Нас рано хоронить

Глава 4

Как высоко ценят женщины цепи, которыми они прикованы.

Маргарет Митчел

Шумный итальянский ресторан. В пятницу вечером невозможно найти свободный столик, все уже давно оккупировано офисным планктоном с поддельными часами и аккуратно подстриженными бородами, юными нимфетками с одинаковыми лицами, стареющими дивами в платьях от «Valentino» и удачливыми депутатами, ведущими активную борьбу не с беззаконием, а с ожирением.

Женя не без труда разглядела подруг в этой вакханалии, и ловко лавируя среди пестрой публики, практически упала на кожаную кушетку у окна, кинув на стол телефон.

– Салют, телочки.

– Да неужели, всего-то на сорок минут опоздала, какое счастье!

– Деловые люди не опаздывают, они задерживаются.

– Бери бокал, деловая ты наша, у Кристины новость.

Три подруги замерли в ожидании свеженькой сплетни, выжидательно распахнув ярко накрашенные глаза, потому что уж очень давно было невыносимо скучно.

– Девочки, больше не могу молчать!

Кристина вытащила из-под стола слишком загорелую правую руку, которую до этого усердно прятала. На безымянном пальце сверкало кольцо из белого золота с дюжиной бриллиантов.

– О, мой Бог, детка!

Все подруги наперебой принялись расхваливать подарок и считать камушки. Щебетали как воробьишки на кусте боярышника тоненькими голосками, перебивая друг друга. Чик-чирик. Все, кроме одной.

– Сколько же оно стоит?

– А как это было? Рассказывай все! Мы ждем подробностей!

Чем больше три восторженные девицы напевали о вселенском счастье, тем бледнее становилась Женя. По ее лицу легко читалась вся гамма эмоций, непредусмотренных в такой ситуации – от раздражения до презрения. Брови сошлись в гневную складку, дышать мешал комок в горле размером с пудовую гирю.

– Я, пожалуй, пойду.

– В смысле? – виновница праздника жизни была в недоумении, – Ты разве за меня не рада? Хоть раз нельзя позволить кому-то кроме тебя побыть в центре внимания?

– Рада? А чему тут радоваться? Помнится, еще две недели назад ты у меня на кухне плакалась о тяжкой судьбе, глотая сопли, он ведь тебе изменил, или я что-то путаю?

– Просто ты никогда не любила и не понимаешь, что нужно уметь прощать! У меня такое впечатление, что ты в принципе не способна на чувства. И вообще, ты просто мне завидуешь. Мы все так думаем, да, девочки?

Девочки молчали, опустив наращенные ресницы. Маша так усердно запихивала салат в бордовый рот, что даже подавилась.

– А чего вы молчите? Говорите, как есть.

Эмоции накалились до такой степени, что даже воздух вокруг этой компании обжигал официантов, пробегающих мимо, стремящихся поскорее скрыться в другом конце зала. За соседним столиком с интересом поглядывали, прислушиваясь к каждому слову.

– Жень, ну чего ты бесишься, Кристина в чем-то права, ты ведь действительно ни с кем не встречаешься, и порой бываешь довольно агрессивна, это наводит на определенные выводы.

– Какие выводы? Что я не такая дура, как вы? Что не собираюсь унижаться ради горстки тестостерона? Вы серьезно?

– Началось. Старые песни о главном. В феминистки записалась?

– Это у вас одна несмолкающая песня – «Был бы милый рядом». Когда уже каждая женщина наконец-то поймет, что нельзя жертвовать собой, лишь бы удержать мужчину. Вы готовы терпеть измены, побои, отсутствие секса, или наоборот его переизбыток, но ни за что не останетесь в одиночестве. Держитесь друг за друга, скованные одной цепью, бедные овечки, запуганные бездетностью, прислушиваясь к тикающим часикам. Я долго молчала, но больше не могу, хотя теперь нам в принципе не о чем больше говорить, нет смысла. Я ухожу. Только больше ни одна из вас не переступит порог моего дома. Мне надоело каждый раз разгребать ваше гиперэмоциональное дерьмо, – Женя бросила деньги на стол, схватила телефон, и, не оборачиваясь, выбежала из ресторана.

