Тени прошлого

Игнатенко кивнул:

– До мая. Ничего, зима проходит быстро.

– Тебя жена с сыном наверняка в Ташкенте встречать будут, да?

– Если сообщу, прилетят. Они у меня в Астрахани.

За разговорами, сдобренными выпивкой, время пролетело быстро.

В 21:40 Козырев поднялся и заявил:

– Пойду на отбой.

– Давай, – сказал Бутаев, как ни странно, с виду совершенно трезвый, хотя в нем сидело пол-литра. – Возвращайся. Доложишь, что к чему, выпьешь. У нас еще есть.

– Два пузыря, – проговорил захмелевший Игнатенко. – Сегодня всем должно быть хорошо, потому как неизвестно, что ждет нас завтра.

Козырев прошел в роту и сразу заметил, что там что-то не так. Дежурный Ревенко докладывал, что происшествий не случилось, а в глаза не смотрел. Дневальный куда-то метнулся, когда лейтенант вышел к палаткам.

– Почему команду на построение не подаешь? – спросил Козырев.

– Рота, выходи строиться на вечернюю поверку, – крикнул сержант.

Из палаток начали выходить бойцы. Не торопясь, по одному. Вид у большинства растерянный.

– В чем дело? – рявкнул Козырев. – А ну бегом!

Солдаты изобразили некое подобие бега, но их почему-то было мало, не больше половины.

– Я сейчас, товарищ лейтенант, – спохватился дежурный и бросился в палатку. – На выход, бегом! Быстро! Козырев пошел следом за ним и буквально наткнулся на рядового Шанина. Тот еле передвигал ноги, и разило от него как от винной бочки.

– Шанин!

– Я! – проговорил солдат и качнулся.

– Пьян?

– Никак нет, товарищ лейтенант. Устал сильно.

– Много вас тут, таких уставших?

– А хрен его знает.

Лейтенант оттолкнул солдата, тот отлетел к тумбочке дневального и что-то недовольно пробурчал. Козырев не обратил на это особого внимания.

Дежурный проскочил во вторую палатку.

Из первой лейтенант выгнал всех. Там крепко пахло спиртным. Вот и самогонка из ремроты.

Он направился к выходу, обдумывая, что предпринять, как откуда-то из-за второй палатки раздался крик:

– Не подходи, сука, порежу!

Козырев узнал голос. Это был Абид Губаханов. Тот самый, на которого ротный просил обратить внимание.

Михаил бросился на голос, за палаткой увидел кучу солдат, вставших полукругом. Внутри азербайджанец рядовой Абид Губаханов и армянин сержант Теван Баганян. В руке Губаханова нож.

– Мало вас, собак, в Сумгаите порезали! Надо было всех перебить! – выкрикнул он.

Баганян побледнел, стиснул зубы и сжал кулаки. На нож он даже не смотрел. А среди бойцов, которые встали полукругом, половина армян, остальные – азербайджанцы.

«Этого еще не хватало», – подумал Козырев, вошел в центр и встал между парнями, готовыми схлестнуться в рукопашной.

– Отставить! Губаханов, брось нож.

Глаза солдата из Сумгаита неестественно блестели.

«Наркота», – понял Козырев.

– Я кому сказал, Губаханов, брось нож!

Ненавидящий взгляд солдата впился в глаза Козырева.

– Уйди, летеха, по-хорошему, а то завалю. Мне терять нечего.

– Брось нож!

– Не врубаешься, козел? – Губаханов бросился на офицера, но напрасно.

Михаил имел первый разряд по самбо.

Блок, захват, бросок. Нож полетел в одну сторону, Губаханов – в другую. Он вопил от боли.

Козырев резко повернулся к солдатам:

– Всем стоять!

Никто не двинулся с места.

– Дежурный! – крикнул Козырев.

Рядом возник сержант Ревенко.

– Открой зиндан.

