Алмазный век

Он брел по Арендованным Территориям, готовый прицелиться в любого встречного негра, и размышлял о несправедливости происшедшего. Откуда ему было знать, что этот черный принадлежит к землячеству?

Вообще-то надо было догадаться: по одежде, по особой манере себя держать. Сама эта непохожесть должна была навести на мысль. Да еще бесстрашие. Как будто этот черный не верил, что найдется дурак, который посмеет его ограбить.

Ладно, Бад спорол глупость, у Бада нет своей общины, и теперь Бад по уши в дерьме. Баду нужно срочно к кому-то приткнуться.

Несколько лет назад он пытался прийти к бурам. Буры были для его типа белой босоты тем же, что ашанти для большинства черных. Рослые блондины в допотопных костюмах, обычно с полудюжиной ребятишек, – вот кто своего не выдаст! Бад раза два заходил в местные лаагер, смотрел их обучающие рактюшники на домашнем медиатроне, убил несколько лишних часов в спортзале, пытаясь вытянуть нужные физические показатели, даже отсидел на двух занятиях в воскресной школе. Короче, Бад и буры друг другу не подошли. Это же мрак, сколько они ходят в церковь, – почитай, не вылезают оттуда! Бад пытался учить их историю, но столько бурско-зулусских стычек запомнить просто невозможно – голова не резиновая. Итак, это отпадает – в лаагер он не пойдет.

К викам, разумеется, нечего и соваться, все равно не возьмут. Почти все остальные общины строятся по расовому признаку, вроде этих парсов. Чтобы прибиться к жидам, надо отрезать кусок известно откуда и выучиться читать на их языке. Для Бада, который и английскую-то грамоту не осилил, это было слишком. Оставалось несколько ценобиотических сообществ – религиозных землячеств, куда принимают всех, но они сплошь хилые и не имеют анклавов на Арендованных Территориях. Мормоны сильны и основательно здесь закрепились, но Бад сомневался, что они примут его так сразу. Оставались землячества, которые возникают на ровном месте – синтетические филы, – но они в основном держатся на общем ремесле, или заумной идее, или обрядах, которые в полчаса не освоишь.

Наконец, около полуночи, Бад миновал мужика в нелепом сером пиджаке и шапке с красной звездой, который совал прохожим красные книжечки. Тут его осенило: «Сендеро»*. Большинство сендеристов – корейцы или инки, но они берут всех. У них отличный анклав на Арендованных Территориях, мощно укрепленный, и все они, до последнего, подвинуты на своем учении. Справиться с несколькими десятками ашанти для них – раз плюнуть. И все, что от тебя требуется, – пройти в ворота. Они принимают всех и ни о чем не спрашивают.

Он, правда, слышал, что у коммунистов житье не сахар… Ну и хрен с ними, можно почитать из красной книжечки, пока ашанти не отвалят обратно, а там сделать ноги.

Теперь ему было невтерпеж добраться до ворот, он еле сдерживался, чтобы не перейти на бег и не привлечь внимание ашанти, которые могут оказаться в толпе. Слишком обидно – быть на волосок от спасения и засыпаться в последний момент.

Он обогнул угол и увидел четырехэтажное здание «Сендеро» в конце квартала, весь фасад – один огромный медиатрон с маленькими воротами посередине. С одной стороны Мао махал рукой невидимым толпам, рядом скалила лошадиные зубы его жена, из-за плеча выглядывал бровастый кореш Линь Бяо, с другой – председатель Гонсало наставлял маленьких детей, а посередине десятиметровые буквы призывали крепить верность идеалам маоизма-гонсализма.

Ворота, как всегда, охраняли пионеры в красных галстуках и нарукавных повязках, вооруженные древними винтовками со скользящим затвором и настоящими штыками. Беленькая девочка и пухлый мальчишка-азиат. Бад и его сын Гарв от нечего делать часто пытались их рассмешить: строили рожи, кривлялись, рассказывали анекдоты – все без мазы. Но ритуал он знал: они скрестят винтовки, преградят путь и не пропустят, пока ты не поклянешься в верности идеалам маоизма-гонсализма, а тогда…

Лошадь, или что-то похожее на лошадь, рысью вылетело на улицу. Бад узнал четвероногого верхового робота – робобылу.

