Посланец старейшин

Стен Папелл

Посланец старейшин

Этот роман посвящается моей жене Надежде Павловне, чья забота и любовь придали мне силы и энергию, чтобы написать его. Я буду вечно любить ее за доброту и прекрасную душу.

Я хотел бы выразить благодарность Сергею Лупалу, ведущему инженеру-конструктору Санкт-Петербургского центрального научно-исследовательского института робототехники и технической кибернетики за его неоценимую помощь, Надежде Павловне, выпускнице Ленинградского института культуры имени Н. К. Крупской, затем работавшей в Институте обработки полезных ископаемых «Механобр», в библиотеке технической документации и государственных стандартов, заведующей отделом библиотеки Института культуры, а также компьютерному гению Эмилю Дармо, который оказал мне помощь при написании этого романа, и высоко ценимому мной редактору Виктории Жиро. Еще мне хотелось бы поблагодарить профессора Ричарда Блэра из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и знакомых из ФБР, Сикрет Сервис, ЦРУ и АНБ, которые останутся безымянными.

ПОСЛАНЕЦ СТАРЕЙШИН

Пролог

Эрнста Шульца ничуть не интересовало мнение приемной комиссии. Он был старшим администратором и подчинялся только Францу Чизеку, который осуществлял надзор над Австрийской академией изящных искусств и гордился тем вкладом, который могли внести талантливые студенты в культуру нации. Сначала оценивались работы потенциальных студентов, созданные во время обучения в средней школе, потом кандидата должна была признать достойным приемная комиссия.

Шульц напряженно думал о том, как можно отменить вердикт комиссии, решившей большинством голосов отказать художнику в приеме в престижное учебное заведение. Судя по заявлению, кандидат оставил среднюю школу в Линце в 1905 году, переехал в Вену и жил в доме 29 по Стумперштрассе.

– Он, несомненно, талантлив, – сказал один член комиссии, – но представил только пейзажи.

– Не согласен, – сказал другой. – В изображении человеческого тела нет абсолютно никаких подтверждений таланта, именно по этой причине мы отказали ему в прошлом году.

– Это придет со временем, – возразил Шульц. – Зато есть чувство цвета, а сцены городской жизни и виды Дуная весьма интересны. Он определенно подает большие надежды.

– Это противоречит правилам приема, – сказал еще один член комиссии.

– Вы понимаете, что окончательное решение, по должности, принимаю я, – мягко напомнил Шульц. – И я собираюсь оценить представленные полотна более объективно, но немного позже.

Вене еще предстояло увидеть хаос 1914 года, когда эрцгерцог Франц-Фердинанд отправится в увеселительную поездку в Сараево и будет убит сербским националистом, что станет началом Первой мировой войны. А пока, как всем запомнится, люди танцевали вальс под мелодии Штрауса, и процветала индустрия туризма. Жизнь в этом городе была прекрасной, как, впрочем, в большинстве европейских городов, и континент наслаждался ролью лидера в современном мире.

Ничто не предвещало потрясений в наступившем десятилетии, по крайней мере, не выглядел роковым знамением отказ в приеме в академию какого-то художника, который впоследствии перевернет весь мир. Как можно было заметить такое незначительное событие среди других ежедневных мелочей?

Шульцу уже стукнуло сорок девять, каштановые волосы начали редеть, животик округлился, но он был вполне удовлетворен достигнутым положением в жизни и пользовался заслуженным уважением среди коллег. Этот день, ничем не отличавшийся от других дней 1909 года, для него был особым, по крайней мере, так он думал, сидя в своем кабинете на втором этаже.

Рабочий день уже заканчивался, а Шульц все рассматривал акварели кандидата, поворачивая их то под одним, то под другим углом к свету и утверждаясь в мысли, что этого человека следует принять в академию несмотря на возражения комиссии. Вероятно, это можно было объяснить прекрасным расположением духа – чуть раньше, идя по аудитории, в которой студенты выполняли эскизы, Шульц почувствовал на себе взгляд Фриды Кемпф, самой привлекательной, по его мнению, девятнадцатилетней студентки с ниспадающими на плечи светлыми волосами и фантастически пышной, сочной грудью. Он решил, что она все еще целомудренна, и в голове заплясали сексуальные видения, мысли о возможном свидании, которое выведет его из хандры, продолжавшейся с семнадцатого года его двадцатитрехлетней семейной жизни. Хильда была на четыре года моложе него, но слишком сильно любила пирожные и конфеты и в последнее время заметно прибавила в весе.

