Покушение

Я ничем не показала, что его заметила, даже специально, чтобы не спугнуть, отвела взгляд в сторону. Конечно, то, что за мной подглядывают, было неприятно, но прогнать Евстигнея, если это был он, я не решилась. Знакомый предсказатель Костюков, меня предупредил, что вскоре я встречусь с двумя мужчинами маленького роста. Один из них будет мне опасен, а другой будет меня оберегать. Первым был тот, кто, как я думала, приказал меня арестовать, император Павел, получалось, что вторым должен был быть именно этот Евстигней.

Пока я разбиралась со своим тайным защитником, хоровое пение кончилось, и в зале заиграла музыка. Я всего один раз в жизни слушала настоящую музыку, и была очарована ее красотой. Мне очень захотелось плюнуть на все аресты, назойливое внимание и отправиться вниз. Недолго думая, я зажгла свечу и начала перед зеркалом поправлять платье и волосы, но в последний момент благоразумие взяло верх и я никуда не пошла, осталась сидеть перед зеркалом.

Теперь, когда в моей комнате горел свет, увидеть в темноте сада Евстигнея я больше не могла и решила вести себя так, будто его просто не существует. Пусть он, если ему так хочется, следит за мной, и сам ищет возможность встретиться.

Время приближалось к полуночи, когда я собралась снова лечь. Я поправила постель, закрыла створки окна, задула свечу, разделась и легла. Мой ночной страж так себя и не обнаружил. Сна, как и прежде, не было. Не знаю, сколько прошло времени, пока я ворочалась с боку на бок, думаю часа два. Музыка к этому времени затихла. Я слышала хлопанье дверей, чьи-то шаги и разговоры за дверями, видимо гости Титова расходись по своим комнатам. Когда все утихло, и я начала засыпать, вдруг явственно скрипнула входная дверь. Я решила, что это пришел мой флигель-адъютант и, не открывая глаз, сказала:

– Иван Николаевич, уходите к себе, я уже сплю.

Татищев ничего не ответил и осторожно ступая, подошел прямо к постели. Я сквозь сон удивилась, что ему нужно. То, что он не будет пытаться сделать мне что-либо плохое, я не сомневалась и ничуть не испугалась. Подумала, он просто хочет поболтать и поделиться впечатлениями от званого вечера.

– Иван Николаевич, я только что уснула, давайте поговорим завтра, – попросила я и зарылась головой в подушку.

Он промолчал, а я опять уснула, да так крепко, словно куда-то провалилась. Что было потом, я помню с трудом. На меня сверху навалилась неимоверная тяжесть. Я попыталась освободиться, но не смогла даже пошевелиться. От оскорбительного чувства своего полного бессилия, я проснулась, но и тогда не смогла понять, что происходит. Попробовала вырваться и закричать, но лицо было так плотно прижато к подушке, что не только крикнуть, я не смогла даже вдохнуть воздух.

Мелькнула страшная мысль, что меня пытаются задушить. Я уперлась руками в постель, начала вырываться и пытаться приподняться. Воздуха уже не хватало и начиналось удушье.

Не могу сказать, что меня очень напугал страх смерти или, как рассказывают те, кто такое испытал, перед глазами прошла вся жизнь. Смешно, но я думала не о том, что сейчас задохнусь и умру, а в каком виде меня найдут.

Я уже говорила, что арестовали меня так скоропалительно, что я оказалась в том, в чем была, в платье, надетом на голое тело. Мало того, что в дороге платье удручающе быстро снашивалось, и я постепенно превращалась в какую-то оборванку; мне совсем не в чем было спать! Не просить же было у лейб-гвардейцев купить мне ночную рубаху!

Неизвестный человек все давил и давил меня тяжелым телом, но я смогла все-таки извернуться и немного вздохнуть, после подумала, что он хочет меня не задушить, а лишить женской чести. Конечно, насилие было еще страшнее смерти, и я продолжила яростные попытки вырваться и позвать на помощь. Одеяло с меня слетело, и я отбивалась не только руками, но и ногами, понимая свою женскую беспомощность. Однако злоумышленник не предпринял никаких попыток ей воспользоваться и продолжал давить меня подушкой.

Я уже совсем задыхалась, и от отчаянья удвоила усилия вырваться. И вдруг хватка ослабла, я смогла немного повернуть голову и глубоко вздохнуть. Силы меня почти оставили и я лежала, повернув голову, и никак не могла надышаться. Противник больше ничего не предпринимал, он просто придавливал меня сверху и весь дрожал. Я не могла понять, что ему от меня нужно и решила, что на меня напал какой-то сексуальный маньяк.