На робобыле сидел негр в очень яркой одежде. Достаточно рисунка ткани, даже не надо отыскивать глазами шрам, и так ясно: ашанти. Завидев Бада, он включил следующую передачу – галоп, собираясь отрезать дорогу к «Сендеро». Из лобешника его было не достать – у бесконечно малых пуль до обидного малая дальность поражения.

Бад услышал легкий шум, обернулся. Что-то шмякнулось ему в лоб и прилипло здесь. На него шли два босых ашанти.

– Сэр, – сказал один, – я не советовал бы вам прибегать к своему оружию, если вы не хотите, чтобы магазин взорвался у вас в голове. А?

Он улыбнулся, показывая невероятно правильные белые зубы, и дотронулся до лба. Бад поднял руку и нащупал что-то клейкое в точности напротив лобешника.

Робобыла снова перешла на рысь, всадник поравнялся с Бадом. Внезапно всю улицу заполнили ашанти. Интересно, как давно они за ним шли? Все широко улыбались, все держали в руках маленькие устройства – указательный палец вытянут вдоль ложа, дуло смотрит в мостовую. Внезапно всадник подал команду, и все дула уставились на Бада.

Снаряды ударили в кожу, в одежду и разлетелись в стороны, разматывая ярды и ярды невесомой пленки, которая тут же слипалась в комки. Один попал Баду в затылок, клейкая штуковина облепила ему лицо. Она была не толще мыльного пузыря, так что он продолжал видеть – хуже того, не мог бы закрыть глаза, даже если бы захотел, потому что одно веко завернулось наружу, – и окружающие предметы стали радужными, словно в мыльной пленке.

Все заняло от силы полсекунды. Бад, спеленутый, как мумия, начал падать вперед, один из ашанти подхватил его, уложил на мостовую и перекатил на спину. Кто-то проткнул пленку перочинным ножиком, чтобы Бад мог дышать ртом.

Несколько ашанти начали привязывать к кокону ручки, две на плечах, две на лодыжках, наездник спешился и опустился рядом на колени.

У него на щеке было несколько заметных рубцов.

– Сэр, – произнес он с улыбкой, – я обвиняю вас в нарушении нескольких положений Общего Экономического Протокола – каких именно, разъясню в более удобное время, – а сейчас арестую вас именем закона. Да будет вам известно, что задержанный таким образом будет подвергнут самым суровым карам при всякой попытке оказать сопротивление, которое – ха-ха! – в настоящий момент представляется маловероятным, но процедура требует, чтобы я вас уведомил. Поскольку эта территория относится к национальному государству, признающему Общий Экономический Протокол, ваше дело будет рассматриваться в рамках юридических установлений упомянутого национального государства, в данном случае – Китайской Прибрежной Республики. Национальное государство может предоставлять либо не предоставлять вам дополнительные права; это мы выясним в самом скором времени, как только изложим ситуацию представителю соответствующих властей. А вот, кажется, и он.

По улице приближался констебль шанхайской полиции в сопровождении двух ашанти на мотороликах. К подошвам его были пристегнуты ногоступы, и он двигался вприскочку, как все, кто надевает это устройство. Ашанти улыбались, показывая все тридцать два зуба, констебль хранил профессиональную невозмутимость.

Главный ашанти поклонился констеблю и выдал еще одну пространную цитату из уложений Общего Экономического Протокола. Тот кивал, как китайский болванчик, потом повернулся к Баду и на одном дыхании выпалил:

– Являетесь ли вы членом племени – участника ОЭП, землячества, филы, зарегистрированной диаспоры, клана, квазинациональной общности франшизно-лицензионного типа, суверенного государства либо иной формы динамического коллектива, обладающего статусом в рамках ОЭП?

– Издеваешься? – спросил Бад. Пленка стягивала рот, получалось кваканье.

Четверо ашанти ухватились за ручки, оторвали Бада от земли и побежали за скачущим вприпрыжку констеблем в направлении дамбы, ведущей через море в Шанхай.

– Как насчет других прав? – проквакал через пленку Бад. – Он сказал, у меня могут быть другие права.

Констебль осторожно, чтобы не потерять равновесие, обернулся через плечо.

– Не смеши, приятель, – сказал он на вполне сносном английском. – Это Китай.

Утренние размышления Хакворта; завтрак и уход на работу

Джону Персивалю Хакворту не спалось – мешали мысли о намеченном на завтра преступлении. Трижды он вставал якобы в туалет, и каждый раз смотрел на Фиону: разметавшись в белой ночной сорочке, руки над головой, она плыла на спине в объятиях Морфея. Лицо ее еле угадывалось в темной комнате, похожее на луну за складками плотных шелковых занавесок.

