Инверсия праймери

Четверо провожатых подошли к нам, и самый высокий поклонился.

– Добро пожаловать. – Он сделал приглашающий жест в сторону зала, откуда появился, поднимая руку так, словно я приглашена на званый обед, а он хозяин. Я прекрасно понимала, что он из элитных охранников посольской службы безопасности. Но ни на его безукоризненном костюме, ни на его таких же безукоризненных манерах это не отражалось.

И я пошла с ними. Они вели меня по коридорам, через арки и переходы, пока мы не оказались перед дверью. Дверью в стеклянной стене, казавшейся темной и непрозрачной, хотя я не сомневалась в том, что кто бы ни сидел внутри, он все видит.

Дверь в стеклянной стене отворилась. Посреди кабинета стоял мужчина и смотрел на нас. Мой эскорт остановился у дверей. Я вопросительно посмотрела на них – сначала налево, потом направо. Но они не двигались.

Поэтому я вошла одна.

Кабинет оказался просторным, с толстенным – ботинки утопали в нем почти по щиколотки – белым ковром на полу. Прозрачные полки вдоль стен были уставлены хрупкими вазами, стеклянными статуэтками и прочими безделушками.

Картины на стенах радовали глаз спокойным сочетанием цветов.

Я подошла к мужчине – самому обыкновенному человеку крепкого телосложения с каштановыми волосами.

– Так вы и есть душеспаситель? – спросила я. Разумеется, официальное название его должности звучало совсем по-другому: Психиатр класса А6 медицинского отдела КИКС.

– Да. Меня зовут Як Тагер, – кивнул он.

Он бросил взгляд на моих сопровождающих и поднял руку. Дверь мгновенно закрылась, оставив меня наедине с Яком Тагером, душеспасителем класса А6.

Я подошла к полке и дотронулась пальцем до стеклянной вазы.

– У вас тут полно хрупких предметов.

Он подошел и стал рядом.

– Да, хватает.

Я посмотрела на него. Он не слишком походил на эксперта мирового класса по проблемам психического здоровья. Женщина на контроле называла его просто Тагером.

– Вы врач?

Он кивнул:

– У меня медицинский диплом и докторская степень по психологии.

– Сколько у вас пациентов?

Он слегка улыбнулся:

– Один.

– В это количество вхожу я?

– Да.

– Тогда чем вы здесь занимаетесь? – фыркнула я.

– Исследованиями. – Мой интерес, казалось, был ему приятен. – Я изучаю психологические эффекты систем биомеханика-человек.

Боже праведный! Так это тот самый Тагер? Я сама читала его работы.

Мужик являлся признанным экспертом по части эффектов, оказываемых биомеханическими системами на людей, носивших их в своих телах. Я никогда не знала, что его основная специальность – душеспаситель. Это означало, что помимо научной работы он выполняет здесь задание КИКСа, скорее всего связанное с ДВИ или с Дьешанской Академией.

Я не знала, как себя с ним вести. Он казался слишком обычным. Десять лет назад, когда после инцидента на Тамсе меня посылали на обследование к душеспасителю, я спросила женщину-психолога, сколько пациентов было у нее за всю ее карьеру. Она ответила: восемь. Восемь пациентов за двадцать пять лет – и это включая меня, встречавшуюся с ней только дважды.

Я не хотела идти к ней. Я пошла только потому, что меня заставили. Да, мой командир выбрал хорошего врача. Если бы мне хотелось принять помощь, она смогла бы ее оказать. Но теперь все было по-другому. Тагер был моим единственным вариантом, и в силу каких-то глупых соображений мне не хотелось доверяться врачу-мужчине. Почему – сама не знаю. Не хотелось, и все тут.

Я вздохнула:

– Возможно, я совершила ошибку, придя сюда. Я зря отнимаю у вас время.

Он внимательно посмотрел на меня:

– Что заставило вас прийти?

Я пожала плечами.

– Собственно, это не назовешь проблемой. – Я помолчала. – В последние дни я совершила несколько поступков… немножко странных поступков.

– В каком смысле странных?

– Сегодня ночью я целилась себе в висок из дезинтегратора на боевом взводе.

– Расскажите мне об этом, – негромко попросил Тагер.

– Я разговаривала с этим певцом из кабака. Я была пьяна. Я приставила дезинтегратор к виску, а предохранитель оказался спущенным. Рука плохо слушалась. – Я замолчала. Не хотелось мне говорить с этим мужиком – ни о сегодняшней ночи, ни о чем другом.

