Китайские палочки времени

Уже через несколько минут, когда стимуляторы побежали по кровеносной системе, бедняга застонал и открыл глаза. Увидев меня, он вначале испуганно отпрянул, но потом узнал. Полной уверенности у него еще нет – у меня на голове мешок, который я надел только что. Сделал это я специально – без маски шофер меня не видел, ее я снял, только сев в кузов его машины и укрывшись за ящиками. Так что сейчас лучше не открывать лицо, иначе шофер не узнал бы меня и от испуга снова провалился бы во мрак бессознательного состояния.

– Ты как себя чувствуешь? – Я задал вопрос вовсе не для того, чтобы получить ответ. И так понимаю, что чувствует он себя ужасно. Просто мой голос должен окончательно убедить его, что под маской скрывается именно тот человек, которого он согласился подвезти.

– Нормально,– покривил против истины шофер.– А где те, которые из леса повыскакивали?

– Вон там,– ткнул я пальцем в кучку трупов.—А еще вон там и вон там. Это основные скопления. Ну еще кое-где по одиночке валяются.

Наверное, не надо было так шутить – шофер не в том состоянии, чтобы адекватно воспринимать подобные приколы. Но ничего не могу с собой поделать, после нервного напряжения во мне просыпается непреодолимая тяга к черному юмору.

Шофер поводил глазами по поляне. В темноте он не мог видеть раны и кровь, но сразу сообразил, что разбойники не сами отдохнуть прилегли, а кто-то их уложил. По каким-то только ему ведомым признакам водитель догадался, что этот кто-то – я. Все-таки хорошо, что он еще не окончательно пришел в себя и воспринимает ситуацию несколько отстраненно. Иначе сдвиг по фазе ему был бы гарантирован.

Проглотив пару таблеток, шофер взбодрился и даже заявил, что в состоянии вести машину. Выглядит он действительно неплохо, и я решил, что посадить его за баранку будет не рискованно. Водила полез в кабину, бормоча что-то о проклятых разбойниках, из-за которых задерживается доставка срочного груза. Сам я забрался в кузов и с наслаждением стянул маску. Генератор загудел, зажглись фары, и машина тронулась.

Просека вывела нас на дорогу, и мы продолжили путь на Москву.

Я решил подремать, однако психика еще слишком возбуждена воспоминанием бойни. Чтобы отвлечься и успокоиться, я решил смотреть по сторонам.

Однако что-то конкретное рассмотреть трудно – темно, да и слишком уж быстро мы едем. Воспользоваться очками – глупо, кто же любуется лесом через прибор ночного зрения? От этого терапевтический эффект еще ниже, чем от наблюдения за мелькающими по сторонам темными силуэтами.

Так что отвлечься не получилось, и в голову лезет разная пакость: трупы, кровь, предсмертные хрипы. А ведь я даже не колебался, когда решил перебить лагерь. Что со мной? Виновато напряжение последних дней? Но никакое напряжение не смогло бы заставить меня убить человека, если бы я не был к этому готов.

Мне приходилось убивать и до происшествия с Олегом. Но одно дело – убить случайно, в драке, защищая девушку от вооруженного обколовшегося насильника. И совсем другое – хладнокровно первым напасть и убить многих людей. И пусть они тоже были убийцами и, может быть, даже насильниками.

Проблема не в том, было ли это справедливым возмездием или жестоким избиением. Играя словами, можно доказать и ту и другую точку зрения. Проблема в том, что мне даже в голову не пришло вызволить шофера каким-то другим способом. Что со мной?

Голова ответила на этот вопрос тупой болью. Все-таки моя нервная система вынесла слишком многое, сейчас не самое лучшее время для самоанализа. Ответа не найду, а мозги поломаю.

Уж лучше буду смотреть по сторонам. Тем более что глаза и без очков адаптировались и к скорости, и к темноте. Сейчас я вполне могу любоваться ночными пейзажами.

Так я и сделал. Все-таки приятно смотреть собственными глазами – это подтвердит каждый, кому приходилось в течение долгого времени получать графическую информацию напрямую в мозг.

Сколько бы ни говорили ученые и инженеры, что прямое вмешательство воздействует на мозг так же, как и естественные сигналы от органов чувств, но это неверно. В такой сложной системе, как человеческий мозг, нельзя учесть всего. Можно принять во внимание больше деталей и взаимосвязей или меньше. Но все – никогда.

