Камень звезд

Элисон Бэрд

Камень звезд

ПРОЛОГ

Вначале были элы, первые дети Создателя, которых древние звали богами. Они пробудились во тьме, когда еще не были созданы Земля и Небо, и созерцали Сотворение. А когда оно завершилось, одни из элов решили обитать среди звезд небесных, и стали они элирами – высокими богами. Другие же выбрали себе пристанище на Земле, и стали элайями, и много других имен есть у них: гении, феи, боги суши и моря. Элайи полюбили создавать вещи, придавая форму камню и дереву, драгоценностям и рудам: это они создали заговоренные талисманы, что вели героев старых времен. Но еще до того, на самом рассвете времен, создали они сокровище для элиров. Оно было подобно самоцветному камню, прозрачно, как вода, и сверкало бесчисленными гранями, такое маленькое, что могло поместиться в ладони. Хоть и сделанное из вещества Земли, оно сияло так, будто содержало в себе все звезды Неба, и название ему поэтому было Мераалия, что значит Камень Звезд. Элайи сделали его, дабы показать высоким богам, что вещи низшей Земли могут не уступать в красоте вещам небесным. И Модриан, кто был первым среди элиров, принял драгоценность и украсил ею корону свою.

Но Модриан оставался безразличен к миру смертных и созданиям его и пользовался этими созданиями для своего удовольствия, как рабами или игрушками. Это раскололо богов, и часть их осталась с Модрианом, другая же часть пошла против него. И последних было больше, чем первых, и они, под предводительством сверкающего бога Атариэля, обрушились войной на Модриана и присных его, и звезды содрогнулись на тверди небесной. В последней же великой битвой Атариэль ударил мечом по короне Модриана, и священный Камень выбило из оправы его. К земле устремился он, сияя падающей звездой, и остановился на севере мира, на вершине горы, которую называют с тех пор Элендор – Святая Гора. Там осталась драгоценность и тогда, когда разбит был Модриан и заключен в Пропасти Погибших, которую создал сам для других.

Ныне земля, где упал Камень Звезд, зовется Тринисия. Там было царство льда и стужи, пока не пришли там обитать элайи, искусством своим сделав землю эту зеленой и плодоносной. В те дни многие элайи брали себе смертных подруг, и родились от этих союзов элей, волшебный народ, народ фей. Происходя от богов, владели они многими родами волшебства, и время их на Земле во много раз превосходило срок, отведенный иным смертным. Элайи взяли с собой волшебный народ обитать в Тринисию, научили его своим искусствам и поделились своею мудростью.

Особо благоволила народу фей Эларайния, богиня Утренней Звезды. Часто спускалась она на Землю и ходила среди элеев, приняв образ женщины, и делилась с ними знаниями. И дети богов любили ее и называли царицей Неба и царицей Ночи, потому что звезда ее сияла светлее прочих. Многих из них взяла она к себе в свои земли, что лежали за краем мира. И просила она тех из волшебного народа, что остались жить в Тринисии, оставить Камень Звезд на вершине горы и охранять его усердно, дабы не пришли те, кто все еще служит Модриану, завладеть им ради черных своих дел, потому что силы Неба и Земли соединились в Камне, и предсказано было, что наступит день, когда Камень сокрушит прежнего своего владельца, который явится в силе и мощи, чтобы завоевать мир.

И построили элей храм, названный Храмом Небес, на вершине горы, над тем местом, где лежал Камень Звезд. Шли годы, великий город основан был у вершины, священный город, где обитали жрецы, прорицательницы и астрологи, и назван был тот город Лиамаром – городом Звезды. Драконы стерегли врата его, грифоны же охраняли храм, и много было чудес в этом городе, созданных элайями и детьми их: заговоренные самоцветы, что повелевали ветрами и водами, сияющие камни, лившие свет взамен ламп, и магический кристалл, открывающий Элиане, королеве фей, все дела мира. Но чудеснее всех чудес был Камень Звезд. Посещали его духи небесные, и храм стал местом поклонения им. Иногда огненная птица поднималась с камня и летала по храму: то был сам священный Элмир, птица небес.

И не было числа паломникам, взыскующим священного града, ибо в свое время элей разослали паруса кораблей во все концы мира, сдружились с тамошними народами, и так было создано Содружество, земной образ Небесной Империи, создавший гармонию Земли и Неба. Однако не только почитание и благочестие рождал Камень Звезд среди людей, но и жажду обладания. Ибо он, будучи сердцем страны элеев, ненавистен был врагам элеев, жестоким и воинственным правителям, по-прежнему поклонявшимся Модриану.