Так назывался погреб, в котором хранились зимние вещи солдат. Была там и отдельная небольшая камера для особо отличившихся. Старший лейтенант Бутаев старался не выносить, как говорится, сор из избы. Себе дороже выйдет.

– Есть, товарищ лейтенант. – Сержант открыл замок, поднял крышку.

Козырев взглянул на земляков Губаханова и приказал:

– Грузите своего героя в погреб, в камеру! Ревенко, проверь.

– Есть.

Солдаты переглянулись.

– Под трибунал захотели, придурки? Выполнять приказ! – рявкнул Козырев.

Это подействовало. Азербайджанцы схватили Губаханова и опустили в погреб. Ревенко закрыл дверь в камеру, захлопнул крышку.

Козырев подошел к Баганяну:

– Что произошло между вами?

– А вы не слышали?

– С чего все началось?

– А с того, что Абид нюхнул дурь и слетел с катушек. Когда резня в Сумгаите была, его родственника кто-то ножом пырнул. Свалили на нас, армян, а потом погромы пошли. Наших резали, как баранов. Но это было еще зимой. И мы-то никогда не враждовали в роте. Что нашло на Губаханова, не знаю. Но это не он, товарищ лейтенант, а дурь.

– Откуда она взялась?

Баганян пожал плечами:

– Не знаю!

– А кто притащил в роту самогон из парка, тоже не знаешь?

– Какой самогон? – изобразил удивление сержант.

– Обычный, крепкий, перегнанный через дистиллятор.

– Не знаю!

– Ну, конечно, никто ничего не знает, никто ничего не видел. В строй всем!

Солдаты проследовали на площадку перед палатками. Ремонтная рота уже отбилась.

Возле дежурного стоял, помахивая тросточкой, майор Иванов. Вот только его тут и не хватало.

Дежурный построил роту, подал команду «смирно».

– Вольно! Лейтенант Козырев, ко мне! – приказал Иванов.

Тот подошел к пропагандисту полка.

– Товарищ майор, лейтенант…

Иванов махнул тростью.

– Вижу, что лейтенант Козырев. Объясни-ка мне, почему у вас в роте вечерняя поверка начинается… – Он взглянул на часы. – В двадцать два двадцать? Растолкуй, в честь какого праздника половина роты пьяна?

Козырев очень хотел задать встречный вопрос. Мол, а какого черта, собственно, вы, товарищ майор, делаете здесь? Но не решился, все же перед ним стоял старший офицер. Не важно, что совершенно никому не нужный.

– Построение затянулось по объективным причинам, суть которых я доложу своему непосредственному начальнику. Где вы видите половину роты пьяных? – довольно резко проговорил Козырев.

Иванов указал тростью на Шанина.

– Солдат, ко мне!

Рядовой подошел.

– Вы, лейтенант, хотите сказать, что этот боец трезв?

– Никак нет. Разберемся, накажем.

Пропагандист глянул на рядового Быстрова.

– Ко мне!

Солдат вышел из строя. Он находился в том же состоянии, что и Шанин.

– Этот тоже трезв?

– Никак нет. Но это все.

Иванов изобразил удивление.

– Вам этого мало? Прикажете проверить всю роту? Впрочем, что мне разговаривать с человеком, который еще три месяца назад наверняка сам бегал по самоволкам и пил водку. Где командир роты?

– Я не бегал в самоволку и не пил.

Пропагандист повысил голос:

– Я спросил, где командир роты?

– А вы не догадываетесь?

Иванов внимательно посмотрел на Козырева:

– Борзеть изволите, лейтенант? Отвечайте на вопрос!

– В модуле. Где ему еще быть?

– Прекрасно, вызывайте его!

– Разрешите напомнить, что старший лейтенант Бутаев, как и я, вам не подчинен. А посему вызывать его не вижу оснований. Ответственный по роте я, с меня и спрашивайте!

