Гептамерон
Я рассказала вам, благородные дамы, историю, которая может вселить страх в сердца тех, кто зарится на чужое, в то время как добродетель этой молодой принцессы и здравый смысл ее придворной дамы могут послужить примером для всех женщин и придать им уверенность в своей силе. Если с кем-либо из вас случится нечто подобное, вы теперь уже знаете, как надо себя вести.
– А мне кажется, – возразил Иркан, – что герой вашего рассказа был до такой степени малодушен, что о нем не стоило бы даже и вспоминать. Ведь коль скоро ему представился подобный случай, ни присутствие старухи, ни упорство принцессы не должны были заставить его отказаться от своего замысла; и надо сказать, что и любовь-то его, должно быть, была недостаточно сильна, если в сердце оставалось еще место для страха и стыда.
– А что же было делать этому несчастному, если против него были две женщины? – спросила Номерфида.
– Убить старуху, – сказал Иркан. – И если бы молодая увидела, что помощи ей ждать больше неоткуда, она в конце концов была бы вынуждена ему отдаться.
– Убить! – воскликнула Номерфида. – Вы что же, хотите, чтобы любовник сделался убийцей? Раз вы такого мнения, то вы человек опасный.
– Если бы я очутился на его месте, – вскричал Иркан, – я счел бы для себя позором остановиться на полпути.
– Неужели вам кажется странным, что принцессе, воспитанной во всей строгости, удалось защитить себя от мужчины, который был один? – сказал Жебюрон. – Раз так, то вас, должно быть, еще больше удивит другой случай, когда простая женщина спасла себя от преследования двоих мужчин.
– Жебюрон, – сказала Эннасюита, – прошу вас, возьмите на себя труд рассказать нам пятую новеллу. Вы ведь, должно быть, можете сообщить нам кое-что интересное об этой несчастной женщине.
– Что же, если вы избираете меня рассказчиком, – ответил Жебюрон, – я расскажу вам одну историю, которую знаю, потому что сам был в местах, где она приключилась, и всех там об этом расспросил; из рассказа моего вы увидите, что разумом и добродетелью наделены не одни только принцессы и что настоящая любовь и изобретательность свойственны иногда вовсе не тем, в ком мы рассчитываем их найти.
Новелла пятая
Двое монахов-францисканцев из Ниора, переезжая реку возле порта Кулон, решили с помощью силы овладеть лодочницею, которая их перевозила. Но женщина эта оказалась честной и достаточно хитрой и, сделав вид, что соглашается на то, чего они от нее хотят, очень ловко их обманула и отдала в руки судьи, который отправил их к настоятелю монастыря, чтобы они понесли там заслуженное наказание.
В Кулонском порту[36], неподалеку от Ниора, жила некая лодочница, которая во всякое время перевозила людей с одного берега на другой. И вот однажды ей пришлось перевозить двух монахов из Ниорского монастыря, и, кроме них троих, в лодке никого больше не было. А так как переправа эта – одна из самых длинных во всей Франции, то, чтобы не дать своей спутнице соскучиться, монахи стали уговаривать ее разделить их любовь, на что та отвечала так, как и следовало ожидать, – отказом. Но ни усталость после долгого пути, ни холод, которым веяло от воды, ни стыдливый отказ этой женщины не охладили их страсти, и они решили завладеть ею силой, а если она воспротивится их ласкам, столкнуть ее в реку. Но женщина, которая была столь же добродетельна и разумна, сколь они бесстыдны и коварны, сказала:
– Поверьте, что я вовсе не так упряма, как вам это показалось; я попрошу вас только исполнить две мои просьбы, и тогда вы увидите, что исполнение вашей доставит мне не меньше радости, чем вам обоим.
Монахи тут же поклялись именем своего патрона, святого Франциска[37], что готовы исполнить все, о чем она их попросит.
– Прежде всего дайте мне клятвенное обещание, что вы никому об этом не расскажете, – потребовала она.
Монахи ей это пообещали и, не задумываясь, поклялись.
Тогда она сказала:
– Развлекаться со мною вы будете по очереди, мне ведь стыдно показываться вам обоим вместе. Решите только, кто из вас будет первым.