А недавно они перестали заниматься сексом. Шульц вынужден был признать, что мысли об измене ему не чужды, чего нельзя было даже представить в то время, когда Хильда была молодой и цветущей женщиной. Неужели у него начинается второе детство, как у большинства мужчин ближе к пятидесяти? Но Фриду Кемпф, казалось, не смущал его возраст, а взгляд ее голубых глаз заставлял его самого видеть мир в новом свете. Да, сегодня он определенно готов романтично обнять жену, когда она уберет со стола и вымоет посуду, показать, какой он по-прежнему пылкий любовник.

Он взглянул на часы – до окончания рабочего дня осталось меньше часа. Не без удовольствия решил отложить решение по кандидату и его акварелям до следующего утра, мгновенно погрузившись в предвкушение любовных утех. Двое детей Шульца давно живут самостоятельно, он полновластный хозяин в доме, и его женщина сегодня желанна, несмотря на полноту. Да, Шульц полон сил, и ничто, абсолютно ничто не помешает ему удовлетворить животную страсть.

* * *

Хильда Шульц, совершенно измотанная утомительным днем, сидела на кухне пятикомнатной квартиры на Херцогембург-штрассе – извилистой улицы, опоясывавшей небольшой холм. Квартира была старой, но ухоженной, потому что семьи, жившие в ней на протяжении многих лет, принадлежали к высшим кругам и гордились своим домом. Окна со шторами выходили на юго-запад, солнце уже клонилось к горизонту, отбрасывая на стол тень от палки для штор.

Сегодня она приготовила венский шницель, и кухня была буквально пропитана его ароматом. Жаркое из вымоченной в уксусе говядины, краснокочанная капуста с отварным картофелем и шницель, разве можно себе представить более приятное угощение для уставшего после работы Эрнста? Это поможет ей скрыть подавленное состояние, которое возникло еще утром, когда она, принимая ванну, увидела кровь в воде и поняла, что наступили месячные. Она знала, что через пять-шесть лет наступит менопауза, и мысль об этом подавляла ее еще сильнее, чем мучительные спазмы.

– Не стоит так расстраиваться из-за менопаузы, Хильда, – попыталась успокоить ее фрау Айнсдорф, жившая через площадку. Ей было за шестьдесят, и лет десять назад она овдовела. – Мы должны просто смириться с этим фактом в жизни, а сделать это не трудно, потому что у тебя есть Ганс и Хельга.

Она вспомнила слова фрау Айнсдорф, заметив, как тень от палки для штор прошла еще четверть дюйма по красной клетчатой клеенке. Хильда не собиралась обсуждать эту проблему и упомянула о ней, только почувствовав очередной спазм. Скорее всего, она ускорила приход месячных горячей ванной, как это случалось уже много раз за последние годы. Она встала, чтобы помешать большой ложкой воду, в которой варился картофель. Эрнст мог прийти в любую минуту, и Хильда знала, что ей надо было успеть слегка подрумянить бледные щеки, чтобы скрыть свое подавленное настроение.

Она прошла в ванную комнату и долго рассматривала седеющие волосы в висевшем над раковиной зеркале, поправляя выбившиеся из прически пряди. Ее карие глаза постарели преждевременно, сеточка морщин вокруг них становилась все более заметной с каждым днем. Последние два года она пользовалась кремом для лица, но он не смог остановить естественное старение кожи на вздернутом носике и постоянно поджатых губах. Хильда провела пальцем по накрашенным помадой губам, потом чуть припудрила щеки, чтобы придать им розовый оттенок. Неужели ей суждено было провести остаток дней, становясь все более непривлекательной, пока другие женщины будут смотреть на мужа с все возрастающим интересом, причина которого – его высокое положение в академии?

