Вариант «Бис»
Моей Наташе
Автор выражает глубокую благодарность участникам военно-исторических Интернет-форумов «ВИФ-2НЕ» и «WWII-L».
Пионер рискованных реконструкций
Сразу оговорюсь: с историей в целом и с военной историей в частности я знаком довольно поверхностно. Поэтому садился читать роман Сергея Анисимова «Вариант „Бис“» с определенным скепсисом в душе. Ожидалось нечто вроде опусов Суворова-Резуна, но, в отличие от творений перековавшегося кагэбэшника, не притворяющееся правдой.
Действительность превзошла все ожидания. Невзирая на то, что роман изобилует техническими и историческими подробностями, читался он на едином дыхании. Странно: собственно художественная часть занимает едва ли пятую часть текста, а вот поди ж ты! Оказывается, что исторические факты можно преподносить «в режиме школьного учебника», и это не будет невыразимой скукой, каковой полнились учебники истории в 70-е и 80-е годы прошлого века. Напротив! В головокружительную картину альтернативной Второй мировой войны погружаешься с головой, но не вязнешь, как в болоте, в перечислении воинских частей и моделей боевого оружия, а стремглав несешься по сюжету, сопереживая героям и замирая в ожидании событий.
А события грандиозны. Осень сорок четвертого по Анисимову вышла удивительно непохожей на реальность. Не стану раскрывать замысел автора раньше времени – прочтете сами. Скажу лишь, что Анисимову удалось сплавить в единое целое альтернативную историческую реконструкцию, технотриллер и подлинно художественное произведения о судьбах многих людей в условиях безжалостной мясорубки, устроенной лидерами тоталитарных держав в компании с лидерами так называемых демократических государств. Анисимов почти не рассуждает о ценностях человеческой жизни – он просто показывает, насколько низко чужие жизни ценились в то время, а выводы предоставляет делать читателю. Холодно и отстраненно он рисует картины боев, где восемнадцатилетние юноши и девушки идут в самое пекло, чтобы чаще всего сгинуть без следа. Где двадцатипятилетние считаются ветеранами. Где разменной монетой генералам и маршалам служат целые армии.
Но как-то незаметно сживаешься с этим миром и начинаешь остро сопереживать и советским морякам, и танкистам-артиллеристам – всем, чьи судьбы пунктиром проходят через роман.
В чем-то роман Сергея Анисимова близок по духу произведениям Василия Звягинцева или, скажем, «Реке Хронос» Кира Булычева. Но в «Варианте „Бис“» гораздо больший упор сделан не столько на художественную часть, сколько на техническую и военно-стратегическую. Тем не менее сам литературный текст от этого вовсе не проигрывает. Наоборот, автор дерзнул ворваться в пока еще малоосвоенную область фантастики, где грань между правдой и вымыслом настолько тонка и размыта, что речь о каких-либо однозначных выводах и суждениях просто не идет.
Пионерам всегда труднее всех. Но зато их запоминают навеки. Я не очень удивлюсь, если лет через пятьдесят имя Сергея Анисимова и его роман «Вариант „Бис“» будет знать каждый школьник. (При условии, разумеется, что какой-нибудь умник от образования не включит роман в обязательную школьную программу – тогда Сергей Анисимов среди школьников будет известен заметно хуже.)
И напоследок замечу, уважаемые читатели, я вам по-хорошему завидую! Сейчас вы прочтете «Вариант „Бис“» ВПЕРВЫЕ. Мне этого, увы, уже не дано...
Владимир Васильев,
совершенно искренне аплодирующий автору «Варианта „Бис“» и восклицающий: «Браво, Сергей!»
Конечно, вовсе не каждый русский солдат был убийцей или насильником: просто большинство из них.
Из выступления д-ра Вильяма Пиерса, США, март 1998 годаУзел 1
Июнь-июль 1944 г.
События, развивавшиеся в распадающейся на части Европе, долгое время ни у кого не ассоциировались с чем-то действительно значительным. Почти до самого начала этого грандиозного поворота ни один аналитик ни одной из воюющих сторон не сумел его предугадать. Позже сам поворот стали называть «Большой Попыткой» – кстати, это название придумал американец, причем штатский. В советских военных кругах его еще долго называли нейтральным словом «Вариант» – термином, ни к чему не обязывающим и не вызывающим побочных ассоциаций.
