Пожиратели душ

– По-вашему, эти сны правдивы? – не уступает она. – Значит, если я все-таки увижу его лицо, оно будет настоящим, а не измышлением спящего разума?

Итанус качает головой, его губы сжаты.

– Я не знаю. Говорят, будто некоторые магистры пытались получить сведения о своих консортах путем волшебства, но все их попытки проваливались. Ни одному магистру еще не удалось узнать, с кем он связан… ни одному мужчине. – Его голос звучит не громче ночного бриза, но зарядом не уступает молнии. – Ты же – нечто такое, чего еще не бывало. Может быть, женщине свойственно такое желание – узнать имя того, чьей жизнью она пользуется, но это не значит, что ее желание разумно.

– Может быть, именно поэтому они умирали. Другие женщины. Вы говорили, что некоторые из них совершали Переход, но потом умирали.

– Я говорил просто так, без задней мысли.

– Я умирать не собираюсь, – с мрачной решимостью произносит она.

– Тогда не пытайся узнать.

– Я и так уже далеко зашла. Если я увижу его лицо, меня это не убьет.

– Камала…

Ее глаза сверкают холодным огнем.

– Вы сомневаетесь во мне, мастер? Вы думаете, что я откажусь от этой жизни – вечной жизни – из страха погубить одного человека? Думаете, что я настолько слаба?

Он снова ищет слова, чтобы убедить ее в своей правоте.

– Преступникам не напрасно закрывают лица перед повешением. Человека, которого ты не знаешь, легче убить.

– Палач, отказываясь совершить казнь, лишается только платы, магистр же теряет жизнь. Я хорошо понимаю, в чем разница.

Как дерзновенна она! Как самоуверенна! Он видел в ней это с самого начала. В ранней юности она пережила множество бедствий и теперь не верит, что хоть что-то способно ее победить. До сих пор упрямство служило ей броней против всех испытаний… но доспехи эти с изъяном. Тот, кто не верит в опасность, никогда не будет готов достойно встретить ее.

«Ты еще не показала себя как магистр, – думает он. – Не померилась силами с равными тебе. Пока этого не случилось, ты остаешься всего лишь диковинкой, рискованным опытом… и одни боги знают, что станется с тобой, когда другие проведают о твоем существовании».

– Я больше не твой учитель. – Эти слова тяжким грузом ложатся на его совесть, но их нужно произнести. – Теперь я могу только советовать, ничего более. Прошу тебя, поверь мне, как верила прежде. Ты едва ступила на новый путь, и ни ты, ни я не знаем, куда он приведет. Не губи свою душу в самом начале. Держись испытанной, торной дороги. Для дерзаний у тебя еще будет время.

Молчание и сверкающий взор служат ему ответом. Он тяжело вздыхает. При всем ученическом послушании она в основе своей остается все той же, какой впервые пришла к нему: сердитым, обиженным судьбой ребенком, который намерен схватить этот мир за волосы и силой вырвать желаемое. Теперь это в ее власти.

– Подожди хоть немного, – просит Итанус. – Обещай мне.

Она молчит долго, очень долго. До ее Перехода он знал бы, как она ответит, но теперь она совершенно непредсказуема.

– Хорошо, я подожду, – говорит она наконец. Итанус знает, что слово ее твердо, но огонь в глазах ясно свидетельствует о том, что долго ждать она не намерена.

Оставив его, она поворачивается и сходит по каменистому склону в лес.

Он молча провожает ее взглядом.

Глава 7

Когда рынок уже закрывался, поднялся ветер, и амулеты на шатре гадалки зазвенели, нестройным хором встречая ночь.

Гадалка Ракель сочла немногие монеты в своем кошельке и вздохнула. Мало она сегодня выручила, но иного и ждать нечего. Когда людям хорошо живется, они не обращаются за предсказаниями, а местные жители куда как довольны хорошей погодой после недавних дождей. Надежды растут вместе с зелеными всходами – какая же тут нужда к гадалке ходить? Даже болезни, обычные в летнюю пору, в нынешнем году обходят город стороной, точно сама Природа вознамерилась оставить здешних ведьм без работы.