Монахи нашли, что просьба ее совершенно законна, и тот из них, кто был помоложе, согласился, чтобы старший был первым. И как только они пристали к маленькому островку, женщина сказала младшему из монахов:
– Святой отец, читайте покамест ваши молитвы, а мы с вашим приятелем поедем сейчас на другой островок. И если он вернется оттуда довольный мною, мы потом оставим его здесь и поедем туда с вами.
Младший соскочил на землю и стал ждать возвращения своего товарища, которого лодочница повезла на другой островок. Когда лодка подошла к берегу, женщина сделала вид, что привязывает ее к дереву, и сказала монаху:
– Друг мой, подите-ка выберите местечко поудобнее.
Святой отец сошел на берег и стал искать, где бы им было поудобнее прилечь. Но едва только женщина увидела, что он ступил на землю, как она мгновенно оттолкнула лодку ногой и уплыла в ней дальше по реке, ставив и того и другого монаха на пустынных островках, и только крикнула, что есть мочи:
– Ждите теперь, пока ангел Господень придет вас утешить, от меня вы уже ничего не дождетесь.
Несчастные монахи, сообразив, что их обманули, стали на колени у самой воды и молили не срамить их. Они заверили свою спутницу, что если она довезет их до места, они ни о чем ее больше просить не будут. Она же, отъезжая от них все дальше, крикнула им в ответ:
– Это уж было бы верхом глупости с моей стороны: вырваться из наших рук, а потом опять к вам вернуться.
Возвратившись в деревню, она позвала своего мужа и судейских, чтобы те схватили этих двух разъяренных волков, к которым она чуть было не попала в пасть и от которых сам Господь Бог ее спас. Мужчины отправились на островки, и за ними последовала вся деревня, ибо всем жителям от старого до малого хотелось непременно принять участие в этой ловле.
Перепуганные монахи, видя, сколько на них двинулось народу, спрятались на островках, причем каждый напоминал собой Адама, представшего нагим перед очами Господа. От стыда за совершенный ими грех и от страха перед расплатой они были едва живы и тряслись будто в лихорадке. Но это не помешало прибывшим схватить их и посадить в тюрьму под одобрительные возгласы и хохот толпы.
– Вот что за люди эти святые отцы, – говорили одни, – они проповедуют нам целомудрие и честь, а потом бесчестят наших собственных жен.
Другие же говорили:
– Это повапленные гробы, которые внутри полны мерзости и гнили[38].
А еще кто-то крикнул:
– Истинно, дерево познается по плоду своему.
И должно быть, все тексты Евангелия, где говорится о лицемерах, были пущены в ход, чтобы опозорить этих захваченных в плен насильников. И так продолжалось до тех пор, пока не прибыл настоятель монастыря, который уговорил судью выдать их ему, обещав, что накажет обоих негодяев так, как лица светские наказать не посмели бы. Он обещал, что они отслужат столько месс и прочтут столько молитв, сколько он их заставит. Судья исполнил его просьбу и выдал ему арестованных, которых тот препроводил к себе в монастырь и так хорошо их проучил, что с тех пор они каждый раз, переезжая реку, осеняли себя крестным знамением и направляли помыслы свои к Господу Богу.
Прошу вас, благородные дамы, подумайте, если простая лодочница оказалась настолько сообразительной, что обманула двух столь коварных мужчин, то насколько же умнее должны быть те, кто прочел множество книг и у кого перед глазами был достойнейший образец. Достаточно ведь уже тех примеров женской добродетели, которые они видели, чтобы для женщины благородного воспитания добродетели эти стали не заслугой, а простою привычкой. Ведь коль скоро даже те женщины, которые ничего этого не знают, кому за целый год не приходится и двух раз сходить в церковь, чтобы послушать хорошую проповедь, чья жизнь уходит целиком на то, чтобы заработать себе кусок хлеба, – коль скоро даже такие находят в себе силу соблюсти целомудрие, то это означает, что добродетель всегда пребывает в их простых сердцах, ибо дух Божий творит свои высокие дела в сердцах людей слабых и неразумных. Несчастна та из женщин, которая не хранит своего сокровища, – сбереженное, оно несет ей великую честь, растраченное – покрывает позором.
– Мне думается, Жебюрон, – сказала Лонгарина, – что отвергнуть любовь монаха – это не такая уже большая заслуга. Гораздо труднее было бы его полюбить.