Но ведь у нее было два внука, и скоро должен был родиться третий. Хотя бы ради этого стоило жить, потому что будущее исчезало прямо на глазах, на тех самых глазах, которые смотрели на нее сейчас с блестящей поверхности зеркала. Невозможно было избежать участи стареющей женщины, невозможно было не чувствовать обиды по отношению к мужчинам, которые с возрастом становились лишь более привлекательными. «Перестань так думать», – приказала она себе и в этот момент услышала, что открывается дверь в квартиру.

– Я пришел, – услышала она голос мужа, выходя из ванной.

– Как раз вовремя, – ответила Хильда, когда дверь закрылась. – Чувствуешь запах?

– Венский шницель! – радостно воскликнул муж. – А я как раз голоден, и не только в прямом смысле!

Она подошла и поцеловала его, он снял шляпу и положил ее на полку рядом с дверью.

– Как прошел день?

– В обычных для моей должности хлопотах, – попытался пожаловаться Эрнст. – Любое ничтожество мнит из себя… если, конечно, верить этому безумному невропатологу.

– Уверена, Фрейда беспокоят не только собственные проблемы.

– Это тебе, – вдруг сказал он, протягивая белую прямоугольную коробочку дюйма в три длиной.

Она была поражена.

– Что это?

– Посмотри.

Хильда сняла цветастую бумажную обертку и подняла крышку. В коробке лежал флакон духов, она открыла его и вдохнула аромат.

– Как это мило. Но по какому случаю?

Он направился на кухню, на запах венского шницеля.

– А по такому, моя лапочка, что ты сейчас наденешь мое любимое синее платье, жемчужное ожерелье, а после чудесного ужина мы займемся любовью, как звери в лесу.

Она мгновенно погрустнела.

– Эрнст, – произнесла она, – я очень рада, что тебя посещают такие романтические мысли, но это невозможно. По крайней мере, еще дней пять.

У него чуть не отвисла челюсть.

– О чем ты говоришь?

– О ежемесячном наказании, от которого нет покоя. Началось сегодня утром, когда я принимала ванну.

– Сегодня?

– Спазмы просто изматывают меня, даже сейчас, когда я разговариваю с тобой. Прости.

У него мгновенно упало настроение, навалилась депрессия и мгновенно подавила приятное возбуждение в нижней части живота, которому не суждено было разрядиться. Он понимал ее страдания и ничем не мог их облегчить. Эрнст чуть было не попросил ее заняться анальным сексом, но не посмел, потому что это было запрещенным предметом. Хильда не могла позволить себе подобной вольности, это немыслимо для женщины, занимавшей такое высокое положение в обществе, жене одного из руководителей академии. Весь воздух вышел из воздушного шара Шульца, и остаток вечера прошел немыслимо скучно.

* * *

Подавленное состояние сохранилось и на следующее утро, оно лишь усилилось, когда Эрнст Шульц прошел по аудитории, и стоявшая у мольберта Фрида Кемпф не обратила на него внимания. Ни малейшего! Может быть, лишь в своем воображении он поймал ее столь многообещающий, как ему показалось, взгляд, а в действительности он был для нее не более чем стареющим сорокадевятилетним мужчиной, годящимся ей в отцы?

Его глаза словно застилало какое-то мутное желе, все предметы из окна кабинета, расположенного на втором этаже, казались мрачными, несмотря на солнечный день. Буквально все вызывало раздражение, даже в животе бурчало от неудовлетворенности. Только вчера он чувствовал себя молодым и полным сил, а сейчас остался лишь скрип в стареющих костях. Никаких приключений, никаких свиданий, никаких чувств. Буквально все казалось скучным и унылым, даже акварели того абитуриента, все еще лежавшие на его столе.

Он брал их в руки по очереди, пытаясь вернуть чувства, которые только вчера вызывало у него великолепие пейзажей и натюрмортов, тончайшие оттенки желтого и зеленого цветов, благодаря которым словно оживало полотно «Церковь на горе». Да, он принял бы этого человека в академию. Но только не сегодня. Сегодня каждое полотно казалось ему унылым, как собственное настроение, и он быстро согласился с коллегами в том, что данному соискателю следует отказать. Они были правы. Художник ничем не доказал свое мастерство в изображении человеческого тела, он представил только картины, на которых были изображены реки, горы и цветущие деревья. Да, конечно, они правы. Академия изящных искусств известит кандидата о повторном отказе.