Постепенно силы и сознание возвращались. Я сориентировалась, и ужом выползла из-под тяжелого тела на свободу. Поперек моей постели лицом вниз неподвижно лежал кто-то очень большой и хрипло, прерывисто вдыхал в себя воздух. Это был не флигель-адъютант, а совсем незнакомый мне человек. Я вскочила с постели и лицом к лицу столкнулась со своим недавним соглядатаем. Узнала я его сразу и по росту и по заросшему лицу.

– Это вы, что случилось? – не удивившись тому, что он почему-то находится у меня в комнате, спросила я.

– Он убийца, – ответил он нарочито спокойным голосом. – Хотел вас задушить.

Я еще раз посмотрела на большое, темное тело. Теперь мне стало понятно, почему мне удалось остаться живой. Из его спины торчала рукоять ножа.

– Мне кажется, я его никогда раньше не видела, – тоже стараясь говорить спокойно и ровно, сказала я. – Кто он такой? Чего ради ему было меня убивать?

– Он приехал сегодня вечером, – объяснил Евстигней, – и показался мне подозрительным, потому я и сидел на дереве, мало ли что могло случиться…

Мы одновременно посмотрели на распахнутое окно. Каким образом Евстигней его открыл и попал в комнату, да еще и с дерева, я не поняла. Перед тем как лечь, я плотно затворила створки.

– Нужно кого-нибудь позвать на помощь, – не очень уверено, предложила я. – Что ему тут лежать!

– Я думаю, это плохая мысль, – мягко возразил он. – Вам будет трудно объяснить, как удалось убить ударом кинжала в спину полицейского чиновника.

– Он полицейский? – задала я глупый вопрос. – Тогда почему…

Дальше спрашивать не имело смысла. Мой первый убийца надворный советник Ломакин тоже был полицейским.

– А зачем он сюда приехал? – вместо этого спросила я и посмотрела на неподвижное тело.

– В столице, наверное, узнали о смерти первого чиновника, потому и прислали второго, – коротко ответил Евстигней.

– Да, правда, – согласилась я, – Татищев посылал нарочного в Петербург… И что же нам теперь делать? Может, хотя бы вытащим у него из спины нож?

– Пока нельзя, он тут все перепачкает кровью. Его нужно унести из дома.

– Унести?! – чуть не засмеялась я, посмотрела на Евстигнея и представила себя. – Каким это образом? Да мы с вами его и с места не сдвинем!

Не знаю почему, но я начала разговаривать со своим спасителем на «вы», хотя он и был одет в крестьянское плате.

– Придется постараться. Если его здесь найдут, у вас будут очень большие неприятности! Меня все равно не поймают, а вас, – он не договорил и грустно покачал головой. – И нам нужно торопиться, скоро рассвет…

– Да, конечно, я понимаю, – согласилась я. – Я сейчас, только немного успокоюсь.

Только теперь я вспомнила, что на мне по-прежнему ничего не надето. Однако моего маленького спасителя это казалось, нисколько не волновало. Впрочем, он еще в Завидово имел возможность вдоволь наглядеться на мою наготу.

– А у вас что, нет никакой другой одежды? – спросил он, когда я собралась надеть свое многострадальное платье.

– Нет, вы что, не помните, как меня арестовали?

– Да, конечно. Я об этом как-то не подумал, – задумчиво ответил он.

Я хотела съязвить, что мужчинам всегда недосуг думать о женской одежде, но решила, что в моих бедах его вины нет, и промолчала.

– Так что мне делать? Платье у меня одно и если я его порву…

– А так вы пойти не можете? – неуверенно спросил он. – В Завидово у вас, кажется, получалось обходиться без одежды. Тамошний сторож, наверное, до сих пор всем рассказывает, что видел ночью голую ведьму.

– А как мы его отсюда вытащим? Выбросим в окно?

– Боюсь, что от этого будет слишком много шума, и мы всех перебудим. Придется тащить его через дом.

– Вы это серьезно? А если нас кто-нибудь увидит? Здесь одних кирасиров двадцать человек, да еще хозяева и дворня.

Мы молча посмотрели друг на друга, начиная до конца сознавать сложность предстоящей работы.

– Давайте, сначала зажжем свечу и посмотрим, какой он и что с ним можно сделать, – предложила я. – Если он слишком тяжел, нужно будет придумать какой-нибудь другой выход.