В пять утра с северокорейских медиатронов донеслась пентатонная побудка. Их анклав, называемый «Сендеро», располагался почти на уровне моря, на милю ниже домика Хаквортов, днем там было градусов на двадцать жарче, но всякий раз, как женский хор пронзительно заводил про всевидящую благость Мудрого Вождя, казалось, что вопят под самым окном.

Гвендолен даже не шевельнулась. Она будет крепко спать еще час или пока Тиффани-Сью, горничная, не вбежит в комнату и не начнет с шумом доставать одежду: эластичное белье для утренних занятий на тренажере, деловое платье, перчатки, шляпку и вуаль на потом.

Хакворт достал из шкафа шелковый халат. Подпоясываясь в темноте кушаком, чувствуя на пальцах холодок скользящей бахромы, он глядел через дверь на гардеробную Гвендолен и в другую сторону, на ее будуар. Под дальним окном стоял стол. Здесь она занимается светской перепиской – обычный стол со столешницей из цельной мраморной плиты, на нем – неразобранные визитные карточки, письма, приглашения. Пол будуара покрывал старый ковер, вытертый местами до джутового основания, однако ручной работы, сделанный еще настоящими китайскими заключенными в династию Мао. Единственным его назначением было защищать пол от тренажеров Гвендолен, поблескивающих в тусклом свете облачного шанхайского неба. Беговая дорожка с изящными чугунными завитушками. Гребной тренажер из морских змей и упругих нереид. Силовой снаряд поддерживают четыре прекраснозадые кариатиды – не толстомясые гречанки, но современные женщины, по одной на главные расовые группы, каждый трицепс, ягодичная, широчайшая, портняжная мышцы, прямая мышца живота – отдельная песня. Поистине классическое зодчество. Кариатиды призваны были служить ролевыми моделями и, несмотря на легкие расовые отличия, в точности соответствовали современному канону: талия пятьдесят шесть сантиметров, жировая масса не более семнадцати процентов. Такую фигуру не создашь за счет утягивающего белья, что бы там ни сулила реклама в женских журналах – модные сейчас длинные облегающие лифы и ткани тоньше мыльного пузыря сразу вскроют обман. Женщины, не обладающие железной волей, достигали такого результата исключительно с помощью горничных, которые заставляли их по два, а то и по три раза в день обливаться потом на тренажерах. Так что, как только Гвендолен перестала кормить грудью и впереди замаячил день, когда ей придется спрятать просторное платье, им пришлось нанять Тиффани-Сью – еще один расход в бесконечной череде трат на ребенка, о которых Хакворт и не подозревал, пока не начали приходить счета. Гвен полушутя обвиняла его в слабости к Тиффани-Сью. Такое обвинение стало почти нормой в сегодняшней супружеской жизни, поскольку все горничные были молоденькие, хорошенькие и гладенькие. Однако Тиффани-Сью была типичная плебка, громогласная, неотесанная и ярко накрашенная; Хакворт терпеть ее не мог. Если он на кого и заглядывался, то исключительно на кариатид; по крайней мере, они выдержаны в безупречном вкусе.

Миссис Халл не слышала, что он проснулся, и продолжала сонно возиться у себя в комнате. Хакворт положил ломтик хлеба в тостер и вышел на балкон с чашкой чая, подышать утренним ветерком с эстуария Янцзы.

Дом Хаквортов стоял в ряду таких же коттеджей и выходил на длинный, в целый квартал, парк, где немногие ранние пташки уже делали зарядку или выгуливали спаниелей. Ниже на склонах Нового Чжусина просыпались Арендованные Территории. Сендеристы валили из казарм и строились на улицах в шеренги, чтобы под заунывный речитатив выполнить утреннюю гимнастику. Остальные плебы, ютящиеся в анклавах своих синтетических землячеств, включили медиатроны, чтобы заглушить сендеристов, и начали палить из ружей или хлопушек (Хакворт так и не научился различать по звуку), а чокнутые любители, будь они неладны, заводили свои антикварные драндулеты на двигателях внутреннего сгорания – чем громче, тем лучше. Рабочие строились в ежедневную очередь к метро до Большого Шанхая, который отсюда казался огромным, в полгоризонта, штормовым фронтом озаренного неоном, пахнущего угольной крошкой смога.

