Облачные замки
Майкл Скотт РОЭН
ОБЛАЧНЫЕ ЗАМКИ
Ты с гор на облака у ног взглянул?
Взбирается сквозь них с усильем мул,
Драконы в глубине пещер шипят,
Гремит обвал, и плещет водопад.
Ты там бывал?
Туда, туда
Давай уйдем, отец мой, навсегда! (пер. Б. Пастернака) [1]
Гете. Миньона.ПРОЛОГ
СПИРАЛЬ
– А знаешь, Стив, – сказал Джип в тот вечер, когда волки дали деру, а он повел меня к Ле Стрижу, – этот мир куда шире, чем представляет себе большинство людей. Они судорожно цепляются за то, что им понятно, за этот прочный центр, где все до смерти скучно и предсказуемо. Где в каждой минуте – ровно шестьдесят секунд, и часы текут незаметно от колыбели до гробовой доски. Это я о Сердцевине. Но здесь, на Спирали, у самого Края, все по-другому. Все движется, Стив, и во времени, и в пространстве. И берега здешние омываются не одним, а великим множеством потоков. Рано или поздно каждому суждено омочить ноги в одном из них – и перед ним откроются бескрайние дали! Некоторые ломаются и, потихоньку ускользнув, обо всем забывают, но есть и такие, кто делает еще шаг вперед, кто решается пересечь эти холодные безбрежные воды. Из такого Порта, как этот, где прибытия и отправления за многие века оставили зарубку на теле времени, они разлетаются по всем уголкам бескрайнего мира. О боже, боже, как же он широк! И знаешь что, Стив? Абсолютно все эти уголки – места особенные. Места бывшие и будущие, места, которые не существовали никогда и нигде, кроме как в воображении, их породившем. Места эти разбросаны по всей вашей реальности – призраки прошлого, легенды и сказания, свидетельства того, что могло когда-то случиться и все еще может произойти. Они то и дело вступают во взаимодействие с реальностью. Ты можешь всю жизнь потратить на поиски – но даже намека на их существование не обнаружишь. Однако если уж научишься, то это будет получаться у тебя в мгновение ока. Там, к западу от заката и к востоку от восхода луны, на бескрайних просторах раскинулись Саргассово море и Моряцкий Рай [2], там лежат Кладбище Слонов, страна Эльдорадо и империя Пресвитера Иоанна. [3] Все, что сохранилось в сознании и памяти людей, – богатства, красоты, опасности и, возможно, многое другое. Но призраки ли они, Стив, или же реальность лишь их призрак?
Я не знал, что ему ответить. И до сих пор не знаю.
Глава 1
Водитель ударил по тормозам. Машину занесло, и, как в замедленной съемке, бутылка, пролетев мимо, разбилась вдребезги на и без того искореженной мостовой. Пламени не было, только брызнуло во все стороны темное пиво. Сегодня нам повезло больше, чем многим другим.
Лутц что-то прокричал, высунувшись из окна машины, но вооруженные полицейские, стоявшие в оцеплении у отеля, уже ринулись к небольшой кучке юнцов, которые бросились врассыпную, рыча по-звериному и швыряясь всем, что попадало под руку. Они размахивали обрывками транспаранта, древко которого использовали явно по другому назначению. Я разобрал только часть лозунга – что-то вроде… RAUS! [4]
Наверное, лозунг начинался со слов Capitalisten [5] или Juden [6]; их опять начали в открытую отождествлять. Пробегая мимо машины, разбушевавшиеся юнцы пинали ее ногами, молотили кулаками по крыше, плевали в окна. Передо мной мелькали тупые, грубые лица, по-тюремному наголо остриженные головы, выпученные глаза, рты, перекошенные воплем ненависти. И все они были какие-то одинаковые, будто безумие наложило некий общий отпечаток и на их внешность. Лутц недовольно фыркнул и тяжело откинулся на спинку сиденья, обеими руками пригладив гриву седых волос.
– 'S tut mir leid [7], Стивен, – пробасил он. – Эти гориллы не отдают себе отчета, в кого кидаются всякой дрянью!
Я не стал высказывать предположение о том, что, знай они это, их действия носили бы куда более упорядоченный и направленный характер. Барон Лутц фон Амернинген был несколько преувеличенного мнения о важности собственной персоны и вряд ли оценил бы мое замечание. Кроме того, после успешной презентации он пребывал в благодушном состоянии. Поэтому сказать ему сейчас такое – было все равно что проткнуть воздушный шарик на глазах у ребенка. Портье отеля распахнул дверцу машины, и Лутц легко выпрыгнул вслед за мной. Он обхватил мои поникшие плечи своей огромной ручищей, и мне в лицо пахнуло кисловатым запахом «Дом Периньон» – на фуршет после презентации не поскупились.