И день настал, когда королева и чародейка народа фей Элиана собрала народ свой и так сказала ему:

– Хоть никогда темный бог не покинет темницы своей в Пропасти, есть у него еще слуги. Есть среди них смертные, есть и могущественные духи, и всем им дано будет обрушить на нас многие удары. Свирепствовать будут войны на Земле, звезды упадут с мест своих в высотах Неба, и тьма покроет на время всю Землю. И ничего в конце не останется от страны Тринисии, кроме памяти, сказки, что будут слушать дети у огня. И тогда пошлет Модриан великого воина опустошать мир во имя свое. Мощь темного бога пребудет в этом муже и поведет его, будто Модриан сам принял новый облик. Все побежит пред лицом князя Тьмы, и страшные орды пойдут по следам его.

Наполнились души элеев скорбью и страхом, и стали они просить у королевы своей хоть слова ободрения. И сказала она им такое пророчество:

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ПРОРОЧЕСТВО

1 ЭЙЛИЯ

И пришли черные дни, предсказанные королевой Элианой, – нараспев говорила Эйлия, разводя руки широким жестом. – Модриан, заключенный в Пропасти, повелел своим слугам напасть на весь мир от имени своего. Повиновался ему злой дух Азарах, сдернул звезды с мест их в небесах и бросил вниз на землю. И одни страны сгорели, другие же утонули в море, и лицо луны затмилось, и тьма пала на мир. Ни даже благословенный остров Тринисия не избежал дня разрушения. Тогда элей, что оставались еще в живых, покинули развалины царства своего: одни ушли жить в Элдимию, страну богини Утренней звезды, что лежит за краем мира, другие же остались обитать в землях смертных, где постепенно рассеялся и вымер народ их. Так исчезли элей из нашего мира. Но их чародейная королева много лет назад предсказала им, что не вечно будет торжество врага их. Вернется народ фей, скрывшийся в Элдимии, и воссоздастся древнее Содружество, когда Трина Лиа придет править Землею.

Эйлия с деревенскими детьми собирала – точнее, должна была бы собирать – хворост в тощем кустарнике, который она звала Заколдованным Лесом. Почти все стволы на Большом острове давным-давно спилили на дрова и доски, оставив только молодые отдельные рощицы вроде этой. Деревца клонились под ветром в глубь суши и будто прятались от него друг за друга. Но под рассказ Эйлии крошечный лесок менялся в глазах слушателей: выше вырастали деревья, гуще и зеленее становилась тень. И Эйлия преображалась из образа в образ, каждый раз становясь тем, о ком она говорила. Вот стоит она прямо и царственно в неясном потустороннем свете, почти созданном ею самой, и это сама королева Элиана обращается к ним, а вот голос ее становится угрожающим шепотом дьявола Модриана, и слушатели замирают, бледнея.

Эйлия вообще-то просто хотела облегчить работу, развлекая ребят историями. Но стоило ей начать сказку, тут же и она, и дети начисто забыли про хворост. Только народ фей и священная драгоценность его были у них перед глазами, и святой город на горе, и беспощадный дождь падающих звезд. Когда Эйлия кончила рассказ, стало тихо. Но очарование развеялось, и дети увидели перед собой всего лишь девчонку, на вид чуть моложе своих семнадцати лет, худощавую, среднего роста. Одета она была так же просто, как и они – белая полотняная блузка под туго завязанным коричневым корсажем, юбка с потрепанным старым фартуком вокруг талии. И все же было в ней что-то иное, такое, чего в других людях нет. Может быть, глаза – такие огромные, совершенно темно-серые в тени, но чуть играющие сиреневым отсветом на солнце, как кусочки аметиста, иногда находимые среди камней. Волосы свободно спадали ей на плечи и спину, и они тоже были странно переменчивы. Каштановые в тени деревьев, они казались темными по контрасту с бледностью лица, но вот она шагнула на солнце, и лучи заиграли в них, превращая почти в витое золото.

Самая маленькая девочка из группы первой обрела голос.

– Эйлия, расскажи еще что-нибудь! Расскажи, как украли Камень, – попросила она, не сводя оленьих карих глаз с рассказчицы.

Эйлия подняла левую руку и показала на юго-восток, где аспидно-синее море поблескивало в просветах древесных стволов.