Факты были. Их было, наверное, даже слишком много, чтобы оставить равнодушными профессиональных прогнозистов, – но ни у кого они так и не сложились в единое целое. Все мы бываем догадливы задним числом, но до определенного момента вполне ясное, казалось бы, направление развития событий никого не волновало. Чрезвычайно важная военная информация, которая могла бы привлечь к себе внимание специалистов, просто не была интерпретирована должным образом – если уж выражаться совсем напыщенной терминологией.
В июне сорок четвертого года на аэродром, где базировался 159-й истребительный авиаполк, пришел запечатанный пакет на имя полковника Покрышева – один из многих за день и не сопровождавшийся какими-то из ряда вон выходящими мерами секретности или чем-то подобным. Однако, содержание пакета, вскрытого в течение уставных сорока пяти минут, заставило полковника выругаться столь грубо, что даже привыкший к далеко не нежным выражениям дежурный удивленно поднял голову. Командир полка, хромая, выскочил из штабного домика с пробитой осколками крышей, запрыгнул в ожидающий его «додж», который в полку по привычке называли «трофейным», и помчался на летное поле, куда один за другим садились «Лавочкины» возвращающейся с задания эскадрильи. «Додж» был, разумеется, американским, но наглый старшина аэродромного батальона еще осенью угнал его у остановившейся неподалеку танковой части, и за два часа, прошедших до прибытия разгневанного майора-танкиста, машину успели перекрасить, намалевать на борту взятый с потолка номер, обсыпать пылью и прострелить борт из пистолета – придав новенькому транспортному средству донельзя заслуженный вид. В общем, все получилось шито-крыто, и «додж» с тех пор верой и правдой служил самому Покрышеву, с чистым сердцем экспроприировавшему его у автороты.
Когда полковник подрулил к зоне рассредоточения, разгоряченные боем летчики уже покинули свои машины и теперь собирались в кучку, обмениваясь куревом. Подбегающего полковника приветствовали усталыми взмахами рук – после третьего за день вылета сил на хотя бы формальную субординацию не оставалось совсем.
– Ну как? – командир ходил в утренний вылет со всеми, но с тех пор обстановка успела смениться тридцать три раза, и информация из первых рук не могла быть заменена никаким радио.
– А-а... – высокий капитан с небритым лицом и запавшими глазами безнадежно махнул рукой. – Все так же. Клубок.
Фронт находился в подвешенном состоянии – ни оборона, ни наступление, драться благодаря летней погоде приходилось иногда по четыре раза в день, и в полную силу. Основная нота в настроении летчиков была: «До каких же пор, блин!»
– Семенова завалили на вираже, я того типа видел. Ни шеврона, ни змейки вроде нет, а на хвосте ма-а-ленькая такая зеленая розеточка,[1] понимаешь?
– Что, и розеточку разглядел?
– Ну! Я вот на столько его не задел, морду, так переворотом ведь ушел...
– Думаешь, опять «желтый» перекрасился? – Покрышев невесело усмехнулся. Пресловутый «Девятнадцатый Желтый» был, в свое время, бичом Ленинградского фронта и приобрел в фольклоре свойства уже почти легендарные[2].
– А черт его знает... Мог, по идее. Коля вон зато одного ущучил.
– Молоток! – полковник хлопнул по плечу молодого смущенного парня в лейтенантских погонах. – Растешь постепенно!
Небритый комэск глубоко затянулся и, плюнув на окурок, бросил его себе под ноги.
– Так что, командир, нас теперь семеро, да Груня безлошадный ходит. Еще пара дней и крантец, становись на профилактику.
– А отошли-ка, Петя, поговорим в сторонке... – полковник цепко ухватил его за рукав и потянул к своей машине.
Пройдя отделяющие от нее метры и достав по еще одной папиросе, оба разом остановились, закуривая.
– Меня отзывают, – просто сказал Покрышев. – «В распоряжение штаба армии», мать его... Самое время.
Капитан изумленно посмотрел на него, не нашел что сделать и еще раз сплюнул.
– Вызывают или все-таки отзывают? – наконец переспросил он. – Ты уверен?
– Да какое там... – Покрышев махнул почти с той же интонацией в жесте, что и сам комэск две минуты назад. – Оставляю тебе полк, пока не утвердят, потом видно будет.