– Может, все-таки пойдешь со мной? Сыграем партию-другую в теннис, погреемся в сауне, пропустим по стаканчику…
– Спасибо, Лутц, но у меня еще кой-какие дела остались…
– Тогда попозже вечером! Ведь такой крепкий молодой парень, как ты, не будет сидеть и киснуть у себя в номере? Я понимаю, ты сейчас чувствуешь себя усталым, но это сказывается напряжение. Тебе необходимо расшлабитъся , дружище!
Лутц говорил по-английски так хорошо, что мог бы запросто избавиться от акцента. Как я понимаю, он этого не делал намеренно – разыгрывал из себя этакого Эриха фон Штрогейма. [8]
– Посмотри на меня – я на десять лет старше, а выглешу ничуть не хуже тебя. Я просто не раскисаю, я все время в центре событий! Вечеринки, приемы, рауты! Только так можно сохранить молодость! И сегодня вечером я как раз устраиваю одно из моих маленьких торжеств! – Он довольно хихикнул и протянул мне твердый белый конверт. – Ты еще ни на одном не бывал, так ведь? Вот и просветишься!
– Лутц, это… ужасно мило с твоей стороны, – произнес я немного удивленно. Конечно, я не мог не знать о маленьких торжествах четырнадцатого барона фон Амернинген: желтая пресса раструбила о них по всему свету, хотя репортеров и папарацци никогда не пускали дальше ворот, так же как и обычных партнеров по бизнесу. Ну а я в своем теперешнем положении, вероятно, подпадал под категорию «богатых бездельников».
– У меня куча дел, – повторил я, – и чувствую себя неважно. – Это, по крайней мере, было почти правдой. Но мне не хотелось его обижать, и я постарался смягчить отказ: – Может, я и смогу заглянуть попозже, если это удобно…
– Ну конечно, конечно! – И он помахал огромной, как ласт, ручищей. – Ты ведь знаешь, как до меня добраться? О'кей! Нечего торчать в номере одному, в обнимку с бутылкой! Или с кем другим, а? Что ж, чао, бамбино!
Я помахал Лутцу в ответ и проводил глазами его длиннющий «мерс»-лимузин. Тот дал задний ход и с урчанием вырулил на засыпанную мусором проезжую часть. Улица опустела, но в воздухе все еще висел тяжелый запах, исходивший из опрокинутых мусорных баков, к которому примешивались также дым, аромат перечного газа, который с некоторых пор стали использовать вместо слезоточивого, запах бензина из «коктейлей Молотова» – все это составляло букет, от благоухания которого хотелось плеваться.
– Ну что за невезуха! – проронил один из постояльцев, сбегавший по ступенькам к стоянке такси и на бегу запихивавший в дипломат кипы буклетов с презентации. – Представляете, они перевернули мою машину! Как пушинку! Чертовы фашистские ублюдки! А вы тоже на презентацию приехали? Э, да вы, случаем, не Стивен ли Фишер? Ну разумеется, как же я вас сразу-то не узнал? – Он схватил меня за руку и принялся трясти ее с несколько преувеличенным энтузиазмом, едва ли не с благоговением. – Ежи Марковский, вице-президент компании «Роском-Варшава», сборка электроники и все такое! Да, ну и удивили же вы нас всех! Настоящий переворот, черт возьми! Я еще не успел просмотреть баланс, но думаю, мы непременно приобретем приличную долю «Си-Трана»! – Он помрачнел. – Но и эти чертовы соперники наверняка зевать не будут, это уж и к гадалке не ходи! Но вы ведь нас не забудете?
Я удивился, как ему удалось запомнить меня по той короткой речи, которую я произнес на презентации, окруженный голограммами, танцорами и всей этой ерундой. Но стоило мне войти в фойе, как я сразу понял: весь газетный стенд пестрел моими изображениями. Я еще не успел попасть в «Тайм» или «Ньюсуик», но континентальные европейцы времени даром не теряли. И вот я пялился с обложек «Эльзевир» и «Шпигеля» (разумеется, в кадр попал и Лутц), а «Экономист» на первой странице поместил фотографию какого-то кретина с поросячьими глазками и в четырехугольной академической шапке с кисточкой, озаглавленную: «Удобная транспортировка! „Си-Тран“ – перевозки для новой Европы».