Она не могла поверить, что подруги, с которыми они были неразлучны еще со школы, стали совершенно чужими. Неужели так бывает? Ведь когда-то они смотрели на мир одинаково. Так что же произошло? Ей хотелось выбить из них всю бабскую дурь, доказать, что они не правы, но какой толк? А что, если это она видит жизнь через кривое зеркало? Что если она действительно не умеет любить? Нет, Женя никогда не признавала поражений, она всегда должна быть права.

Ей порой казалось, на свете не осталось здравомыслящих особей женского пола. Они все были одержимы молодостью и внешним лоском, пытаясь идти против законов природы, уродовали лица и тела, моделируя себя как машину. Машину, которую можно трахать. Все ее знакомые усердно тюнинговались, чтобы продаться подороже, повысить свою рыночную стоимость. Ради чего? Чтобы по пятницам давиться устрицами, которые они ненавидят, в угоду модным тенденциям, жариться не на российских курортах, а на европейском побережье и прикрывать свои телеса не подделками дорогих брендов, а оригиналами. Только вот они не осознавали, что сами давно превратились в дешевые копии друг друга.

Глава 5

Как иногда хочется – чтобы холодно. Чтобы сердце – до бесчувствия. Чтобы душа – гранитом, бетоном, камнем. Чтобы не любить, чтобы не больно. Чтобы не хотеть рук, не искать в оглохшем мире жалкие крохи тепла. И иногда почти получается, и уже чувствуешь в груди этот холод, и уже ждешь его, готов к нему… но почему-то мама смотрит на твое лицо и начинает плакать.

Аль Квотион

За окном сверкали фонари, затмевая звезды. Полная луна с ярко выраженными темными пятнами выглядела довольно устрашающе. Женя вдруг подумала, что в прошлой жизни наверняка была оборотнем, потому что уж очень хотелось выть. Первая трезвая ночь за последние несколько лет. Зубы сводило с такой силой, что все щеки изнутри были искусаны в кровь. Разочарования не исчезали в папиросном дыму и не тонули в бокале вина. Она осталась один на один с собственными демонами. Лежать в кровати – невозможно, как и смотреть телевизор. Попробовала почитать книгу – не смогла сосредоточиться. Она металась по квартире, как дикая лошадь в загоне, периодически хотелось встать на дыбы. Вспомнила все. Переломанные огнем ребра Нотр-Дама, захваченный Норд-Ост на Дубровке, свои мечты о героизме, служении Отечеству, и свое же бессилие что-либо изменить. Она и есть жертва, только спасти некому.

К часу ночи решила помыть полы, полегчало. К пяти утра была перечищена вся посуда, каждая кружка и ложка, постирано белье на руках, чтобы заглушить душевную боль физической от разодранных костяшек, разобрана старая одежда и переставлена мебель. Женя впервые оценила терапевтические свойства трудотерапии. Теперь ей стало понятно, почему она так популярна в психиатрических и наркологических клиниках. Главное самой не попасть в эти прекрасные места, от мыслей о которых паническая рвота наполняет рот. «Нет, русские не сдаются. Где мы, там победа». – Приговаривала девушка, круговыми движениями полируя окно на кухне. Снова и снова.

С рассветом, когда уже просто нечего было драить, она вспомнила про сообщество анонимных алкоголиков, которое постоянно показывают в американских фильмах, и решила спросить у интернета, есть ли что-то подобное в России. Оказалось есть. Изучая знаменитые двенадцать шагов к выздоровлению, ей почему-то сложно было воспринимать их всерьез. Глаза сами по себе снисходительно закатывались. «И вы в это верите?». Но, когда она вспомнила все, что происходило под влиянием алкоголя в ее жизни, стало снова не до смешков. Женя дала себе слово сходить хотя бы на одно собрание и выписала даты встреч в ежедневник.

Неожиданно наступило какое-то опустошение. Голова превратилась в воздушный шарик, из которого выпустили газ. Руки отяжелели и устало повисли вдоль тела как надломанные ветки. Глаза закрылись, и девушка погрузилась в долгожданное забвение, упав на чистую, пахнувшую пионами простынь.

Жене казалось, что прошло каких-то полчаса, когда зазвонил телефон. Сквозь сон она автоматически сбрасывала звонки, но они не прекращались. С трудом разлепив веки, посмотрела на экран. «Мама». Только этого не хватало.

– Алло, – голос как будто чужой, охрипший и противный.

– Живая, зараза такая! Слава Богу. Я тебе весь день звоню. Ты почему трубку не берешь?

– Да я еще сплю, мам.

