Путешествие на Запад. Том 1

– Ты грязная тварь! – гневно крикнул он. – Можем ли мы, отрешившись от суетного мира, прельщаться богатством и красотой? На что же это будет похоже!

– А жаль, очень жаль! – улыбаясь сказала хозяйка. – Что хорошего в монашеском обете?

– Послушай, уважаемая, что хорошего у вас, мирских людей? – спросил в свою очередь Сюань-цзан.

– Присядьте, учитель, – промолвила хозяйка, – я расскажу вам, какие радости испытывают люди. Об этом написано в стихах:

Когда весною новый шелк готов,Бери себе для платья ткань любую,Чтобы гулять все лето вдоль прудов,Цветеньем ярких лотосов любуясь.Собрав с полей прилежно спелый рис,Готовь вино, когда приходит осень,Зимою в доме теплом затворись,Чтоб пировать, заботы прочь отбросив.И все для жизни безмятежной дастТебе рукою щедрою природа,Полны столы изысканнейших яствУ нас в домах в любое время года.Наш сон при огоньках цветных свечейВ шелках постели пышной непробуден,Счастливым, нам тащиться вдаль зачем,Чтоб в странах дальних поклониться Будде?

– Все это прекрасно, уважаемая благодетельница, – отвечал Сюань-цзан. – Хорошо, что у вас, мирян, изобилие и богатство, что у вас вдосталь еды и одежды и что мужчины и женщины живут в браке. Но наша монашеская жизнь имеет свои достоинства и, если хотите, я тоже могу прочесть вам стихи:

Возвышенную цельПеред собоюПоставь –И прежний храм любви отринь.Не увлекайсяВнешней суетою,А постигай прилежно«Ян» и «Инь».Окончив подвиг,С сердцем просветленнымУвидишь в небеЗолотой чертог,Но станет, смерть приняв,Мешком зловоннымТот, кто познаньем мираПренебрег.

– Ах ты грязный и бесцеремонный монах! – выслушав его, закричала разгневанная хозяйка. – Если бы ты пришел не из такой далекой страны, как Китай, я выгнала бы тебя вон. Я с чистым сердцем и добрыми намерениями предложила вам стать хозяевами в этом доме, а ты в ответ на это начинаешь оскорблять меня. Ну ладно, ты сам принял постриг, дал обет и решил никогда не возвращаться в мир, но, может быть, кто-нибудь из твоих учеников согласится остаться у нас? Почему ты так строг?

Желая успокоить хозяйку, Сюань-цзан примирительно сказал:

– Ну что ж, Сунь У-кун, оставайся здесь!

– Нет, – отвечал тот. – Я никогда не имел отношения к такого рода делам. Пусть Чжу Ба-цзе остается.

– Нечего издеваться, – рассердился Чжу Ба-цзе. – Мы поговорим об этом более подробно.

– Ну, раз вы оба отказываетесь, – сказал Сюань-цзан, – тогда, может быть, оставим здесь Ша-сэна?

– Как можно так говорить, учитель, – возмутился Ша-сэн. – Я ведь был обращен на путь Истины самой бодисатвой, принял постриг и дождался вашего прихода. Когда же вы взяли меня к себе в ученики, вы милостиво дали мне свои наставления. Не прошло еще и двух месяцев, как я следую за вами, я не сделал еще и половины того, что мне положено, чтобы искупить свою вину, как же смею я думать о богатстве и роскоши? Нет, я ни за что не совершу столь постыдного поступка и уж лучше погибну, но последую за вами в Индию.

После этого хозяйка резко повернулась, ушла за перегородку и с шумом захлопнула дверь. Учитель остался один со своими учениками. Никто больше не предлагал им чаю, не приглашал покушать. Больше всех волновался Чжу Ба-цзе.

– Своими словами вы все дело испортили, учитель, – начал он ворчать. – Вы бы хоть сделали вид, что соглашаетесь. Тогда они угостили бы нас, и мы неплохо провели бы этот вечер. А потом уж могли поступить, как нам заблагорассудится. Сейчас же все пути нам отрезаны, и мы проведем эту ночь у холодного очага. Разве хорошо это?