Я взял себе экземпляр. Человек за стойкой глупо улыбнулся и громко сказал:
– Gratuliere, Herr Fischer! [9]
Все головы в фойе повернулись в нашу сторону; отель был битком набит бизнес-типами, понаехавшими на презентацию, и, конечно, им всем сразу же захотелось пожать мне руку. Среди желающих были даже крупные шишки из транснациональных компаний. Я спасся бегством, отступив в лифт с горящими от рукопожатий ладонями и приглашениями в любое время заскакивать в гости, причем абсолютно в любое место – от Гренобля до Гротана, что в штате Коннектикут. Утром, во время всей это дорогущей показухи, я чувствовал себя идиотом, пытающимся нацепить на себя маску знаменитости; теперь же до меня вдруг дошло, что именно знаменитостью я и являюсь.
Но сейчас мне хотелось только остаться одному.
Если разобраться, довольно забавная ситуация: я разыгрываю из себя Грету Гарбо. [10] Я долгие годы учился не вести себя подобным образом, да и учился-то не на кушетке психоаналитика, совершая под его руководством путешествия в собственное подсознание. Учился я на ходящих ходуном палубах и в темных джунглях, среди заоблачных архипелагов и в мирах, простирающихся за пределами нашего, подобно нескончаемым теням, которые отбрасывает заходящее солнце. Учился в странствиях настолько необычных и рискованных, что сами воспоминания о них были мимолетны и очень быстро меркли. На Спирали мне доводилось сталкиваться с задачами и опасностями, которые помогли мне постичь истинную цену успеха, – и в конце концов мне пришлось встретиться с самим собой.
Я раскрыл «Экономист», и глаза мои сразу выхватили конец передовицы: «…самое сенсационное изобретение в области транспортировки грузов со времени внедрения контейнерных перевозок в 1960-х. Несомненно, это изобретение заслуженно озолотит г-на Стивена Фишера и как генерального директора, и как держателя контрольного пакета акций. Однако „Си-Тран“, как и его загадочный создатель, не собирается останавливаться на достигнутом. Естественно, что „Си-Тран“, сделавший утомительные и сложные международные судоперевозки такими же бессмысленными, как и вчерашние границы между странами, будет в дальнейшем способствовать воссоединению растерзанной и еще до конца не оправившейся от посткоммунистической травмы Восточной Европы с Западом, отмеченным, как чумой, отсутствием стабильности и возрастающим экстремизмом. В этом качестве „Си-Тран“ займет достойное место не только в сухих научных трактатах будущего, но и…»
Мелодичный звон колокольчиков оповестил меня, что лифт прибыл на мой этаж. Я поспешно свернул газету, не желая быть застигнутым за ее чтением, и фыркнул сам на себя. Боже мой, боже мой, как бывало говаривал мой старинный дружище Джип, это просто от скуки! Но теперь все, баста. Я с такой силой пихнул пластиковую карточку-ключ в дверь своего номера, что чуть ее не сломал.
Я отшвырнул газету и проверил почту в портативном компьютере. Факс был завален сообщениями, как, впрочем, и автоответчик, – все сплошь поздравления. Нажатием нескольких клавиш я отправил их в офис своей компании – пускай помощники и ассистенты отвечают. Но стоило мне закончить пересылку, как вдруг в центре экрана вспыхнуло окно [11] в формате, специально предусмотренном для срочных сообщений о неполадках в системе. Я внимательно вгляделся в горящие красные буковки.
СРОЧНО ВО ИЗБЕЖАНИЕ НЕМИНУЕМОГО УНИЧТОЖЕНИЯ СИСТЕМЫ СОЕДИНИТЕ ПОРТ «К» С ПОРТОМ «Ч» СРОЧНО
Что с чем соединить? Я был уверен, что этот компьютер не только не может соединить упомянутые гнезда, но и вообще их не имеет. Розыгрыш? А может, вирус?
Все это наводило на мысль о подтексте, этаком double entendre. [12] А скорее всего я просто случайно привел в действие какую-то созданную разработчиком программы, но оставшуюся невостребованной инструкцию, которая так и осталась в операционной системе. Я нажал на копку «ОК», и рамка постепенно исчезла, хотя сами буквы с настойчивостью жидких кристаллов еще на несколько секунд задержались на экране, подобные затухающим огонькам. Я закрыл окно и пошел принять душ и переодеться.