– Ты время видела? Спит она в три часа дня. Это чем же надо было ночью заниматься? И вообще, ты почему не на работе?

«Началось», – обреченно подумала Женя и окончательно пришла в сознание. Предстоит дежурная ссора, которой не избежать, как ни старайся.

– Я уволилась, – она закусила одеяло, приготовившись к удару. Вдох-выдох. Раз, два, три.

– Как это уволилась? Ты в своем уме?! Или тебя вышвырнули? Что ты опять натворила? – мама, как и ожидалось, была в бешенстве.

– Да почему сразу натворила? У меня были веские причины для такого решения.

– И какие интересно?

– Я не хочу это обсуждать.

– Что значит «не хочу»? Я тебе не тетка с улицы, я требую объяснений.

– Я взрослый человек, и не обязана ничего объяснять, пока сама этого не пожелаю.

– Ты как с матерью разговариваешь, сопля?

– Мама, мне двадцать девять лет, какая я сопля? – Женя уже была близка к истерике. Слезы против воли хлынули сплошным потоком.

– Я знаю, сколько тебе лет, я тебя родила, поэтому закрой свой рот и слушай. Взрослые люди так себя не ведут, они несут ответственность за свою жизнь и за свои поступки, но тебе это слово не знакомо, ты вся в отца. Что тот был алкоголик, что ты такая же, яблочко от яблони. Я все думала – пройдет, обойдется, но нет, ты упорно лезешь в ту же степь, так вот знай, я к тебе больше по больницам бегать не буду, вытаскивать тебя из говна отныне тоже не собираюсь. Раз ты такая самостоятельная, делай что хочешь.

Связь оборвалась. Женя сползла на пол. Она кричала, захлебываясь и давясь рыданиями, раздирала ногтями кожу на шее, сжимала голову в тиски изо всех сил.

– Ненавижу! Как же я тебя ненавижу, мама! И тебя, и себя, и своего мифического отца, которого совсем не помню. За что мне все это? Зачем мне такая жизнь? Лучше бы я никогда не рождалась.

Кот прибежал в испуге и с громким мяуканьем попытался запрыгнуть на руки.

– Феденька, ты то меня хоть любишь? Ну, скажи? – Женя прижала его к груди. Гладила, ласкала, заглядывая в глаза, – Никому я кроме тебя не нужна. Совсем никому. Может покончить с этим раз и навсегда? Но ты ведь тогда пропадешь. Это подло с моей стороны, ты ни в чем не виноват. Прости, что напугала, я больше не буду.

Кот урчал, удобно устроившись на хозяйских ногах. Женя почти перестала плакать, только лишь изредка всхлипывала, вытирая локтем нос.

– Надо жить, Федь, хотя бы попытаться. Переставить акценты. Никто нам с тобой не поможет, кроме нас самих. Давай попробуем начать сначала. По-другому. Правильно. Если и умирать, то не так глупо, а как мечталось раньше: «По-русски рубаху рванув на груди». Пойдем на кухню, мне нужен кофе.

При слове «кухня» толстый шерстяной комок на ножках стремглав помчался вперед, в предвкушении позднего завтрака, а Женя шлепала босыми ногами по ламинату, яростно вспоминая стихи Симонова: «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…».

* * *

А в это время на другом конце города плакала Ирина Александровна Калашникова. Она не могла поверить, что все это происходит наяву. С ней, с ее ребенком. Столько вложила в дочь, всю себя отдала, работала от рассвета до позднего вечера, чтобы обеспечить ей нормальное детство. Читала книжки, несмотря на то, что падала с ног от усталости, водила гулять в парк по воскресеньям, вязала нарядные кофточки по схемам из журнала «Бурда». Часто они засыпали, обнявшись, после долгих разговоров о том, какую красивую куклу видели в магазине, смотрели зимними вечерами, как кружатся снежинки за окном, а дома было тепло и пахло пирожками с капустой. В какой момент все изменилось? Она силилась понять, вспомнить, но безуспешно. Было страшно, и от этого страха она начинала злиться. На себя, что упустила, не сберегла, на бывшего мужа, на гены и на судьбу. И сегодня она сдалась окончательно, опустила руки. Невозможно спасти человека, который не хочет жить, даже если это твой собственный ребенок.

Глава 6

Алкоголизм – это порождение варварства – мертвой хваткой держит человечество со времен седой и дикой старины и собирает с него чудовищную дань, пожирая молодость, подрывая силы, подавляя энергию, губя лучший цвет рода людского.