– Дорогой брат, – сказал Ша-сэн. – А может быть, ты все же останешься тут и станешь ее зятем?

– Ну вот что, брат, – сказал Чжу Ба-цзе. – Нечего смеяться надо мной. Давайте лучше как следует обсудим все.

– А что же тут обсуждать, – сказал Сунь У-кун. – Если ты согласен остаться здесь, то попроси учителя быть твоим сватом, пусть он скажет хозяйке, что ты желаешь породниться с ней. Здесь столько всякого добра, и уж конечно они смогут одеть тебя как следует и устроят по этому случаю роскошный пир. И нам кое-что перепадет, и ты вернешься в мир, так что во всех отношениях будет хорошо.

– Да, все это как будто правильно, – нерешительно произнес Чжу Ба-цзе, – но что же это получается: то я ухожу из мира, то снова возвращаюсь туда, то развожусь, то опять женюсь?

– Так у тебя, дорогой брат, оказывается, есть жена? – с удивлением спросил Ша-сэн.

– Ты ничего не знаешь, – заметил Сунь У-кун. – Ведь он был в Тибете зятем почтенного Гао из деревни Гаолаочжуан. Затем его наставила на путь Истины бодисатва, потом я его усмирил, и ему не оставалось ничего другого, как постричься в монахи. Он оставил жену и согласился сопровождать учителя на Запад. Ну, а поскольку он расстался со своей женой давно, то теперь ему в голову лезут всякие скверные мысли. Вот почему он, выслушав хозяйку, так загорелся.

– Дурень, – обратился Сунь У-кун к Чжу Ба-цзе, – иди в зятья. Но прежде поклонись мне как следует, да не один раз. Тогда я уж, так и быть, препятствовать не стану.

– Ну что ты болтаешь! – возмутился Чжу Ба-цзе. – Каждый из вас не прочь остаться здесь, а строите из себя скромников и на одного меня нападаете. Ведь недаром говорится: «Монах – что похотливый дьявол». Кто же откажется от этого? А вы стараетесь выдать себя бог знает за кого. Сегодня мы чаю, надо полагать, не дождемся, да и огня у нас нет. Но это ничего, одну ночь как-нибудь перебьемся, а вот коню завтра снова придется везти на себе ездока и, если его не покормить, он будет пригоден только на то, чтобы содрать с него шкуру. Так что вы сидите здесь, а я пойду попасу коня.

С этими словами Дурень со злостью отвязал поводья.

– Ша-сэн! – сказал Сунь У-кун. – Побудь с учителем, а я пойду посмотрю, где он будет пасти коня.

– Иди, – сказал Сюань-цзан, – только смотри не издевайся над ним.

– Ладно!

Выйдя из дома, Великий Мудрец встряхнулся и, превратившись в красную стрекозу, вылетел за ворота. Нагнав Чжу Ба-цзе, он увидел, что тот и не собирался искать хорошего пастбища. Подгоняя коня, Чжу Ба-цзе обошел усадьбу кругом и подошел к задним воротам. Здесь хозяйка с дочерьми любовалась орхидеями. При появлении Чжу Ба-цзе девушки тотчас же скрылись в доме.

– Куда это вы направились, почтенный монах? – спросила хозяйка.

Дурень выронил из рук поводья и, приветствуя женщину, сказал:

– Да вот вышел попасти коня.

– Какой-то непонятный человек ваш учитель, – продолжала женщина. – Ведь остаться в моем доме куда лучше, чем быть странствующим монахом и идти на Запад.

– Видите ли, они идут по приказу самого Танского императора и не решаются нарушить его волю. Вот только сейчас они насмехались надо мной, поставили меня в неудобное положение и даже вызвали во мне некоторые сомнения. Боюсь только, что со своей длинной мордой и огромными ушами не понравлюсь вам.

– Никакой неприязни к вашей наружности я не испытываю, – отвечала женщина. – У нас в доме нет хозяина, а он нам очень нужен. Не знаю только, понравитесь ли вы моим дочерям.