Если не считать того, что на этот раз я пришла по собственной воле, ожидая какой-то помощи. Не знаю какой, но я и не узнаю, пока сама не приложу усилие. Я вздохнула глубоко и попыталась еще:

– Две ночи назад я едва не убила человека, самого обыкновенного штатского, только за то, что он прижал меня к стене. Не знаю, почему. Ну, да, он кажется мне навязчивым. Он мне не нравится, а я – ему. Но это все.

Тагер продолжал внимательно смотреть на меня – возможно, он и в самом деле хочет разобраться. В конце концов, это же его работа. Ему положено так выглядеть.

– Как это случилось? – спросил он.

– Мне не понравилось, как он прикоснулся ко мне. – Мне сделалось не по себе. Все оказалось куда хуже, чем я себе это представляла. – Я среагировала как на нападение. Не знаю, почему.

– Что вы сделали?

– Разбила стакан и чуть не зарезала его.

– Чем вам не понравилось то, как он прикоснулся к вам? – Тагер говорил осторожно, но не так, как люди на контроле, ожидавшие, что я взорвусь при любом неверном движении. Тагер обращался ко мне так, словно питал ко мне глубочайшее уважение, что уже было абсурдно, учитывая, что мы с ним познакомились не больше пяти минут назад. Уважение надо завоевывать, а я не сделала еще ничего, чтобы завоевать его.

– Он дотронулся до лямки моего платья. – Описание инцидента заставило меня ощутить себя дурой. Назвать мои действия неадекватной реакцией было бы, мягко говоря, преуменьшением. – Потом он сунул руку между грудями и прижал к стене.

Тагер не сводил с меня взгляда:

– Он знал, что вы – праймери?

– Нет. Мы только познакомились в туристическом клубе.

– Он угрожал вам?

– Нет.

– Вы уверены?

– Конечно.

– Почему?

Я нахмурилась:

– Что вы хотите этим сказать: почему? Потому, что знаю.

– Как?

Кой черт он спрашивает меня об этом?

– Я эмпат, вот почему. Он сказал что-то насчет необходимости разбить мою «ледяную скорлупу». Но не предпринимал никакого насилия.

– Вы уверены?

– Да, уверена. Вы видите здесь проблему?

– Ваши рефлексы не включились бы без причины.

Вот, значит, как он отрабатывает свою зарплату: изрекая истины, и без того очевидные для его единственного пациента?

– Вы – душеспаситель. Вот вы и скажите мне, в чем здесь проблема.

Тагер вздохнул:

– Вы должны мне немного помочь.

– Это и есть то, что вы вынесли со всех своих степеней? Пусть пациент сам ставит себе диагноз, да?

Он не выказал никакого раздражения, продолжая говорить все тем же спокойным, полным уважения тоном:

– Мне необходимо услышать от вас больше.

Было что-то странное в том, как он смотрел на меня. Где-то я уже встречала такой взгляд. Непонятно почему, я разозлилась:

– Чего услышать?

– Происходило ли с вами в последнее время что-нибудь еще необычное?

Я вспомнила наконец это выражение. Такое появлялось на лице у моей матери, когда тому, о ком она заботилась, было больно. И его сопереживание, похоже, не подделка. Это не напоминало натренированное выражение-маску для пациентов. Я всерьез тревожила его. Но почему? С чего ему питать ко мне сочувствие – ко мне, которую он никогда не встречал раньше, к биосинтетическому чуду с фальшивым человеческим обликом?

– Нет, – ответила я. – Я не делала больше ничего странного. Я – это всего лишь я, и это уже не лишено странности. Наверное, мне лучше идти домой. Я устала, вот и все. Вчера мне пришлось пройти долгий путь.

– С туристами? – улыбнулся он.

С туристами? Он, должно быть, имеет в виду тех любителей морковного сока…

– Нет, я возвращалась пешком из ДВИ. Дошла до Солдатской Рощи. Я там спала.

– Зачем?

Хоть бы он перестал задавать мне эти вопросы.

– Я устала.

Он молча ждал.

– В ДВИ я приехала на метро, – объяснила я. – Но я не люблю, когда на меня глазеют. Поэтому я пошла домой пешком.

– У вас что, нет флайера?

– Почему же. Есть. Но вчера утром я не могла сесть в него.

– Вы часто летаете на флайерах?

– Постоянно.

– С вами случалось что-нибудь во флайерах?

– Конечно, нет.