Джек Лондон

– Меня зовут Антон, и я алкоголик.

– Здравствуй, Антон! – нестройный хор тихих голосов отозвался на приветствие первого выступающего.

Женя огляделась. Двадцать четыре человека хаотично разместились по просторному актовому залу. Обшарпанные стены, такие же лица, на которых четко прорисовывались следы пагубной привычки. Мужчины и женщины, от двадцати до шестидесяти. Она почему-то думала, что попадет на сборище опустившихся бомжей, и с удивлением обнаружила, что у районной больницы, где проходило собрание, припарковано с дюжину дорогих иномарок. Женщина, сидевшая на первом ряду у окна, нервно болтала ногой в лаковой дизайнерской туфельке, Антон, взявший слово, явно раз в две недели посещал барбершоп. Были, конечно, и откровенно бедные люди, но добрая половина присутствующих выглядела вполне прилично, однако взгляд у всех был примерно одинаковый, вне зависимости от внешности. Множество глаз, наполненных болью, отчаянием, стыдом и чувством вины.

– Я начал пить, когда мне было одиннадцать. Родители были слишком увлечены зарабатыванием капитала на безоблачное будущее, но не замечали меня в настоящем. Я помню, как собирались со старшаками после школы на теплотрассе. Той зимой я впервые стащил у бабушки пятьдесят рублей, чтобы сделать свой вклад в покупку портвейна. Сначала достаточно было половины стакана, чтобы меня вырвало. Через год я уже спокойно выпивал бутылку в одно лицо. В компании новых друзей я наконец-то почувствовал себя нужным. Сейчас понимаю, что это была иллюзия, меня держали при себе только потому, что я всегда мог достать денег на выпивку, но в то время мне казалось, что хоть кому-то есть до меня дело.

И он расплакался. Взрослый мужик стоял и плакал, закрывая лицо ладошками, как маленький мальчик. Его широкие плечи, обтянутые дорогой рубашкой, вздрагивали, а из грудной клетки вырывалось все, что было накоплено за долгие годы.

– Простите, сегодня больше не могу, – он прошел, шатаясь, к дальним рядам и сел рядом с пожилой женщиной, которая тут же обняла его и по-матерински стала гладить по волосам, нашептывая на ухо слова утешения.

С каждой историей, чужой, но до боли знакомой, с каждым словом, произнесенным в этих стенах, Жене становилось все хуже. У нее в теле началась какая-то бешеная турбулентность, а всем внутренним органам срочно понадобились кислородные маски.

– У нас сегодня есть новенькие. Кто желает высказаться? – мужчина, негласно руководивший встречей, вопросительно окинул взглядом собравшихся.

Повисла напряженная тишина. Панику, внезапно окутавшую несколько испуганных лиц, казалось, можно было не только увидеть, но и потрогать. Она будто в кокон заворачивала людей холодным, крепким одеялом, парализуя руки, ноги и дыхательные пути.

– Ну что ж, может быть в следующий раз. Помните, у нас здесь все добровольно. А теперь давайте перейдем к нашим двенадцати шагам. Ольга, начните, пожалуйста.

Потрепанная жизнью блондинка открыла тонкую книжечку, дожидавшуюся своего часа у нее на коленях.

– Мы признали свое бессилие перед алкоголем, признали, что наша жизнь стала неуправляемой, – она передала книгу соседке.

– Пришли к убеждению, что только Сила более могущественная, чем мы, может вернуть нам здравомыслие.

Люди стали читать по цепочке. Каждый по одному шагу. Остальные повторяли нестройным хором:

– Приняли решение препоручить нашу волю и нашу жизнь Богу, как мы Его понимали.

– Глубоко и бесстрашно оценили себя и свою жизнь с нравственной точки зрения.

– Признали перед Богом, собой и каким-либо другим человеком истинную природу наших заблуждений.

– Полностью подготовили себя к тому, чтобы Бог избавил нас от всех наших недостатков.

– Смиренно просили Его исправить наши изъяны.

– Составили список всех тех людей, кому мы причинили зло, и преисполнились желания загладить свою вину перед ними.

– Лично возмещали причиненный этим людям ущерб, где только возможно, кроме тех случаев, когда это могло повредить им или кому-либо другому.

– Продолжали самоанализ и, когда допускали ошибки, сразу признавали это.