– Вот, значит, как? Майор вам никто? Хорошо. Вы убедитесь в том, насколько глупо и бестолково себя ведете. Дежурный по роте!

Из-за строя вышел сержант Ревенко, представился.

Иванов приказал:

– Отправить посыльного за старшим лейтенантом Бутаевым! Передать, что его по поручению заместителя командира полка по политической части вызывает майор Иванов. Быстро, сержант!

Ревенко взглянул на Козырева, тот отвернулся.

Если этот политрук уперся, то его уже не сдвинешь.

Посыльный побежал за Бутаевым.

Старший лейтенант явился через считаные минуты.

– Что здесь за шоу? – спросил он у Козырева, не обращая внимания на Иванова.

– Товарищ старший лейтенант, вас вызвал я, – напомнил тот о себе.

– Да? И что вам надо, товарищ майор?

Иванов объяснил. Спокойным тоном, способным вывести из себя любого. А Бутаев был пьян.

– Слушай, пропагандист, – проговорил ротный. – А не пошел бы ты… мимо? Что за натура? Суешь свой нос туда, куда собака хрен не пихает.

Пропагандист побагровел:

– Как вы смеете так вести себя? Я старше вас по званию.

– Мне еще раз послать тебя? При личном составе?

– Ты у меня завтра!..

– Пошел вон, шлюха политическая!

– Что?

– Вон, я сказал! Или приказать бойцам выкинуть тебя на плац? Это они сделают с преогромным удовольствием.

Рота загудела как улей.

– Ты… вы оба завтра после развода узнаете!.. Под суд пойдете!

– Проваливай!

Майор развернулся, споткнулся и едва не упал, что вызвало смех солдат. Потом он быстро направился к штабу полка.

Бутаев повернулся к Козыреву.

– Хрен с ним. Тут-то что произошло? С чего Иванов придрался?

Заместитель доложил ротному о межнациональном конфликте, употреблении наркотиков Губахановым и двух пьяных солдатах. Это как минимум. Остальных не было времени проверить.

– Замечательно, – проговорил Бутаев. – Попали по полной. Иванов видел конфликт Губаханова и Баганяна?

– Нет. Там я успел навести порядок до появления пропагандиста, а вот Шанина и Быстрова он засек. А с чего Иванов к нам заявился? Стуканул кто?

– В роте стукачей нет. А Иванов сегодня ответственный по полку. Его вместо себя замполит выставил.

– Так, значит, он сейчас обо всем доложит майору Боровику?

– Не получится. Полкан с замами день рождения начальника штаба отмечают. Утром доложит. Но тогда доказать что-либо будет уже невозможно. Губаханов часа через три в себя придет, наши алкаши до подъема проспятся. Ничего особенного Иванов не видел.

– А разве майору надо что-то доказывать?

– Если доводить дело до расследования, то придется. Но кто позволит ему поднять шум? Он, Миша, никому не нужен. Но и донос Иванова начальство не проигнорирует. Замполит тебя обязательно прессанет. Да и меня тоже.

– Без сомнения. За одно выражение «шлюха политическая».

– Это Иванову послышалось. Прессанут нас, Миша, но так, для проформы. В худшем случае отделаемся выговорами. Ни тебе, ни мне в ближайшее время очередных званий не получать, а за год взыскания снимут. Но вот с ротой придется заняться по-взрослому.

– Надо!

Бутаев вызвал из строя всех сержантов, командиров отделений и дедов, прослуживших больше полутора лет.

– Слушать сюда! – заявил он. – Первое. В роте должен быть порядок. Второе. Если вы не наведете его законными методами, а не мордобоем и не дедовщиной, то я вам устрою такую жизнь по уставу, что взвоете. На дембель отправлю в рванье, без чемоданов, которые при вас сожгу. Кому-то, помнится, надо ходатайство в гражданские вузы? Получите такие, что и дворником никого не возьмут, несмотря на высокое звание воина-интернационалиста. О наградах я вообще молчу. Отсюда вопрос. Сами наведете порядок или мне принять жесткие меры?