По идее следовало бы тотчас забыть об этой истории. Однако и час спустя, посвежевший после душа, сидя в баре отеля и вооружившись огромным количеством джина с тоником, я все еще продолжал размышлять об этом. Может, просто потому, что, прекрати я размышлять об этом, мне на ум полезли бы мысли похуже. На террасе, где располагался бар, не было ни души. Администрация отеля расстаралась, украсив это место мраморными статуями, декоративными растениями и зонтиками в полосочку над столиками, однако придать более благородный вид автомобильной стоянке и жалкой поросли карликовых сосен, отмечающих ее границу с территорией соседнего отеля, оказалось выше ее возможностей. Пейзаж, открывавшийся с террасы, был немногим приятнее для глаз, чем широченное полотно проезжей части перед отелем. Тем не менее он действовал умиротворяюще. По крайней мере, за автостоянкой, вернее, над ней тянулась широкая полоса ничем не заслоненного неба. После того как я сутками торчал в выставочном центре, уже одно это притупляло ощущение клаустрофобии, овладевшей было мной. Я заказал еще джина и откинулся в кресле, чтобы понаслаждаться пейзажем.
Над чахлыми деревцами облака устремлялись ввысь, словно неприступные ослепительно белые стены, прорезанные темно-серыми вкраплениями. Белоснежная чистота облаков оставалась незамаранной, невзирая на всю мощь человеческой глупости. В бодрящем осеннем воздухе, слегка согретом солнечными лучами, облака казались застывшими на фоне темной лазури небес, которая увлекала взгляд за собой в бесконечность. Различать фигуры и образы в облаках – дело обычное, но на сей раз картина вырисовывалась четко, как на полотне художника. С обеих сторон облака вздымались отвесными скалистыми уступами. Тот, что справа, был выше и соединялся со второй вершиной, образуя некое подобие буквы «V». Почти верилось, что видишь перед собой петляющую меж отвесных скал широкую дорогу, ведущую к перевалу через могучий горный хребет, над которым, подобно стражу, нависла вершина белоснежной башни. Лучи солнца окрасили башню и дорогу в пламенно-розовые цвета. Эти величественные декорации, достойные великой трагедии, фильма, оперы или чего-то подобного, природа и стечение обстоятельств создали за считанные мгновения, а пройдет несколько минут – и они навсегда исчезнут.
Все это напомнило мне о том, что я теперь могу исчезнуть на несколько дней и полазить по горам, хотя вряд ли мне посчастливится найти такое же девственно-прекрасное место. На несколько дней? Да я могу хоть весь остаток жизни посвятить альпинизму. Ведь я добился успеха, не так ли?
Я так наладил дела в нашей компании, что, когда Барри отошел от дел, я, несмотря на молодость, без труда преодолел ступеньку, отделявшую меня от поста директора фирмы. Но теперь мой друг и заместитель Дейв справлялся с делами даже лучше, чем это когда-либо делал я. Ну и кто я теперь? Всего лишь свадебный генерал. И дело не в том, что Дейв хочет меня подсидеть. Несмотря на все его шуточки в мой адрес, он считается со мной и спрашивает мое мнение по любому вопросу, если я проявляю интерес к нему, вопросу этому. Иногда такое даже смущает меня. Куда бы я ни бросил взгляд, везде чувствуется его рука, твердо держащая штурвал. Дейв повел корабль компании с добродушной властностью, унаследованной от его предков – вождей племени в Западной Африке, при этом еще умудряясь содержать большущее семейство. Он достиг всего, чего я пытался достичь, и даже большего; мои решения бывали хороши, его – еще лучше, и я понимаю, почему так рано, казалось бы, ушел Барри. Но мне едва минуло сорок, я в форме и люблю свою работу – да и что еще мне любить? Годами я выкашивал идеи о том, как лучше устроить наш бизнес, – идеи в большинстве своем сумасбродные, но…
Но внезапно «Си-Тран» превратился в реальность для семнадцати стран, оказался готов к внедрению еще в десяти, а гигантская программа по его расширению должна была раскинуть свои сети далеко за пределы Европы и опутать весь земной шар. Но это уже была не моя забота. Я больше не мог контролировать все дела, да и никто не смог бы. От меня требовалось лишь давать интервью, председательствовать на проводимых изредка собраниях консорциума и грести деньги лопатой. Но не всякий миллион доставил бы мне то наслаждение, которое я получил от сумки, набитой потертыми гинеями, луидорами, реалами и мягкими испанскими унциями. Сумка эта досталась мне ценой тяжких испытаний во время первого плавания по тем незнакомым, бескрайним морям, что простираются между мирами Спирали и так не похожи на наши.