– Нет, ну может на дивизию?
– Может и так, – полковник наклонил голову, словно прислушиваясь к себе. – Да только на нашей первым сезоном командир, так что куда меня дернут – одному богу известно...
– Ты, я да ребята – мы же всегда вместе... Куда же ты без нас?.. – в голосе капитана впервые появилась растерянность. – Может, можно что-нибудь сделать?..
– Брось, Петя, не мальчик. Если сказано... – Покрышев глубоко затянулся, прищурившись, – ...значит, сделано. Пошли.
Он завел автомобиль, рывком подрулил к группе ожидающих летчиков, которые один за другим попрыгали на заднее сиденье и раму запасного колеса, и погнал по короткой дороге к штабному домику.
За полтора года войны когда-то красивый сельский район провинциального польского воеводства превратился в развороченную всеми видами оружия «пересеченную местность», и здешние грунтовки были далеки от идеального состояния. Подъехав к штабу, Покрышев резко затормозил, так что сидящих и висящих летчиков мотнуло вперед. Ни один человек, однако, не ругнулся. По лицу командира они понимали, что произошло что-то серьезное.
Часа через два слух об уходе командира распространился по эскадрильям. Командирский механик ругался на то и дело подбегавших за новостями бездельников, отвлекающих его от подготовки «Лавочкина» «бортовой тридцать три» к вылету, – хотя уже стало известно, что Покрышев улетит только завтра. Полковник в это время сидел в штабе с офицерами, составлявшими костяк полка, и мрачно «сдавал дела». Большой бюрократии в полку не было, боевые летчики пренебрегали крючкотворством, пока была такая возможность, и сдача прошла быстро и формально. В страдную пору, как сейчас, в полку исчезали флаг-штурман, зам по боевой подготовке и прочие должности мирного времени. При составе эскадрилий в семь-восемь машин номинально они как бы сохранялись, но на расписание вылетов не влияли. За временно вставшего на полк комэска эскадрилью принял один из опытных старлеев, и деловой разговор быстро перешел в молчаливое выпивание в узком кругу.
Следующим утром Покрышев на построении объявил о своем отзыве, вступлении капитана Лихолетова[3] в должность временно исполняющего обязанности командира полка, поцеловал, с трудом преклонив колено, выцветшее полковое знамя и улетел на своем Ла-5 специальной сборки, ни разу не обернувшись.
В штабе воздушной армии его приняли тепло, но причину вызова сами не знали, продемонстрировав еще один приказ с требованием отозвать полковника Покрышева в распоряжение главного управления ВВС. Половину дня он проболтался у штаба, а потом на аэродроме приземлился громоздкий ТБ-3, и Покрышеву порекомендовали отправляться на нем – в Москве его, дескать, встретят. «Лавочкина» пришлось оставить под личное обещание командарма сохранить самолет в целости и сохранности – переделанную специально под его ноги командира полка машину[4] ставить в строй в любом случае было нерационально, тем более что через поле, где находился штаб воздушной армии, ежедневно проходило полтора десятка перегоняемых самолетов.
До Москвы полковник летел в окружении каких-то ящиков, курьеров штаба армии, технических специалистов, приемщиков техники и пары лейтенантов-штурманов, отправленных на краткосрочные курсы. Почти все время полета он проспал. Мысли о том, зачем его вызывают, почти его не посещали – вторая Звезда пока вряд ли светила, расстреливать больших поводов не было, да и обставили бы это иначе. Значит, назначение, а куда – Бог его знает.
Старый бомбардировщик, переделанный в транспортную машину, добрался до Москвы только глубокой ночью, после двух дозаправок. Покрышева действительно встречали, и черная «эмка» отвезла его по ночной Москве в здание Главупра. Москва его поразила. Город блестел и светился, вылизанный летним дождем, люди ходили, казалось, не зная о том, что идет война. Его встретил замотанный лейтенант, зарегистрировал документы, выдал направление в гостиницу Наркомата и передал требование Новикова[5] – явиться завтра к девяти.