– Стремились путем молитвы и размышления углубить соприкосновение с Богом, как мы понимали Его, молясь лишь о знании Его воли, которую нам надлежит исполнить, и о даровании силы для этого.

– Достигнув духовного пробуждения, к которому привели эти шаги, мы старались донести смысл наших идей до других алкоголиков и применять эти принципы во всех наших делах.

Все захлопали. Женя поморщилась. И здесь разговоры о Боге. Она вновь ощутила знакомое презрение и чувство собственного превосходства.

«Идиоты. Если бы ваш Бог существовал, разве он допустил бы все то, что с вами случилось? А я чуть было не поверила, что здесь мне помогут. Очередное сборище слабовольных безумцев», – мысли вновь вошли в привычное русло.

Она не спеша поднялась и на цыпочках вышла за дверь. Оказавшись на улице, девушка глубоко вдохнула и закашлялась. В горле пересохло. Начало мая принесло с собой теплый воздух, насыщенный ароматами свежей зелени, но Женю это все только раздражало. Угольные зрачки сузились от солнечного света, как у кошки. Хотелось яростно шипеть. Ее внутреннее море снова разбушевалось. Самолет с иллюзиями в очередной раз взорвался и потонул в темных водах скептицизма. Она резко развернулась и пошла на трамвайную остановку, на ходу закуривая сигарету.

Глава 7

Человека невозможно вытащить из-под завалов прошлого. Либо ты выкарабкиваешься самостоятельно, либо остаешься под обломками.

Элис Сиболд

Человек так устроен, что, когда ему плохо, он склонен искать виноватых. Упрекать родителей, государство, погоду, окружение, высшие силы, да кого угодно, лишь бы не признавать, что он сам – причина собственных страданий. Женя хорошо усвоила это утверждение, которое вдалбливалось ей в мозг со всех сторон, и занялась самобичеванием. Лежа в кровати, находила в себе с каждым часом новые изъяны, пыталась анализировать причины пороков, разбирать на атомы каждую ошибку. В конце концов ей стало невыносимо жаль себя, потому что в целом мире никто не мог найти для нее слов утешения. Не мог, не хотел, не пытался. С подругами она разорвала отношения, мама больше не звонила, а кот не умел разговаривать, только лежал рядом и преданно заглядывал в глаза. Ей нужна была какая-то точка опоры, долбанное сильное плечо, человек, который поймет, не осудит, поможет выбраться. И тут она подумала:

«А почему мне никогда не приходила в голову мысль найти отца? Почему я всю жизнь слепо верила рассказам матери о том, какой он тиран, алкоголик, деспот и никчемный человек? Быть может, это не так? А если и было так, то за двадцать шесть лет, что прошли с момента развода, он изменился?».

Она резко вскочила на ноги и схватила телефон. Куда звонить? С чего начать? Вспомнила про бывшего одноклассника, который работал в полиции.

– Алло.

– Вань, привет, это Женя Калашникова, помнишь?

– Да, конечно, как ты?

– Нормально, я по делу. Мне нужна помощь.

– Что случилось?

– Я хочу найти одного человека. Знаю только ФИО и дату рождения. Можешь добыть адрес и телефон?

– Ну, вообще-то это противозаконно, я не имею права разглашать чужие персональные данные.

– С каких пор ты стал такой правильный?

– С тех пор, как у меня ребенок родился. Прости, Жень, правда, но я не могу тебе помочь.

– Ладно, забудь, пока, – она положила трубку и стиснула зубы.

«Тоже мне мужик, не имеет он права, все кругом и рядом так делают, принципиальный нашелся», – мысли скакали одна за другой в хаотичном ритме.

Идея найти отца стала медленно, но, верно, превращаться в навязчивую. И тут Женя вспомнила про коробку, которая хранилась в шкафу после смерти бабушки. Когда ее не стало, квартира досталась внучке. Вещи они с матерью отдали в церковь, чтобы бедным раздали, а документы, фотографии и памятные мелочи были аккуратно сложены в крепкую картонную упаковку из-под мультиварки и спрятаны подальше, рука не поднималась их выбросить.

Она метнулась к шкафу и вынула на свет то, что искала. Пересматривая черно-белые карточки, удивилась, как же она похожа на маму в юности. Ей тут, кажется, шестнадцать. Такой же маленький носик, брови домиком, челка, аккуратные уши с продетыми в них золотыми колечками и улыбка, она уже забыла, как мама улыбается. Опять захотелось плакать, в глазах ядовито защипало.