Случилось это два года назад, когда все возрастающие трудности новой системы стали так давить на меня, что я в отчаянии бежал от них, собрал своих старинных друзей, нашел капитана с командой и товары для торговли в незнакомых портах. Год спустя я снова, уже в качестве капитана собственного корабля, пустился в плавание, на этот раз более продолжительное. Продолжительное, полное опасностей и не такое выгодное, как в прошлый раз, но начало было положено.
Дважды уже притягивала меня Спираль, однажды волею случая и любопытства, второй раз по необходимости. Теперь же она не просто притягивала, а неудержимо влекла, и потребность быть там буквально разрывала меня на части. Каков был смысл моей жизни, жизни червяка, застрявшего в Сердцевине? А ведь там, за пределами этого мира, существовала вселенная безграничных возможностей! Сердцевина безнадежно меркла перед буйством ее смелых красок. Но этот мир был известен мне и подвластен мне, насколько он может быть подвластен людям, и даже в большей степени, чем большинству из них. Спираль же обладала любопытной особенностью подчеркивать как сильные, так и слабые стороны. Нет, лучше уж я разберусь со своими проблемами здесь, чем они поднимутся и захлестнут меня там, снаружи.
В конце концов, мне была известна самая главная моя проблема. Здесь или там, в Сердцевине или на Спирали, я оставался одинок. Я избавился от бессмысленности, чувства вины и холодной пустоты моего прошлого. Я твердо решил начать жить заново, найти настоящих друзей, выстроить свои отношения с людьми и даже жениться. Но мне было уже за сорок, и лгали те, кто говорил, что мне не дашь моего возраста, – еще как дашь, если посмотреть изнутри. И я привык жить работой. Не самое хорошее начало. Как я мог изменить эту идиотскую двойную жизнь? Разве впутать в нее кого-нибудь из близких мне женщин? Но Клэр и Джеки знали все это. И обе решили держаться подальше как от Спирали, так и от меня. Теперь они, уж конечно, забыли обо всем – людям свойственно забывать. Там, на Спирали, тоже были женщины, и в немалом количестве, но отношения в тамошней переменчивой атмосфере редко затягивались, ибо чересчур длительная остановка означала там потерю памяти и возвращение в болото серого мира смертных.
Я с раздражением осушил стакан и ощутил горечь. Уставившись на огромную фантастичную гряду облаков, я всей душой пожелал укрыться за ней, пожелал так горячо, как никогда прежде…
Официант поставил передо мной еще один стакан, хоть я и не мог припомнить, чтобы заказывал его. К питью, однако, я не притронулся. Повернувшись к стойке бара, чтобы просмотреть меню, я краем глаза заметил белое пятно, похожее на запутавшийся в кронах низкорослых деревьев обрывок облака. Но стоило моим глазам сфокусироваться, как в голове у меня все смешалось. Это была лошадь, и немаленькая, судя по виду. Лошадь серой масти, а вернее сказать, чистейшего, ослепительно белого цвета. Она стояла неподалеку, но ни наездника, ни грума рядом не было. Оседланная и взнузданная, но не привязанная и не стреноженная, лошадь спокойно наклонила голову и принялась пастись на жалком пятачке под деревьями, где росла редкая трава.
Я огляделся по сторонам – и правда никого. Животное, должно быть, заблудилось и забрело сюда откуда-то… с ярмарочной презентации скорее всего. Да, конечно: агентство наняло известную танцевальную группу и подготовило весьма внушительные аудио – и видеоматериалы. За последние несколько недель я нагляделся на что угодно, начиная от стриптизерш и заканчивая гиппопотамами. И еще я понял, что следует сделать что-нибудь прежде, чем несчастное животное выйдет на Autobahn [13] или столкнется с каким-нибудь любителем быстрой езды, выезжающим с автостоянки. А нужно сказать, что лошадей я любил. Прихватив с собой несколько кусочков сахара из сахарницы на столе, я перемахнул через заграждение и осторожно двинулся по асфальту, стараясь не спугнуть животное.
Впрочем, беспокоиться не следовало. Конь поднял голову и посмотрел на меня, затем слегка тряхнул гривой да так и остался стоять, как будто поджидая меня.
– Да ты какой рослый мальчик, – сказал я тихо.