Шульц положил картины на стол и вышел из кабинета.

Когда он закрыл за собой дверь, в кабинете, заваленном работами подающих надежды молодых художников, воцарилась тишина. Стало так тихо, что был слышен грохот проносившихся по улице карет, чихание двигателей входивших в моду автомобилей и даже голоса прохожих. Обычный день в Вене 1909 года.

Шульц не удосужился даже посмотреть имя художника на полотнах, настолько ему было на все наплевать. В нижнем правом углу каждой картины стояла подпись «А. Гитлер». Художника вынудили выбрать другой путь в жизни, что станет причиной гибели более пятидесяти миллионов человек. И все это только из-за менструации фрау Шульц.

В следующем тысячелетии кровопролитию суждено было повториться. В десятикратном объеме.

Глава 1

СТРАННЫЕ СОБЫТИЯ

День 1. 7.20

День был ясным, и яркие лучи солнца освещали бескрайние заснеженные просторы Северо-Сибирской низменности. На голубом небе даже самый внимательный наблюдатель смог бы заметить лишь одно крошечное пятнышко – это на высоте почти в семь километров летел американский бомбардировщик-невидимка, похожий на летучую мышь, непонятно как оказавшийся на этих широтах. На гигантских просторах не был слышен даже грохот его двигателей. За его полетом при помощи «ящика Пандоры», установленного в подвале главного здания Агентства национальной безопасности (АНБ), внимательно следила спутниковая система слежения и регистрации данных США.

«Ящик Пандоры» представлял собой довольно большую многогранную коробку, на наружных поверхностях которой не было каких-либо измерительных приборов или дисплеев. Внутри находился компьютер, собранный на арсенид-галиевых чипах, в несколько раз превосходящий по быстродействию знаменитый суперкомпьютер «Gray-У/МР». Команда ученых и офицеров АНБ наблюдала за происходящим на огромных экранах, а компьютерные гении не спускали глаз с оборудования, которым были заставлены все столы.

За полетом невидимки следили также сорокатрехфутовый телескоп «Хаббл» и камера, предназначенная для передовых исследований, более мощная, чем «Хаббл Дип Филд». Она имела девяносточетырехдюймовый отражатель, изготовленный компанией «Корнинг Глас» из материала, называемого «стеклом со сверхнизким коэффициентом расширения». При направлении камеры на цель изображение передавалось на вторичное зеркало диаметром двенадцать с половиной дюймов, где делилось на сегменты для анализа.

Чувствительность «Хаббла» была настолько высока, что при его помощи можно было разглядеть человека, прикуривающего сигарету на Луне. Благодаря сверхъестественной способности увеличивать наблюдаемую вселенную в триста пятьдесят раз он позволял астрономам рассматривать объекты, находящиеся на расстоянии четырнадцати миллиардов световых лет от Земли. Наблюдение за «Стелсом» было пустяковой задачей.

Но совсем не пустяковой она была для небольшой группы русских специалистов, находившихся с огромными бульдозерами и самосвалами в траншеях десятиметровой глубины в тридцати двух километрах от эпицентра. Люди, одетые в многослойные одежды для защиты от мороза, практически не отличались друг от друга. Одежда была примечательна не только толщиной – шлемы странной формы делали всех похожими на космонавтов, а темные щитки на глазах были предназначены явно не для защиты от холода. Группа спряталась в траншеи, чтобы не выделяться на белоснежном поле, и только один человек находился на поверхности и наблюдал за приближением «невидимки» в мощный бинокль.

В зоне сброса была возведена нелепая конструкция, напоминавшая куб с закругленными углами высотой с двадцатиэтажный дом. Она была накрыта брезентом, обработанным химическими веществами и закрепленным стальными тросами, привязанными к столбам, глубоко вбитым в промерзшую землю. Метрах в двадцати от куба находилась панель размерами примерно тридцать на тридцать сантиметров, также накрытая брезентом, закрепленным такими же стальными тросами. Обе конструкции выглядели достаточно странно на белоснежном фоне – следы русских специалистов, установивших их, были практически не заметны.