Так что просто необходимо время от времени забыть про блага цивилизации. Смотреть своими глазами, слушать своими ушами, думать своей головой.

Клятвенно пообещав себе, что буду следовать этому правилу чаще, я принялся созерцать деревья, убегающие в сторону Петербурга.

Огромная ель, которая даже на фоне ночного леса умудряется выглядеть мрачной. Разлапистая сосна, по-матерински укрывшая ветками низкорослые деревца. Березка, которая, несмотря на недостаток света, по-прежнему белеет. Маленькая девочка с лукошком, бегущая из чащи леса к дороге...

Маленькая девочка?!

ГЛАВА 19

Усталые мышцы недовольно заныли, но подчинились. Тело метнулось через борт грузовика, сгруппировалось. Ноги мягко спружинили, погашая удар.

В руке я обнаружил рюкзак – не помню, что бы я хватал его, когда выпрыгивал. Но, видимо, все-таки схватил. А вот маска так и осталась в кузове. Похоже, у меня талант терять маски. Впрочем, это сейчас волнует меня меньше всего. Самое главное – откуда взялась здесь девочка, которая, судя по лицу, сейчас разревется.

– Привет, ты что делаешь в лесу одна ночью? – спросил я как можно более ласково.

– Я заблудилась,– ответила девочка.

Кажется, она не может понять – доверять мне или нет. Поэтому до сих пор и не расплакалась. Если бедняжка решит, что я плохой человек, то убежит. А вот если догадается, что я заслуживаю доверия, то разревется, предоставив мне возможность решать все ее проблемы.

И это вовсе не искусная игра, не попытка манипулировать и давить на жалость. Обычно дети действительно испытывают те чувства, которые они показывают окружающим. Маленькие дети быстро подмечают, что, когда они плачут, взрослые приходят на помощь. И они этим пользуются, но им тогда действительно плохо, слезы льются настоящие. Лишь с возрастом дети понимают, что вовсе не обязательно на самом деле страдать, достаточно только сделать вид.

– Как тебя зовут? – спросил я.

Девочка промолчала, с подозрением глядя на меня.

– Меня зовут Саша,– сказал я.– А тебя?

– Ира,– наконец ответила девочка. Подозрительность в ее глазках начала таять.– А у дяди Матвея козла Сашкой кличут.

Она посмотрела на меня с некоторой опаской – не рассержусь ли я за то, что она сравнила меня с козлом. Я не рассердился, и девочка немного расслабилась. Но ее маленькое тельце все равно бьет крупная дрожь. «А ведь она уже не боится – понял я,– она просто замерзла».

Я достал из рюкзака свитер, протянул Ире.

– Надень, а то простынешь.

Пришлось подвернуть рукава – все-таки свитер я покупал для себя, а не для семилетней девочки. Правда, с тем, что свитер болтается, я сделать ничего не мог. А вот его длина оказалась кстати – на девочке было только платьице из тонкой ткани, и то, что свитер достал ей до колен, даже к лучшему.

– А теперь рассказывай, где ты живешь, чтобы я мог отвести тебя домой.

Девочка сморщила личико, глазки наполнились слезами. Мой вопрос напомнил ей о том, что она заблудилась. Давясь плачем, Ира поведала мне, что живет в деревне, а где деревня находится, она не знает.

– Дядя Саша, ты тоже не знаешь, где мой дом? Ты не сможешь привести меня к маме?

Я стал успокаивать ее, достал из кармана носовой платок и принялся вытирать Ире слезы. Правда, как выяснилось, вытирать слезы ребенку – очень непростое занятие. Вроде бы Ира и не вертелась, стояла спокойно, а все равно как-то ускользала от носового платка.

Раньше мои приятели, успевшие обзавестись семьями, рассказывали о подобном. Я втихомолку посмеивался, мол, руки не из того места растут, вот и выдумываете глупости, чтобы не выглядеть придурками. Но теперь я начинаю думать, что дети все-таки обладают таким таинственным свойством.

В результате моих попыток слезы только размазались по личику Иринки. Маленькая мордочка и до этого выглядела не слишком чистой, а уж теперь и вовсе похожа на боевую раскраску дикарей.

– Ты не плачь, а лучше расскажи, что рядом с твоей деревней находится? Речка, или озеро, или еще что-нибудь.

Достав фляжку с питьевой водой, я смочил носовой платок и принялся умывать девочку. Ей это не понравилось, но сопротивляться она не стала.