– Да вы скажите дочерям, пусть не смотрят только на внешний вид, – сказал Чжу Ба-цзе. – Чрезмерная разборчивость ни к чему. Возьмите, например, нашего Танского монаха. С виду он красавец, а на что годится? А я хоть и безобразен, зато обо мне даже стихи сложили.

– А что в этих стихах говорится? – спросила женщина.

– А вот что, – отвечал Чжу Ба-цзе,

Хотя слыву я существомНечистым и ничтожным,Мне трудолюбием своимВсе ж похвалиться можно.Не нужен сильный вол – со мнойСравнится ли скотина?Могу вспахать я целинуНа много тысяч цинов.Едва лишь граблями взмахну,Как всем на удивленьеВзойдут из брошенных семянЧудесные растенья.Коль нет дождя – я упрошу,И сильный дождь польется,Коль нужен ветер – покричу,И ветер отзовется…Везде проникну, все пройду,Все на земле открою,Лягнув небес могучий свод,Колодец вмиг отрою…Хотя слыву я существомНечистым и ничтожным,Мне трудолюбием своимВсе ж похвалиться можно.

– Если вам действительно хочется заняться хозяйством, – сказала женщина, – то пойдите еще раз посоветуйтесь со своим учителем. Если он не будет возражать, я согласна взять вас в зятья.

– А что мне с ним советоваться, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Он мне не отец. Я и сам знаю, что делать.

– Ладно, – согласилась женщина. – Я сейчас поговорю с дочерьми.

С этими словами она ушла в дом, с шумом захлопнув за собой дверь. А Чжу Ба-цзе, который и не думал даже пасти коня, подвел его к дому. Он, конечно, не подозревал, что Сунь У-кун все видел и слышал. А Сунь-У-кун тотчас же полетел назад, принял свой обычный вид и, представ перед Сюань-цзаном, сказал:

– Учитель, а ведь Чжу Ба-цзе все-таки увел коня!

– Ну, если бы он не вел его на поводу, конь мог бы легко сбежать, – отвечал Сюань-цзан.

Тут Сунь У-кун рассмеялся и передал во всех подробностях разговор хозяйки с Чжу Ба-цзе. Сюань-цзану трудно было поверить всему этому. Немного погодя они увидели, как Дурень привел коня и привязал его.

– Ну что, попас коня? – спросил учитель.

– Да здесь даже хорошей травы нет, – отвечал тот.

– Где попасти коня ты не нашел, а вот куда привести его, нашел место, – заметил Сунь У-кун.

Услышав это, Чжу Ба-цзе понял, что тайна его раскрыта, и, опустив голову, молчал. Вскоре скрипнула входная дверь, появились две пары красных фонарей, курильница и наконец сама хозяйка. Она благоухала, украшения звенели. Вместе с ней вы шли все три дочери: Чжэнь-чжэнь, Ай-ай и Лянь-лянь. Она велела девушкам приветствовать паломников за священными книгами. Девушки встали в ряд и почтительно поклонились. Поистине это были писаные красавицы.

Их дивная застенчивость влечетЛюдей завороженные сердца,И тонкие нефритовые брови,Темны, как будто мотыльков пыльца.Взгляни – и прелесть их прозрачных лицТебя дыханием весны обдаст,Нет красоте божественной границ –Она смиряет силу государств.Обилье украшений головныхВ подобранных изящно волосах.И вьются, отгоняя пыль от них,Расшитые искусно пояса.Их нежная улыбка хороша,Как розоватых персиков расцвет,Когда они проходят не спеша,Все ароматы веют им воследСгибались, колыхались на ходуС покорностью к ручью склоненных ив,Чу славную в преданьях красотуИ Си-цзы прелесть тонкую затмив.И равномерно колыхаясь в тактИх необычно маленьким шагам,Большие шпильки наклонялись так,Что пробегал огонь по жемчугам.Не с неба ли девятого сошли,Сияя красотою неземной?Возможно, ради страждущей землиЧан Э рассталась с золотой луной?