Второй пилот «Стелса» увидел впереди зону сброса и открыл люки бомбового отсека. Сброшенный предмет было практически невозможно заметить невооруженным глазом. Просто темная точка стремительно и бесшумно, из-за завываний ветра, стала падать к земле. Подгоняемая силой тяжести, она падала все быстрее и быстрее. Проследив за ее падением, наблюдатель, стоявший у края траншеи, мгновенно упал на землю и пополз вниз по крутому склону, подав остальным сигнал, что все должно произойти через считанные мгновения.

Так и случилось, буквально за несколько секунд до падения на землю точка взорвалась, вспыхнув ярче тысячи солнц. Волна испепеляющего жара распространилась на многие километры от эпицентра термоядерного взрыва, пронеслась над траншеей. Люди, находящиеся в ней и защищенные специальными костюмами, ждали, когда пройдет взрывная волна. Грибовидное облако высоко поднялось в безоблачное небо. Когда опасность миновала, если вообще можно считать полностью безопасной зону взрыва, один из людей взглянул на часы и подал сигнал остальным. Они мгновенно поднялись в кабины пяти армейских грузовиков, двигатели взревели, и машины стали подниматься по крутому склону.

Грузовикам, выстроившимся в линию, понадобилось минут двадцать, чтобы доехать до выжженной поверхности, огромной воронки, глубиной метров сто, и медленно уносимого ветром грибовидного облака. Грузовики спустились в воронку. Пока ничего удивительного люди не увидели, последствия взрыва были вполне ожидаемыми.

За всем этим наблюдал оперативный центр противокосмической обороны США, подчиненный командованию воздушно-космической обороны североамериканского континента, расположенный глубоко под землей в горах Шайенн рядом с Колорадо-Спрингс. Антенны комплекса, похожие на диковинные заросли, жадно поглощали сигналы датчиков, расположенных по всему земному шару. Этим утром система раннего обнаружения баллистических ракет навела свой загоризонтный радар на зону арктической тундры и приготовилась к приему данных. По каким-то непонятным причинам взрыв никого не удивил.

В зоне сброса, на дне огромной воронки, исчезли только брезентовые покрытия, буквально испепеленные в момент взрыва. Русские вышли из кабин грузовиков и, вооружившись счетчиками Гейгера, осторожно направились к конструкциям. Только у двоих ничем не приметных людей не было счетчиков, они были наблюдателями, которых не интересовали научные данные. Один из них обошел огромную конструкцию с одной стороны, второй – с другой. Встретились они за ней и стали рассматривать объект более внимательно. Конструкция, казалось, совсем не пострадала от взрывной или тепловой волны. Возможно, взгляд их глаз, закрытых почти черными щитками, был удивленным. Они увидели, что конструкции были изготовлены из пластика в три дюйма толщиной, но явно не из обычного. На них не осталось ни единой царапины, ни единого обуглившегося места. Абсолютно ничего, словно они только что были доставлены с завода. Оба мужчины коснулись конструкций, провели по гладкой поверхности ладонями, защищенными перчатками.

Потом они подошли к квадратной панели, которая также совсем не пострадала от взрыва, за исключением исчезнувшего брезентового покрытия. Высокий и худощавый наблюдатель поднял панель с земли, осмотрел со всех сторон и передал коренастому мужчине, который тоже внимательно ее осмотрел. Они посмотрели на небо, на грибовидное облако, которое стремительно разгонял ветер. Скоро не должно было остаться и следа от того, что произошло в этом богом забытом месте.

* * *
День 2. 13.30, восточное поясное время

Президент США Чарльз Патрик Макферсон смотрел в окно зала заседаний западного крыла Белого дома. Он был явно озабочен встречей в Москве с президентом России Лавровым, предстоящей через двадцать семь часов, и с нетерпением ждал русского курьера – работающего совместно с ЦРУ офицера службы внешней разведки. Стекла, отделявшие зал от улицы, были чрезвычайно толстыми, что являлось совсем не лишней мерой предосторожности, учитывая возможность снайперского выстрела. В каждую раму было вставлено шесть слоев обычного стекла, разделенных пленкой из поливинилбутираля, создающих прозрачный пуленепробиваемый щит.