– Когда-то, давным-давно, в те дни, когда процветала Тринисия, в далекой Зимбуре правил царь по имени Гуруша, и говорили о нем, что отцом его был злой демон в людском обличье. Он повелел народу Зимбуры почитать бога по имени Валдур, который требовал страшных жертв, и замыслил он погибель Содружества. В те времена каждый вновь посвященный паладин Маурайнии обязан был совершить путешествие в Тринисию и преклонить колена в Храме Небес перед Камнем Звезд, и вот так Гуруша отправил отряд своих воинов похитить священную драгоценность. Тайно вошли они в храм, переодетые паломниками, схватили Камень и убили рыцарей, что охраняли его. Вернувшись к себе в Зимбуру, они поднесли Камень своему царю Гуруше, а тот велел укрепить его во лбу идола Валдура.

Дети эту сказку слышали уже много-много раз. Они все знали, как прежнее Содружество пошло священной войной на Зимбуру, какие страшные битвы разыгрались в открытом море. Знали, как соединенные силы Маурайнии и Тринисии одержали окончательную победу. И все равно ловили каждое слово Эйлии.

– Король Маурайнии Браннар Андарион сам явился во дворец Гуруши и вызвал царя демонов на бой. И Гуруша принял вызов. Он был ужасен на вид, и была в нем темная мощь его бессмертного предка. Но и Андарион не был простым смертным, ибо его отец был из рода фей. Сошлись два царя в единоборстве, и Гуруша осыпал насмешками Андариона каждую секунду битвы. И воспылал негодованием король Маурайнии…

– Чем-чем воспылал? – перебила одна из старших девочек.

– Разозлился, значит, – пояснила Эйлия. – И пронзил Гурушу мечом до самого сердца! – Подхватив с земли палку, она сделала выпад. – И тогда наполнились отчаянием сердца присных Валдура…

– А кто такие «присные»? – спросила та же девочка.

– Элин Рыбак, будь добра не перебивать меня! А то я забываю, на чем остановилась.

Дети посмотрели на Элин укоризненно, и она притихла.

– Они сложили оружие свое, – продолжала Эйлия, – и взмолились о мире. Паладины же вошли в главный храм Валдура и разрушили его. Объявил король Андарион, что этот бог зимбурийцев был на самом деле злым дьяволом, не кем иным, как самим Модрианом в ином обличье, и запретил поклоняться ему. – Эйлия выпустила из рук свою палку-меч. – И тем окончилась война, и вернулся Камень на подобающее ему место в Тринисии.

– Хорошая сказка, – выдохнула младшая из девочек, Линна. – Я, когда слушаю, все думаю, откуда пришел народ фей, и был ли на самом деле Камень Звезд.

– Спорить могу, что не было, – фыркнула Элин Рыбак. – Мой папа говорит, – лицо ее стало знающим и уверенным, – папа говорит, что элей нарочно все это придумали, чтобы пустить пыль в глаза нашим предкам.

– А где она была, эта Тринисия? – спросил Кеван, сын плотника.

– Далеко-далеко на севере, – ответила Эйлия. При этих словах она ощутила легкую дрожь, и сердце ее потянулось к северу, к далекой земле драгоценных дворцов и светлых городов, окруженных снегом и льдом. – Далеко-далеко, – повторила она. – Никто не знает, как далеко. А Элдимия, страна Утренней звезды, лежала еще дальше – за краем мира.

– Нет у мира края, – снова перебила Элин. – Он круглый, как мяч, так мой папа говорит. Нет такого края, за который можно уйти или свалиться. А мой папа моряк, и он плавал по всему миру, так что он знает! И все это вранье, про богов и богинь, потому что все знают, что есть только один Бог и Единая Вера. Все это неправда!

Эйлия вздохнула:

– Элин, это просто так рассказывают.

Она ни за что не призналась бы в этом перед детьми, но глубоко в душе она хотела во все это верить. Не только в элеев и в их древние войны, но и в волшебство, в летающих драконов и в драгоценный Камень, упавший с Небес.

– А жалко, что нет сейчас рыцарей, – заметил Кеван. – Вот они бы точно остановили царя Халазара с его армиями! Эйлия, а зимбурийцы не пойдут на нас снова войной? Я слышал, так иноземцы говорили в гавани.