«Когда же она превратилась из этой жизнерадостной девушки в черствую и вечно злую тетку? Кто ее сломал? Отец? Или я?».

Женя посмотрела на себя в зеркало шкафа. Всклокоченные волосы, синяки под глазами, рваная майка, заляпанная кофе, выпирающие ключицы, костлявые руки. Так себе зрелище.

«А в кого превратилась тогда я? Даже слова не подобрать».

Ей стало настолько противно собственное отражение, что она отвернулась и пошла в ванную. Умылась, сделала аккуратный хвостик, надела чистую футболку и вернулась к семейному архиву.

Листая старую записную книжку, исписанную бабушкиным каллиграфическим почерком, наткнулась на городской номер со своей фамилией и непонятным кодом города. Проверила в интернете – Минск. Сердце бешено заколотилось. В свидетельстве о рождении был прописан он же.

«Не может быть, чтобы он до сих пор жил там. Так не бывает. Да и кто в наше время пользуется городскими телефонами? Наверняка давно отключили», – думала Женя, лихорадочно набирая цифры на смартфоне.

Длинные гудки. В горле пересохло.

– Алло.

– Алексей Юрьевич?

– Да, а Вы кто?

– Евгения Алексеевна. Калашникова.

На том конце трубки повисла напряженная тишина. Казалось, что человека, держащего в руке телефон за тысячу километров от города N, контузило. Оглушило. Отбросило взрывной волной почти на три десятилетия назад.

– Женя?

– Да, это я, твоя дочь.

– Как ты меня нашла? – голос дрожал, как у ребенка, готового вот-вот разрыдаться.

– У бабушки был записан телефон. Позвонила наудачу. Оказывается, ты никуда не переехал за эти годы.

– Как она?

– Умерла.

– Мне очень жаль, правда. А мама? С ней все в порядке?

– Да.

– Хорошо. Давай я тебе перезвоню утром, на работу нужно бежать, в ночную смену сегодня, скажи свой номер, завтра наберу.

Когда на экране высветилась надпись «вызов завершен», Женя попыталась осознать произошедшее. Столько лет она представляла этот разговор. Думала, что он будет извиняться, корить себя, молить о встрече, а тут вдруг «перезвоню». Казалось, что ей вскрыли грудную клетку, сделав длинный разрез скальпелем ровно посередине, распилили ребра, раздвинули их, харкнули в самую глубь, куда-то между сердцем и легкими, а потом закрыли все это безобразие, небрежно скрепив степлером. Живи теперь как хочешь с этим. Или не живи, выбор за тобой.

Глава 8

У старых грехов длинные тени.

Агата Кристи

Алексею было всего сорок семь лет, но выглядел он гораздо старше. Редеющие волосы, седая щетина, двойной подбородок, мешки под уставшими прозрачными глазами, в которых долгие годы плескалась водка. Ни на какую работу он в тот день не собирался. Уволили еще две недели назад, заснул на дежурстве, а в это время со склада, который он охранял, вынесли дюжину коробок с бытовой техникой. В итоге не только лишился зарплаты за прошлый месяц, но еще и должен остался.

Когда позвонила дочь, его дочь, которую он не видел двадцать шесть лет, казалось, что небеса разверзлись. Этот голос. Его невозможно было не узнать. Голос ее матери. Вихрь воспоминаний ударил в солнечное сплетение.

Им по семнадцать. Белорусский государственный университет. Поцелуи в трамвае. Восемнадцать. Она в белом платье. «Объявляю вас мужем и женой». Ира уже на пятом месяце. Окна роддома. Так отмечал, что проснулся в обезьяннике. Сколько раз она его оттуда вытаскивала. Двадцать один. «Ты мне всю жизнь загубил!». Чуть не задушил. Ушла. Сбежала, прихватив только ребенка.

Картинки сменяли друг друга за доли секунды. В груди жгло адским огнем. Он ведь хотел ее найти, хотел отчаянно, но также отчаянно боялся. Не простит, не примет, никогда.

С трудом проговорил какие-то слова и трусливо положил трубку. Номера так и не записал. Не смог. Пил десять дней, как никогда раньше. Хлестал сам себя непослушными ладонями по лицу. «Предатель, дезертир, богоотступник» – кричал в пустой комнате, кидая стулья в стену. Женя больше не звонила.