Обреченные стать пеплом

Мои слова о том, что между мной и Эртоном не было и быть не могло никаких взаимоотношений, словно проходили сквозь полицейских, ни на секунду не цепляясь за их ограниченные умы. Иначе я никак не могла объяснить, почему допрашивающие меня люди в форме продолжали настаивать на том, что мы с Эртоном были “близки”. В итоге всё дошло до такого абсурда, что, от силы злости и обиды, я перестала соображать, и вместо того, чтобы отвечать на сыплющиеся на меня вопросы грубоватого полицейского, немо боролась с подступившими к глазам слезами, обеими руками изо всех сил сжимая покрывающее мои ноги одеяло.

– Мисс Палмер, Вы должны отвечать на наши вопросы, если хотите избежать серьёзных разбирательств… – вдруг начал говорить третий полицейский, до сих пор молчавший и тупо записывающий каждое моё слово в свой небольшой блокнот, но он остановился на полуслове, так и не озвучив до конца своё предупреждение.

– Что за театр абсурда здесь происходит?! – буквально прогремел Дариан, появление которого, по-видимому, и заставило полицейского умолкнуть преждевременно.

Дрожа от обиды и злости, я не оторвала взгляда от своих побелевших кулаков, чтобы посмотреть на вошедшего. Я просто продолжила тщетно стараться сохранить своё шаткое самообладание.

Не прошло и полминуты после появления Дариана, как он буквально выдворил за пределы палаты всех трёх полицейских, пригрозив им серьёзными последствиями, в суть которых, всё ещё продолжая сжимать зубы, я не стала вникать.

Когда спустя несколько секунд он вернулся, я всё ещё была вне себя от нахлынувших на меня эмоций.

У Дариана были разногласия со Стивеном Эртоном – не у меня. Дариан обесценил его акции и тем самым разорил – не я. Так почему от этого пострадала я? Разве их разногласия, месть и прочая ересь стоила зародившейся во мне жизни?.. Стоила того, чтобы впоследствии я никогда не смогла стать матерью?..

Меня трясло. Дариан остановился у изножья моей койки, словно не решаясь подойти ко мне ближе.

– Таша… – едва уловимо выдохнул он.

– Знаешь, – начала я сквозь слёзы и хлюпанье носом, – я думала, что никогда с тобой не смогу рассчитаться… – я вытерла лицо ладонью, стараясь не намочить слезами прикреплённый к указательному пальцу пульсометр. – Я ошибалась.

– Я уже давно освободил тебя от того долга…

– Как только я забеременела от тебя, я помню. Что ж, теперь я с чистой совестью могу считать, что целиком и полностью рассчиталась с тобой… Думаю, что жизнь нашего ребёнка была дороже пятисот тысяч и… – я хотела сказать “и потерянная мной способность произвести новую жизнь”, но моих душевных сил не хватило на этот последний порыв и в итоге я окончательно разревелась. От услышанного спина Дариана выпрямилась, словно натянулась струна, и, кажется, он сделал полшага вперёд. Испугавшись того, что он захочет ко мне подойти, я начала говорить сквозь слёзы, продолжая реветь в свои ладони. – Уходи…. Не приходи ко мне… Оставь меня в покое…

Говоря эти слова, я надеялась на то, что Дариан, как и всегда, наплюет на моё мнение и мои желания, в которых я никогда не разбиралась, когда речь заходила о нас. Я хотела, чтобы он подошёл ко мне, обнял так крепко, чтобы я почувствовала себя живой, и, возможно, чтобы поцеловал меня хотя бы в голову… Чтобы он не уходил вчера и сегодня, и чтобы пришёл завтра… Чтобы он повёл себя со мной так, как мог себе позволить только Дариан Риордан… Но он этого не сделал.

Спустя полминуты, услышав приглушённый звук закрывшейся двери, я отстранила залитые слезами ладони от заплаканного лица. Я осталась одна.

Снова.

Дариан.