– Да сами, товарищ старший лейтенант, – за всех ответил командир отделения, исполнявший в отсутствие старшины роты его обязанности.

– Контроль на лейтенанте Козыреве. Если он хоть словом обмолвится о том, что в роте что-то не так, кранты. Для вас начнется кошмар. Вопросы?

– Никак нет!

– До подъема Шанина, Быстрова и тех, кто бухал вместе с ними или ремонтниками, привести в надлежащий вид. Чтобы ни мути в глазах, ни перегара. Губаханова не трогать. С ним лично разберусь. Сержант Санин, провести поверку!

Пока сержант называл звания и фамилии личного состава, ротный отвел заместителя в сторону и сказал:

– Не дрейфь, Миша, прорвемся. Я с подъема проведу кросс, а на разводе посмотрим, что будет. Кстати, твоя кружка ждет тебя.

– Может, не надо? Перегар останется.

– Мускатный виноград пожуешь после завтрака, ничего не будет. Прорвемся. А расслабиться тебе надо.

– Нет, командир, извини, не буду.

– Пьянка дело добровольное, не будешь, не надо. А ты самбо в училище занимался?

– Да. Но, вообще-то, детский дом – неплохая школа выживания. Там слабину дашь, опустят ниже плинтуса. Хуже, чем в зоне-малолетке. Так что драться научился еще в детстве. А самбо да, в училище. Первый разряд.

– Молодчик!

Санин доложил о результатах поверки.

Ротный объявил отбой.

Солдаты ринулись в палатки и там затихли.

Офицеры прошли в модуль, каждый в свой отсек. Воскресенье закончилось. Наступали суровые армейские будни.

В понедельник на построении Бутаев и Козырев ожидали, что их вызовет если не командир полка, то уж замполит точно, но ничего подобного не произошло. Все прошло как всегда. Речь командира, заместителей, прохождение маршем, затем развод по местам занятий и работ.

Козырев привел роту к палаткам, отдал приказ на переодевание в рабочую форму, потом отозвал в сторону Бутаева и спросил:

– Ты что-нибудь понимаешь?

– Думаю, еще все впереди. Хотя Иванов мог и промолчать.

– После того как ты открыто послал его?

– Именно поэтому. С его стороны грамотней было бы не придавать подобный инцидент огласке. Это не в правилах пропагандиста, но иногда и он включает мозги. Если бы хотел поднять вопрос, то мы с тобой уже сидели бы в кабинете замполита и писали бы объяснительные.

– Но это может произойти и позже.

– Вряд ли. Батальон и разведрота пошли на реализацию. Сейчас в штабе не до внутренних разборок. Решили бы задачу боевые подразделения. Но, Миша, не сомневайся, Иванов все досконально внес в свой блокнот для компромата и в нужный момент воспользуется им. Я-то плевать на это хотел, мне здесь уже ничего не сделают. Мое личное дело ушло в округ, значит, даже взыскание в него занести никто не сможет. Да и выносить сор из избы полкан не станет. Хотя посмотрим, день только начался.

Но и далее все шло по распорядку. Рота ушла в парк, где занялась обслуживанием техники.

Ротный с замом оставили в расположении только трех неприметных героев. Начали они, конечно же, с Губаханова.

Тот зашел в канцелярию, весь мрачный и рассеянный. Пальцы заметно дрожали.

– Разрешите, товарищ старший лейтенант?

– Заходи, орел комнатный!

Губаханов встал посреди отсека перед столом.

– Значит, говоришь, порежешь всех армян? – спросил ротный.

– Вы о вчерашнем?

– Ты дурака-то не включай.

– Я не включаю, честное слово, ничего не помню. Утром пацаны рассказали, что было, охренел сам. Ведь Баганян у меня командир отделения. Отношения у нас нормальные, как у всех азербайджанцев с армянами. То, что в Союзе происходит, – это временно, а тут мы одна семья.