Эйлия снова посмотрела на далекий горизонт, за которым лежала Зимбура, невидимая, но грозная, как приближающаяся ночь. Она поежилась, и на миг древние легенды вдруг показались не такими уж далекими.

– Нет, конечно, – сказала она, сделав над собой усилие. – Уже сотни лет нет войн. А теперь давайте, ребята, собирать хворост, и я с вами.

Она стала подбирать валежник. Что бы она делала, если бы не было этих детей, которым можно рассказывать старые сказки? Вокруг крохотной рощицы простирался унылый ландшафт: поля, где ничего не росло, кроме травы по пояс, китовые спины гранитных валунов, торчащие из бедной почвы. Домишки деревеньки под названием Бухта сгрудились у берега: лишь небольшие клочки земли на острове годились под пахоту, и островитяне кормились рыболовством.

«Как здесь плохо, – подумала Эйлия с дрожью. – Почему я этого никогда раньше не замечала?»

Но в детстве все было по-другому. Тогда Большой остров был вовсе не Большим островом, а всем, чем она только хотела вообразить его, – то чудесной Тринисией, то волшебной страной Элдимией, то Маурайнией золотого века, когда правил Браннар Андарион. А Эйлия со своими двоюродными сестрой и братом – Джеммой и Джеймоном – и прочим босоногим ребячьим народом жили в долгой идиллии, созданной верой: они были королями и королевами, рыцарями и волшебниками, бились с драконами и побеждали в войнах. На острове ни мифы, ни легенды не водились. Закаленные суровые изгнанники, первыми высадившиеся на этих исхлестанных ветром берегах, имели одну задачу – выжить, а в каменистой бедной почве острова негде было укорениться романтике. Так было до того дня, когда Эйлия, вдохновленная сборником волшебных сказок Старой Родины, который она нашла на книжной полке отца, восполнила эту нехватку. Она сама создала местную мифологию, в которой каждое дерево, каждый холмик и валун имели свою волшебную историю, и стала рассказывать эти сказки завороженным подругам и друзьям. Огромная подводная скала у входа в гавань, ежедневно грозившая рыбачьим лодкам, оказалась окаменевшим морским чудовищем, которое превратил в камень один герой с помощью магического талисмана. Искривленная от старости дикая яблоня с белой россыпью цветов выросла из черенка волшебной яблони из земли фей – ну и так далее. В мыслях она называла все, что видела, именами, которые придумала сама – скала Морской Девы, пещера Людоеда, Заколдованный Лес.

Вспомнив это, она и вздохнула, и улыбнулась одновременно. Друзья детства выросли, переросли ее. Джемма стала женой и матерью, Джеймон – моряком на торговом корабле и плавал в далеких морях. Вдруг навалилось, оглушило одиночество, и чувство это оказалось похоже на отчаяние.

«Мне почти хочется, чтобы могла быть война. Хоть какая-то перемена…»

– Парус! Парус! – внезапно вскричал Кеван Плотник. – Почтовый идет!

Вскочив на ближайший пень, он тыкал рукой в сторону моря.

Эйлия обернулась, рассыпая набранный в передник хворост. На западном горизонте облачной грудой вздымались паруса. К Большому острову приближался корабль с материка, который привозил почту и товары.

С тихим возгласом она бросилась вперед, обгоняя даже быстроногих детишек в стремлении к причалу. А вдруг ей письмо? Может быть, от кузена Джеймона, с рассказами о путешествиях в дальних морях? Или даже то письмо – от Королевской Академии в Маурайнии, с настоящей печатью Академии? Сердце колотилось в ритме стучащих на бегу ног – Эйлия летела к гавани по улицам деревушки.

Собравшаяся на пристани пестрая толпа полошилась и галдела не хуже стаи кружащих над ней чаек. Из-за беженцев-антиподов, ищущих здесь пристанища, Большой остров иногда напоминал весь мир в миниатюре. Сначала приехали люди запада, маурайнийцы, маракиты, риаленийские купцы и миссионеры, спешно возвращавшиеся на материк. Когда лето назрело, начинали наплывать с юго-востока к берегам Большого острова настоящие антиподы: зимбурийцы с землистыми лапами и угольно-черными волосами, шурканцы в своих халатах и тюрбанах, даже иногда темнокожие мохарцы из пустынных земель. Все они бежали к этой, самой дальней из колоний Содружества, первой ступени к свободе. Но не у всех хватало средств добраться до материка, и приходилось им оставаться здесь. Сейчас они уже заполнили до отказа единственный постоялый двор.