Я подхожу к своей машине, а в моей голове в десятый раз за прошедшие несколько минут звучат мои же слова, сказанные Таше совсем недавно, но уже кажется, будто целую вечность назад:

“Тебе нужны гарантии. Безопасность и для тебя, и для нашего ребёнка, – шептал я, сплетаясь той ночью своим дыханием и пальцами с её. – Я предоставлю тебе всё… Отдам тебе всё, что ты только пожелаешь, и даже больше. Ты будешь самой защищенной. Даже от меня. Ни тебе, ни ребёнку никто не навредит. Особенно я. Отныне ты ничего мне не должна – ни цента, ни минуты. Ты полностью свободна. Позволь мне быть рядом с тобой… Рядом с вами. Я сделаю всё, чтобы ты стала счастливой. Даже исчезну из твоей жизни (в этом я осознанно солгал). Разреши мне остаться, – просил я, хотя и был уверен в том, что её разрешение мне было не нужно и было необходимо одновременно. – Таша, разреши… – я уже даже не шептал, я просто шевелил губами”.

В ту ночь я думал, что разрешит мне Таша или нет – она всё равно будет рядом со мной, что такова её судьба, но тогда мне хотелось, чтобы она думала, будто принимает решение самостоятельно. Это было необходимо для её спокойствия и спокойствия ребёнка, которого она носит.

Носила…

Всё было ложью. До сих пор я даже не подозревал, что могу лгать так масштабно. Ей, себе и, главное, нашему неродившемуся ребёнку…

Сейчас, идя по пустой парковке, я мог думать лишь о том, чего не предотвратил, что наделал. И это было не меньшей моей ошибкой, которую я осознáю лишь со временем. Мне стоило думать о том, что я делал в этот момент и что ещё только должен был предотвратить. Во второй раз за всю свою жизнь я был сбит с толку. Думай я в этот момент о происходящем, а не о произошедшем, и Таша ни за что бы не потерялась. Но я зациклено думал не о том…

Поэтому, в итоге, с нами случилось то, что случилось.

Глава 5.

Хьюи и Пени пришли после обеда, и пробыли со мной до позднего вечера. Пожалуй, это было первое посещение моих родственников, получившееся непринуждённым. Хьюи, надеющийся вскоре окончательно избавиться от костылей и перейти на трость, от которой он планировал отойти уже к Рождеству, рассказывал о своих небольших, но значительных достижениях в ежедневных спортивных тренировках, о нежных отношениях с Эсми и её трёхлетней дочерью Бонни, о пока ещё туманных планах на будущее, которое он неожиданно всерьёз связал с кондитерской деятельностью. Пени же, как бы это парадоксально не звучало, в основном молчала. Она пару раз обмолвилась о Руперте и детях, рассказала о сломанной посудомоечной машине и тайком выпитом Пандорой бурбоне, однако она неожиданно стала тише самой себя, что заставляло меня подозревать нечто, о чём я никак не могла догадаться, хотя на уровне ауры и улавливала необъяснимые изменения внутри своей внезапно замкнувшейся сестры.

Когда Хьюи принял решение возвращаться домой и, взяв костыли и попрощавшись со мной, отправился к выходу, Пени, сидящая справа от моей койки, не двинулась с места. Это сразу заставило моё сердце замереть.

В момент, когда Хьюи закрыл за собой дверь, я перевела свой внимательный и изучающий взгляд на сестру. Что именно она хочет мне сказать? С ней определённо что-то происходит… Поникшая, словно виноватая, и оттого подавляющая некое скрытое от меня торжество…

Всё встало на свои места уже спустя несколько секунд.

Представляю, каково ей было говорить мне о своей третьей беременности, с учётом перенесённого мной на днях выкидыша. Интересно, как долго Пени скрывала бы от меня этот факт, узнай она о том, что после случившегося я уже никогда не смогу попытать счастье в материнстве?.. Родила бы ребёнка в тайне и незаметно внедрила бы его в нашу семью?..

Пени узнала о наступившей беременности сразу после моего выкидыша, что, очевидно, и вызвало в ней волну необоснованной вины. Она была на втором месяце беременности, ребёнок должен появиться на свет уже в конце января. На момент рождения этого младенца Рэйчел уже будет шесть лет, а Барни три года. Идеальный возрастной разрыв между детьми, не смотря на то, что третья беременность, в отличии от первых двух, была незапланированной. Наши родители в восторге от грядущего пополнения в рядах их внуков, родители же Руперта, всю жизнь вынужденные довольствоваться одним-единственным сыном, кажется окончательно потеряли рассудок лучезарной перспективы всю оставшуюся им жизнь проняньчиться сразу с тремя внуками. Все были на пределе счастья. И я тоже.

Уходя от меня, заметно повеселевшая Пени не сомневалась в моей искренной радости относительно её грядущего материнства. Не сомневалась в ней и я. Жаль только, что уже спустя минуту после ухода сестры, я ощутила на своих губах соль от потоков воды, заливших моё лицо.