Тем удачнее, что к ней недавно заглянул чужеземный магистр. Благодаря его щедрости она как-нибудь переживет трудные времена… хотя при каждом прикосновении к его монетам ее пробирает дрожь. То недоброе, что связано с ними, недоступно глазам простых смертных, но она от рождения способна видеть то, чего не видят другие, и ее не обманешь. Но что же это – зло, заключенное в нем самом, или качество, присущее ему как магистру? Она никого из магистров не знала достаточно близко, чтобы судить об этом, а после получения денег от давешнего надеялась, что и впредь не будет иметь с ними дела. Уж очень страшное это золото… словно и не людское.

Полотнище у входа шевельнулось явно не от ветра, и гадалка поспешно упрятала деньги поглубже.

– Кто там?

– Ты сегодня больше не принимаешь? – спросил мужской голос, густой и бархатистый, словно добрый эль.

– Отчего же? Пожалуйте.

Она встала навстречу гостю и расправила вышитую юбку.

Мужчина слегка нагнулся при входе. Высокий, с лицом, говорящим о красоте не только внешней, но и внутренней, он двигался с грацией, присущей молодости. Ракель заметила, что его одежда хоть и проста, но отменно скроена. Золота он тоже не носил, но Глаз показал ей следы прежних украшений.

Побуждаемая любопытством, она позволила себе толику магии, чтобы узнать, кто он такой. От узнанного дух у нее захватило, колени подкосились, и она отвесила вошедшему земной поклон.

– Ваше высочество…

– Не надо этого. Пожалуйста, встань.

Она повиновалась, и легкая улыбка у него на лице приободрила ее, хотя Глаз не преминул увидеть таящийся за этой улыбкой мрак.

– Так ты знаешь, кто я? – спросил он.

– Да, принц.

– Андован. Меня зовут Андован.

С бешено бьющимся сердцем она кивнула:

– Мой принц оказывает мне великую честь. Чем я могу служить вашему высочеству?

Принц огляделся. Такой клиент не чета простым посетителям, его расшитыми шелками да талисманами не проймешь – в шелках он ходил с детства, а вместо мраморных шариков играл, поди, дорогими каменьями. Однако он как будто остался доволен, и при новом его взгляде Ракель затрепетала не столько от различия между ними, сколько от его мужской привлекательности.

– Тебя зовут Ракель, не так ли? – Он показал на подушки, предназначенные для гостей. – Можно присесть?

– О да, мой принц, разумеется. – С чего она так оторопела? Клиент как клиент. Заслонив рукой глаза, она попыталась вернуть себе приличествующие колдунье манеры, но сердце билось все так же часто. Сперва магистр, потом принц. Что замышляют боги, посылая к ней столь важных персон?

Раскрыть тайну было в ее власти, но работа это сложная, и цена за нее высока. Одно дело потерять мгновение жизни, чтобы узнать чье-то имя, другое – отдать годы за малую толику знания.

«Тот магистр мог бы узнать, – подумалось ей. – Если найти его и попросить, он, возможно, согласился бы мне помочь».

Но тогда она станет его должницей, а если ведьм и учат чему-то с колыбели, так это никогда не одалживаться у магистров.

– Ничего, если я буду называть тебя по имени?

Слегка покраснев, она опустилась на подушку напротив него, по ту сторону столика с шелковой скатертью.

– Конечно, ваше высочество. Хотя меня удивляет, что оно вам известно.

– В городе о тебе ходит громкая слава. Говорят, у тебя подлинный дар, чем немногие могут похвалиться.

«Точь-в-точь как магистр пару дней назад».

– У меня есть Глаз, мой принц. И даже больше того, коли будет нужда.