– Во как заговорил. Одна семья. Что ж ты тогда своего сержанта завалить хотел?

– Не помню, товарищ старший лейтенант.

– На офицера с ножом дернулся. Хорошо, что лейтенант крепким и обученным оказался, обезоружил тебя и вырубил. А если бы ты хоть немного задел его ножом? Прикидываешь, что было бы? За нападение на офицера, посягательство на жизнь начальника в наших условиях тебя как минимум на десятку закрыли бы. А то и на все пятнадцать. А убил бы?.. Тогда расстрел.

Губаханов вытер рукавом вспотевший лоб.

– Клянусь Всевышним, не помню ничего. Все трава проклятая.

– Трава, значит?

– Так точно! Целый косяк выкурил, и повело.

– Где взял дурь?

– Товарищ, старший лейтенант!.. Этого сказать не могу.

– А придется, если не хочешь, чтобы я дал ход делу о вооруженном нападении на непосредственного начальника.

– Но это же западло, сдавать тех, кто помогает.

– Западло? Помогает? Да вас духи спецом на анашу сажают. Какой солдат из наркомана? Кто? Курбан?

– Никак нет!

– Последний раз повторяю, кто снабдил наркотой?

– Земляк из второго батальона. Товарищ старший лейтенант, клянусь, больше такого не повторится. И земляку скажу, чтобы завязал. Он меня послушает.

– Сколько уже травишься дурью?

– Да еще и месяца нет.

– А земляк?

– Так же.

– Где он наркоту взял? На выходе?

– Нет, в Булаке. Туда затариваться шмотками ездил. Он дед, скоро на дембель, вот и хотел купить подарков родным. У нас семьи большие…

Ротный ударил ладонью по столу.

– Ты мне от темы не уходи! Плевать мне, какие у вас семьи. Значит, меньше месяца куришь?

– Месяц для ровного счета.

– Если месяц, то бросишь. Иначе в дурдом отправлю, понял?

– Так точно!

– Теперь за тобой особый контроль будет. Взводного привяжу к тебе, да и Баганяна тоже. Кстати, перед сержантом и лейтенантом извиниться надо бы.

– Так точно, перед Теваном я уже извинился. Он понял, зла не держит. Товарищ лейтенант, прошу простить меня за вчерашнее поведение.

Бутаев взглянул на Козырева.

– Принимаешь извинения?

– Принимаю. Но учти, герой, еще одна такая выходка, и командиру роты не надо будет тебя в психушку на лечение отправлять. Я тебя сам определю в реанимацию.

– Так точно, товарищ лейтенант.

– Пошел в парк! Никому из посторонних ни слова. Держи язык за зубами.

– Понял! – Губаханов, радуясь, что легко отделался, убежал в парк боевых машин.

В канцелярию зашли рядовые Шанин и Быстров.

Эти выглядели получше. Сказались сон, зарядка, завтрак. По внешнему виду и не скажешь, что вчера вечером еле на ногах стояли.

Солдаты были земляками, из одного села Тамбовской области. Шанин и Быстров являлись даже родственниками, пусть и дальними. Они полгода прослужили в одном отделении и всегда держались вместе.

– Ну что, братья-акробаты? Накушались вчера?

Солдаты переглянулись, и Шанин ответил:

– Так точно, товарищ старший лейтенант.

– Повод?

– Да какой повод. Подвернулся случай, вот и выпили.

– Откуда пойло?

Солдаты нахмурились, опустили головы.

– Я задал вопрос, – заявил Бутаев.

Бойцы молчали.

– Понятно. Своих не сдаем, так?

– Товарищ старший лейтенант, а вам не приходилось в училище бухать? – задал неожиданный вопрос Быстров.

– Что? – Ротный усмехнулся.