Незадолго перед крушительными для меня событиями последних месяцев Амелия сказала мне: “…Картинка накладывается на картинку… Должен родиться один ребёнок, но его словно перекрывает собой второй, которого нет…”

Ребёнок Пени обязательно родится. Это увидела Амелия.

Возможно ли, что нашему с Дарианом ребёнку с самого начала не суждено было появиться на этот свет?.. Даже если это так и всё было предрешено с самого начала, могла ли я предотвратить катастрофу?.. Могла ли исправить предначертанное?.. Не могла или… Ничего не предрешено – мы сами пишем свои судьбы.

Какая же страшная это была ошибка… Непростительная.

…Ни для меня, ни для него.

– Привет, Двадцать Четыре, – сквозь скрип катящейся рядом с ним капельницы, улыбнулся мне неожиданный гость.

– Здравствуй, Двадцать Шесть, – отозвалась я без особого энтузиазма, так как часы уже почти показывали полночь, и мои слёзы перестали катиться из глаз лишь полчаса назад. И всё же я не была против компании этого гостя. Даже подыграла ему, приняв свой возраст за имя и назвав парня его же возрастом.

– Не против? – Двадцать Шесть аккуратно тащился со своей капельницей к креслу справа от моей койки. Я была не против, но ощущала себя слишком скверно, чтобы сказать об этом. – У тебя много родственников. Не всем так везёт.

– У тебя их не так много? – подождав мгновение, предположила я, сама не заметив того, что начинаю с лёгкостью поддерживать беседу с незнакомцем.

– У меня из родственников только тётка – младшая сестра отца. Больше никого нет.

– Значит, круглая сирота?

– Я себя таковым не считаю, – поджал губы Двадцать Шесть. – Как ты себя чувствуешь?

Прежде чем ответить, я пару секунд помолчала.

– Отвратительно, – коротко произнесла я, даже не осознав, что впервые за последние несколько дней не соврала, произнеся о своём самочувствии вслух. И это произошло в разговоре не с близким мне человеком, а с человеком, вместо имени которого я называла числительные, и о котором я знала лишь то, что из родственников у него имеется только младшая сестра его отца.

Бред.

– И это пройдёт, – мудро заметил мой собеседник, в ответ на моё “отвратительно”.

– Куда ты ехал тем вечером? – спустя несколько секунд необременяющего обе стороны молчания поинтересовалась я, продолжая смотреть в потолок болящими и наверняка покрасневшими от слёз глазами.

– Я ехал от своего знакомого, живущего в ***, – едва повёл очевидно беспокоящим его плечом парень, назвав город, в котором жили Риорданы.

– Я тоже ехала от своего знакомого, живущего в этом городе, – спокойно ответила я.

– Дариан Риордан, – сдвинул брови Двадцать Четыре.

– Раз в курсе ты, значит в курсе и другие, – сквозь сжатый выдох заметила я.

– Если ты имеешь ввиду СМИ – ты ошибаешься. Об этой ситуации в новостях не сказано ни единого слова.

– Что ж, по-видимому Дариан замял шумиху, – с едва ли уловимым облегчением произнесла я.

Наступило молчание, которое, к моему удивлению, продлилось целых двадцать минут, ни секунда из которых не показалась для кого-то из нас неловкой или тяжеловесной. Наконец я почему-то решила посмотреть на своего гостя и повернула в его сторону голову. До этого смотревший на стену перед собой, парень, не двигаясь, метнул на меня взгляд.

– Я ещё не поблагодарила тебя за то, что ты вытащил меня из машины.

– Брось.

– Ты мог погибнуть.

– Едва ли я об этом думал.

– И благодарю за кровь, которую ты пожертвовал для меня.

– Ещё что-нибудь?

– Возможно я должна извиниться за то, что наши автомобили столкнулись…

– По-моему, ты серьёзно преувеличиваешь. Тебе определённо стоит легче относиться к некоторым вещам. У тебя слишком уж завышенное чувство долга. Из услышанного я бы даже сделал вывод, что оно у тебя гипертрофированное. С чего ты вдруг взяла, что ты всем вокруг должна?

И в правду, с чего вдруг? Это его выбор – спасти меня из взрывоопасной машины, как и его выбор пожертвовать для меня свою кровь. Я об этом его не просила. Больше никаких долгов. Просто жизнь, сотканная из моих собственных выборов и выборов кого-то со стороны. Кого-то, чья линия судьбы в определённый момент пересечётся с моей.

