Змеиное проклятье

Сергей тупо смотрел на сидящих рядом. Щербинский уже обрел свое обычное спокойствие, только вот лицо у него было все еще под цвет его же бороды, а на щеках обильно запеклась пороховая гарь. Лапников же все ерзал на месте, крутил вокруг головой и корчил дикие гримасы, а временами принимался дергать себя за жиденькую бородку. Одно из стекол его очков в тонкой оправе пресекала змеистая трещина она все змеилась, змеилась…

– "Змеи" – подумал Сергей качая монотонно головой – "Кругом змеи".

Голова болела, сильно. В волосах застряли частички выгоревшего пороха, а на новой с утра куртке обильно растеклась инородная кровь. Он невольно протянул щупать горло. Глотать было больно, эта многоногая гадина впилась на совесть, и теперь у него наверное вид как у натурального висельника. Такого рода отметины называются странгуляционной бороздой.

Щербинский увидел, как он трогает шею, сглатывает, морщась, и сказал:

– Придет домой, надо будет тебя осмотреть, вдруг эта гадина успела таки тяпнуть.

– Да вроде не успела… ну и хватка, Лапников, ты успокоишься наконец?!

Лапников слегка замедлил возню:

– Нас придавили, – произнес он ясным голосом, – надавали и выгнали в зашей. И мы бежали, с позором.

– Не бежали, а грамотно отступили, – веско произнес Щербинский, – а гадов мы положили огого!

– Разумеется мы проиграли – Сказал Серега. – Вы же помните, что двадцать пять человек не смогли здесь прорваться.

– Не смогли, но вряд ли навалили трупов больше чем мы.

– Навалили больше, – сказал зоотехник, подбирая ружье и заглядывая в казенник, – только они все расчистили, скоро на этом месте будет пусто и голо, как и раньше.

Дуло его ружья было рябым от пороховых газов, от туда воняло чем то едким.

– А все-таки старик здесь как-то прошел. – Задумчиво сказал журналист. – прошел и умудрился протащить за собой нас. Кто же он такой?

– Какая разница в конце концов? – возмущенно сказал Серега, -мы не прорвались, а значит со дня на день будем мертвы. Или безногими скользить между древесных корней, шипеть и язык раздвоенный высовывать, тяжело, ой тяжело!

– Я ж тебе говорю, жизнь тяжела, – откликнулся Щербинский – да ты только не хорони себя раньше времени, я вот как то протянул две недели в этом аду.

По земле резво ползла змея, Серега проводил ее взглядом. Пока она не скрылась на той стороне дороги. Псина журналиста издала тихий горестный всхлип, и замолкла. Некоторое время молчали, старались не говорить, отдыхали. Затем Лапников медленно предложил:

– Раз не смогли сбежать, будем воевать, не отступать.

– Ты уже стихами заговорил сдуру, – устало сказал Щербинский, а у меня в башке до сих пор пальба идет.

– Какие стихи! – воскликнул Лапников, – мы как тот прошли чрез кордон! Что то тут есть.

– Ну если по рассуждать хорошо, – сказал Серега – то у нас имеются, образно говоря две силы. Хорошая и плохая. Добро и зло. Свет и тьма. Поле и лес. Плохая сторона у нас налицо. Это творящийся вокруг мрак, эти твари из леса, эти шабаши по ночам, и, конечно наш общий друг и товарищ голем змеерукий. Любящий модничать и носить оцинкованные ведра.

– Не язви, – бросил Лапников.

– Так вот, – не обращая внимания продолжил Серега, – вот наша темная сторона, весь ужас, творящийся в этой безумной деревне.

И было бы это совсем беспросветно, если б не было одного маленького исключения. У нас имеется некий старик. Старки. Который с виду вроде человек, но скорее всего нет, который свободно проходит, через монстровые кордоны, а затем еще и протаскивает за собой нас, Два раза он выходить из одной деревни не мог. Значит он выходил специально для нас с Лапниковым. Из этого я могу заключить, что он преследует некие свои цели, нам, простым смертным не понятные…

– Мистика какая то, – сказал ежась городской Лапников – уже простыми смертными нас обозвал. А он тогда кто? Один из древних Лемеховых богов?

– Да нет, он русский, разве не видно? Да и не бог, это точно, это уж чересчур, никуда просто.

– Хватит трепаться, – сказал вдруг резко Щербинский – вы вроде собирались решать, что будем делать.