Утром за ним снова прислали машину, отвезли в Управление, где он провел полчаса в пустой приемной. В девять вызвали, но не в кабинет, а в коридор, и адъютант главмаршала спустился с Покрышевым обратно на улицу, где ждала очередная машина. Поездку Покрышев воспринял с некоторым напряжением, но, насколько он предполагал, «арест по прибытии» обставлялся совсем не так. Не слишком хорошо зная Москву, он понял, куда его везут, только тогда, когда машина вылетела на мост и из-за тесноты домов высунулась громадина колокольни Ивана Великого. Снова подумалось о второй Звезде – но опять не было похоже. Адъютант молчал всю дорогу, как воды в рот набрав.
Подъехали к воротам. Это были не Спасские, а какие-то с другой стороны Кремля, их названия полковник не знал. Подтянутый капитан госбезопасности – малиновый околыш, внимательное спокойное лицо – проверил документы у всех троих: шофера, адъютанта и самого Покрышева. Золотая Звезда и прочий иконостас на кителе полковника, судя по всему, не произвели на него никакого впечатления. Возможно, каждый день такое видел. Второй офицер, точная копия первого, молча стоял с другой стороны машины, просто разглядывая находящихся внутри. Наконец, проверяющий откозырял, распрямившись, и они проехали внутрь, за ворота.
Машина повернула куда-то налево, въехала в еще одни ворота, на этот раз нормальные, решетчатые. Опять проверка документов, такая же вежливая и тщательная, «можете следовать», еще несколько минут, и «эмка» остановилась у бокового подъезда желто-белого пятиэтажного здания. На входе документы не смотрели, но внутри, на первом этаже, всех троих остановили и снова проверили все бумаги. Покрышев все более проникался сознанием того, что происходит нечто очень важное, – но оно происходило так быстро, что как-то по-особенному взволноваться он не успел.
– Товарищ полковник, – обратился к нему очередной капитан. – Попрошу сдать оружие на хранение. На выходе вы сможете получить его здесь же.
Покрышев расстегнул кобуру и вынул свой наган, подав его капитану, но тот покачал головой, и пришлось снимать и отдавать всю портупею с кобурой. Напротив услужливо стояло высокое зеркало в тяжелой, темного дерева раме, и он тщательно заправился, затянувшись «в обтяг», как молодой.
– Прошу за мной.
Худой и высокий лейтенант повел его с молчаливым адъютантом по коридорам. Вышли на узкую лестницу, Покрышев обратил внимание, что на каждом этаже у дверного проема стоял парный пост. Поднялись на несколько этажей. Наверху их встретил уже полковник, проверил подписанные пропуска сам, дал проверить часовым – после чего, наконец, пропустил в коридор. Несмотря на его ширину, сюда вело всего несколько дверей. Полковник, шедший впереди, вежливо приоткрыл ближнюю. Они вошли в приемную с двумя столами и диванами вдоль стен. Дежурный в армейской форме указал адъютанту на диван, и тот сел, с непроницаемо каменным лицом. Покрышев остался стоять – единственный посреди комнаты. Через мгновение дверь между столами приоткрылась, и невысокий человек в гражданском костюме вышел, сказав: «Полковник Покрышев, проходите, вас ждут».
Мысленно перекрестившись, он вошел, уже готовый к тому, что увидит. Не зная, как себя вести, он четко остановился и замер перед стоящим напротив него человеком в защитном кителе без знаков различия. В комнате, кроме Сталина, находились еще Новиков в маршальском мундире, генерал-лейтенант с летными эмблемами и двое в военно-морской форме – полковник, опять же со знаками морской авиации, и строгий, с хищным лицом высокий адмирал с единственной крупной звездой на погонах.
– Здравствуйте, товарищ Покрышев...
Полковнику еще ни разу не приходилось видеть самого Сталина вблизи, даже звезду Героя он получал в дивизии; и его чуть-чуть удивило, что Сталин, вопреки общему мнению, говорил почти без акцента – просто очень мягко ставил слова, так не принято.
– Здравствуйте, товарищ Сталин, – ответил он и сбился, не зная, надо ли приветствовать остальных. Все собравшиеся, кроме самого Сталина, сидели за широким прямоугольным столом с разложенными папками. Новиков улыбнулся ему: не тушуйся, мол. Остальные смотрели без всякого выражения, как с недосыпа.
– Садитесь, товарищ Покрышев. Вот сюда, напротив. – Сталин замолчал, дожидаясь, пока полковник усядется и повернется к нему.
