары есть кораллыу Карла был кларнеттеперь кларнет усталыйв нем звуков больше нетпод них танцуют пчелыи рыбы и жукилатинские глаголыодноглазые быки)он стал как хлеб с ножомон стал как уж с ужоми поле и полкани водка и стакан(ножи стригут стрижи поюта эти издеваютсявытягивают плотьи сразу раздеваются) 2017

Из-за реки

1И черные дети на длинных садовых скамеечкахсидят.И белые птицы на ангелов в мягких скуфеечкахглядят.Пали стены Вавилона,и в прах рассыпались упав,и доносится в небо из каждого полого лона:Паф.Мы испили волшебных вод,и прозрачны стали испив,и свистит наш прозрачный род:Пиф.И ветер поет (а мы не поем)и отвечают ему с луны:Теки, о водоем,а вы – вы спасены.2И белые ночи прошиты короткими сполохамии дни.И черные сны наполняются кроткими олухами —оникричат нам: кто вы, пришлецы?А мы в ответ: а мы бойцыневидимой бригады.Теперь мы здесь – вы рады?Привел сюда нас Навиниз‐за волшебных вод.И славен и не славенпрозрачный род.3Мы учим детей подниматься на тонких веревочкахк огню.Мы учим лепить и ковать в полукруглых коробочкахлуну.Мы учим ее колебаться и весить,и белые птицы взлетают с колен,и вы выдыхаем все вместе, все десятьколен —и она поднимается так или эдакнад слабым движением вод,над перекрещеньями веток,и свистит наш волшебный род.Но здесь не видны мы никому,а там никому не слышны,и в мягких скуфейках мы трогаем тьму,и знаем, что спасены. 2016

Смерть Плантагенета

1и вот он выронил изо ртапоследние словаи отбыл к черту но ни чертане нашел на дне крепостного рваон забыл норманнские словаон забыл саксонские словаон забыл латинские словаи сколько дважды дваво рту его рвота кровь и стальи роза алая в пахуво рву трава и кровь и стальи стервятник наверхуво рту виново рву говнои герб на порванной грудив руке его горнна спине его горби роза белая впереди2зеленобокий змей ревети взгляд его слепитвзбесившейся речью полон ротадская лестница плыветадская лестница скрипитядовитая ткань надета на немнепонятное в нем питьеи залитый светом подземный домкак сад в грозукак в роще пожаркак взрывающийся базаркак над битвой урчащее вороньеэто Лондон? но смешиваются слова:это Лондон, Стамбул, Москва3и он возвращается тудагде бой не кончается никогдастрела все летит и полдень все длитсяи висит наверху та же самая птицаи добычи все ждет, но добычи все нетуи стервятник уснул на летуи лиловая туча не уронит ни каплии стервятнику снится осапо пахучей и светлой корнуэлльской дубравелетящая к серой рекечтобы выпить из твердого горла оленякаплю сукровицы золотой4зарезанный сынразорванный брати роза алая впередиоборванный сонзаваленный гротгде голым он спити стервятник несытно он просыпается иногдаон проливается как водаи первому встречному отдаетполцарства за говорящий рот 2018

Сон Плантагенета

1В одной постели спятвластитель Англии и Франции владыка.Филипп, скрути менясверни меня кольцом.Я помню – мы родня,ведь мать моя спала с твоим отцом.Но ты в короне своейкак толстый муравей,а я в короне своейкак древо без ветвей.И зыблется как дым,вращается как пакля на ветру,качается как галка на ветру,смывается как гримночной Ерусалим,и я не в нем умру.2Кровь распятого эфеба,желчь сожженного жидарастворяет не от небаубежавшая вода.За командующих ротамипьет ангельский отряд,нависает над воротамилетательный снаряд.В Божьем граде над вратамина цепях висит всегдаотсеченная врагамиЧерномора борода.Испугавшая воронузолотая борода,набежавшая в воронкузолотистая вода.(Это все внутри зрачказолотого хомяка).3В одной постели спятвластитель Франции и Англии владыка.И снится одному волшебный виноград,что всасывает тьму,и в дирижаблях ягодона засыпает на год,и в них взлетает в пустотуи умирает в каждом рту.Другому снится тьма и свети да и нет.(И ангелов, и ангелов отряд).4Все меняется местами:хрип и храп, меч и щит,и над иссохшими кустамибезместный соловей трещит.Цветет в болоте лилияи строится Бастилия.Рычат в саванне львы.Скрипят под килем льды.Над Ерусалимоммесяц-ятаган.Дождь родился над проливоми пополз к нормандским стогам.5В одной постели спятистлевшие владыки.Филипп, убей меня,пусть бес поселится в бесхозном теле,и тогда я отдам (он отдаст) половину этой постелиза какого-нибудь коня. 2019