– Но вчера вы не могли сесть во флайер.

Мне вдруг захотелось схватить его и потрясти хорошенько.

– Ну и что, черт возьми, в этом такого?

– Праймери. – Он помолчал, явно ожидая, что я подскажу, как меня зовут.

Я тоже молчала. Так и не дождавшись подсказки, он продолжал:

– Беседа со мной, возможно, неприятна вам. Но если я хочу помочь вам, мне придется задавать вопросы.

Неожиданно я почувствовала, что с меня хватит. Я вздохнула, повернулась и пошла от него. Когда стол преградил мне дорогу, я остановилась и оперлась руками о край.

Подумав немного, я отвернулась. Я говорила медленно, словно ныряльщик, проверяющий температуру замерзающей воды:

– Человек по имени Крикс Тарк однажды возил меня в своем флайере.

Тагер оставался на месте.

– Похоже на хайтонское имя.

– Он и был хайтоном. – Мои руки начали зябнуть. – Он подобрал меня на улице на колонии Тамс. Я работала там в подполье. Я… я… – Я заставила себя сказать. – Я три недели была его Источником. Каждую ночь, с вечера до утра. Иногда и днем.

Тагер умел скрывать свои эмоции. Очень хорошо умел. Черт, да он мог стоять перед несущимся на него поездом и не моргнуть при этом. Он обращался ко мне все тем же тихим голосом, хотя я ощущала, насколько он шокирован:

– Как вам удалось бежать?

– Я задушила его, когда он трахал меня.

– Простите. – Тагер подошел ко мне.

– За что?

– За то, что вам пришлось пройти через это.

– Это моя работа.

– Это черт-те что, а не работа.

– Послушайте, – сказала я. – Это случилось десять лет назад. Я была в порядке все это время. Нет причин, по которым это должно стать проблемой именно сейчас.

– Этот человек, которого вы чуть не порезали, – не напоминает ли он вам чем-нибудь Тарка?

– Нет. – На самом деле это было не совсем так. У Хилта тоже темные волосы, да и сложением он напоминал Тарка. И ростом. И когда он вошел ко мне ночью, это напомнило мне бесцеремонность, которую я так ненавидела в Тарке – он верил, что имеет право делать все, что ему заблагорассудится, с теми, кого почитает ниже себя. Но это сходство было чисто поверхностным.

Хилт мог раздражать, но даже зная его всего несколько часов, я не сомневалась, что он нормальный, вполне порядочный человек. – Ничего общего.

– А тот певец в кафе? – спросил Тагер. – Он ничем не напоминал Тарка?

Я фыркнула:

– Вот уж вы сказали. Этот человек – полная противоположность аристо. У него карие с золотом глаза и золотой голос. И мне кажется, он и мухи не обидит.

– Вы сердились на него.

– Сердилась? – Я посмотрела на него. – С чего? Я не хотела ему вреда. Я хотела заниматься с ним любовью.

– Расскажите мне о нем.

– О нем? Я ничего о нем не знаю.

Тагер ждал. Я нахмурилась и скрестила руки. Подождав немного, он попробовал зайти с другой стороны.

– Значит, вы не замужем?

Неужели то, что я никому не нужна, так очевидно?

– При чем здесь это?

– Вы не похожи на женщину, которая ищет себе любовника, будучи привязана к кому-то другому.

– О! – Это-то он откуда знает? – Ну и что? Вы ожидали, что у меня есть семья?

– Почему это вас так задевает?

– Бросьте свои душеспасительные штучки и ответьте на этот чертов вопрос. Вы хотите, чтобы я была откровенной с вами, так будьте откровенны со мной.

– Да, – мягко произнес он. – Я удивлен, что вы не замужем.

Я не в первый раз слышала такую ерунду: «Как вы только выдерживаете одиночество?»

– Бросьте, Тагер.

– Почему это вас так злит?

– Я не зла. Прекратите задавать мне этот дурацкий вопрос.

– Вид у вас прямо-таки взбешенный.

– Ну да, – взорвалась я. – Конечно. Тащи эту красотку праймери в постель. Славный улов. Или они хотят то, чего хотел Хилт, – наказать меня.

– Я сжала кулаки. – Может, мне стоит изуродовать лицо и носить лохмотья, чтобы проверить, захочет ли меня кто-нибудь тогда?

– Кто такой Хилт? – спросил он все тем же ровным тоном; это начинало выводить меня из себя.