– Мы вас пригласили, товарищ Покрышев, чтобы предложить вам интересное и важное дело... – Он развернулся на пятке и пошел, аккуратно ступая, в обход стола.
– Сразу скажем, дело новое и трудное, но мы решили, что вы именно тот, – Сталин сделал резкое ударение посреди фразы, и Покрышев опять подумал, что так в русском языке не делают. – Тот человек, который может с ним, с этим делом, справиться.
Он снова остановился и пристально посмотрел на Покрышева, ожидая, возможно, какого-то комментария, но тот не нашелся, что сказать, и Сталин продолжил:
– Речь идет о создании летной части, не совсем обычной. Она нужна для нашего нового авианосца, и ее задача – бить любого противника, чтобы ни один враг, ни в одной стране мира, ни Рихтгофены, ни Удэты, не смогли пройти к охраняемым этой частью кораблям нашего флота. Такая часть, – Сталин начал мягко жестикулировать, снова направившись в обход стола, – должна состоять из лучших, из самых опытных летчиков-истребителей, и именно вам, – он указал на Покрышева, – мы предлагаем заняться ее созданием. Что вы нам на это скажете?
– Товарищ Сталин, – осторожно заметил полковник. – Возможно, я не совсем понимаю, но разве не военно-морская авиация занимается охраной кораблей флота?
– Я вижу, вы действительно еще не понимаете, – Сталин очень по-доброму улыбнулся. – Товарищ Кузнецов, будьте любезны, введите товарища Покрышева в курс дела.
Адмирал флота раскрыл перед собой папку, но говорить начал, глядя прямо на полковника, ровным и спокойным голосом.
– Война не позволила нам реализовать программу «Большого океанского флота». Она реализована лишь частично. Она реализована с опозданием. Но она не была отвергнута полностью. В этом году вступают в строй первые ее корабли, в числе которых линейные корабли и линейные крейсера. Для охраны тяжелых кораблей на переходах и придания им боевой устойчивости головной легкий крейсер проекта «шестьдесят восемь» был закончен как легкий авианосец. Название авианосца – «Чапаев». Его технические характеристики вам знать не обязательно, за исключением единственной: на борту будет находиться сорок пять самолетов, преимущественно истребители. Даже один современный тяжелый авианосец может поднять в воздух до девяноста самолетов: торпедоносцев, истребителей, пикировщиков. Задачей авиагруппы «Чапаева», то есть тех машин, которые он будет нести, станет их уничтожение. Подумайте сами, какого класса летчики должны быть в авиагруппе «Чапаева», если заранее известно, что на каждого придется минимум по четыре противника. И если прорвутся хотя бы несколько из них – линейные корабли могут не выдержать удара.
Покрышев обратил внимание, что при каждой фразе адмирала Сталин кивал.
– Морская авиация – это сильный и надежный вид оружия, но в ее составе просто нет достаточного количества летчиков-истребителей требуемого класса. Вещь, которую вы, на мой взгляд, не понимаете, – это то, что вам дается полный карт-бланш. Любая фамилия, которую вы назовете, будет немедленно внесена в соответствующий список, и нужный человек будет отозван для работы здесь, в комплектующейся авиагруппе. Любая, понятно?
– В наших военно-воздушных силах, – произнес Сталин, снова остановившись, – есть много асов, не хуже германских. Если их всех собрать вместе, перед ними нэ устоит ни один хваленый гитлеровский прихвостень, и никто другой!
В течение нескольких секунд Покрышев лихорадочно размышлял о перспективах, которые открывает получаемый «карт-бланш». Сталин не дал ему додумать, указав на него согнутым пальцем.
– Какие бы фамилии вы могли назвать, товарищ Покрышев? Что вы молчите?
– Алелюхин[6], Речкалов[7]... – медленно и очень осторожно начал перечислять он. Ох, сейчас даст мне маршал! – Кожедуб, Покрышкин, Глинка, Амет-Хан Султан...
– Очень хорошо, товарищ Покрышев... Товарищ Клемин, вы записываете? Я думаю, у вас будет достаточно времени, чтобы подготовить полный список. Подумайте еще раз, и очень хорошо подумайте. Я вижу, вы очень боитесь обидеть товарища Новикова? Не бойтесь. Товарищ Новиков полностью понимает всю важность, всю значимость для нас тщательного подбора кадров. Не правда ли, товарищ главный маршал авиации?