«Грядущее, ты что? Грядущее, за что ты?..»

Грядущее, ты что? Грядущее, за что ты?Грядущее, в тебе какие-то пустоты.Там ходят завитые львы и эльфы в домино.Там крутят про цыганку черно-белое кино,И экипажи длинные на шинах паровыхТуда-обратно возят то живых, то неживых.Грядущее вещам грозит подледным адом.Там будет странствовать в тумане каждый атом,Покуда не подыщет недолгий новый дом.А вещи подо льдом там заняты трудом —Десятилетьями они кому-то снятся.А после планы начинают проясняться:Проснулся человечек в предгорном городке.Он ходит с ночью в черепе и с воздухом в руке.И он садится в экипаж на тяге ветровой —И едет в позапрошлое с ночною головой.Иных материков смешные очертанья,Существ лучащихся воздушные скитанья,А после – маленький щелчок, и гамадрилВ рулон сворачивает небо, шестикрыл.Грядущее, ты труляля, грядущее, ты рыба,Лев, человек, огонь, земля, вода, бессмертье, либоКакие-то каракули в тетради на столе,Подзол, растущий под золой, и руки все в золе. 2016

Разные стихотворения

«жарит солнце жалит овод…»

Т.

жарит солнце жалит оводрастворившийся вчераи присаживается на ободна четверть полного ведраи в растворе формалиналежит надутая малинакак дитявек спустяшахты рощ питоны ветокстволов большие кадыки:это в нощь идут из клетокединороги и быкикруглая сегодня датаубежал от нас тогда-тов этот борШор-а-Борнет не жалит и не жариттолько греет этот свети никого не провожаетэтот свет в не этот светгде чуть тоньше плодоножкии отращивают рожкиоводанавсегдавсе прозрачней и прозрачнейплода несорванного соки под рекой позавчерашнейблестит нетронутый песокзвезды прыгают за тучейчто-то зыблется над кручейкак дымыэто мы 2017

Девятый каталог

Этот острый городок у реки урчащей,это горка с на неё надетой тихой чащей,трамвайчик делает тарах, умельцы точат лёд —а кто там узкой улочкой под гору идёт?Кто-кто там идёт? А ну, кто идёт?Да-да-да, это мы, это мы с тобой!Эти грязно-белые человечьи ульи,эти на снегу следы песьи или гульи,а кто это в железной коробочке хромойсюда зимой приехал как домой?Кто-кто? Кто такой, кто здесь теперь живет?Да-да-да, это мы, это ты да я!Эта яма в камени, и море в нее налито,эта яма в небеси – горами она набита,а кто здесь взял за моду идти ничком по днуи в ясную погоду ловить сачком луну?Кто у воды? Кто на горе? А, ну, кто там стоит?Да-да-да, это мы, и там и тут – мы с тобой!Этот луч, на конце – с длинною заточкой,эта точка впереди – ну а что там за точкой?Двести граммов музыки, кучевая вата —это небо для кого не великовато?Для кого оно как раз? По мерке оно для кого?Это небо на двоих, а кто они? – ты да я.Этот хлад машинный, этот жар протонный,этот столп воздушный двадцатидвухтонный,эта боль, что зайчиком прыгает по жилам —для кого все эти ады, скажите мне, по силам?Кто выдержит их? Кто одолеет их?Нет, не я, нет, не ты, разве что мы с тобой.Эта белая полость – зеро без предела,где тело теряет голос, нет у голоса тела,где атом рассыпается на вспышки просто так,где Фатум просыпается и достает пятак —Сейчас он полетит. Никто не знает пока,что выпадет – решка или орел, кто выйдет – ты или я.