На этот двор Эйлия захаживала при каждой возможности. Родители ни за что бы не позволили ей войти в общий зал, набитый грубыми матросами, но она любила сидеть в теплые летние вечера под окнами. Устроившись на пустой бочке или перевернутом ящике, она жадно ловила обрывки разговоров, долетающих из открытого окна вместе с табачной вонью и кислым дрожжевым запахом несвежего пива. Слышались песни и рассказы морей и чужих стран, истории о китах и пиратах, о причудливых бледных огнях – говорили, что это призраки утонувших моряков, – светящихся на снастях судов в южных морях, о погибших кораблях и затонувших кладах. Когда появились беженцы, рассказы стали страшнее, но и завораживали больше. Душераздирающие воспоминания о гражданской войне в Зимбуре, о легионах бога-царя, штурмующих города, о пушечной пальбе, от которой люди разбегались, как охваченное паникой стадо. Истории опасных побегов через океан в покалеченных и шатких судах, трагические расставания и разделенные семьи. Эйлия горела сочувствием к этим несчастным, которых судьба забросила далеко от родины, но не могла не ощущать болезненного интереса. Каково это – пережить такие времена? И еще беженцы принесли с собой аромат чужих стран, мучительно-манящую ауру далекой своей родины, мелькающую в этих лицах, одежде, звучащей в непривычных акцентах чужих земель.

Эйлия вбежала в толпу на причале, протиснувшись среди плотно стоящих тел, голодным глазами глядя на почтовое судно – новый корабль, с прямыми парусами, с корпусом цвета морской зелени. Носовой фигурой ему служила русалка с широким хвостом и золотыми волосами, а название корабля гор-До читалось золотыми буквами на носовых скулах: «Морская дева». Эйлия вздохнула с завистью и восхищением. Подумать только, что вот этот самый корабль ходил к дальним пределам океана, заходил в самые далекие порты мира! Что за счастье – быть моряком и плавать по всем океанам!

Но тут она увидела, как по палубе корабля идет молодой мужчина с волосами песочного цвета, и аж подпрыгнула с криком безумной радости:

– Джейм! Джейм!

Молодой моряк обернулся и помахал рукой:

– Привет, сестренка!

Она пробилась сквозь толпу и прыгнула на палубу через перила.

– Джейм! Отчего ты так долго не писал? Когда ты поступил на этот корабль? Тебя отпустили на берег? Ты был в Маурайнии, в Академии? Там тебе ничего для меня не дали?

– Давай вопросы по одному, сестренка, – улыбнулся он, закидывая на плечо сумку.

Вот так вот. Ничего он ей сразу рассказывать не будет. Проглотив свое разочарование, Эйлия все же спросила:

– А книги, Джейм? Книги ты мне привез? Ты же обещал в последнем письме…

Джеймон улыбнулся во весь рот.

– А я-то думал, что это ты меня так рада видеть. – Снова сбросив сумку с плеча, он пошарил там рукой. – Вот, держи. Полного собрания Барда из Блиссона я не достал, но баллады его привез, а вот «Анналы Королевской…»

Тихо взвизгнув, Эйлия вцепилась в два потрепанных тома, прижала к груди.

– Джейм, спасибо, спасибо! Ты представить себе не можешь, что они для меня значат. Я бы все отдала, чтобы попасть в студенты. Я думала, Академия мне сейчас скажет, приняли меня или нет.

Джеймон с озабоченным лицом отвел взгляд.

– Ну, Эйлия, ты же знаешь, как туда трудно попасть, даже мужчинам. А у богатых сейчас стало модно давать дочерям образование. В общем, туда попадают, как правило, только те, у кого деньги есть.

– Но я все равно подала заявление на прием, – ответила Эйлия. – Хотя, наверное, очень многие тоже подали. Джейм, это же нечестно! Я так хочу узнать все про историю, и про поэтов, и про философию. Я все папины книги перечитала по десять раз, а больше ни у кого здесь читать нечего. А для меня читать – это как мир посмотреть. – Она на миг замолчала, ощущая, как покачивается под ногами палуба в ритме моря. – Будь я мальчишкой, я бы сбежала на «Морской деве», уплыла бы с тобой.

Сказала она это будто в шутку, но неудержимая тяга наполнила ее при этих словах.