По улице прокатилось раскатистый шипение, словно выпускали газ из баллона и в поле зрение показалось чудо-юдо трехголовое. Точнее это было не чудо-юдо, а человеческих размеров змея, из которой торчало три омерзительных головы. Две змеиные по краям, и одна человеческая в центре. Человеческая голова выглядела тупой и одурманенной, а здоровые змеиные ничего абсолютно не выражали. Щербинский подхватил ружье, охнув, поднялся и стремительно выпалил.

Две змеиные головы оторвало и на их месте теперь торчали кровавые лохмотья. Человеческая изумленно повела глазом, по сторонам, не находя остальных, а потом вся эта живая конструкция завалилась на дорогу, и стала биться в конвульсиях.

– Одним меньше, – оптимистично сообщил Щербинский возвращаясь – А те трое какого выглядели?!

– Деревяшки? – спосил Лапинков.

– Туристы, – сказал Сергей, – они были одеты в обыкновенную одежду. Излишне яркую и кричащую, такую только туристы во всех странах носят. И у одного на поясе висел фотоаппарат, ну а потом дробь все стерла, как будто их заново обтесали.

– Бррух, – содрогнулся Лапников, – так что решаем?

– Предлагаю сейчас отправиться к Щербинскому и там передохнуть, – сказал Сергей поглядывая на дорогу, не идет ли кто, да и поесть бы, у меня со вчерашнего вечера в животе бурчит от голода. Припасы мои тоже все разорили, толи сам я их порвал, когда по дому с топором бегал, – при этом воспоминании, Сергей снова потер шею.

– Ну значит пошли ко мне – сказал Щербинский ровно – поднимайтесь, вы! Нечего траву обтирать, по улицам и сейчас нечисть гуляет, – он указал в сторону трехголового чуда, но того на дороге не было, видно уполз куда то.

Поднялись с трудом, Сергея вообще шатало из стороны в сторону, и Щербинский то и дела кидался его ловить. Но приезжий сцепил зубы и не падал. Лишь оперся об стену, помотал головой. То ли шок до сих пор, то ли действительно отравил гад многолапчатый.

– Счас пойдем – сказал он селянину. – Минутку постоим.

Постояли в минуту, затем Сергей оторвался наконец от стены и они двинулись медленно в сторону площади.

– Мой дом вон там, на той стороне подле собора, площадь прейти, делов то, – но сам с сомнением поглядывал на Сергея, дойдет ли.

Но Серега дошел. Более того, в пути через площадь ему малость полегчало и он зашагал увереннее, даже волочившийся позади дробовик подвесил за спину.

8.

Добрались до дома Щербинского быстро и дом у него оказался славным. Был он не деревянный а из красного старого кирпича и поэтому устоял во время бури. Только ставни были прикрыты, а стела чем-то забаррикадированы, что придавало дому несколько угрюмый вид.

– Ну что стоите, – сказал Щербинский -входите, ничего не пугайтесь. Без ложной скромности могу сказать, что моя хата, самое защищенное место после бара в Черепихове.

Они зашли, тем более что дверь была не заперта, однако как только они зашли, селянин задвинул на обратной стороне три огромных засова. Явно в этом доме готовились к затяжной осаде. Какая именно и есть сейчас.

Внутри дом как дом, пахнет жильем, только вот пол дико загрязнен, на нем масса отпечатков грубых рубчатых сапог, а на стенах, покрытых светлыми обоями, безобразные потеки чего-то водянисто – зеленоватого, как сукровица. А еще на стене растянуто громадное кожистое перепончатое крыло явно от исполинской летучей мыши, да в уголке стоит странная гранитная вроде статуя в человеческий рост. Непонятно.

В доме было тихо, кроме них никого. Шаги отдаются слабым эхом.

– Вы же сказали, – заметил вползающий за ними Лапников – что ваш брат дома?

– А он и дома, – произнес селянин снова странно ухмыльнувшись и он указал на статую, – знакомьтесь – мой брат Щербинский младший.

Дробовик выпал из Серегиной руки и брякнулся об пол. Приезжий застыл с разинутым ртом.

– Ты хочешь сказать, – произнес он, – что эта каменная статуя и есть твой брат, которого я еще позавчера видел живым и здоровым?!

– Неужели его обратили в камень?! – изумленно просипел Лапников и сняв, очки остолбенело прищурился в статую – но разве ТАКОЕ возможно???