Ещё раз посмотрев на Двадцать Шесть, я откинулась затылком на приподнятую подушку и, в полусидячем положении, с закрытыми глазами, попыталась научиться дышать без боли в грудной клетке, где-то в области всё ещё бьющегося, пусть и рывками, сердца.

Не всё сразу…

Я вновь посмотрела на своего гостя. Словив на себе мой взгляд, он вдруг тихо улыбнулся мне, словно я только что застала его за наивной детской игрой, не подходящей для взрослого мужчины.

Интересно, о чём он думал?.. Его тёмно-голубые глаза могли бы мне, наверное, рассказать о его мыслях, но не сегодня. Сегодня я всё ещё была слишком убитой, чтобы воспринимать пульс чужой жизни.

Глава 6.

Нат пришла навестить меня в состоянии распалённой злости. Первое, что она сделала: потребовала от меня держать ответ за моё нежелание принимать больше пары гостей в сутки. Она была далеко не в восторге от того, что, прежде чем попасть ко мне в гости, ей пришлось пропустить моих родителей, Пандору с Генри, Пени с Хьюи и растолкать локтями вторую волну жаждущих повидаться со мной родственников. Отвоевав сегодня у моих родителей право на встречу, она сидела напротив меня со скрещенными руками и ногами, и буквально исходила жаром. Можно сказать, что именно поведение Нат заставило меня впервые после произошедшего резко вернуться во внешний мир.

– Нат, я не знала, что тебя может так задеть моё желание побыть наедине с собой…

– Ты даже не подумала, – дуя свои пышно накрашенные красные губы, проворчала огневолосая. – Дело даже не в тебе, – неожиданно резко призналась она. – Этот Байрон!.. – Нат остановилась на полуслове, в злости прикусив нижнюю губу и ещё сильнее сжав скрещённые на груди руки. – У тебя ведь выкидыш произошёл, верно?

– Верно, – невозмутимо ответила я, не понимая, как это связано с Байроном.

– Мне никто об этом не говорил, но это очевидно, с учётом того, в какой замес ты попала, да и по лицу твоей матери можно всё понять. И на фоне произошедшего с тобой, в момент наиболее неподходящий, Байрон заводит со мной тему о том, что хочет детей, представляешь?! – возмущению рыжеволосой не было предела. – Мне всего двадцать семь, понятно?! Я до сих пор так и не увидела Гранд-Каньон, не научилась рисованию по стеклу и не сделала татуировку на пояснице! У меня столько незавершённых дел – какие могут быть дети?! И потом, говорить о подобном в момент, когда моя лучшая подруга пережила выкидыш… – Нат с негодованием встряхнула головой. – Мы ведь ещё даже не поженились!

– По-моему, всё просто. Если ты ссылаешься на незавершённые дела, ты должна понимать, что таких дел у Байрона, возможно, нет. Если же ты ссылаешься на возраст, тогда вспомни, что Байрону тридцать два, а это едва ли не идеальный мужской возраст для создания семьи. Он уже многого добился, имеет уважаемую должность, собственный большой дом и дорогой автомобиль. Вполне нормально, что теперь он хочет взять на себя ответственную ношу мужа и отца. Иначе зачем ему брать тебя в жёны? Если же ты к этому не готова, то только потому, что ты боишься, а не потому, что ты слишком молода, или потому, что у тебя слишком много планов на ближайшее будущее. И, кстати, нормально и то, что он заговорил с тобой о детях в момент, когда узнал о… – я запнулась. – Произошедшем со мной. Он просто хотел показать тебе, что он позаботится о тебе куда лучше, чем Дариан обо мне.

Сказав это я замолчала, после чего в воздухе повисла наэлектризованная десятисекундная пауза.

– Это что, сейчас было обвинение? – наконец прервала молчание Нат.

Прежде чем ответить, я хорошенько взвесила свой ответ.

– Нет одного виноватого. Мы оба виноваты. То, что между нами было… Оно того не стоило.

В ответ на моё умозаключение Нат хмыкнула и начала раскачиваться на стуле взад-вперёд.

– Во всяком случае, я не собираюсь заводить детей, – наконец выдала она. – Пока не собираюсь. Что же касается тебя… Могу лишь сказать, что у тебя ещё будут дети. Прости, но не знаю, какими ещё словами тебя можно подбодрить в этой дикой ситуации.