– Пить в увольнении или в роте?

– С каких это пор рядовой получил право задавать подобные вопросы своему начальнику?

– Ну а если не по-военному, а по-человечески?

– Приходилось, если по-человечески. А что?

– И вы ни разу не залетали?

– Залетал и за это, между прочим, на губе сидел.

– А товарищей своих, с кем бухали, сливали командованию?

– Вот ты как повернул, Быстров. Не пройдет. У меня своя служба. Сейчас я твой начальник.

– Это получается так, я начальник, ты дерьмо, – тихо проговорил Шанин.

Бутаев повернулся к Козыреву.

– Ты погляди на этих клоунов, Миша. Они нас с тобой развести решили.

– А что, нормальная тактика. Лучшая оборона – это нападение.

– Нападение? – Ротный поднялся, обошел стол, сблизился с солдатами.

Те вжали головы в плечи.

– Не бойтесь, бить не буду.

– Это знаем. Вы не трогаете солдат. В отличие от командира пятой роты. Тот замордовал уже весь личный состав. Да еще по пьянке играет на баяне, а солдат заставляет плясать, – сказал Шанин.

– Ты мне зубы не заговаривай! Откуда взяли самогон?

Вновь молчание.

– Ладно. Я сам скажу. Дружки из ремроты с вами поделились. Они выгнали пойло через дистиллятор. Так?

Молчание.

– Фамилии дружков назвать?

Молчание.

– Не вынуждайте меня!.. – Бутаев начал терять терпение.

Быстров поднял голову:

– Да, мы выпили, товарищ старший лейтенант, нарушили дисциплину и за это готовы понести наказание. А где взяли пойло, кто дал, извините, не скажем. Западло это.

– В натуре клоуны. Похмелье поди мучает?

– Никак нет, – в один голос ответили солдаты.

– В ваши годы редко у кого похмелье случается. Но это дело наживное. Сначала с утра потянет на пивко, потом на рюмку водки или стакан вина. В конце концов вы без спиртного головы поднять не сможете, так и будете лежать в собственной блевотине.

Шанин ухмыльнулся и спросил:

– Это вы по собственному опыту знаете?

Быстров толкнул его.

– Заткнись, придурок!

Ротный уставился на Шанина.

– Борзый, да? А для таких типов и наказание соответствующее. У нас в сортире два очка забиты, да?

Солдаты переглянулись.

Быстров поморщился и сказал:

– Три.

– Так кто, по-твоему, Шанин, вычистит сортир?

– Да уже ясно.

– Не слышу ответа.

– Мы.

– В десятку! Так что переодевайтесь в химзащиту, берите инструмент, какой определите сами, – и вперед. Срок вам – сутки. Взводному доложите, я приказал. Вопросы?

– Никак нет!

– Но если скажете, кто дал самогон, отменю приказ.

– Разрешите идти чистить сортир? – спросил Шанин, оставив без внимания реплику ротного.

– Идите. Бог вам в помощь!

Солдаты довольно четко повернулись и вышли из отсека.

Бутаев прикурил сигарету.

– Нормальные пацаны, – сказал он и выпустил облако дыма.

– Нормальные, – согласился Козырев. – Не слишком ли ты с ними строго? Ведь их в роте засмеют.

– Не засмеют. Эти могут постоять за себя. Вот увидишь, им еще помогать будут. Ладно, с этим разобрались.

– В парк?

– Да чего там делать? Взводным мешать? А где, кстати, наш писарь? Завтра же политзанятия.

– А может, сами конспект напишем?

– Сдурел?

– Не надо заставлять Сангулова.

– Кто же напишет? Губаханов? Он, пожалуй, такой конспект заделает, что все охренеют. У него до сих пор Польша и Болгария входят в НАТО, а не в Варшавский договор.

– Если власть верховная за ум не возьмется, то скоро так и будет.

– Не будет, Миша, никогда. Неужто Союз не удержит какую-то Польшу?