Район носил прозвание «Зона слышимости», но Хакворт не так и страдал от шума. Признаком лучшего воспитания или претензии на таковое было бы вечное нытье о домике или даже вилле чуть дальше от побережья.

Наконец колокола Святого Марка пробили шесть. Миссис Халл влетела в кухню с последним ударом, шумно устыдилась, что Хакворт ее опередил, и не менее шумно ужаснулась вторжению в свою вотчину. Матсборщик в углу включился автоматически и начал создавать ногоступы, в которых Хакворту предстояло идти на работу.

Последний удар еще не затих, как – чух-чух-чух – включился огромный вакуумный насос. Инженеры Королевской вакуумной станции создавали эвтактическую среду. Работали большие насосы, может быть, даже циклопы, и Хакворт заключил, что возводится нечто большое, вероятно, новое крыло университета.

Он сел за кухонный стол. Миссис Халл уже мазала джемом оладушку. Хакворт взял большой лист чистой бумаги, сказал: «Как обычно», и лист перестал быть белым – теперь Хакворт держал в руках первую страницу «Таймс».

Он получал все новости, соответствующие его положению в обществе, плюс некоторые дополнительные опции: последние произведения любимых карикатуристов и обозревателей со всего мира; курьезные вырезки, которые присылал отец, убежденный, что за все эти годы недостаточно образовал сына; заметки об уитлендерах – субобщине Новой Атлантиды, составленной несколько десятилетий назад британскими беженцами из Южной Африки. Мать Хакворта была из уитлендеров, и он подписывался на эту услугу.

Джентльмены, занимающие более высокие и ответственные посты, вероятно, получали другую информацию, иначе поданную, а верхушке Нового Чжусина каждое утро часа в три доставляли бумажные «Таймс», отпечатанные на большом старинном станке тиражом в сотню экземпляров.

То, что сливки общества читали новости, написанные чернилами на бумаге, показывает, как сильно Новая Атлантида старалась выделиться из всех современных ей фил.

Сейчас, когда нанотехнология сделала доступным почти все, вопрос, что можно с ее помощью сделать, уступил место другому: что должно. Одним из прозрений Викторианского Возрождения стало открытие, что вовсе не такое благо просматривать по утрам собственную выборку новостей, и чем выше человек поднимался по социальной лестнице, тем больше его «Таймс» походили на газету его коллег.

Хакворт ухитрился почти закончить туалет, не разбудив Гвендолен, но она заворочалась, когда он пристегивал цепочку часов к многочисленным жилетным пуговкам и кармашкам. Кроме часов на ней болтались и другие талисманы: табакерка (щепотка табаку иногда помогала ему взбодриться) и золотая авторучка, которая мелодично позвякивала всякий раз, как приходила почта.

– Счастливо поработать, дорогой, – пробормотала Гвен, потом заморгала, нахмурилась и уставилась в ситцевый балдахин над кроватью. – Ты ведь сегодня заканчи-ваешь?

– Да, – сказал Хакворт. – Вернусь поздно. Очень поздно.

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь. – Хакворт осекся. Сейчас или никогда.

– Да, милый?

– Дело не в том – проект сам себя завершит. Но после работы я собираюсь сделать кое-что приятное для Фионы.

– Не знаю, что ей было бы приятнее, чем увидеть тебя за ужином.

– Нет, дорогая. Это совсем иное. Обещаю.

Он поцеловал ее и пошел к двери. Миссис Халл ждала со шляпой в одной руке и портфелем в другой. Ногоступы она уже вынула из МС и поставила у выхода; устройству хватило ума понять, что оно находится в помещении, подогнуть длинные ноги и расслабиться. Хакворт встал на пластины, ремешки вытянулись и сомкнулись на его ногах.

Он убеждал себя, что путь к отступлению пока открыт, когда взгляд его поймал рыжий отблеск. Хакворт поднял глаза и увидел, что Фиона с распущенными огненными волосами крадется в ночной рубашке по коридору, чтобы напугать Гвендолен, и по лицу ее прочел, что она все слышала. Он послал ей воздушный поцелуй и решительно вышел в дверь.