Я прикусила губу, ощутив, как комок боли медленно поднимается по моему горлу прямо к нёбу.

– Ничего. Не нужно меня подбадривать.

– Потому что у меня это никогда особо не получалось? – с грустью ухмыльнулась огневолосая.

Я промолчала. То ли из-за того, что это, отчасти, было правдой, то ли из-за резкой душевной боли, заткнувшей мне горло.

Спустя полчаса после ухода Нат, темнокожая медсестра лет сорока, до сих пор ежедневно выходившая при мне на ночное дежурство, вытащила из моей опухшей вены очередную капельницу, но не сменила её новой. Она заметила, что за те дни, что я провела в больнице, я почти ничего не ела и ещё ни разу не ходила в туалет по-большому. Этот вопрос, судя по красноречивому взгляду медсестры, мне стоило срочно решать.

Полежав ещё пять минут после ухода медсестры, я сбросила с себя тонкое одеяло и аккуратно спустила ноги с койки. Мгновенно вспомнились слова доктора: “У Вас сотрясение головного мозга третьей степени, серьёзный вывих левого плеча, ушиб левой стороны туловища, особенно пострадала нога, а также на вашем теле множество царапин и гематом…”.

Разглядывая огромный синяк, расплывшийся от середины икры до колена, я впервые заподозрила, что в течении следующих нескольких недель гематомы на моём теле будут отнюдь не худшим напоминанием о произошедшем. И о том, что я не ошибаюсь, мне стало понятно уже спустя несколько секунд, когда я попыталась встать на ноги.

Доктор не преувеличивал, когда говорил, что моя левая сторона пострадала больше правой. Отойдя от лёгкого головокружения и минутного помутнения перед глазами, я, продолжая держаться за изножие койки, попыталась выпрямиться. В итоге мне понадобилось ровно двадцать три минуты, чтобы добраться до туалета, заставить себя сходить по-большому и вернуться обратно к койке. В эти двадцать три минуты со стороны я наверняка выглядела как зомби: левая нога волочится, вывихнутое и благополучно вправленное левое плечо болтается на нашейной подвязке, а скорость передвижения не превышает больше пятидесяти сантиметров в десять секунд. Убогое зрелище.

Остановившись у койки и вновь взявшись за её изножье, я решила отдышаться, прежде чем вернуться назад под одеяло. В конце концов, пролежать шесть дней без единой попытки подняться на ноги – это слишком. Особенно для человека, привыкшего к ежедневным утренним пробежкам и прочим полезным извращениям. И о чём только думали доктора, когда решили не предпринимать попыток меня поднять? Наверное о моём сотрясении мозга третьей степени или о хреново закончившемся для меня выкидыше, повлекшем переливание крови… Иначе я никак не могла объяснить себе их спокойное отношение к лежащему пластом пациенту.

Впрочем, я не злилась. На эмоции не оставалось сил – почти все они были растрачены на поход в туалет. Закрыв глаза, я, опираясь на правую ногу, убрала руки от изножья койки и, слегка запрокинув голову, дотронулась обеими руками ноющего низа живота. Он был пуст. И я чувствовала эту пустоту всем своим существом.

Дверь позади меня скрипнула, и я успела повернуться прежде, чем в палату вошли. Это был Двадцать Шесть.

С облегчением выдохнув, я села на край своей койки так, чтобы мои ноги свисали. Дариан сегодня так и не пришёл, и от этого мне было легко, и тяжело одновременно. Ещё вчера мне было бы просто тяжело, а уже завтра мне вдруг станет легче, чем сегодня, но об этом я не могла знать заранее.

– Без капельницы, – заметила я. – Она ужасно скрипела.

– Избавился от неё ещё утром.

– Вот как?

– Просто выбросил в окно.

Я улыбнулась.

– Выглядишь лучше, – спустя пару секунд заметила я.

– Да уж куда лучше тебя. Ты что, ходить пыталась?

– Пыталась.

– И как?

В ответ я лишь красноречиво поморщила носом.

– Ладно, я, пожалуй, присяду, – вздохнул Двадцать Шесть и обошёл кровать, чтобы занять привычный стул.

Решив, что спиной будет неудобно разговаривать, я забросила ноги на койку и, прислонившись к подушке затылком, накрылась одеялом.

– Далеко лежишь? – продолжила наше общение я.

– В соседней палате.

– Оу… Это ближе, чем я думала.