– В этом селе ВСЕ возможно, – мрачно ответствовал Щербинский и добавил вяло, – идите что ли к столу, есть наверное хотите?

Как он заметил, не Серега не Лапников не стали спрашивать как можно обратить младшего обратно в человека, они понимали. Что и сами могут вот так вот обратиться в один прекрасный момент в гранитную глыбу.

– Безумие, – плаксиво промолвил журналист и потащил свою собаку к огромному дубовому столу, с пулевой дырой посередине, его явно использовали как баррикаду не так давно – людей в камень.

– Это хорошо еще не в змею, а то пришлось бы пристрелить, – закричал им селянин с кухни, где он с чем-то возился, – это произошло во время этого ночного шабаша. За окном орали он выглянул и тут в него из тьмы кинули неким порошком. Сразу же закаменел, едва его от окна оттащил.

Лапников вздохнул. На кухни зашипел жир попав на раскаленную сковородку, и в комнату поплыл тяжелый мясной дух. Зоотехник что-то там жарил, и даже начал вроде напевать под нос, впрочем его совсем не было слышно, за шкворчанием съестного на сковороде.

Пахло вроде рыбой, и хотя Сергей не очень любил рыбу, у него все равно потекли слюни, и еще сильнее заболело горло, в пережатом ранее месте.

– Пауков всех давить буду. Всех восьминогих давить!!!

– Чего? – поднял на него мутные глаза Лапников, он думал о своем.

– Я говорю, у меня в рюкзаке есть данные по селу, собранные из областных архивов, нам надо внимательно ознакомиться.

– Ознакомимся, – без интереса произнес его собеседник, он думал в данный момент только о еде, да и о чем можно думать, когда вокруг витает аромат прожаренного мяса.

Минут пятнадцать спустя, когда Сергей уже начал нетерпеливо постукивать пальцами по столу, начисто позабыв о статую младшего, смиренно стоящей в углу, в комнату вошел Щербинский таща сразу три, лежащие друг на друге, тарелки. На тарелках восхитительно дымилось белое жаренное мясо.

Он поставил гостям и себе и вместе они уселись на грубую лавку у окна, что неподалеку от стола.

– Наваливайтесь, – предложил зоотехник.

И они навалились. После стольких тяжелых часов воздержания Сергея с радостью накинулся н пищу, особенно если учесть, что мясо оказалось совсем не плохим, аппетитным мягким, хорошо посоленным. Вместе они смели лежащие у них на тарелках порции, и селянин побежал за добавками, положил еще и себе. Теперь ели уже медленнее и запивали мясное блюдо теплым квасом, что остался у Щербинского еще с тех времен, когда работал холодильник.

Не думали не о чем, налегали так, что хрустело за ушами, только успевая прожевать. Умяли и этот кусок, и тогда Лапников отодвинулся от стола, а Серега с Щербинским взяли себе еще.

– Уф, – сказал Сергей, – полегчало. Вроде даже и жить стало легче. Лапников, ты псине своей тоже брось.

Журналист кинул мясца Венди:

– А скажите, что это вообще за рыба, по вкусу прямо натуральный осетр.

– Это не рыба, – сказал Щербинский.

– А что же это?

– Это змея.

Серега поперхнулся. Лапников застыл, вытаращив глаза. У него был вид обиженного ребенка, которого только что жестоко и зло обманули в самых лучших его намерениях. Он сглотнул. Сергей напротив него тоже мужественно боролся с подступающей тошнотой. Руки его вцепились в стол а в голове колыхался туман.

Щербинский удивленно переводил взгляд с одного на другого. Он открыл было рот но тут Сергей выдавил:

– А…Это ведь бывший человек?

Лапников вскочил и, зажимая рот обоими руками, кинулся прочь в поисках ванны, не нашел, и поэтому выскочил на крыльцо. Было слышно как он давится там. Венди с веселым лаем носилась где-то там же.

Сергею тоже стало совсем дурно, он медленно бледнел и зоотехник видел, как ему хочется присоединиться к журналисту.

– Нет! – Поспешно сказал Щербинский, – это не было человеком. Если хочешь знать, то была раньше моя любимая свиноматка. Только теперь у меня все домашние животные – змеи.

– Уже лучше – произнес Серега, стараясь не смотреть на чисто вылизанные тарелки, – но когда я сейчас представляю как у меня в желудке это скользкое, чешуйчатое…

– Понимаешь. – Сказал селянин оглядываясь в поисках Лапникова, тот что-то задержался на крыльце – дело в том, что продукты в селе давно закончились, а все домашние животные обратились в змей. Чем ты думаешь мы питаемся?