– Тогда ты в самом деле можешь мне услужить. – Принц больше не улыбался и говорил так, будто остерегался чего-то. – Согласна ты посмотреть для меня, Ракель? Как ведьмы смотрят?

– Само собой, мой принц, да только… Разве магистры…

– К моим услугам королевский магистр, и еще куча его собратьев к нам понаехала – ты хочешь спросить, почему же я к ним-то не обращаюсь?

Ракель, прикусив губу, молча кивнула.

Он опустил глаза – не иначе, думает, можно ли говорить о таком простолюдинке, хотя бы и ведьме, – и, наконец, сказал:

– Королевский магистр служит, прежде всего, моему отцу и говорит ему то, что отец хочет слышать. Что до остальных, я их не знаю, а их господа соперничают с моим отцом. – Глаза у принца были голубые, как небо поутру. – Могу ли я доверять им, Ракель? И кто из них даст мне правдивый ответ?

– Да, понимаю, – прошептала она.

– Но ты… – Голубые глаза завораживали, она не могла бы отвести взгляд, даже если бы попыталась. – Ты скажешь мне правду, ведь верно? Даже если подумаешь, что мне не захочется ее слышать? Я заплачу тебе, сколько ты скажешь, Ракель. Обеспечу тебя на всю жизнь, если ты меня не обманешь.

Прежде чем ответить, она постаралась как-то сладить с сердцем и с голосом, не желая выдавать своего страха.

– Конечно, мой принц. Служить вам – честь для меня.

Что же это за правда, которую скрывают от него столь могущественные люди? И что будет с ней, если она вмешается в дела магистров? Она спрятала дрожащие руки в складках юбки, надеясь, что принц этого не заметит, и спросила шепотом:

– Что же вам угодно?

Голубые глаза смотрели на нее испытующе. В таких глазах женщине легко утонуть… если она не ведьма, а мужчина не принц, пришедший к ней с крайне опасным и таинственным делом.

– Последнее время я недомогаю, – тихо заговорил он. – Магистры объявили, что бессильны меня вылечить, но я знаю, что никто из них даже и непытался. Вопрос, почему это так пугает их, как оленей – звук охотничьего рога. Судя по их глазам, Ракель, они знают больше, нежели говорят. Принцы умеют распознавать такие вещи. – Он оперся на столик. – Скажи, что со мной. Назови, чем я болен, и я клянусь наградить тебя за честность, будь это даже Дьяволов Сон.

Стук сердца помешал ей ответить. Сколько же здесь ловушек, сколько тайных ям, способных поглотить ведьму!

Затем она вспомнила о необходимости дышать и о том, что перед нею не Дантен. Король, как известно, готов изничтожить тех, кто приносит ему дурные вести… но Андован? Она никогда не слыхала, чтобы он поступал жестоко или несправедливо. Женщины, говоря о нем, все больше хихикали, а мужчины хмурились и делали вид, будто его вовсе на свете нет.

Она прибегла к волшебству, чтобы узнать о его истинных намерениях. Все верно: он хочет знать правду. Хочет так страстно, что она чувствует это на вкус.

– Я не магистр, но сделаю для вас все, что возможно, – пообещала она.

Принц кивнул. Она протянула ему руки, он вложил в них свои. Она повернула их ладонями вверх и некоторое время просто разглядывала знаки на них, мозоли и царапины – приметы лучника и охотника, не придворного щеголя.

Разглядев все это, она заглянула глубже и тут же ощутила слабость, проникшую в тело принца. Странную слабость, не имеющую как будто источника, но разлитую повсюду. Кровь струилась вяло, как ручей, обычно бурный, но обессиленный летней засухой. Ракель, однако, не находила ничего, что препятствовало бы ее течению. Сердце стучало глухо, но и этому никаких причин не было. Самим мышцам недоставало юношеской упругости, но не обнаружилось ни болезней, ни зловредных паразитов, ни врожденных пороков, которые могли бы все объяснить.