Увидев их, Сюань-цзан сложил ладони рук и, опустив голову, начал молиться. Великий Мудрец Сунь У-кун не обращал на них ни малейшего внимания, а Ша-сэн и вовсе повернулся к ним спиной. Но что творилось с Чжу Ба-цзе! Он не мог оторвать глаз от красавиц, находился в полном смятении и был обуреваем греховными помыслами и страстями. От крайнего волнения он едва слышным голосом проговорил:

– Благодарение небу, что бессмертные небожительницы сошли с неба. Мамаша, уведите, пожалуйста, ваших дочерей.

Девушки тотчас же скрылись за ширмами, оставив пару шелковых фонарей.

– Почтенные отцы духовные, – сказала тут хозяйка. – Кто из вас пожелал бы остаться и взять в жены моих дочерей?

– Мы уже советовались на этот счет, – сказал Ша-сэн, – и решили оставить здесь Чжу Ба-цзе.

– Брат, не смейся надо мной. Опять вы разыгрываете меня.

– Какие тут еще насмешки! – воскликнул Сунь У-кун. – Ведь ты уж обо всем договорился. Ты даже называл хозяйку мамашей. Учитель будет посаженым отцом, хозяйка – матерью, я – поручителем, а Ша-сэн – сватом. Сегодня как раз счастливый день. Поклонись учителю и оставайся здесь.

– Нет, так не пойдет! – запротестовал Чжу Ба-цзе. – Кто же поступает так в подобных случаях?

– Ну, вот что, Дурень! – сказал Сунь У-кун. – Нечего притворяться! Ведь сколько раз ты назвал хозяйку «мамашей», зачем же говорить, что из этого ничего не получится? Соглашайся поскорее, и веди нас к свадебному столу, так-то оно лучше будет.

С этими словами он одной рукой схватил Чжу Ба-цзе, а другой – хозяйку и сказал:

– Дорогая матушка, введите зятя в свой дом.

Дурень совсем растерялся и не знал, что делать, – то ли идти за хозяйкой, то ли оставаться здесь. В этот момент хозяйка позвала слугу.

– Расставьте столы и стулья! – приказала она. – И приготовьте ужин в честь этих почтенных монахов. А я уведу своего зятя в дом.

Затем она велела повару заняться приготовлением свадебного пира, который решила устроить на следующий день. Слуги поспешили выполнить распоряжение хозяйки. Вскоре трое паломников поужинали и, быстро расстелив свои постели, улеглись спать в гостиной, но об этом мы рассказывать не будем. Вернемся лучше к Чжу Ба-цзе. Следуя за тещей, он прошел уже бесчисленное количество комнат. Шел он неуверенно, спотыкаясь на каждом пороге.

– Мамаша, – взмолился он наконец, – идите помедленнее. Дорога для меня незнакомая и вы уж, пожалуйста, помогите мне.

– Мы прошли только кладовые, склады, крупорушку и другие хозяйственные помещения, – сказала хозяйка. – И даже не дошли до кухни.

– Какой у вас громадный дом! – поразился Чжу Ба-цзе и снова поплелся, наощупь находя повороты и огибая углы.

Они долго шли, пока наконец не очутились у жилых помещений. – Дорогой зять, – промолвила хозяйка. – Твой старший брат сказал, что сегодня счастливый день для бракосочетания, и велел мне ввести тебя в свой дом. Но все это произошло как-то неожиданно, мы не успели даже позвать гадальщика, не поклонились перед домашним алтарем и не совершили свадебного обряда. Так что сейчас ты должен совершить хотя бы восемь поклонов.

– Вы совершенно правы, мамаша, – согласился Чжу Ба-цзе. – Прошу вас сесть и принять мои поклоны. Но я думаю, что для экономии один поклон можно будет считать за два – один поклон алтарю, а другой вам, в благодарность за то, что вы согласились породниться со мной.

– Ну ладно, ладно, – засмеялась женщина. – Вот ведь какой экономный зять мне попался. Я сяду, а ты совершай поклоны.

И что тут только было! Зал ярко сиял в серебряном свете свечей. Дурень начал отбивать поклоны.

– Мамаша, – сказал он, кончив отбивать поклоны, – а какую из дочерей вы отдаете мне в жены?