– Хилт – это тот сукин сын, что толкал меня к стене и обзывал Старыми Деньгами и Ледяной Принцессой.

– Вы ни то, ни другое.

Я почувствовала то, что, должно быть, чувствует поезд на магнитной подушке, налетая на полном ходу на кирпичную стену.

– Причина, по которой я удивлен, что вы не замужем, – в том, что редкие эмпаты с вашей чувствительностью могут переносить одиночество.

– У меня чувствительность бетонного блока.

– Очень необычного блока, – улыбнулся он.

– Я не шучу.

– Я тоже.

Я не могла поверить.

– А почему вы считаете, будто знаете обо мне что-нибудь?

Тагер развел руками:

– Я исхожу из опыта, из подготовки, из интуиции, наконец. В конце концов, я тоже эмпат.

– О! – Ну да, конечно. С его родом занятий он должен быть эмпатом. – Не думаю, чтобы хотела говорить дальше. – Разговор с ним выматывал больше, чем прогулка пешком из ДВИ. Мне хотелось вернуться домой и лечь спать. – Не обещаю, что еще вернусь.

– Мне кажется, вы вернетесь, – сказал Тагер.

Это заставило меня замереть. Этого я не ожидала. Я ждала, что он будет кормить меня чем-то вроде пожеланий Керджа: вы переутомились, вам надо попробовать жить нормальной жизнью. Отдохнуть. Расслабиться. Я ожидала, что Тагер тактично объяснит, что мне незачем переводить его время, жалуясь на свою неспособность нормально общаться с людьми.

А он хочет, чтобы я пришла еще.

Но разговор с ним требовал от меня слишком много сил.

– Не знаю, будет ли у меня время.

– Мне кажется, с вашей стороны было бы неразумно останавливаться.

– Что?

Он снова напомнил мне мать.

– Мне нужно получше узнать вас, чтобы понять, что же выводит вас из себя. Пока я могу сказать только одно: если вы не справитесь с этим, что-нибудь случится.

Я сжалась:

– Вы считаете, я могу причинить кому-то зло?

– Возможно.

Я знала это. Я все время это знала. Я заставила себя задать вопрос:

– Вы боитесь, что я потеряю контроль над собой и убью кого-нибудь, да?

– Не думаю, чтобы вы могли неспровоцированно убить кого-то. – Совершенно неожиданно он поднял мою руку и стащил перчатку, обнажив бинты.

– Как вы ухитрились?

Как он понял, что я повредила руку? Неужели он такой сильный эмпат?

Может, он так же хорошо принимает сигналы моего тела? Я отдернула руку.

– Я же говорила. Я разбила стакан.

– Как?

– Не ваше дело как. – Я пыталась вывести его из себя. – Какая разница, как?

– Единственный человек, кому, я боюсь, вы можете причинить зло, – это вы сами.

Я так обалдела, что у меня даже голос сорвался.

– Вы ничего обо мне не знаете.

– Я не могу заставить вас прийти еще, – сказал Тагер. – Даже если бы я и мог, это бы не помогло. Я не сомневаюсь, вы способны заставить меня поверить в любое состояние вашей психики. Но вы не пришли бы сюда, если бы не искали помощи.

– Я – разладившийся механизм, – горько сказала я. – Мне нужен капитальный ремонт.

– Вы не машина, – голос его потеплел.

Я стащила вторую перчатку и протянула ему руку так, чтобы он видел гнездо на ладони.

– Машина.

– Ваша биомеханическая система не лишает вас человеческой сущности.

Все, что она делает, – это расширяет способности, данные вам с рождения.

– Способности? – Я уронила руку. – Каждый раз, когда кому-то, кого я знаю, больно, больно и мне. Каждый раз, когда кто-то хочет причинить боль мне, я чувствую это. Вы можете представить себе, каково это – жить так? – слова срывались у меня с языка прежде, чем я могла удержать их. – Вы можете представить себе, каково это – летать в эскадрилье истребителей?

Каково мне, идя в бой, ощущать мысли аристо? Им нравится убивать нас. Это для них приятнее секса. Или их пилот – раб, для которого убивать нас – единственный шанс чуть улучшить свою жизнь. И мне приходится убивать его, – мой голос дрожал, и я ничего не могла с собой поделать. – Я чувствую каждого убитого мною купца. Я умирала тысячи раз. Я не могу причинить себе большего зла.

– Я знаю только малую часть этого, – сказал Тагер. – Но я видел, что такая жизнь делает с эмпатами. То, что вы выносите это, – просто чудо.