– Есть речка,– заявила Ира.– Она сначала просто течет, а потом впадает в другую речку, в большую. А еще рядом горка есть, там баба Дуся коз пасет. Потому что там трава высокая и вкусная. Баба Дуся говорит, что на горке к солнцу ближе, поэтому и трава лучше.

Судя по карте, поблизости только одна деревня подходит под описание.

– Хватит нюни разводить,– велел я.– Знаю я, где твоя деревня. Пойдем быстрее, а то мамка-с папкой волнуются.

– У меня только мамка есть. А папа давно умер.

Чтобы девочка снова не заплакала, я принялся рассказывать ей сказки. Иринка слушала их с интересом – похоже, этих сказок она никогда не слышала.

Через некоторое время я заметил, что девочка боязливо оглядывается по сторонам. Страх перед темнотой вполне естественен в ее возрасте. Вспомнив, что в рюкзаке есть фонарик, я вручил его Иринке.

Девочка обрадовалась. Похоже, что она никогда раньше не держала в руках фонарика, хотя хорошо знает, для чего он нужен и как работает. Нащупав кнопку, она принялась с радостным визгом направлять луч света на деревья.

Потом она споткнулась о корень, упала, фонарик откатился в сторону. Иринка поднялась, потирая ушибленную коленку, подобрала фонарик. Немного подумала и заявила, что теперь будет светить на земле перед нами, чтобы больше ни она, ни я не спотыкались.

После этого она действительно принялась сосредоточенно водить лучом света по ковру прошлогодних листьев.

– Ой! – вдруг пискнула она через некоторое время и задрала фонарик кверху.

– Что такое?

– Я это дерево знаю! – завопила Ира, ткнув пальчиком в сосну, освещенную фонариком.

Дерево действительно оказалось приметное – на высоте человеческого роста ствол раздваивается, образуя нечто наподобие параболы.

– Дальше я и сама дойду. Спасибо тебе, что ты меня из лесу вывел! – завизжала Ира и понеслась вперед.

– Погоди ты! – Я двумя прыжками догнал ее и мягко схватил за плечо.– Еще не вывел. Ты от меня не убегай, я пока тебя не передам мамке, не отпущу.

Девочка насупилась, но все-таки пошла рядом, хотя и гораздо резвее, чем раньше. И куда только девалась ее усталость? Когда я встретил ее у дороги, Ира почти валилась с ног.

Лес вскоре кончился, мы пошли через поле. Уже невооруженным глазом можно различить огоньки в окнах домов, а через несколько минут показались и сами дома.

Войдя в деревню, мы сразу наткнулись на толпу хмурых мужиков, которые заметно повеселели, когда Ира с радостным визгом бросилась к ним на руки и, сбиваясь, принялась рассказывать, как добрый дядя вывел ее из леса.

Мужики принялись жать мне руку, благодарить за спасение Иринки. Спросили, где я девочку встретил. Я честно ответил, что ехал в Москву, увидел Иру на обочине, понял, что ей нужна помощь.

О том, что я выпрыгнул из кузова на ходу, я рассказывать не стал. Не люблю лишних подробностей. Тем более, что мне совсем ни к чему подробности, которые могут привлечь ко мне внимание.

Впрочем, эта предосторожность оказалась бесполезной – Иринка все равно рассказала, что добрый дядя спрыгнул с большой машины.

– Так ты без транспорта остался? – спросил один из местных.– Ничего, мы тебя до Москвы-то довезем. И не спорь, ты ребятенка спас, свои дела ради этого бросил. Должны мы тебе теперь помочь или не должны?

Сначала я действительно хотел отказаться. Потом вспомнил, что нахожусь не в том положении, когда можно положиться на авось.

Развилка произойдет завтра (а точнее, уже сегодня). И если я не успею попасть в свое время, то все совершится без моего участия. Например, диск перехватят спецслужбы или произойдет еще нечто подобное. А мне совсем не хочется навсегда остаться в этом времени.

– Ладно, только скажите, где мама Иринки? Я обещал, что передам ее матери из рук в руки.

– Так Марфа-то пошла в лес, свою Иринку искать. Значит, придется оставить девочку на попечение односельчан до возвращения ее матери. А самому ехать в Москву.

Решение верное. Только я вдруг понял, что не в состоянии сейчас ехать. Сам не знаю почему. Это не стремление непременно следовать своему слову. Я даже не считаю, что поступлю нечестно, если уеду. Когда я сказал Иринке, что передам ее лично матери, я лишь хотел сказать, что не отпущу ее, пока не буду уверен, что она в безопасности.