– Думала, что я тащусь к тебе через всё больничное крыло, минуя внутренний двор, и всё это без лифта? – ухмыльнулся парень.

– Хах… Ирония? Неплохо.

– На самом деле, я бы приходил к тебе чаще и раньше, чем в полночь, вот только нет желания встречаться с кем-то из твоих родственников. Я слышал, что родственники – это в принципе тяжёлый народ.

– Зачем ты вообще приходишь?

– Как же! Я проверяю сохранность моей кровушки.

– Ты что, только что назвал меня гемаконом*? – прищурилась я.

(*Гемакон – пакет для крови).

– Донорство – это ведь всё равно, что поместить слиток золота в банковскую ячейку…

– Эй! Прекрати… – из моей грудной клетки вдруг вырвался смешок.

– Или как законсервировать компот…

– Пффф… По-моему, у тебя весьма специфическое видение относительно донорства.

– Это потому, что я родом с острова Мэн, а там у всех весьма специфическое видение мира.

– Остров Мэн? Серьёзно? Я бы могла думать, что ты испанец.

– Только если из-за цвета волос. Так-то я слишком бледный, как для испанца.

– И ты всю жизнь прожил на Мэне?

– Нет. Но я там родился. Позже мы переехали в Белфаст, там и прошла большая часть моего детства. Но каждое лето я неизменно посещаю родные места Мэна.

– Значит, ты не рос в детском доме?

– Оу, нет. Моя мать умерла вследствии несчастного случая, когда мне было девять, а отец неожиданно скончался шесть лет назад, так что я избежал участи блуждания по приёмным семьям.

– Прости за отсутствие такта. Соболезную.

– Ничего. У каждого в жизни есть моменты, от которых по коже пробегает холодок.

– Ты же не собираешься спрашивать о моих?

– Нет-нет-нет… – замахал руками Двадцать Шесть. – Оставь-ка своё при себе. Судя по всему, у тебя скелетов в шкафу слишком много, чтобы суметь всех их скрыть, так что давай я лучше подожду, пока они начнут вываливаться из шкафа самостоятельно, а потом уже обсудим все эти косточки.

Я заулыбалась. Неужели он и вправду хотя бы на секунду подумал о том, что сможет дождаться момента, когда двери моего шкафа рухнут под натиском времени? И всё же мой ночной гость оказался достаточно прозорливым, чтобы разглядеть ту огромную массу костей, которая тихо и неподвижно хранилась за железобетонными вратами мрачного склепа моей души.

Глава 7.

Мои кошмары не просто вернулись ко мне – они эволюционировали. В какой-то момент в них становилось так много красного цвета смешанного с чёрным, что я переставала различать границы между каждым из трёх сновидений. Красный переходил в бордовый, бордовый в чёрный и вскоре вся эта чернота превращалась в большую зияющую дыру, являющуюся мне символом моей внутренней пустоты. Всё, что со мной когда-то случилось, осталось в прошлом, но отняло у меня достаточно, чтобы пробить серьёзную брешь в моей душе.

Я ожидала прихода родителей, и они пришли. Пришли и ушли. А вот прихода Ирмы я никак не ожидала, и уходить она явно не собиралась. Да и с чего бы? Она пришла всего лишь пару минут назад, так что, по-видимому, в итоге мне самой придётся её прогнать.

– Ты ведь сама знаешь, что Кристофер с Джиной и их мальчишками отправились в путешествие, так что прийти смогла только я. Знаешь, я могу приходить к тебе каждый день. После дополнительных занятий в “Мустанге”, например, у меня куча свободного времени, – девчонка тараторила, нервно вытаскивая из пакета свежие фрукты и раскладывая их на тумбочке. – И вообще я думаю завязывать со всей этой самодеятельностью в виде репетиторства, которым я не заинтересована. Пустая трата денег и времени. Будто мне их некуда девать, эти деньги и время!.. Кстати, в июле я хочу съездить на Гавайские острова, а первую половину августа провести где-нибудь во Флоренции или Барселоне. Правда хорошая идея? Буду тратить деньги налево и направо, куплю себе парочку новых телефонов, а то мои нынешние – прошлый век, хотя им только и полгода от роду, но ты ведь знаешь, как быстро развиваются современные технологии: не по дням, а по часам. Нужно будет забронировать номера. Ты, конечно же, поедешь со мной. Тебе необходим отдых, так что я планирую оторваться по полной…