– Я не знал, консервами какими то. Но не змеями, я их ненавижу.

– Но ведь вкусно было, правда?

– Не знаю, теперь я вообще потерял аппетит на ближайшие три дня. По мне уж лучше есть собак.

Вернулся Лапников. Все еще бледный и содрогающийся, утер бороду рукавом.

– Это было гадство! – без обиняков заявил он.

– Почему же гадство, есть то что-то надо, последнюю скотину сожрали дня три назад. Не хочешь есть это, не ешь вообще.

Тарелки теперь выглядели отвратительно. Сереге как раз на ум пришла сказка о змее, заползшей спящему человеку внутрь, через рот, и стало совсем дурно. Он поспешно отвлекся от этих мыслей и вытащил из своего замызганного рюкзака историю села Черепихово. Пихнул ее через стол к Лапникову:

– На, ознакомься. Тут в общем то всего мало, но что то может быть выловишь.

Журналист ознакомился. Он принял папку и стал напряженно листать тонкие, мятые страницы, временами задерживался, и прочитывал внимательно. В одном месте показал Сергею рассказ о буре. Сергей кивнул. Щербинский отвлеченно смотрел в окно. Стояла тишина и даже не пели птицы, что несколько не вязалось с радостным летним днем, только что перевалившим за половину.

Второй раз Лапников показал летопись об оборотне, и Серега снова кивнул. Правильно, находит то что надо, да вот только на что это наводит?

Минуло еще тридцать минут. Где-то у кордона раздался печальный одинокий вой. Горожане вздрогнули, а Щербинский по переднему спокойно обозревал окрестности.

Лапников отложил папку:

– Прочел. Что-то в этом есть, да крайне мало.

– Да, крайне мало, но можно уяснить – сказал Сергей – тут получается некая цепочка.

– Буря – страсти?

– Буря – церковь -страсти. Обрати внимание, каждый раз тут замешана церковь. В четырнадцатом веке она была разрушена бурей, и нечто в ней скрытое вырвалось на свободу.

– Звучит, как в дешевом ужастике.

– МЫ попали в дешевый ужастик. Короче, церковь разрушена, из за бури нечто выползает из развалин. И принимается терроризировать окружающих. Затем церковь восстанавливается и жуть вся исчезает.

– Как же так, если оно выползло уже, зло это, как же с восстановкой церкви оно исчезает.

– Да тут все очень просто. В церкви скрыто нечто вроде тотема, содержащее в себе частицы былого страха. Какой ни будь культовый предмет, божок может быть. Церковь разрушена, и на свежий воздух выползает, словно испарения, то, что в этом тотеме скрыто. А закрыли его снова в подвале, испаряться превращает вот и сгинула напасть.

– Как то у все так гладко, откуда такая уверенность?

Сергей вздохнул:

– Я был там.

– Был?!

– Да, я был в подвале Черепиховского собора, там внизу есть потайной ход, который ведет в подземелье. Под землей есть такая маленькая комнатка, а в стене ниша. А в нише раньше что то содержалось, и пахнет это гнусно.

Сергей увидел, что Щербинский, вылупив глаза, смотрит на него, впрочем Лапников тоже.

– А что ты делал в подвале собора? – странным тоном осведомился зоотехник.

– Я начал кое-что подозревать и должен был убедиться. – Не моргнув глазом соврал Сергей, – в любом случае это неважно. Важно то, что в соборе что-то было, но теперь его оттуда унесли. А я то подумал, что там тайное убежище для монахов.

– Интересненнько – промолвил Лапников, он тут же забыл о Серегиной вылазке в подвалы – Есть у меня предложение. В этой папке собранны материалы из многих архивов Ярославской области. Нет только одного. Личного Черепиховского архива. Предлагая именно туда и пойти.

– В архив! – воскликнул Сергей – Лихо! А Разве в Черепихове есть архив?

– Есть – сказал Щербинский, – и он даже уцелел. У нас архив в одном здании с краеведческим музеем, и у него снесло только второй этаж. Могу провести.

– Проведи, – произнес Сергей, – я не подумал, что тут может быть свой архив. Именно в него мы и должны пойти.

– Прямо сейчас? – спросил селянин.

– Прямо сейчас. – Ответствовал Сергей и поманил Лапникова рукой, он уже позабыл, что только что подкрепился печеной змеей.