Ракель посмотрела на душевный огонь – и ахнула.

Едва тлеет! Словно догорающий костер, где последние угли присыпаны пеплом. Вот где зло, вот где затаилась болезнь, чье имя она теперь уже знала.

Между ведьмами говорится, что нельзя смотреть слишком пристально на чужой душевный огонь, иначе он испепелит твою собственную душу. Но не смотреть она не могла. Ей доводилось слышать, что огонь души может угаснуть до срока, однако сама она с этим не сталкивалась ни разу. Можно ли исцелить атру, как плоть, устранив причину ее болезни? Сумеет ли она вылечить принца, если докопается до этой причины? Говорят, что ведьмы лечат лучше магистров, что их натура больше подходит для целительского искусства. Неужто она добьется успеха там, где потерпели неудачу все королевские лекари?

Вся дрожа, она сосредоточила свои особые чувства вокруг умирающего огня. Глубоко внутри таилась жаркая искра, способная, возможно, воспламенить весь костер заново, но по краям лежали тени и пахло Смертью. Можно было подумать, что Андован умирает от старости, оставаясь наружно молодым. Но должна же быть хоть какая-то причина! Без причины люди не умирают.

Собрав всю свою волю, Ракель проникла еще глубже. Туда, куда посторонним входить опасно, – в самую сердцевину души, где рождается жизненная сила…

Там-то она и нащупала то, что искала. Нечто, укоренившееся в ослабевшей душе принца, вело куда-то вне ее. За все свои колдовские годы она не испытывала ничего подобного, даже слыхом об этом не слыхивала. Душевный огонь замкнут в себе и у смертных никогда не выходит за пределы плоти, здесь же он явно уходил… но куда? Ракель пустила в ход всю свою волшебную силу, чтобы пройти по этому нематериальному каналу, узнать его имя…

Внезапно сокрушительный удар обрушился на нее со всех сторон сразу, выдавив воздух из легких. Она тут же попыталась уйти из души принца – и не смогла, точно что-то незримое удерживало ее на месте. Принц, даже умей он распоряжаться атрой, не мог бы этого сделать – это делало нечто другое, некто другой, связанный с ним, и теперь это нечто оплетало саму Ракель. Магические щупальца, как голодные змеи, буравили плоть и стремились к огражденной ею душе.

У ведьмы вырвался крик, жуткий даже для ее собственного слуха. Как ответил на него Андован – заметался или просто застыл в изумлении? Она больше не владела своими чувствами настолько, чтобы за ним наблюдать. Что-то вцепилось в ее душу и тянуло ее прочь из тела, оставляя за собой пустой футляр плоти. Ракель боролась, но тщетно: душа, словно рыба, попавшая в невод, беспомощно трепыхалась, увлекаемая в губительную для нее среду. Черные звезды плясали перед внутренним взором Ракели. Она закричала снова и не сумела издать ни звука.

– Ракель? – Она слышала издали голос и не могла ответить. Кто зовет ее – Андован или приятели с рынка? На ее крик должен был сбежаться народ. – Ракель, что с тобой?

Вокруг сгущался мрак, сопротивление Ракели слабело. Страшное чуждое начало высасывало из тела огонь, помогавший ей бороться. Оно терзало ее душу, будто изголодавшийся зверь. Она чувствовала, как ее кровь утекает в ночь, в холодный, вечный мрак Смерти.

На краю гибели она прекратила борьбу. Она рванулась вперед, желая узнать, что губит ее, – и узнала.

– Это она тебя убивает! – хрипло прошептала Ракель. Сумела ли она выговорить это вслух? Перед собой она видела молодую женщину с волосами как огненная корона вокруг бледного лица. Она попыталась передать ее образ Андовану, но так и не поняла, удалось это ей или нет.