Суд над Бадом; примечательные черты конфуцианской системы судопроизводства; он получает приглашение совершить короткую прогулку по длинному пирсу

Последние несколько дней Бад провел под открытым небом, на тюремном дворе в низкой зловонной дельте реки Чанцзян (как говорили тысячи его сокамерников), или, как называл ее сам Бад, Янцзы. Двор огораживали воткнутые через каждые несколько метров бамбуковые шесты, на их концах весело трепыхались лоскутки оранжевого пластика. Однако в Бада было вмонтировано еще одно устройство, и он знал, что ограда вполне реальна. Там и сям по другую сторону шестов валялись трупы со зловещими следами от дыроколов. Бад думал, что это самоубийцы, пока не увидел, как происходит самосуд: заключенного, укравшего чужие ботинки, подхватили на руки и стали передавать над толпой, как разгоряченные фанатики – рок-кумира; тот отчаянно цеплялся за что попало, но всякий раз оказывался ближе к ограде. Наконец, возле самых шестов, его раскачали и бросили: тело взорвалось, пролетая над невидимым периметром двора.

Но даже постоянная угроза расправы не шла в сравнение с москитами, и когда в ухе прозвучал приказ явиться в северо-восточный угол загона, Бад не мешкал ни секунды – отчасти потому, что торопился отсюда выбраться, отчасти потому, что знал: не пойдешь добром, погонят дистанционным управлением. Если бы ему велели идти прямиком в здание суда, он бы точно так же пошел, но из церемониальных соображений к нему приставили копа.

Судебный зал представлял собой бедно обставленное, высокое помещение в одном из старых зданий на Банде. В одном конце возвышался помост, на нем стоял накрытый алой скатертью древний складной стол. На скатерти золотыми нитками был выткан не то дракон, не то единорог, не то какая-то другая мура – кто их разберет, этих мифических животных.

Вошел судья, и один из помощников – здоровенный круглоголовый китаец, от которого дразняще пахло ментоловыми сигаретами, – представил его как судью Вана. Констебль, который привел Бада, указал на пол. Бад, зная, что это значит, бухнулся на колени и приложился лбом к полу.

Второй помощницей оказалась крохотная амеразийка в очках. Очков от близорукости никто давно не носил, так что это наверняка был какого-то рода фантаскоп – прибор, позволяющий видеть то, чего на самом деле нет, как в рактивной игре. Только если их надевают не для развлечения, то зовут более мудреным словом – феноменоскоп.

Фантаскопическую систему можно вживить прямо в сетчатку, как Баду врастили акустическую в барабанные перепонки. Можно даже вмонтировать телестетическое устройство в разные ключевые позвонки, но, говорят, от этого со временем разрушаются нервы, да еще, по слухам, хакеры из крупных медиакомпаний научились взламывать встроенную защиту и гонять рекламу на краю твоего зрения (а то и в самой середке), даже когда ты закрываешь глаза. Бад знал одного малого, так тот где-то подхватил мем, который двадцать четыре часа в сутки крутил ему в правом нижнем углу зрительного поля рекламу вшивых мотелей на хинди, пока бедолага не наложил на себя руки.

Судья Ван оказался на удивление молодым, ему, видимо, не было даже сорока. Он сел за накрытый красной скатертью стол и заговорил по-китайски. Двое помощников стояли рядом. В зале сидел сикх; он встал и что-то сказал судье на китайском. Ума не приложить, откуда здесь взялся сикх, но Бад уже привык, что сикхи возникают в самых неожиданных местах.

Судья Ван сказал с нью-йоркским акцентом:

– Представитель Протокола выразил пожелание, чтобы слушания велись на английском. Есть возражения?

Был в зале и ограбленный – руку он держал немного неловко, но в остальном выглядел совершенно здоровым – и его жена.

– Я – судья Ван, – сказал судья, глядя прямо на Бада. – Можете обращаться ко мне «ваша честь». Итак, Бад, присутствующий здесь мистер Квамина обвиняет вас в действиях, противоречащих закону Прибрежной Республики. Вам также вменяются преступления, караемые в рамках Общего Экономического протокола, который мы подписали. Эти противоправные действия тесно связаны с упомянутыми выше правонарушениями, но слегка отличаются. Вам понятно?

– Не совсем, ваша честь, – сказал Бад.

– Мы считаем, что ты грабанул вон того мужика и продырявил ему граблю, – сказал Ван, – а у нас такого не любят. Усек?

– Да, сэр.