Да и Иринка сейчас вовсе не волнуется за мать – похоже, в этой деревне прогулка по ночному лесу не вызывает страха.

Но все равно меня не покидает четкая уверенность, что я просто обязан убедиться в том, что Иринка и ее мать вместе. Почему? Сам не знаю.

Интуиция. Будь она неладна. Когда, рыская по Сети через Инсайд, я понимал, что должен поступить определенным образом, я никогда не задавал вопрос: зачем? Обычно я уже через несколько минут убеждался, что предчувствие было правильным. И в течение этих нескольких минут мне было некогда задавать себе вопросы – полет сквозь электронные джунгли просто не оставлял возможности думать о чем-то, кроме самого полета. А сейчас мне придется идти через лес, и в голове будет пульсировать вопрос: зачем я иду?

Интуиция хороша, когда на размышления нет времени. Когда голова свободна, логика куда лучше, чем интуиция.

– Иришка,– я присел к девочке и легонько ущипнул ее за нос– Я сейчас пойду в лес и найду твою маму. Скажу ей, что ты нашлась. А то она волнуется.

– Ты что, задумал в лес идти? – спросил один из местных.

– Ну да. Я же ясно сказал об этом.

– Не глупи. Ты ж не местный, заблудишься.

– А у меня карта есть.

– Все равно, незачем идти тебе. За Марфой пошел Семен. Он старый вояка, самый лучший в деревне, для него человека в лесу найти – раз плюнуть. Тем более он с собаками, по запаху вмиг найдет.

Почему-то после этих слов я еще больше укрепился в мнении, что идти должен.

– У него собаки, а у меня термосканер. Так что еще неизвестно, кто первым Марфу найдет.

– Ну вижу, что не отговорить тебя. Хочешь – иди. Как вернешься, машина уже готова будет, отвезем тебя в Москву. Только все равно зря ты затеял это. У Семена по всему телу вживлены агрегаты,– последнее слово мой собеседник, сказал с глубоким почтением. Видно, сильно гордится тем, что у них в деревне есть настоящий киборг.– Мы всей деревней скидывались, чтобы наш лучший воин был еще лучше. Он теперь в темноте видит как днем. Так что нечего тебе с ним в ночном лесу соревноваться.

– Ну я тоже в темноте неплохо вижу.

Я чуть было не проговорился, что у меня в тело тоже «агрегат» вживлен. Правда, только один. Зато вроде бы обычные вещи, висящие у меня на поясе, позволяют мне потягаться с любым киборгом не только в поиске заблудившихся людей, но и во многом другом. А темные очки, скромно высовывающиеся из кармана, позволят мне видеть в темноте даже лучше, чем днем, и это лишь часть их возможностей.

Но обо всем этом я не сказал, местные сошлись во мнении, что я абсолютно бесполезное дело затеял. Хотя все же поблагодарили, что я с такой готовностью решил помочь жителям их деревни.

Отойдя достаточно далеко, я нацепил на нос очки и подключил проводок к разъему нэк-ринга. Прелесть непроглядной ночной темени сменилась скучным серым сумраком режима ночного видения. Мысли также потекли совсем в другом направлении. Я прекратил наслаждаться тишиной и стал думать о предстоящей «спасательной операции». Найти и вернуть мать маленькой Иришки. И желательно раньше, чем ее найдет этот киборг Семен.

Почему? Не знаю, мысль вырвалась сама из темных глубин подсознания.

Может быть, дело в обычном соревновательном духе, в желании доказать, что я лучше? Нет, тут что-то другое. Вот только что? Еще раз будь неладна интуиция.

Что мне известно наверняка? Мать девочки ушла в лес искать Иришку, как только узнала об исчезновении девочки. Случилось это совсем недавно, до этого Марфа думала, что девочка играет у подружек. И только когда пошла к ним, чтобы напомнить Иришке о том, что пора спать, узнала: девочку никто не видел с тех пор, как она днем вместе со всеми собирала грибы.

Марфа ушла, не предупредив никого. Когда узнали об исчезновении девочки, ветеран деревенского ополчения Семен-киборг взял трех своих собак и отправился разыскивать Марфу – негоже бабе одной по лесу шастать, мало ли что. А кроме того, и Иришку поискать надо.