В ушах стоял рев – остатки атры утекали прочь, в ту же ненасытную прорву, что пожирала жизнь Андована. У нее не осталось больше сил, чтобы сопротивляться. Веки медленно сомкнулись, последний земной свет погас. Душа догорала, трепетала, меркла.

– Прости, – беззвучно пролепетала Ракель. – Прости. За что она просит прощения – ведь не по своей же вине она умирает?

Последние угольки догорели, и наступила Тьма.

Глава 8

– «Это она тебя убивает», – проговорил Рамирус и повторил с силой: – ОНА.

Слова упали в настороженную тишину большого чертога.

– Возможно, виновница – какая-нибудь ведьма, – сказал наконец Дель. – Это скорей всего и хотела сказать гадалка.

– Причуда магии могла бы позволить даже простой ведьме… – поддержал его Фадир.

– Позволить – что? Питаться чужим душевным огнем? – мрачно перебил Лазарот. – Если так, ваша ведьма по праву должна называться магистром. Разве не это служит нашим отличительным признаком?

– Быть может, он все же страдает не Угасанием, – настаивал Фадир. – Быть может, это нечто похожее, но проистекающее из другого источника.

Рамирус впился в него темными прищуренными глазами.

– Андован болен Угасанием. В этом сомнения нет.

– Да, – голос Коливара в кои веки звучал задумчиво, а не насмешливо, – это, безусловно, Угасание. Я сам осматривал принца.

– Значит, здесь замешан магистр? И мы опять упираемся в ту же стену?

– Женщина могла быть первопричиной…

– В каком смысле? – фыркнул Севираль. – Ты подразумеваешь, что некая женщина уговорила магистра взять Андована консортом? Стало быть, она превосходит любого из нас. Мне еще не доводилось слышать о магистре, способном выбрать себе консорта… или хотя бы определить, кто он, уже совершив Переход.

– Что же нам остается? Магистр женского пола? – процедил Лазарот. – По мне, эта мысль еще безумнее.

– Согласен! – подхватил другой, а третий сказал:

– Невозможно!

– Будь такое возможно, мы бы знали, – кивнул Фадир.

– Вероятностей много, – ровным голосом произнес Рамирус. – Ведьма, гадавшая Андовану, могла попросту ошибаться. Или какая-то другая женщина желает зла принцу, и ведьма, увидев эти злые намерения, приняла их за причину болезни, в то время как они не имеют ничего общего с его нынешним… состоянием. – Рамирус вздохнул, и на миг стало заметно, как он устал. – Будь это даже так, вред уже причинен. Дантен знает о гадалке, и половина дворцовых сплетников тоже знает… стало быть, слух того и гляди разойдется по городу. У Андована Угасание, и болезнь вызвана ведьмой… это возбудит нежелательные мысли в народе, даже если подробности неверно изложены.

– Но ведь кто-то уже пытался провести женщину через Переход? – спросил Келлам. – Я что-то слышал об этом.

– Кто-то постоянно пытается, – ответил ему Коли-вар. – Когда думает, что нашел подходящую женщину или новый способ обучения… или просто скучает. Да только зря все это. – Магистр невесело усмехнулся. – В женщинах, как видно, отсутствует то, что требуется для пожирания человеческих душ.

– А та, в Вольных Странах? – сказал Севираль. – Как бишь ее… Королева-колдунья?

– В Санкаре, – уточнил Рамирус, с внезапным подозрением посмотрев на Коливара.

«Неужели он только теперь смекнул, – подумал южанин, – что Санкара граничит с Авремиром и я, не пуская Дантена в этот город, защищаю тем самым Санкару? Если так, то болезнь Андована прискорбным образом повлияла на разум королевского магистра. Прежний Рамирус нипочем бы такого не упустил».

– Она всего лишь ведьма, – пожал плечами Коливар. – Сильная, честолюбивая, опасная, как сто чертей… но все-таки ведьма.