– Тебе бы не понравилось быть мальчишкой, – сказал Джеймон, дернув ее за выбившуюся прядь. – Ни тебе ленточек в волосы, ни повздыхать над романтической балладой…

– Ну, да, – поправилась Эйлия, вместе с ним спускаясь по сходням, – я только хотела бы, чтобы девушкам можно было все то же, что и ребятам. Вот ты, например, стал мальчишкой при каюте всего в пятнадцать лет, объездил весь мир, а я только и могу, что дома торчать! – Она обернулась на корабль. – Я наполовину серьезно насчет этого, честное слово. В смысле, чтобы уплыть зайцем.

Джеймон усмехнулся:

– Тебе бы не понравилось. Когда поймают мальчишку-зайца, отправляют юнгой на камбуз.

Она тоже засмеялась:

– Ладно, тогда переоденусь мужчиной и стану моряком.

– Еще хуже! Заставят палубу драить. Поверь мне, жизнь в море – это не жизнь.

– Что-то у тебя не очень недовольный вид, Джеймон Моряк! – Она хлопнула его книгой по плечу. – Ну ладно – сейчас мне надо домой, наверное. Пригласила бы тебя на ужин, Джейм, но только сегодня моя очередь готовить, а ты знаешь, как я это ужасно делаю. Мама изо всех сил старалась меня одомашнить, но каждый шаг ей дается с боем. И тетя Бетт захочет, чтобы ты ужинал сегодня дома, с ней. Но можете с ней зайти потом, и дядю тоже, конечно, взять, если он вернется с моря.

Как, Джейм? Здорово будет – как в старые времена. И я так хочу послушать, что ты будешь рассказывать.

– Конечно. Скажи тете Нелл, чтобы ждала нас. И есть одна вещь, о которой мне надо с тобой поговорить.

– Нет, правда? О чем, Джейм?

– Потом расскажу.

Он снова улыбнулся, но что-то ей показалось не совсем так в этой улыбке – будто она была какой-то жесткой и вымученной. Джеймон повернулся уходить, и она неохотно оставила его в покое. Но, пройдя несколько шагов, она повернулась спросить его еще одно – и промолчала. Кузен стоял неподвижно, глядя на море. И она увидела, что он смотрит на юго-восток, туда, где находится Зимбура.

Дом Эйлии был причудливым строением, который отец кое-как собрал из отходов своего кораблестроительного ремесла. Кое-где окна заменяли маленькие круглые иллюминаторы, а вместо крыши наверху лежал перевернутый корпус старого судна. Киль служил коньком, и пушечные порта заменяли слуховые окошки. Стоящий на сером гранитном выходе недалеко от берега, дом больше всего походил на обломок кораблекрушения, выброшенный высоким приливом.

Эйлия сидела у себя в тесной комнатке и мрачно смотрела на открывающийся перед ней вид. Деревянный топчан, один стул, ночной столик и умывальник стояли там же, где она привыкла их видеть, сколько себя помнит. Книжки аккуратно выставлены на полке, которую отец сделал из досточек, выброшенных прибоем. Даже с двумя новыми их было так мало, что пустое место приходилось заполнять другими предметами. Это были сокровища, подобранные после прилива: раковины, камешки, панцири крабов, пустые стеклянные шарики, которые рыбаки используют как поплавки для сетей. Над полкой круглый иллюминатор, обрамляющий вид на луг – и на море. Тихие его вздохи и шепоты убаюкивали ее по ночам и заполняли дни, так что этот звук стал частью ее самой, как шум пульсирующей в ушах крови. Все перемены жизни на острове повторялись по кругу, одни и те же: смена приливов и отливов, зим и весен, восходы и заходы солнца и луны.

Она вздохнула и взялась за гребень. Волосы у нее были переменчивы не только оттенком: они меняли настроение, как море, иногда лежали ровно и гладко, иногда струились волнами Сейчас, однако, цвет у них был определенно мышиный, и они сбились в массу переплетенных и перепутанных прядей, застревающих в зубьях расчески. Сражаясь с ними, чтобы уложить их в косу, она начала злиться все сильнее. «Мне всегда хотелось иметь волосы, как у принцессы из волшебной сказки, золотые и такие длинные, чтобы хоть сидеть на них». Еще один пункт в списке того, в чем отказала ей судьба. А приключения – другой. И почему она так их жаждет? Приключения, если вообще случались, то лишь с мужчинами и с мальчишками. А для девушки есть только две возможных судьбы: быть женой или быть сестрой. И то, и другое значит быть прикованной к дому.