Ушел он совсем незадолго до того, как я привел Иришку. Так что у меня есть все шансы найти Марфу раньше, чем он. Зачем это нужно? Не знаю. Нужно, и все тут, приму это как аксиому – без доказательств.

Итак, все по полочкам я разложил, цели и задачи предстоящей операции определил, теперь можно приступать к поиску.

Воспользуюсь старым проверенным методом – наблюдением со спутника в инфракрасном режиме. Так, похоже, эта одинокая красная точка и есть Марфа. А вот это пятно, состоящее из четырех точек,– Семен и три его собаки. Еще одна красная точка – это я. Теперь нужно как можно скорее достичь Марфы.

Еще раз взглянув на точку, изображающую мать Иринки, и точку, изображающую меня, я бодро зашагал. Кратчайшее расстояние между двумя точками – прямая. Так пишут в учебниках геометрии.

Может быть, так оно и есть, когда речь идет всего лишь о двух красных точках на термальной карте местности. Но вот когда речь заходит о самой местности, да еще о пересеченной, то кратчайшее расстояние, как правило, бывает очень даже кривым.

Об этом я вспомнил, когда едва не ухнул в болото. Я перебрал все возможные спектры, заставляя чип прогонять изображение с сенсоров очков через все возможные фильтры, однако так и не обнаружил надежного способа отличать твердую почву от трясины.

Раз в этом мире вся цивилизация впала в Средневековье, то и использовать надо примитивные инструменты. Породив эту гениальную мысль, я принялся выламывать палку, чтобы щупать перед собой почву.

Это оказалось совсем не просто. Дерево (кажется, это была молодая рябина) с хрустом сломалось у самой земли. Однако, несмотря на то что теперь ствол можно спокойно положить на землю, отделить его от корня мне так и не удалось. В месте перелома ствол расслоился на отдельные волокна, но дальше дело не пошло – волокна оказались крепкие и рваться не пожелали категорически.

Ножа у меня с собой нет – я оставил в деревне и рюкзак, и большую часть походного снаряжения. Собирался налегке дойти до Марфы и привести ее в деревню, однако совсем забыл, что лес – это не городской парк.

«В этом мире нужно пользоваться примитивными средствами»,– еще раз напомнил я себе. По-моему, более примитивных инструментов, чем ногти и зубы, придумать нельзя.

Ногти мне не помогут ничем – я стригу их очень коротко. Правда, данной гигиенической процедуры я не выполнял больше недели, но ничего путного за этот срок у меня не отросло.

А вот рвать древесные волокна зубами оказалось очень удобно. Уже через несколько минут в руках у меня оказалась хорошая палка, а во рту – противный привкус. Бедные бобры, они должны постоянно ощущать эту горечь на языке. Обрывать ветки я не стал – пятно из четырех точек упорно приближается к одинокой точке, нужно спешить. Задрав подгрызенное дерево кроной вверх, как знамя, я храбро направился через болото. Возможно, гулять по болоту – одно удовольствие, если дело происходит днем и в руках аккуратно обструганная ветка орешника, а не бревно с ветками. Мне же пришлось совсем не сладко.

Во-первых, серая муть режима ночного видения хорошо позволяет различать силуэты, но совсем не годится для того, чтобы вглядываться во влажную грязь перед собой.

Во-вторых, крона дерева оказалась чрезмерно массивной. Не тяжелой, нести такой груз я могу и одной рукой. Но массивной. А так как основная часть массы дерева оказалась выше той точки, за которую я его держу, то при каждом моем шаге оно начинало заваливаться то вправо, то влево. Пришлось взяться за ствол обеими руками в.разных точках.

Но, даже применив знание законов рычага, я не слишком сильно облегчил себе жизнь. В итоге мне пришлось идти с большой осторожностью – иначе в один прекрасный момент дерево завалилось бы набок и утащило бы меня с твердой кочки в топкую трясину.

Кроме того, дерево оказалось слишком неповоротливым, и нащупывать с его помощью дорогу совсем не просто. Каждое движение заваливает крону в одну сторону, а конец, которым я прощупываю почву, в противоположную. Приходилось прицеливаться очень тщательно, чтобы ощупать именно то место, куда я хочу наступить. Да и держать равновесие в таких условиях оказалось затруднительно.

И третье – комары. Тучи кровожадных кровососов, этих шестилапых вампиров, кружатся вокруг меня, то и дело сладострастно впиваясь дрожащими от возбуждения хоботками в шею, в лицо, в руки.