– Так точно, товарищ Сталин, – широко улыбнувшись, ответил Новиков, груболицый и тяжелый, как бомбовоз.
– Товарищ Новиков рекомендовал вас как выдающегося тактика. Мы знаем о ваших победах, но не это стало причиной выбора. Сейчас нам нужен именно тактик, товарищ Покрышев. Но вы нам так и не сказали, согласны ли вы принять эту должность, справитесь ли вы?
– Так точно, товарищ Сталин, согласен. – «Хм, попробовал бы я сказать иначе – всю доброту бы как рукой сняло... Да и зачем, когда так, похоже, невиданно повезло?» – Уверен, что справлюсь.
– А мы вам поможем. Товарищ Федоровский, вы прикрепляетесь к товарищу Покрышеву как командир объекта «Утес» и специалист по применению морской авиации.
Сталин продолжал говорить очень мягко, почти с кошачьими интонациями, лишь местами в его речи проскальзывали жесткие нотки.
– Товарищ Покрышев, работать вам придется вместе, надеюсь, что ви сработаетесь. Помните, подбор людей – важнейшая часть любого задания. Это мы поручаем вам и очень надеемся, что ви нас не подведете...
– Не подведу, товарищ Сталин.
По спине и коленям полковника помимо воли побежали целые стада мурашек. Представить, что станет с человеком, имевшим несчастье говорить со Сталиным и потом подвести его, было несложно.
Все одновременно встали, по каким-то незаметным Покрышеву признакам поняв, что совещание окончено. Попрощавшись, один за другим военные вышли из огромного кабинета, в дверях адмирал вежливо пропустил полковника вперед. В приемной все остановились.
– Полковник, два слова, – сказал хищнолицый. Они отошли в угол, чуть подальше от адъютантов.
– Эти корабли строила вся страна, и много лет. Один линкор – это три танковых армии по стали и пять – по времени, – он наклонился к самому уху – Эти корабли пойдут в дело, полковник. Я вас сам прошу, пожалуйста, сделайте все. Их никто не должен тронуть.
Пораженный, Покрышев смог только кивнуть. Адмирал уже развернулся, когда он коснулся сзади его руки. Тот повернул голову, взглянул в лицо. Таким же тихим голосом полковник произнес: «Поверьте мне, я сделаю все возможное». Кузнецов кивнул, как будто ему хватило.
Спускаясь вместе с остальными вниз, он вдруг ясно понял, что его так давило все время разговора. Это была неискренность. Все улыбки там, наверху, все это подчеркнутое внимание к его ногам, все эти «товарищ Покрышев» «товарищ Кузнецов» – были ненастоящими. То есть, несомненно, все сказанное сегодня было правдой, и все присутствующие полностью участвовали в событиях, и готовы были выполнить все указания любимого товарища Сталина и на страх, и на совесть, но все же Покрышева не оставляло странное чувство, что все произошедшее было тщательно отрежиссированным спектаклем с четко определенными ролями для каждого участника. Все знали, что делать, но выглядело это настолько ненатурально, что просто бросалось в глаза. Так иногда случается в театре, когда актер вдруг скажет что-нибудь так, что становится неловко и хочется отвернуться. Только адмирал флота казался реальным цельным человеком. Именно от его слов тяжесть ушла, осталась только усталость от спавшего напряжения.
Внизу он получил оружие и Новиков сел в машину вместе с ним. Они поехали обратно в Управление, позади держалась машина с летным генерал-лейтенантом и морским полковником, впереди, после выезда за ворота Кремля – еще одна, с охраной.
– Все понял? – спросил его Новиков, как только они пересекли мост, отделив себя от всего произошедшего в кремлевских стенах.
Покрышеву стало немного стыдно за свои мысли. Главмаршал был честным и сердечным человеком, и если он вел себя в присутствии Сталина как-то не так, то наверняка на это были веские причины.
– Так точно, товарищ главный маршал, понял, – он вздохнул.
– Не вздыхай, голова садовая, – Новиков дружески ткнул его в плечо. – Сотни человек о таком бы мечтали. Сейчас с Федоровским и Валерианом Федоровичем сядем и будем делать дело, понятно?