Я не нашлась, что ему ответить. Я слишком устала. У меня не было сил говорить.

– Мне пора идти.

– Вы вернетесь?

– Я… я подумаю.

– Я здесь каждый день. В любое время. Днем и ночью.

Я кивнула. Я, правда, не знала, что сказать. Я не знала, хватит ли у меня сил вернуться.

Время близилось к полудню, когда я вышла из посольства. Я пошла домой мимо гавани, глядя на корабли у причалов. По набережной разгуливали моряки в белых штанах и полосатых тельняшках, в синих шапочках, залихватски сдвинутых набок. На пляжах отдыхали – купались или загорали на золотом песке – люди: пары, семьи, одиночки… Повсюду носились дети в ярких одеждах, с воздушными шариками; они смеялись, визжали, дразнили уличных музыкантов. Запах соли смешивался с ароматами жареной еды из кафе на набережной. Все вокруг жило, жило, бурлило, шумело.

Довольно долго я стояла, облокотясь на деревянные перила и глядя на суету. И постепенно меня охватывало странное ощущение.

Облегчение.

Странное дело, но сознание того, что Тагер понимает: я в беде, принесло мне чувство неописуемого облегчения. Почему? Почему мне легче от сознания того, что все черт-те как?

Потому, что, если я больна, меня можно и излечить.

В этом-то все и дело. Если есть проблема, ее можно решить. Если бы этой проблемы не было, это значило бы только, что все мои ощущения укладываются в норму, а значит, ничего с ними и не поделаешь. Вряд ли я смогла бы жить с этим дальше.

Может, я все-таки схожу еще к Тагеру.

Я потихоньку пошла дальше. Мне страсть как хотелось скинуть с себя форму и отдохнуть в тиши квартиры. Гавань отстояла от моего дома на километр, так что идти оставалось всего ничего.

Приблизившись к дому, я увидела у подъезда небольшую компанию. Только подойдя к ней почти вплотную, я отвлеклась от своих мыслей и узнала их. И тут же поняла, почему они так уставились на меня. Это были Джарит и его друзья и среди них Ребекка и Хилт. Я и забыла, что Джарит приглашал меня на пляж.

– Извините за опоздание. Надеюсь, вы не долго ждете?

Джарит не сводил взгляда с нашивок на моем рукаве.

– Нет, совсем недолго.

Я устало провела рукой по волосам:

– Боюсь, сегодня я неважная спутница. Вам, наверно, лучше идти без меня.

Они кивнули. Никто, похоже, не знал, что сказать. Я почти физически ощущала замешательство Джарита; он чувствовал себя полнейшим идиотом. Это надо же: пригласить на свидание Имперскую праймери!

Так не пойдет, подумала я и улыбнулась ему:

– Не хотите зайти?

– То есть… к вам? – не понял Джарит.

– Да.

– О! – Он покраснел. – С удовольствием.

Остальные только переводили взгляды с него на меня.

– Ладно, – сказала наконец Ребекка. – Мы… гм… увидимся, Джар.

Джарит кивнул, остальные поклонились мне на прощание и пошли. Все, кроме Хилта – его-то я хотела видеть здесь меньше всего.

– Мне хотелось бы поговорить с вами, – сказал Хилт. Он покосился на Джарита. – Наедине.

Учитывая то, что я чуть не сделала с ним, я не могла отказать ему хотя бы в этом.

– Идет.

Мы спустились с крыльца и отошли в тень дерева.

– В чем дело? – спросила я.

– Вы собираетесь стукнуть на нас?

Стукнуть?

– Что вы имеете в виду?

– За то, что мы говорили тогда. На прогулке.

Я наконец поняла. Он хотел знать, собираюсь ли я донести на них.

Логичный вопрос. Я знала офицеров, сообщающих о таких вещах в своих рапортах.

– Нет, – ответила я. – Я не собираюсь делать ничего такого.

– И почему?

Я пожала плечами:

– Вы имеете полное право высказывать свою точку зрения.

– Правда? – язвительно переспросил он.

Я хотела ответить «разумеется», но почему-то не смогла. Вместо этого я сказала:

– Вы говорили о вещах, которые мне стоило знать. Все это останется между нами.

– Поклянитесь.

Я нахмурилась:

– Что это значит?

– Вы – Демоны – утверждаете, что живете по кодексу чести. Вот и поклянитесь мне этой честью, что говорите правду.

Да кто он такой, чтобы сомневаться в моем слове?