– Не знаю, что и делать, – сказала тут хозяйка. – Я хотела бы выдать за тебя старшую, но боюсь, что рассердится вторая. Если же отдать за тебя вторую, станет сердиться третья. А если отдать младшую, опять же рассердится старшая. Вот я и не могу решить.

– Мамаша, – сказал Чжу Ба-цзе, – если вы боитесь, что начнутся раздоры, отдайте за меня всех трех, и все будет в по – рядке.

– Что за вздор ты несешь! Ведь нельзя жениться на всех сразу!

– А почему бы и нет? – возразил Чжу Ба-цзе. – Да у кого не бывает трех жен или четырех наложниц? Пусть даже их было бы больше, я охотно согласился бы. С молодых лет питаю пристрастие к женскому полу и ручаюсь, что угожу каждой из них.

– Нет, это не дело, – сказала хозяйка. – Сделаем вот как: ты завяжешь себе глаза вот этим платком и устроим гаданье. Я позову дочерей, они будут проходить мимо тебя. Ты протя – нешь руки и которая из них попадется тебе в руки, та и будет твоей женой.

Дурень согласился, взял платок и завязал глаза.

– Ну, мамаша, зовите дочерей!

– Чжэнь-чжэнь! Ай-ай! Лянь-лянь! – позвала хозяйка. – Сейчас жених будет гадать: на кого падет выбор, та и выйдет за него замуж.

Зазвенели украшения, вокруг разлился чудесный аромат, словно сами небожительницы спустились на землю. Дурень протянул руки, стараясь поймать одну из них, бросался то в одну, то в другую сторону, но все безуспешно. Он слышал лишь шорох, когда женщины проходили мимо него. Побежит в одну сторону, хватает столб, ринется в другую, наткнется на стену. У него даже закружилась голова, и он едва держался на ногах. От ударов и толчков у него распухла морда и вся голова была в шишках. Наконец, едва переводя дух, он опустился на пол и сказал:

– Ваши дочери чересчур хитры. Ни одной из них я не могу поймать. Что же делать?

Тогда женщина сняла с его глаз повязку и сказала:

– Нет, дорогой зять, дело не в том, что они хитры, просто ни одна из них не хочет обижать другую.

– Тогда вот что, мамаша, – сказал Чжу Ба-цзе. – Раз они не хотят, выходите вы за меня.

– Дорогой зятек! – воскликнула хозяйка. – Где же это видано – на теще жениться! Мои дочери от природы очень умные. Каждая из них вышила жемчугом рубашку. Может, какая-нибудь подойдет тебе, тогда ту дочь, которая сделала ее, возьмешь себе в жены.

– Вот и прекрасно! – обрадовался Чжу Ба-цзе. – Давайте сюда рубашки, я попробую их надеть и если надену все сразу, то на всех дочерях и женюсь.

Хозяйка пошла в комнату, вынесла оттуда рубашку и передала ее Чжу Ба-цзе. Дурень снял с себя черный халат и натянул рубашку. Однако не успел он повязаться поясом, как тут же рухнул на пол. Оказалось, что он крепко-накрепко связан веревками. Тело его нестерпимо ныло от боли, а женщины куда-то исчезли.

В этот момент Сюань-цзан, Сунь У-кун и Ша-сэн проснулись, словно от какого-то толчка. На востоке занимался рассвет. Подняв голову, они внимательно осмотрелись кругом и не увидели ни домов, ни колонн с резьбой. А спали они в лесу среди сосен и кедров. Сюань-цзан, совершенно растерявшись, позвал Сунь У-куна.

– Дорогой брат! Хватит спать! – воскликнул Ша-сэн. – Мы встретились с нечистой силой!

– Почему ты так думаешь? – спросил улыбаясь Сунь У-кун. Он прекрасно понимал, что произошло.

– Да ты посмотри, где мы спали, – сказал Сюань-цзан.

– Ну что ж, – сказал Сунь У-кун. – Мы неплохо провели ночь в этом сосновом лесу. Не знаю только, куда в наказанье поместили нашего Дурня, – добавил он.

– О каком наказании ты говоришь? – спросил Сюань-цзан.