– Лонгарина, – ответил Жебюрон, – женщины, которые не привыкли иметь таких поклонников, каких, например, имеете вы, не станут пренебрегать и монахами. Среди них ведь есть люди статные, сильные, живется им привольно и они от этого здоровее, чем, например, такие, как мы, которые всю жизнь бегают в упряжке. Они обольстительны, как ангелы, и наглы, как дьяволы. Поэтому женщины, которые другого ничего не видели, поистине добродетельны, если они умеют вырваться из их лап.
– Вы можете говорить, что вам угодно, – воскликнула Номерфида, – я бы скорее бросилась в реку, чем согласилась лечь спать с монахом.
– Вы, должно быть, хорошо плаваете, – смеясь, сказала Уазиль.
Номерфиде это замечание показалось дерзким, и, решив, что Уазиль отнеслась к ней неуважительно, она гневно сказала:
– Я знаю женщин, которые отказывали мужчинам гораздо более приятным, чем какой-нибудь монах, и не трубили об этом по всему свету.
– Они еще меньше трубили тогда, когда уступали их просьбам, – добавила Уазиль, которую этот гнев рассмешил.
– Я вижу, что Номерфиде не терпится что-нибудь рассказать, – вступился Жебюрон, – и я хочу предоставить ей это право, чтобы она поделилась с нами тем, что знает.
– Все, что здесь говорилось, – сказала Номерфида, – так мало меня трогает, что не вызывает во мне ни радости, ни зависти. Но уж коль скоро вы предоставили мне слово, я попрошу вас выслушать мой рассказ, чтобы вы знали, что если, как мы только что видели, находятся женщины, которые не дают себя соблазнить, есть и другие, которые легко поддаются соблазну. А так как мы поклялись говорить только правду, я не хочу ничего скрывать, ибо точно так же, как добродетель этой лодочницы не приносит чести другим женщинам, если они не следуют ее примеру, так и порочность какой-либо другой особы женского пола никак не может служить к посрамлению всех остальных.
Новелла шестая
Старый камердинер герцога Алансонского, кривой на один глаз, предупрежденный о том, что жена его вступила в любовную связь с одним молодым человеком, решил узнать, действительно ли это так. Он сказал жене, что уезжает из города на несколько дней, а сам между тем неожиданно вернулся. Однако жена догадалась, что муж ее возвратился, и таким образом он, думая, что ему удалось обмануть ее, был сам обманут[39].
У Карла, покойного герцога Алансонского, был старый камердинер, кривой на один глаз. Он был женат на женщине значительно моложе его. А так как его господа были к нему очень привязаны, он не мог особенно часто отлучаться из дворца и видеться с женой столько, сколько ему хотелось. И вот женщина эта, забыв честь и стыд, полюбила одного молодого человека. Молва об этом распространилась по городу; дошла она в конце концов и до мужа. Однако он не хотел верить сплетням, потому что жена неизменно встречала его ласкою и любовью.
Но однажды он все-таки решил убедиться, действительно ли это так, – и, если это будет в его силах, отомстить той, которая ввергла его в такой позор. Для этого он сказал жене, что уезжает куда-то на два-три дня. Едва только он уехал, та позвала своего возлюбленного, но не прошло и получаса, как муж вернулся и стал отчаянно стучать в дверь. Она догадалась, что это он, и сказала об этом своему другу, который так испугался грозившей ему опасности, что стал проклинать и виновницу его беды, и свою любовь к ней. Но женщина успокоила его, сказав, что она сумеет помочь ему выйти сухим из воды, и попросила только, чтобы он поскорее оделся. Тем временем муж продолжал колотить в дверь и громко звать жену. Она же, притворившись, что не узнает его стук, закричала, как будто обращаясь к слугам: «Что ж это вы не угомоните людей, там, за дверью? Разве в такой поздний час ходят в порядочные дома? Будь здесь мой муж, уж он бы вам показал!»
Муж, услыхав голос своей жены, стал еще громче кричать:
– Жена, открывай! Неужели ты заставишь меня проторчать тут до самого утра!
Когда она увидела, что друг ее совсем одет, она открыла дверь и встретила своего супруга словами.
– Ах, милый мой муженек, как я рада, что ты вернулся! Мне приснился чудесный сон, и мне было так хорошо, как никогда еще не бывало. Мне приснилось, что ты стал видеть обоими глазами.