Попивая дымящийся кофе, президент думал также об огромном значении совещания в Женеве, предстоящего через десять дней и посвященного проблемам СОИ. Государственный секретарь Лоуренс Скотт Джонсон повесил трубку.

– Служба безопасности сообщает, что курьер приближается к зоне парковки, господин президент.

Президент ничего не сказал, он был слишком поглощен мыслями о том, что должен был доставить курьер, и о последнем взрыве русской термоядерной бомбы.

Секретарь Джонсон не без основания считал, что всегда мог читать мысли президента, и этот момент не был исключением.

– Уверен, что все прошло по плану, сэр.

Президент Макферсон пристально посмотрел на государственного секретаря.

– Рассматриваемая концепция имеет большое значение для будущего мира, она позволит усовершенствовать оружие массового поражения и удовлетворить потребности неразвитых стран в данном материале.

– Я никак не могу поверить в то, что все прошло так гладко, но, тем не менее, это – реальность. Сложно представить, что такое никому не пришло в голову раньше.

– Всему свое время, Ларри.

– Если результат соответствует тому, что нам сообщили, и в Женеве будет принято решение… – Джонсон замолчал.

Президент едва заметно улыбнулся.

– Да, будет повод для праздника, конечно же, при условии, что осуществлению нашего плана ничто не помешает. Мы по-прежнему не знаем, что могут предпринять наши противники.

– Поэтому и решили устроить проверку, господин президент. Информация на диске позволит точно узнать, затевается ли что-то.

– Все будет решено в течение двадцати четырех часов. К визиту в Москву все готово?

– До мельчайших деталей, сэр.

Президент Макферсон удовлетворенно кивнул. Благодаря росту в шесть футов и коротко остриженным темным волосам он выглядел моложаво в темном костюме в тонкую полоску. Президент был старшим сыном в ирландско-американской семье, его отец в год его рождения занимал должность сопредседателя банка «Чейз-Манхэттен». Он гордился тем, что к шестидесяти пяти годам у него не появилось ни одного седого волоса. Ему не было и четырнадцати лет, когда он понял силу богатства, без которого немыслимы успехи в политике, и еще не раз убеждался в этом во время обучения в Йельском университете. Чарльз поступил именно в этот университет потому, что многие его выпускники становились президентами. По крайней мере, так утверждал отец, когда будущий президент заканчивал обучение в Военной академии Джефферсона.

Став сенатором от родного штата Коннектикут, он одержал сокрушительную победу на президентских выборах, естественно, не без помощи отца, и сейчас правил страной уже второй год второго срока. Макферсон гордился тем, что был единственным католиком после Джона Фицджеральда Кеннеди, ставшим главой исполнительной власти. Он полагал, что несет полную ответственность за решение идеологических проблем, связанных с предстоящей финансовой глобализацией. Эта операция получила кодовое название «Глоба-Линк».

Президент все еще стоял у окна, смотрел на улицу, и государственный секретарь Джонсон почувствовал, что сейчас следовало молчать, а не настаивать на разговоре. Лоуренс Скотт Джонсон, покинувший процветающую инвестиционную компанию «Меррил Линч», чтобы стать членом кабинета, задумался. Он прикидывал, сколько денег мог бы заработать, уйдя в отставку, на первой же эмиссии акций после объединения компаний, которым будет поручено производство нового пластика, только что прошедшего испытания в северной Сибири. Джонсон решил, что, покончив с делами, непременно встретится с Раймондом Брукманном – председателем совета директоров компании «Макроникс» и одним из разработчиков теории «Глоба-Линк». Слава богу, он успел покинуть Уолл-стрит до того, как разразился скандал, связанный с использованием конфиденциальной информации в компаниях «Энрон» и «Уорлдком».

– Голосование в Женеве, господин президент, станет переломным моментом в мировой истории, а ваше имя займет достойное место во всех книгах, которые еще предстоит написать, – заверил президента государственный секретарь.