– Женщины, которых мы видели вчера здесь, бодисатвы, правда, я не знаю, какие именно, – сказал Сунь У-кун. – Явившись к нам, они приняли человеческий облик, а в полночь, вероятно, исчезли. Но вот Чжу Ба-цзе пришлось понести наказание.

Услышав это, Сюань-цзан сложил ладони рук и почтительно поклонился. В этот момент они увидели развевающуюся на сучке старого кедра полосу бумаги. Ша-сэн бросился туда и, взяв бумагу, передал учителю. Там было восемь строф.

И вот, когда Сюань-цзан со своими учениками читал эти строфы, из глубины леса донесся отчаянный крик:

– Отцы мои! Меня связали, погибаю! Спасите! Я никогда больше не осмелюсь так поступать!

– Сунь У-кун! – сказал Сюань-цзан. – Уж не Чжу Ба-цзе ли это кричит?

– Конечно, он, – подтвердил Ша-сэн.

– Не обращай внимания, брат, – сказал Сунь У-кун. – Надо трогаться в путь!

– Этот Дурень, конечно, закоренелый упрямец, – промолвил Сюань-цзан. – Но все же он правдивый парень. К тому же он силен и несет наши вещи. В свое время бодисатва не оставила его своей милостью. Я думаю, что надо помочь ему и взять его с собой. Впредь он, пожалуй, не будет делать ничего предосудительного.

Ша-сэн свернул постель и собрал вещи. Сунь У-кун подвел Сюань-цзану коня, тот сел на него, и они отправились в глубь леса. Однако, если вас интересует, что случилось потом с Чжу Ба-цзе, прочтите следующую главу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,

повествующая о том, как великий праведник с горы Ваньшоушанъ задержал своего старого друга и как Сунь У-кун украл плоды дерева жизни в монастыре Учжуангуань

И вот три паломника вошли в лес и увидели там Дурня, который был привязан к дереву и громко стонал от боли. Подойдя к нему, Сун У-кун язвительно сказал:

– Ну что, прекрасный зятек! Так поздно, а ты еще не встал. Ведь надо поблагодарить родителей невесты и сообщить учителю о счастливом событии. Что же ты возишься со своими узлами? А где же теща, жена где?!

Дурень не знал, куда деваться от стыда и, стиснув зубы, старался превозмочь нестерпимую боль. Ша-сэн пожалел его и, опустив коромысло с вещами, освободил от веревок. Чжу Ба-цзе молчал, не переставая кланяться.

О том, как все это происходило, в сборнике «Сицзянюе» есть стихи.

Наносим мы смертельные ударыПо собственным телам мечом страстей,Разряженной красотки юной чарыЛюбого духа злобного страшней.Стремиться к мелким выгодам не стоит,Нет счастья в наполнении мошны,Для сохраненья внутренних достоинствМы в строгости себя блюсти должны.

Чжу Ба-цзе сгреб в кучку листья и, возжигая благовония, поклонился небу.

– Ты узнал этих бодисатв? – спросил его Сунь У-кун.

– Как мог я узнать? У меня перед глазами пошли огненные круги, и я упал без сознания.

Тогда Сунь У-кун передал ему снятую с дерева полоску бумаги. Прочитав ее, Чжу Ба-цзе ощутил еще больший стыд.

– Ну что, брат, – сказал со смехом Ша-сэн, – видишь, как тебе повезло!

– Не говори об этом, брат. Я и так презираю себя! – сказал Чжу Ба-цзе. – Вперед не стану поступать так безрассудно.

Пусть кости мои трещат, пусть плечи покроются мозолями от ноши, я буду следовать за учителем.

– Вот теперь ты правильно рассуждаешь, – промолвил Сюань-цзан.

И они двинулись дальше. Сунь У-кун вывел всех на дорогу.

Они шли довольно долго и вдруг перед ними выросла огромная гора. Остановив коня, Сюань-цзан сказал:

– Ученики мои! Надо быть начеку. Может быть, на этой горе живут волшебники, которые могут причинить нам вред.