Чем ближе я подбирался, тем крупнее казался конь. Конечно, это был не шайр, и не першерон [14], но ростом и статностью он походил на очень крупного тракена. Я не мог определить его породу, – судя по вытянутой форме головы, в нем не было ничего от арабского скакуна. Сбруя тоже была необычная, тяжелая и расшитая орнаментом, седло с высокой передней лукой, но не в ковбойском стиле, а скорее уж в восточном. Я снял обертку с продолговатых сахарных кирпичиков. Конь понюхал их и принял, изящно приподняв губу, а затем позволил погладить себя по мускулистой шее.
Тряхнув гривой, конь фыркнул, как будто желая сказать: «Ну и чего ты ждешь?»
Нет, это был не какой-нибудь заплутавший бездельник из шоу. Вокруг скакуна витал дух Спирали, дух волшебства и загадочности. Да, Спираль была опасным местом. Но сейчас мне было плевать на это. Я попробовал подпругу – она была затянута как следует. Я ухватился за луку и, опершись одной ногой о поребрик, другую вставил в стремя, подтянулся и очутился в седле. Другая моя нога нашла стремя без труда – и тотчас огромный жеребец с радостным ржанием развернулся и устремился к зеленой завесе деревьев.
Я невольно пригнулся, увидев, как стремительно надвигается листва, и инстинктивно потянулся за поводьями, которые, как оказалось, были обмотаны вокруг луки. Но не успел я схватить их, как мы уже пролетели сквозь заросли, и мягкий звук топота копыт по траве сменился, но не на приглушенный стук по асфальту – нет, земля ответила барабанной дробью, – камень отозвался грохотом, когда огромное животное перешло на галоп. Я взглянул вниз и чуть было не лишился чувств. Земли под конскими копытами видно не было, она терялась в обволакивавшем нас летящем сероватом тумане, так что казалось, будто мы не движемся, а туман пролетает мимо нас. Возникало ощущение, что от удара копыт туман на мгновение застывает, но уже через секунду, едва копыта отрываются от его поверхности, тает снова. Кроме того, стоя в стременах и вертя головой по сторонам, я заметил еще кое-что: дорога уходила по склону вверх, мы поднимались, причем довольно быстро. Затем все вокруг нас внезапно заполнилось светом, и вольный воздух обдал меня свежестью. Ослепленный, я смотрел, прищурясь, на парящие в высоте тени – неужели это тоже облака? Мне пришлось отвести взгляд от сверкающих высот и снова взглянуть вниз – и на этот раз я потерял стремена и вынужден был судорожно вцепиться в луку седла.
Теперь почва стала достаточно твердой, это была неровная каменистая тропа. В дорожной пыли попадались кусочки кварца. Но ширины дороге явно не хватало. В каких-то миллиметрах от места, куда опускались копыта, она резко обрывалась, и мелкие камешки, разлетавшиеся из-под них отскакивая от отвесной скалы, летели вниз, в головокружительную пустоту, в пропасть, глубину которой я даже предположить не мог. Густой туман плескался о скалистые берега, подобно волнам молочного озера. Однако это был не туман, ибо он простирался от утеса той самой бесконечно далекой лазури, – это было облако, а мы скакали уже над ним, поднимаясь по склону горы. Бездна пугающе ощетинилась на меня, руки мои покрылись липким потом, но я только крепче сжимал ногами седло, надеясь на него да на веру альпиниста в то, что высота значения не имеет: можно уцелеть, сорвавшись с вершины в тысячу футов, и разбиться, упав с десяти. Задыхаясь от волнения, я заставил себя выпрямиться и смотреть вперед. Глаза мои привыкли к ослепительному свету, но я и без того уже знал, что предстоит увидеть: тот самый пейзаж, те же скалистые стены, а между ними дорогу, по которой я так мечтал проехать, дорогу, по которой я сейчас поднимался и которая вела к перевалу, расположенному не более чем в двухстах футах отсюда. Возбуждение пронзало меня ледяными звенящими стрелами. Сильный свежий ветер моментально очистил легкие от тлетворного дыхания города, наполнив меня нескончаемой жизненной энергией. Воздух здесь бодрил в сотни раз больше, чем самый холодный и крепкий джин. Я стряхнул с себя страх перед бездной, вдел ноги обратно в украшенные орнаментом стремена и поудобнее устроился в седле, приноравливаясь к ритму скачки, наслаждаясь силой животного и как бы вбирая ее в себя. Я натянул поводья с серебряным позументом и тут же по реакции жеребца понял, что он мне повинуется, признавая мою власть над ним. Ведь именно этого я хотел, верно? И не так важно, что ждет меня за перевалом, по крайней мере, я увижу, что находится там.