A сама в это время, обнимая и целуя его, закрыла ему рукой здоровый глаз и стала спрашивать:
– Посмотри-ка, может быть, и в самом деле ты лучше стал видеть?
И пока муж ее пребывал в полной темноте, она успела выпроводить своего возлюбленного на улицу. Однако старик сразу же сообразил, что здесь дело нечисто, и сказал ей:
– Клянусь тебе, жена, теперь я больше никогда не буду тебя выслеживать. Я ведь хотел тебя обмануть, а вышло, что обманула меня ты, да еще как здорово. Ну, да Бог тебе судья. Ни одному мужчине на свете все равно никогда не совладать с женским коварством. Разве только убить негодницу на месте. Но коль скоро вся моя ласка ничему тебя не научила, может быть, тебя исправит то презрение, которое я отныне буду к тебе питать.
С этими словами он покинул дом, оставив жену в большом горе, и вернулся только много времени спустя, когда за нее вступились друзья и родные и сама она пролила много слез, моля его смилостивиться над нею.
Теперь вы видите, благородные дамы, до чего ловка и хитра становится женщина, когда ей надо бывает избежать опасности. А если она так быстро нашла способ скрыть содеянное ею зло, то, по-моему, для того чтобы уберечься от зла или чтобы сотворить добро, она может стать еще более хитроумной. Ибо мне не раз приходилось слышать, что сильнее всего бывают те, кто направляет свои силы на добрые дела.
– Вы можете сколько хотите рассуждать о хитрости и об уме, – сказал Иркан, – но я уверен, что если бы подобный случай произошел с вами, вы не сумели бы так ловко спрятать своего друга.
– Ну где же мне это суметь, скажите уж прямо, что вы считаете меня самой глупой женщиной на свете.
– Этого я не говорил, – возразил Иркан, – я просто считаю, что вашей натуре свойственно скорее прийти в смятение от скандала, чем проявить находчивость и как-нибудь его замять.
– По-вашему, у всех, как у вас, только и дела, что думать о том, как одно перекрыть другим… – сказала Номерфида. – Но в конце-то концов, если все чем-то перекрывать, то получится крыша на крыше, а на той еще одна крыша. А от такой тяжести как бы и весь дом не развалился! Но если вы думаете, что вы, мужчины, в таких случаях похитрее женщин, я уступлю вам свое место, чтобы седьмую новеллу рассказали вы. И уж если примером вы изберете себя, то я уверена, что вы научите нас многим хитростям.
– Я здесь вовсе не для того, – сказал Иркан, – чтобы изображать себя хуже, чем я есть на самом деле. И без этого ведь находятся люди, которые болтают про меня всякие небылицы.
И он поглядел при этом на жену, которая сразу же воскликнула:
– Пожалуйста, рассказывайте все так, как оно есть, и ради меня ничего не изменяйте. Мне ведь легче выслушать рассказ о ваших уловках, чем испытывать все эти хитрости на самой себе, хоть ни одна из них не может сколько-нибудь повлиять на мою любовь к вам.
– Поэтому я и не жалуюсь, когда вы бываете ко мне несправедливы, – ответил Иркан. – Ведь чем лучше мы узнаем друг друга, тем крепче будут узы нашей любви. И все же я не настолько глуп, чтобы начать рассказывать что-нибудь такое из своей жизни, что могло бы вас огорчить. А то, что я расскажу, действительно приключилось с одним моим другом.
Новелла седьмая
Один ловкий и хитрый купец обманывает старуху и спасает честь ее дочери.
В городе Париже жил некий купец, который был влюблен в дочь своей соседки. Впрочем, на самом деле влюблена была она, а он только делал вид, что души в ней не чает, чтобы отвлечь внимание окружающих от той, кого он действительно любил любовью возвышенной и благородной. А девушка, которую он обманывал, до такой степени была в него влюблена, что, не в пример многим женщинам, которые знали, как вести себя с мужчинами, не считала возможным ни в чем ему отказать. Вначале купец этот сам искал встреч с ней, но потом она уже готова была приходить туда, где он назначал ей свидание. Мать ее, женщина очень строгих правил, заметила это и раз и навсегда запретила ей даже разговаривать с ним, сказав, что иначе она отдаст ее в монастырь. Но чувство этой девушки к своему возлюбленному пересилило ее страх перед матерью, и она только еще больше стала томиться по своему любимому. И вот однажды, когда, придя к ней в дом, он застал ее одну в гардеробной, он решил, что это весьма подходящее место для их свидания, и завел с ней самые нежные разговоры. Но одна из служанок, увидав, что они уединились вдвоем, побежала сообщить об этом матери, которая пришла в ярость и тотчас же кинулась туда. Дочь ее, услыхав, что она идет, залилась слезами и сказала своему возлюбленному:
– Увы, друг мой, сейчас ты поймешь, как дорого обходится мне моя любовь к тебе. Моя мать увидит сейчас своими глазами то, чего она всегда опасалась и что подозревает уже давно.