– Ты ее знаешь. – В тоне Рамируса слышалось обвинение.

Снова пожатие плеч.

– Она приглашает в гости всех, кто посещает ее владения. Разве ты сам не бывал у нее, Рамирус? – Коливар насмешливо-неодобрительно покачал головой. – Тебе следует чаще путешествовать.

– Я бывал, – с сухой улыбкой заметил Келлам. – Она хотела со мной переспать.

– И ты отказался?

– Я слышал, отказаться не так-то легко, – вставил Телас. – С помощью зелий она будто бы делает с мужчинами все, что хочет.

– А мне говорили, что она оставляет себе на память яйца магистров.

«И все вы скорей всего побывали когда-то ее любовниками, – подумал Коливар, – только признаться в этом не хотите». Из всех магистров в этой части света разве только Рамирус не имел плотских сношений с правительницей Санкары. Понимает ли он, что остальные болтают просто так, для отвода глаз, или в самом деле не знает, сколько его собратьев связано с Санкарой нежными узами? Последнее маловероятно, но и времена нынче необычные.

– Братья, – резко заметил Лазарот, – вам не кажется, что мы несколько отвлеклись от обсуждаемого нами предмета?

– Разве? – Рамирус не сводил глаз с Коливара. – Я не уверен.

Коливар с совершенно непроницаемым лицом еще раз пожал плечами.

– Займись ею, если хочешь. Я, к примеру, не вижу, какая ей выгода может быть от болезни младшего сына Дантена. Вряд ли он унаследует что-то существенное, пока Рюрик здравствует, но учинить следствие тебе ничто не мешает.

– Тебе это все равно? – вкрадчиво осведомился Рамирус. – Тебя не заботит, что это следствие может ей повредить?

Черные, как безлунная ночь, глаза Коливара смотрели жестко и холодно.

– Сидерея Аминестас – смертная, – отрезал он. – Жизнь ее по сравнению с нашими – что мгновение ока, что легкий ветерок. Кому есть дело до его дуновения перед лицом раздуваемых нами бурь?

– И мы пока не знаем, виновна она или нет, – указал Келлам. – Просто для смертной она достаточно сильна, чтобы привлечь к себе наше внимание.

– Честолюбивые замыслы Дантена тоже устремлены к ней, – напомнил Фадир. – И нам об этом не следует забывать. Мы, чужестранцы, – обратился он к Рамирусу, – неплохо осведомлены о намерениях вашего короля. Санкара украсила бы собой корону любого завоевателя. Скажу за себя: мне не хочется ввязываться в следствие, истинная цель которого – опорочить смертную соперницу вашего королевского дома.

Косматые белые брови грозно сдвинулись.

– По-твоему, я использую наше братство в целях политики смертных?

– Прошу вас! – воздел руки Лазарот. – Мы все здесь не дети и не дураки. Нет на свете ни единого магистра, который когда-нибудь не использовал других магистров ради каких-нибудь земных благ. Не будем терять время, делая вид, будто это не так.

– Да уж, – сказал Севираль. – Не будь смертных с их политическими играми, нам пришлось бы иметь дело только друг с другом. Не знаю, кто как, а я бы от такой жизни спятил.

– Недолюбливаем мы друг друга, что верно, то верно, – блеснул глазами Коливар.

Из темного угла подал голос Сур-Алим:

– Предпринималось ли что-то для розысков этой таинственной женщины?

– Ты подразумеваешь магию? Сур-Алим кивнул.

– Слишком опасно, – ответил Келлам. – Если Андован страдает от Угасания, как уверяет наш любезный хозяин, любая попытка выяснить причину магическим путем была бы фатальной. Ведьма, с которой принц советовался, узнала это на себе.

– Ведьмы часто умирают во время ворожбы, поскольку именно она их и убивает, – заметил Коливар. – Знает ли кто-нибудь в точности, от чего умерла эта? Или все только предполагают? – Над столом повисло молчание. – Ну что ж. Вот случай наконец-то заняться делом.