– Кто знает, Гена.

За палаткой что-то громко ухнуло.

Бутаев вскочил со стула.

– Граната?

– Если только наступательная РГД и где-то в помещении.

– Сортир! Точно!

Офицеры выбежали из палатки. Рядовой Быстров, весь в дерьме, тащил из общественного туалета земляка, выглядевшего точно так же. Из сортира несло дымом.

– В чем дело? – крикнул Бутаев.

Быстров вздохнул:

– Промашка вышла, товарищ старший лейтенант.

– Гранату в очко бросили, придурки?

– Нет, взрывпакеты, связку из трех штук.

– На хрена?

– Дерьмо внизу как бетон, хотели раздолбить.

– Что с Шаниным?

– Ноги!

– Что ноги?

– Осушило.

– Он что, вместе с взрывпакетами влез в очко?

– Никак нет. Его положить на кровать надо.

– Куда? Вы себя видели со стороны?

– Никак нет.

– Так посмотри на друга.

– Твою мать! – проговорил Быстров. – Надо же так уделаться. Но у Шанина ноги…

– Тут клади, ближе к умывальнику. Дежурный!

У палатки стоял дневальный и давился от смеха.

– Отдыхает, товарищ старший лейтенант! Я за него.

– Шланг тащи, отмывать придурков будем. Второму дневальному передай, чтобы за плацем и штабом смотрел. Пусть предупредит, если начальство появится.

– Так взрыв слышно было только вблизи. Даже танкисты не выходили, а в штабе…

– Рот закрой и выполняй приказ!

– Есть!

Дневальный принес шланг, привинтил один конец к крану, другой держал в руке.

– Начальства нет? – спросил Бутаев.

– Никак нет!

– Давай, отмывай собратьев по несчастью.

Водокачка давала хороший напор. Дневальный за несколько минут сбил дерьмо с общевойсковых защитных комплектов, в которые были одеты чистильщики сортира. Быстров снял ОЗК с себя, потом стянул его и с Шанина.

Тот лежал и безразлично глядел в небо.

– А теперь в палатку его, на кровать, – приказал Бутаев.

Дневальный и Быстров перенесли Шанина в палатку, уложили.

Командир роты нагнулся над ним.

– Шанин? Ау!

Боец словно очнулся.

– А? Что?

– Ноги как?

– А где я?

– В цирке, где же еще.

– Зачем?

– За надом. Ноги как, спрашиваю?

– Не знаю.

– Пошевели пальцами.

Солдат сделал это.

– Слава богу, – проговорил Бутаев, повернулся к Козыреву и сказал: – Миша, сходи в полковой медицинский пункт, позови сюда Валеру.

– Это лейтенанта Родина?

– Его и никого другого.

– А если он занят?

– Скажи, я просил. Очень нужен. В подробности не вдавайся.

– Он наверняка поинтересуется, что из инструментов, медикаментов взять с собой. Для этого ему надо знать, что тут произошло.

– Скажи, ничего страшного, онемение ног в результате действия взрывпакета. И не тяни хоть ты время, Миша. Нам сейчас как раз не хватает тут начальства и особенно майора Иванова.

– Ушел!

Врач лейтенант Родин, с которым ротный нередко выпивал, никаких вопросов не задавал. Он взял полевую санитарную сумку и с Козыревым прошел в палатку роты.

Там доктор поморщился и заявил:

– Такое ощущение, что здесь кто-то наложил в штаны.

– Привет, Валера!

– Здорово. Кто и от чего у тебя обделался?

– Ты глянь, что с ногами у бойца.

Врач прошел к койке Шанина, сбросил простыню, долго изучал, мял ноги, особенно ступни и пальцы.

Наконец он вынес вердикт:

– Ничего страшного. Медицинскими терминами я тебя, Гена, нагружать не буду, скажу одно, часа через два встанет твой боец.