– Вам нечего бояться, учитель, – успокоил его Сунь У-кун, – ведь ваши ученики рядом с вами.

Не тревожась больше, Сюань-цзан двинулся дальше. Однако вы послушайте, какая это была замечательная гора:

Не видно конца к небесам устремившимся скалам,Утесы над пропастью мрачною нагромоздились,К хребту Куэнь-луня гора вдалеке примыкала,В Небесную реку вершины ее погрузились.Спускались порой журавли на верхушки акаций,Слепящее солнце пронзало лесные туманы,На свежих зеленых полянах устав кувыркаться,На длинных лианах качались крича обезьяны.И ветер рождался в ущельях сырых и тенистых,И ввысь устремясь, вызывал облаков колыханье…И щебет невидимой птицы в зеленом бамбуке,И в дикой душистой траве поединки фазаньи…И венчики слив на зеленых нагорьях раскрылись,И склоны покрыл розоватый и цепкий шиповник,Простерся чудесным ковром фиолетовый ирис,Был певчими птицами лес заповедный наполнен…В глубоких и мрачных пещерах жилище Цилиня,Которому звери с покорностью повиновались,И горные реки меж скал, в благодатной долинеПрозрачную воду неспешно струя, извивались…

– Ученики мои! – восторженно воскликнул Сюань-цзан. – Мы долго шли, встречая на своем пути немало высоких гор и опасных рек. Но ни одна из них по красоте не может сравниться с этой горой. Это поистине удивительная гора! Может быть, до храма Раскатов грома уж не так далеко, тогда нам нужно как следует подготовиться, чтобы предстать перед Буддой!

– Рановато, – сказал смеясь Сунь У-кун. – Путь еще нам предстоит долгий!

– Дорогой брат! Сколько же осталось до храма Раскатов грома? – спросил Ша-сэн.

– Сто восемь тысяч ли, – отвечал Сун У-кун. – Из десяти перевалов мы не сделали пока и одного.

– Сколько же лет нужно идти, чтобы добраться туда, доро – гой брат? – спросил Чжу Ба-цзе.

– Вы, братья мои, сможете проделать этот путь дней за десять. Я за один день могу пятьдесят раз обойти вокруг земли и все время буду видеть солнце. А вот об учителе трудно что-нибудь сказать.

– Когда же, по-твоему, мы придем? – спросил Сюань-цзан.

– Если бы вы отправились в путь еще ребенком и шли до самой старости, а потом снова стали бы молодым и так повторялось бы тысячу раз, то и за это время трудно было бы дойти. Но вам я вот что скажу. Храните чистые помыслы и искренне молитесь о том, чтобы благополучно вернуться обратно, только тогда вы достигнете священной горы Линшань.[10]

– Дорогой брат, – сказал Ша-сэн. – Хоть здесь и не расположен храм Раскатов грома, но в этих удивительно красивых местах, несомненно, живут хорошие люди.

– Это, конечно, верно, – подтвердил Сунь У-кун. – Здесь нет злых духов и обитают только монахи и небожители. Пойдемте потихоньку.

Оставим пока наших путников и посмотрим, что представляла собой гора Ваньшоушань. Здесь находился монастырь под названием Учжуангуань. В этом монастыре проживал преподобный старец, даосское имя которого было Чжэнь Юань-цзы, а прозвище – Юй Ши Тунцзюнь. В монастырском саду росло священное дерево, появившееся в период первобытного хаоса, когда земля и небо еще не были отделены друг от друга. Лишь на одном из четырех материков, на материке Синюхэчжоу, росло такое дерево. Называлось оно «Дерево жизни». Это дерево цвело раз в три тысячи лет. Еще через три тысячи лет на нем завязывались плоды и только через последующие три тысячи лет плоды созревали. Таким образом лишь через десять тысяч лет можно было вкушать плоды этого дерева. Вызревало всего тридцать плодов. Каждый плод походил на новорожденного младенца. У него были и четыре конечности и все пять органов чувств. Тот, кому посчастливится ощутить аромат этого плода, может прожить до трехсот шестидесяти лет, кому же выпадет счастье съесть такой плод, тот живет до сорока семи тысяч лет.