– Ты предлагаешь свои услуги? – спросил Рамирус. Черные глаза сверкнули при свете ламп.

– Зачем мне браться за то, что вполне по силам тебе? Некоторые магистры сочли бы это оскорблением, я же отнюдь не хочу никого оскорблять.

– Есть меры, которые можно принять без ненужного риска. – Сур-Алим говорил с более заметным акцентом, чем остальные, и его напевная речь вызывала в уме золотые закаты над бескрайними песками пустыни. – Рассмотреть жизнь принца, узнать о его прошлых знакомствах… если эта женщина что-то значила для него, она будет найдена. Ничего опасного в этом нет, если не заниматься напрямую связью с консортом.

– Это задача для тебя, Рамирус, – веско провозгласил Лазарот. – Полагаю, ты не откажешься от нее?

В зале на миг стало совсем тихо. Коливар боролся с противоречивыми желаниями – подзадорить Рамируса и прийти к нему на подмогу. Первое было бы лишним, второе не в его характере. Он просто ждал, что само по себе уже было вызовом.

– Я попытаюсь, – произнес наконец седовласый магистр. Он говорил тихо, но смотрел на Лазарота убийственным взглядом.

Коливар подавил улыбку. Это верно, такие сведения можно добыть, не боясь быть втянутым в канал, связующий магистра с консортом, но Рамирус никогда не был сторонником новшеств и вряд ли изобретет нечто из ряда вон. Когда он пробьется над этим несколько ночей кряду, Коливар, возможно, предложит ему кое-что… Не задаром, конечно.

А игра-то становится все занимательнее!

– Значит, решено. – Лазарот отодвинул стул, скрежетнув им по каменному полу. – Не обижайтесь, но я не вижу повода возвращаться к обсуждению, пока королевский магистр не закончит свое расследование. Надеюсь, что в итоге он представит нам нечто существенное, а не просто сказки о вымышленных существах. – Он окинул взглядом всех остальных, неприязненно кривя губы. – Не могу назвать здешнее общество особливо приятным.

Поклонившись Рамирусу не ниже и не сердечнее, чем того требовал этикет, он вышел из зала. Миг спустя за ним с таким же поклоном последовал Фадир. Затем Келлам. Затем Телас.

Под конец в зале остались только Рамирус и Коливар. Южанин вольготно развалился на стуле под стальным взглядом Рамируса.

– Если я узнаю, что в этом замешан ты, – сказал седобородый, – или что за этим стоит твоя королева-колдунья, а ты знал об этом или хотя бы подозревал… тогда – да помогут мне боги, я не посмотрю на Закон и расправлюсь с тобой. Ты понял меня, Коливар?

– Я пребываю в таких же потемках, как и ты. И точно так же хочу отыскать ответ. Мы все под угрозой, не так ли?

Рамирус долго смотрел на Коливара, пытаясь, возможно, разгадать его намерения колдовским путем. Пусть его – Коливар позаботился о защите. Никто не ходит на встречу с магистрами, не облачив прежде свой разум в броню.

Любопытно, сколько присутствующих пытались сегодня проникнуть в чужие секреты, говоря совсем о другом. Что за волшебный ковер ткался здесь в этот вечер, соединяя всех липкими нитями паутины! Коливар почти сожалел, что сам не вступил в столь увлекательную игру. Но он предпочитал способы более тонкие… способы смертных, как могли бы сказать иные… и никогда не снисходил до топорного колдовства в обществе равных себе. В теории все магистры должны соблюдать мир, но он не поставил бы свою жизнь на то, сколько продержится этот мир, случись кому-то из них застать его в беспомощном состоянии Перехода. Магистра, ищущего соединения с новым консортом, можно оплести тысячью чар – недоставало еще рисковать этим в окружении самых завзятых своих недругов.