Лапников согласно кивнул и поднялся, снова обмотав вокруг руки поводок с собакой. Папку Сергею он не отдал, а пихнул под мышку, сказал, что ознакомится и сравнит. Заодно будет знать, где искать.

По дороге к двери оба дружно шарахнулись от каменной статуи второго Щербинского и обошли его по крутой дуге молча. На улице солнце слегка загородили редкие сероватые точки и Сереге подумалось, что к вечеру пожалуй погода снова испортится.

– Дождливый этот Июль, – сказал горожанин – и в Москве все время дождь, – и тут же вспомнил, что уже полторы недели прошли с выезда из Москвы.

– Мне кажется иногда! – произнес Щербинский, задирая голову к небесам – что этот дождь идет только у нас, Черепихово, все одна напасть.

– Лесные любят темень и сырость. А уж деревья эти, тем вообще хорошо, одним только людям плохо, тем. Кто остался.

И правда, откуда-то из-за Волги, натягивало вереницу рваных серых туч, и в ближайшее время они грозились соединиться в один, непроглядный полог.

Троица двинулась вдоль улицы, затем повернули в проулки. В руках продолжали сжимать ружья и обыскивать затемненные места в поисках нечисти. Пару раз им попадались слегка починенные дома, с закрытыми ставнями окнами. За окнами кто-то прятался, блестели внимательные человечьи глаза. Некоторые не совсем разумные. Однажды Сергей увидел, как из-за створок ставень высунулся на полметра вороненые ствол ружья и некоторое время поворачивался за ними.

Это было неприятно, и страшно, и Сергей спрашивал себя, не нажмет ли случайно эта неведомая, держащая оружие рука? А если примет жилец нас за очередных монстров?

Тучи все-таки затянули небосвод, закрыли солнце и с каждым мгновеньем их становилось все больше и больше. За светом солнца следовали серые сумерки, а за сумерками следует ночью. Но эту ночь они проведут у Щербинского, втроем отстреливаясь от мороков ночи.

– "И может я еще раз рубану Голема" – подумал с ухмылом Сергей.

Щербинский вел их кривыми дорожками, и скоро, они выяснили, что находятся как раз неподалеку от местного дома культуры. В сером дневном свете, без солнца, здание выглядело на порядок мрачнее.

– Эко все-таки за мерзкий дом, – выдал Лапников, – я уверен, что это самое безобразное строение во всем Черепихове.

– Да, – сказал Сергей, – мне он тоже почему-то не нравиться. И вонь от него идет, что только держись.

– Здесь и так много вони, – произнес Щербинский направляясь по улице вдоль Дома, – тут воняет все подряд, и в основном тухлятиной. Но от этого дома воняет змеями! Змеями и все тут. И не змеями, а большими змеями. Во бред то, а?

– Пахнет малость – Согласился журналист водя носом, со стороны это казалось комичным, именно такие же движения проделывала у его собака. Выглядело так, словно они еще не решили, кому из них становится псом, – и именно змеями. Пахнет мускусом, он выделяется у всех рептилий, чувствуете? Именно мускусом.

– Так пахнет мускус? – спросил Сергей, – раньше как-то нюхать не приходилось.

– Что-то неясно, может это от них пахнет, – ладонь селянина простерлась в сторону очередной "змеиной" улицы – улицы где на каждом столбе висит по длинному телу.

– Может и от них! Мы в конечном итоге шли в архив.

– В архив, так в архив, – и они двинулись вдоль улицы, составив, пахнущий змеями дом далеко позади. Дождя все еще не было.

Около пяти вечера подошли к архиву. Старое, двухэтажное кирпичное здание, но второй этаж вместе с крышей рассеялся дальше по восточному направлению. Зато первый по-прежнему стоял, и светил не так давно крашенными зелеными боками, с проглядывающей в некоторых местах древней дранкой.

– Вот это и есть наш бывший краеведческий музей, – познакомил Щербинский, – там наверху было чучело самого большого медведя пойманного в Ярославской области. У нас между прочим! Да заходите, если кто там есть, – постреляем.

– Постреляем, – вздохнул Сергей и первым двинулся к ржавой стальной двери с выломанным замком. То ли буря постаралась, толи, кто-то из селян.