Купец, однако, нимало не растерялся и, выпустив девушку из своих объятий, сразу же направился навстречу ее матери и со всем жаром страсти, которую в нем только что пробудила ее дочь, обнял недоумевающую старуху и повалил на кушетку. Та была несказанно этим поражена:
– Что с вами такое? – пробормотала она. – Да вы с Ума сошли!
Но он продолжал обнимать ее и прижимать к себе, как будто это была самая пленительная девушка на свете. И если бы старуха не кричала так громко и все слуги немедленно не кинулись ей на помощь, ее несомненно постигла бы та самая участь, от которой она больше всего на свете старалась уберечь свою дочь. Только силой ей удалось вырваться из рук купца, и она до конца жизни так и не узнала, что заставило его так ее мучить. А тем временем дочь ее убежала в соседний дом, где в это время справляли свадьбу, и впоследствии, вспоминая этот случай, она не раз хохотала со своим другом над недогадливою матерью.
Таким образом, благородные дамы, купец этот оказался достаточно хитер, чтобы обмануть эту почтенную особу и спасти доброе имя ее дочери. Но если бы вы только знали, о ком идет речь! И если бы вы видели, как выглядел соблазнитель и сколь велико было изумление старухи, вам не легко было бы удержаться от смеха. Мне же хочется только доказать этим, что мужчины бывают в нужную минуту не менее хитры и сообразительны, чем женщины, чтобы вы, благородные дамы, не боялись им иногда довериться. Заметьте же, что иногда вы сами не догадаетесь, что надо сделать, чтобы спасти вашу честь, а мужчина сообразит все гораздо скорее.
– Право же, Иркан, история ваша очень забавна и купец ваш необычайно сообразителен, – сказала Лонгарина, – только нехороший это пример для девушек. Правда, среди них, может быть, и есть такие, которые сочтут его достойным подражания, но, надеюсь, сами вы не настолько глупы и не захотите, чтобы жена ваша или женщина, честь которой вам дорога, играла в такую игру. А я думаю, что никто ведь так близко не знает женщин и так ревниво не оберегает их честь, как вы.
– Клянусь вам, – сказал Иркан, – что если бы нечто подобное приключилось с моей женой – и так, что я бы ничего об этом не знал, – я бы продолжал ее уважать, как уважал раньше. И я поистине не знаю, удалось ли кому-нибудь поступить столь умело и так ловко спрятать концы в воду, что дело обошлось без больших неприятностей.
Парламанта не удержалась и сказала:
– Разумеется, человек, известный своими дурными поступками, всегда будет на подозрении. Но блажен тот, кого ни в чем нельзя заподозрить.
– Никогда не бывает огня без дыма, но зато дым мне много раз пришлось видеть и там, где не было никакого огня, – возразила ей Лонгарина. – Ведь люди дурные готовы искать зло где угодно, только не там, где оно есть на самом деле.
– Вот что, Лонгарина, – воскликнул Иркан, – вы так хорошо говорили, отстаивая честь женщин, которых понапрасну в чем-то подозревают, что я предоставляю вам право рассказать восьмую новеллу. Надеюсь, что вы не заставите нас плакать так, как это сделала госпожа Уазиль, столь горячо хвалившая добродетельных женщин.
– Если вы непременно хотите, чтобы я вас рассмешила, как это не раз бывало, – сказала Лонгарина, заливаясь смехом, – то знайте, что посмеяться над женщинами вам не придется. Я расскажу вам, как легко всегда бывает их обмануть, когда они начинают ни с того ни с сего ревновать своих мужей, но при этом воздам должное их здравому смыслу, который толкает на этот обман.