Судья Ван кивнул сикху, и тот начал:

– Устав ОЭП охватывает все виды взаимодействий между физическими и юридическими лицами. Кража – одно из таких взаимодействий, нанесение телесных увечий – другое, поскольку влияет на способность жертвы защищать себя экономически. Так как Протокол не претендует на суверенный статус, при рассмотрении подобных дел мы работаем в сотрудничестве с правоохранительными и судебными органами страны – участницы ОЭП.

– Бад, вы знакомы с конфуцианской системой судопроизводства? – спросил Ван. (У Бада голова пошла кругом – он все время вертел шеей туда-сюда, как болельщик на теннисном матче.) – Полагаю, нет. Так вот, хотя Прибрежная Республика не может считаться строго, или даже отдаленно, конфуцианской, мы придерживаемся данной системы судоотправления – мы пользовались ею несколько тысяч лет и не считаем такой уж плохой. Суть в том, что я совмещаю в себе несколько обязанностей: следователя, судьи, присяжных и, при необходимости, палача.

Бад осклабился до ушей и вдруг понял, что судья Ван настроен отнюдь не шутливо. По нью-йоркской манере речи Бад поначалу принял его за свойского малого, а зря.

– Итак, в первом своем качестве, – продолжал судья Ван, – я попросил бы вас, мистер Квамина, сказать, узнаете ли вы подозреваемого.

– Это он, – сказал мистер Квамина, направляя на Бада указательный палец, – угрожал мне, ранил меня и присвоил мои деньги.

– А вы, миссис Кум? – произнес судья Ван и специально для Бада добавил: – В их обществе женщина не берет себе фамилию мужа.

Миссис Кум только кивнула в сторону Бада и сказала:

– Он – виновная сторона.

– Мисс Бао, есть у вас что добавить?

Маленькая женщина в очках посмотрела на Бада и сказала на техасском английском:

– Из лба подозреваемого я извлекла наноснарядную пусковую установку с голосовым приводом, обычно называемую лобомет, заряженную тремя типами пуль, в том числе разрывными, того же типа, что были использованы против мистера Квамины. Наноисследования серийных номеров и сравнение с осколками, извлеченными из раны мистера Квамины, показывают, что пули, примененные против мистера Квамины, были выпущены из установки подозреваемого.

– Сука, – сказал Бад.

– Ладушки, – сказал судья и потер виски. Через секунду он повернулся к Баду: – Вы виновны.

– Эй! Разве мне не положен адвокат? – вскричал Бад. – Я требую!

– Не бзди, – сказал судья Ван.

Тут снова поднялся сикх.

– Поскольку у ответчика нет сколько-нибудь серьезных денежных накоплений либо иного имущества, а стоимость его труда слишком мала, чтобы компенсировать истцу понесенное увечье, Протокол прекращает заинтересованность в дальнейшем ведении дела.

– Ясно, – сказал судья Ван. – Бад, дружище, есть ли у тебя нетрудоспособные иждивенцы?

– Есть подружка, – сказал Бад, – а у нее – сын по имени Гарв, от меня, если мы правильно посчитали. И вроде она снова беременна.

– Вы предполагаете или уверены?

– Была беременна, когда я заглядывал последний раз – месяца два назад.

– Ее имя?

– Текила.

Молодая женщина – стажер по линии Протокола – фыркнула и зажала рот рукой. Сикх закусил губу.

– Текила? – недоверчиво переспросил судья Ван. Стало видно, что он рассматривал немало подобных дел и не прочь для разнообразия повеселиться.

– На Арендованных Территориях проживает девятнадцать женщин с таким именем, – прочла мисс Бао по феноменоскопу, – одна из них три дня назад родила девочку, зарегистрированную под именем Неллодия. У нее есть пятилетний сын Гарвард.

– Фу ты, – сказал Бад.

– Поздравляю с прибавлением семейства, – сказал судья Ван. – По вашей реакции я заключаю, что оно явилось для вас неожиданностью. Можно считать доказанным, что ваши отношения с названной Текилой крайне непрочны, так что я не вижу смягчающих обстоятельства, которые следовало бы учесть при вынесении приговора. Посему я просил бы вас выйти в эту дверь, – судья Ван указал на дальний конец зала, – спуститься по лестнице и пересечь улицу. Там вы увидите реку и пирс. Идите по пирсу, пока не окажетесь в красной его части, там встаньте и ждите дальнейших указаний.