Дверь, уж на что была ржавая, отворилась с режущим уши скрипом и визгом, от которого верилось, даже змеи вниз по улице, снимутся со столбов и рванут подальше. Внутри обнаружилась маленькая прихожая, теперь запакостенная и замусоренная, и залитая водой. Старые доски пола сопрели и выглядели столетними. А над головой вместо потолка красовалось серое небо. Вид был безумным еще от того, что, на стене, подпирая небо рогами висела прогнившая голова крупного лося. Одни стеклянный глаз чучела выпал и лежал внизу. На сгнившем в лохмотья ковре, второй тускло блестел в глазнице.

Сергей на лося не стал глядеть, одна дверь откуда шла непосредственно в общий зал, а вторая в подвал. На этой второй висела неброская табличка от руки: "Архив".

Лапников пялился на лося, а Сергей двинулся к двери и потянул на себя. Дверь отворилась тоже со скрипом но тише чем внешняя.

Внизу была темнота. Оттуда пахнуло затхлостью и прелью. Понесло легким запахом мускуса. Вниз уходили истертые каменные ступени.

– Знакомо, – произнес Серега в темноту, весь этот вид был чрезвычайно близок к подвалу Черепиховской церкви.

– Что знакомо? – спросил Лапников.

– Вечно мы по дырам всяким лазаем. По запаху можно подумать, что там внизу выгребная яма со змеями.

– Ничего себе сравнение – свистнул Лапников – кто первый туда полезет? – и почему-то обернулся на Щербинского.

Серега обернулся тоже:

– И почему мы не диггеры. Тех в такие норы только и тянет.

Щербинский ухмыляясь, вытащил из своего мешка два древних фонаря модели "летучая мышь", точные копии того, что висел у Сергея в маленьком домике с совами на крыше. Один из фонарей был древен и ржав. Второй новый, сияющий синей краской и с китайскими иероглифами на крыше.

– Ого, – сказал журналист – вот мы и возвращаемся в древность. Лиши человека электричества, и вот он уже не уровне прошлого века, только почему иероглифы?

– Это новый фонарь, – пояснил Щербинский – Видать китайцы до сих пор такими пользуются и изготовляют. Света тоже на всех не хватает.

– А качество у него тоже китайское? – Спросил Сергей с ухмылкой.

– А это мы сейчас проверим.

И проверили. Старый фонарь зажегся сразу, тусклым коптящим, светом, почти не видимым в сером свете этого дня. Китайский же долго не горел, но наконец фитилек вспыхнул, опалив брови сунувшегося слишком близко Щербинского. Тот отшатнулся и чуть не запустил фонарем в ближайшую стену, но Сергей не дал. Взял фонарь себе и стал спускаться вниз по ступеням.

Позади, квадратная фигура Щербинского сразу же закрыла всякий солнечный свет и пришлось теперь довольствоваться только коптящим светом бракованного фонаря.

Слышно было как позади, Лапников уговаривает собаку спуститься во тьму, а та видимо упирается всеми четырьмя.

– Где-то я слышал, что собаки боятся темноты, – сказал Сергей вглядываясь вперед.

– Правда? – откликнулся селянин – собаки же близки к людям, вот и переняли от них все подряд.

Свет фонарей колебался, а лестница была так узка, что идти приходилось по одному, вряд. Было неприятно, но все-таки не так страшно, как во время спуска в темень Черепиховского собора.

– "В самом гнезде побывал!" – думал про себя Серега, – побывал в само центре, и ведь сунулся туда по доброй воле. Мне же теперь в страшных снах будет этот подвал сниться. Если выживу конечно.

– "Никогда!" – думал он, – "Никогда не спустился бы в такой подвал ночью. Никогда бы не полез ночью в темные воды пруда. В темные воды… никогда…"

Он встрепенулся. Что еще за воды ему пришли на ум. Темные воды пруда. Он не разу не видел этот пруд, но почему-то воспоминание о нем наполняло страхом. Как отголосок давешнего кошмара.

– "Темная вода" – бубнил про себя приезжий, а сам в это время ровно шагал вниз, в глубокий подвал – "Темная вода неизмеримой глубины. А в воде змеи и жабы, и тритоны и тина, что на дне затягивает. И в воду идти. В глубину, ночью… идти"

Фонарь был слаб и освещал самое большее полтора метра впереди, и тут неожиданно высветил такое, от чего Сергей резко встал, а затем с криком шатнулся назад, выронив фонарь.

Фонарь упал на ступеньку, а затем с грохотом прокатился вниз, разбился там обо что-то и вспыхнул. А следом загорелась и часть стены, об которую он ударился.