Отгонять их я не могу – ведь обе руки заняты деревом. Сначала я пробовал двигать теми частями тела, которые атакуют кровососы. Вертел головой, чтобы согнать комаров с шеи. Корчил гримасы, чтобы спугнуть насекомых с лица. Шевелил пальцами, стараясь не уронить дерево,– крепко сжимал ствол и снова расслаблял кисти.

Однако комары не особо реагируют на это. Самые трусливые или те, кто уже успел насытиться, улетают, сердито жужжа. Однако на их место прилетают другие – голодные и злые. Похоже, мои конвульсивные телодвижения лишь привлекают их. Логично, если жертва еще дергается, значит, в ней много крови, собратья не успели выпить ее досуха.

И самое страшное – чем сильнее я корчусь, тем сильнее колыхается дерево. В итоге я решил, что пусть уж лучше меня заживо съедят кровососы, чем я бултыхнусь в трясину. Конечно, обе эти смерти неприятны. Но все-таки лучше быть растерзанным дикими комарами. Это почти так же почетно, как умереть в честном бою.

Идти стало труднее. Количество надежных кочек уменьшилось, в голове начало мутиться от болотных испарений. Руки устали. Конечно, я человек сильный и выносливый, но попробуйте-ка сами подержать на вытянутых руках бревно с листьями. Посмотрим, на сколько вас хватит.

Кроме того, палка слишком сильно втыкается в почву. Если я щупаю твердую землю, то она уходит на несколько сантиметров и приходится тащить ее обратно. Для этого нужно совсем по-другому расположить центр тяжести тела. Но менять позу, переступать на скользкой кочке, когда одна нога и так держится еле-еле, довольно сложно. Вдвойне сложно, потому что нужно удержать дерево, которое от каждого движения заваливается в сторону.

А если, щупая землю, я попадаю палкой в трясину, то она, не обнаружив ожидаемого сопротивления, ухает в глубину. Приходится быстро отступать (стоя на скользкой кочке!) и тянуть палку на себя.

Пока мне удавалось подхватить дерево до того, как оно выскользнет из рук и бултыхнется в трясину. Но рано или поздно это произойдет. И тогда я останусь без палки-щупалки, а без нее на болоте делать нечего.

Интересно, как долго мне идти, прежде чем я выберусь на твердь земную? Найти ответ очень просто – нужно только скачать из Сети топографические карты местности. Там обозначены все болота. Надо было сделать это с самого начала, когда я только подошел к болоту. А лучше всего, когда я только отошел от деревни. Но все-таки лучше поздно, чем ухнуть в болото.

Карта выдала неутешительный ответ – болота простираются почти до того места, где сейчас стоит Марфа. Если буду продолжать путь, то дойду только к утру.

Это меня не устраивает. Пятнышко из четырех точек почти достигло одинокой точки. А ощущение, что я должен успеть раньше, усилилось, хотя и не стало более конкретным. Надо – значит надо. И никаких комментариев моя интуиция давать не собирается. Значит, нужно возвращаться на твердую землю и обходить болота посуху. Долго. Но если ломиться напрямую, то получится гораздо дольше.

Развернувшись, я пошел назад так быстро, насколько это можно на болоте. Пожалуй, даже чуть быстрее – несколько раз соскальзывал с кочки, нога съезжала в топкую грязь или холодную воду.

Добравшись до берега, я отбросил ненужную уже палку и потряс ногами – попытался выплеснуть ледяную воду из кроссовок. Ощутимых результатов это лягание воздуха не принесло, все-таки кроссовки сделаны из водонепроницаемого материала. Вот только почему-то внутрь они воду пропустили.

Впрочем, о сухости ног сейчас думать некогда. Я побежал в обход болота, перепрыгивая через стволы бурелома.

Ветер бьет в лицо, деревья проносятся мимо, вода в кроссовках ритмично чавкает и хлюпает. Посмотрев под ноги, я обнаружил перед собой тропинку. Когда выбежал на нее – не помню. Мне сейчас некогда смотреть вниз, все внимание уходит на то, чтобы следить за картой и не натыкаться на деревья.

Пробежав еще несколько минут, я убедился, что смотреть под ноги все-таки нужно. Хотя не думаю, что сейчас это меня спасло бы. Ну увидел бы я посреди тропинки кучу сосновых веток. Я бы даже и не догадался, что под ними яма.