– Идите к черту.

Он фыркнул:

– Так я и знал.

Спокойно, подумала я.

– Ладно. Клянусь честью Демона.

Он уставился на меня. Но его напряжение спало, это я чувствовала.

– Как дела? – спросил он, помолчав немного.

– Хорошо.

– Вы ведь могли меня убить, правда?

– Могла.

– Тогда почему не убили?

Я недоуменно посмотрела на него:

– Вы считаете меня монстром каким-то.

Он покачал головой:

– Хотите верьте, хотите нет, но я уважаю людей, готовых сражаться за то, во что они верят. Но для меня вы олицетворяете самую жестокую тиранию.

Когда Империя захватила Рут – 2, мои родители провели в тюрьме десять лет только за то, что они протестовали против вмешательства КИКС в их жизнь.

Чего тогда удивляться, что он невзлюбил меня.

– Мне очень жаль.

– Жалость не вернет им тех десяти лет. – Он сглотнул. – Или мне.

Что-то в его голосе заставило мое сердце сжаться.

– Сколько лет вам было, когда их забрали?

– Четыре года, – с трудом произнес он.

Я в ужасе посмотрела на него. Я знала, что КИКС не особенно церемонится с оппозицией, но то, что рассказал Хилт, не укладывалось ни в какие рамки.

– Вы правы. Я не верну вам этих лет. Но и того, что вы мне рассказали, я тоже никогда не забуду.

– Ну и что? Что от этого изменится?

– Возможно, больше, чем вам кажется.

Он пожал плечами:

– Возможно.

Похоже, я не слишком убедила его.

Когда он ушел, мы с Джаритом прошли в дом и пересекли вестибюль. У двери из матового стекла я вынула ключ – пластину с отпечатками моих пальцев – и сунула его в щель замка. Лазерный сканер считал отпечатки, и дверь с тихим шипением отворилась. Мы вошли в комнату со стеклянными стенами.

– Верхний этаж, – произнесла я.

Дверь закрылась, и комната бесшумно поплыла вверх. Жидкокристаллическое покрытие стен реагировало на электрические поля, испускаемые лифтом, и меняло прозрачность стекла, так что мы могли смотреть наружу. Вестибюль уплывал вниз. Потом лифт миновал перекрытие и продолжал движение по наружной стене здания, открыв нам впечатляющую панораму.

Мы с Джаритом молчали. Он нервничал: его волнение туманом висело в воздухе. Помолчав еще немного, я спросила:

– Как ваш зачет?

– Получил плюс, – он улыбнулся. – По теории.

– Что ж, отлично, – я не знала, что еще сказать. С тех пор, как я сама переживала из-за зачетов, прошло четверть века.

Лифт открылся в коридор. В холл выходила только одна дверь, старомодный деревянный портал с медной ручкой. Я сунула свою карту в щель и выждала, пока ее просканируют. Послышался щелчок, и дверь подалась.

Мы вошли, и Джарит замер, восхищенно оглядываясь.

– Вот это красотища!

Я улыбнулась. Теперь квартира уже не казалась мне темной. Сквозь окна в комнаты лились янтарные солнечные лучи, дополненные отраженным от колец светом.

– Мне нравится. – Я закрыла за нами дверь и подошла к бару. – Хотите выпить?

Он подошел к стойке и стал с другой стороны.

– У вас найдется морковный сок?

– Черт возьми, нет. Как вы можете пить эту гадость?

Он рассмеялся:

– А мне нравится.

Эта ангельская улыбка на ангельском лице обезоружила бы кого угодно.

Ради него я готова была заказать у Пако морковного сока.

– А минеральной воды у вас нету?

– Это есть. – Я налила ему стакан, потом взяла бутылку виски.

Посмотрела на нее, поставила обратно и налила себе минералки.

Потом мы сидели на диване. Мне удалось держать руки подальше от него до тех пор, пока он на допил стакан; дольше меня не хватило. Когда он наклонился вперед, я запустила пальцы в его волосы. Он вздрогнул и посмотрел на меня. Потом выпрямился и обнял меня за талию. Я обвила руками его шею, и наши головы сблизились. Вот когда я узнала, что такое поцелуй любителя морковного сока.

Ничего удивительного, что они так сходят с ума по этому питью.

Мы не спешили, просто сидели и обнимались. Я положила голову ему на плечо. Так легко мне давно уже не было. Боже, как мне было одиноко!

– Ты не похожа на праймери, – прошептал Джарит мне на ухо.