Новелла восьмая
Некий Борне, задумав изменить жене, которая была ему всегда верна, и решив поразвлечься со служанкой, рассказал об этом намерении своему другу, который пожелал принять участие в этой забаве. И вышло так, что Борне был убежден, что спит со служанкой, тогда как в действительности это была его собственная жена, и он, ничего не подозревая, поделился со своим приятелем удовольствием, на которое только он один имел право, и сам наставил себе рога, уберегши, однако, свою жену от позора[40].
В графстве Аллэ жил некий молодой человек по имени Борне, который женился на женщине весьма добродетельной и всегда высоко ценил ее ничем не запятнанную честь, как, я полагаю, ценят ее в своих женах и все присутствующие здесь мужья. Но хоть он и желал, чтобы жена оставалась ему верна, он нимало не считал себя обязанным отвечать ей тем же и прельстился собственной служанкой, причем удовольствия от этого он, по всей вероятности, мог испытать не больше, чем людям приносит подчас небольшое разнообразие в пище. У него был сосед, человек одинакового с ним положения, по имени Сандра, портной и любитель играть на барабане, и между ними была такая дружба, что они делили все, кроме жен. Само собой разумеется, Борне посвятил приятеля в свои намерения относительно служанки, и тот их не только одобрил, но и постарался помочь осуществить его план, надеясь впоследствии получить и свою долю. Служанка же решительно отказалась уступить просьбам своего господина и, видя, что тот никак не дает ей прохода, рассказала обо всем его жене и попросила ту отпустить ее к родителям, ибо она не в силах больше терпеть подобную муку.
Госпожа ее, которая очень любила своего супруга и не раз уже подозревала его в измене, очень обрадовалась, что ей удастся наконец поймать его с поличным. И вот что она сказала служанке:
– Будь с ним подобрее, моя милая, поговори с моим муженьком поласковее, а потом назначь-ка ему ночью свидание у меня в гардеробной. А как только он придет, дай мне знать, да смотри, чтобы никто ничего не проведал.
Служанка исполнила в точности все, что велела ее госпожа. Супруг ее был так счастлив, что ему захотелось на радостях отблагодарить приятеля, а тот упросил его поделиться с ним удовольствием, которое его ожидало. Обещание было дано, и назначенный час настал. Хозяин отправился в гардеробную, чтобы свидеться там, как он полагал, со служанкой. Но жена его, отказавшись от прав хозяйки ради удовольствия послужить, расположилась в гардеробной на том самом месте, где должна была находиться служанка, и встретила вошедшего с притворным удивлением и страхом, свойственным девушкам, так что супруг ее ни о чем не мог догадаться.
И уж не знаю, кто из них двоих чувствовал себя счастливее, – он ли, считая, что обманывает свою жену, или она при мысли, что проучила мужа за его неверность. Пробыв с нею не столько, сколько ему хотелось, но столько, сколько он мог выдержать, ибо был он уже не очень молод, Борне вышел из дома и, увидев приятеля, стал хвастаться перед ним тем, что нашел товар лучше, чем ожидал.
Тогда приятель его сказал:
– А обещание ты свое помнишь?
– Беги туда поскорее, – сказал Борне, – а то она поднимется и уйдет, или, чего доброго, жена моя ее позовет.
Приятель его сразу же разыскал мнимую служанку, которая все еще лежала на прежнем месте, и, думая, что это возвращается ее муж, не отказала ему в том, о чем он ее просил (я имею в виду, что он просил молча, ибо заговорить с ней он не решился). И задержался он там дольше, чем ее муж; женщина осталась очень довольна и была приятно удивлена, так как не была избалована такими ночами. У нее, однако, хватило выдержки промолчать, ибо она задумала на следующий день напомнить мужу обо всем и как следует над ним посмеяться. На рассвете приятель Борне поднялся с кровати и напоследок поиграл с ней еще немного, а уходя, снял у нее с пальца обручальное кольцо. А в этих краях женщины очень суеверны и почитают тех, кто свято хранит обручальное кольцо до самой смерти. Если же одна из них случайно его потеряет, то это считается большим позором, как будто она действительно изменила мужу. Поэтому женщина эта была очень довольна, что именно муж снял у нее с пальца кольцо, решив, что у нее есть теперь против него улика.