Евстигней занялся огнивом, а я, окончательно, оставив попытку надеть платье, села на стул возле окна и начала прикидывать, как нам лучше поступить. Предложение моего сообщника спрятать тело было правильным, но слишком трудно осуществимым. Сначала нужно было труп как-то вынести из дома, потом найти тайное место и надежно его спрятать. Сделать это в темноте, в чужом месте, к тому же не оставляя следов, было просто невозможно! Чем дольше я думала, тем менее вероятной казалась мне эта затея.

Наконец Евстигней зажег свечу и мы смогли рассмотреть убитого. Полицейский чиновник оказался крупным мужчиной с широким задом, толстыми икрами и мощным загривком. Он стоял перед постелью на коленях. Его грудь лежала на том месте, где спала я, и лицом он, уже после смерти, уткнулся в подушку, которая должна была стать причиной моей смерти. Из-под левой лопатки страшно торчала круглая костяная рукоятка ножа. Удар был мастерски точный, прямо в сердце, и я невольно с инстинктивным страхом взглянула на своего спасителя. Он был спокоен и внимательно рассматривал убитого.

– Вы правы, он слишком большой, его в такое окно не протолкнуть, – примерившись, сказал он. – А что, если спрятать тело на чердаке. Пока его найдут, пройдет время…

– А вы знаете, как туда попасть? – с сомнением, спросила я.

– Ну, есть же здесь какой-нибудь лаз или люк, – неуверенно ответил он.

– Тогда зачем тащить его на чердак, лучше спрячем здесь же, – предложила я, оглядывая комнату.

Помещение, в котором меня поселили, было довольно большое, но мебели здесь было немного. Большая деревянная кровать со столбиками и под балдахином, на которой я спала, стол, несколько стульев, что-то вроде комода с множеством маленьких ящиков и большой старинный сундук с висячим замком. В него полицейский мог бы поместиться без труда, но у нас не было ключа.

– Давайте затолкаем его под кровать. Если сегодня не будут мыть полы, его не найдут, – выбрала я единственную из всех возможность.

– А мне больше нравится сундук, – сказал Евстигней. – Там он может пролежать хоть до второго пришествия.

– Но он же заперт, – показала я на замок.

– Тем лучше, значит, в него никто не сунется!

– А как его открыть? Я открывать замки без ключа не умею.

– Это как раз не самое трудное, – сказал мой маленький защитник и подошел к сундуку. Сначала он укрепил на полу свечу так, чтобы она освещала замок, потом покопался в карманах своего армяка и вытащил какой-то кривой гвоздь.

– Это старый и простой замок, – объяснил он, вставляя его в скважину. – Такие замки вешают для честных людей. Сейчас я его открою.

Я с интересом наблюдала, как он копается во внутренностях запора. Наконец Евстигней что-то нащупал у него внутри, сдвинул там какой-то рычажок и потянул за дужку. Замок послушно открылся. Мы вместе начли поднимать вверх массивную крышку, и она с противным скрипом не смазанных петель, открылась. Изнутри дохнуло запахом тленной старости и высохшей травой. Сразу же вокруг огонька свечи закружилось несколько бабочек моли.

– Поместиться, как будто специально для него сделали! – довольным голосом сказал Евстигней. – Ну, что с богом?

– Давайте, попробуем, – согласилась я.

Мы подошли к убитому и взяли его с двух сторон под руки. Тело оказалось таким тяжелым, что подняли его мы только с третей попытки. Тащили мы полицейского, пятясь задом. Когда стянули с постели, голова сразу низко свесилась на грудь, и рассмотреть лицо я не смогла. Да, в тот момент мне было и не до прощания со своим погубителем.

– Осторожнее, – попросил Евстигней, когда я под тяжестью тела споткнулась на ровном месте.

Я не ответила, только согласно кивнула. Мы кое-как дотащили мертвеца до сундука, развернули тело, из последних сил поднял повыше, и столкнули внутрь. Он почти до поясницы погрузился в старые тряпки и остался стоять раком, так будто что-то там искал.

– Теперь ноги, – взял на себя руководство Евстигней.

Мы вместе вцепились в толстую, еще теплую ногу в порыжевшем, давно не чищеном, сапоге и перекинули ее через край. Тоже, отдышавшись, сделали и со второй. Мой убийца мягко погрузился в какое-то истлевшее, пахнущее затхлостью тряпье.

– Сейчас закрою, – сказал Евстигней, нагибаясь за замком, – и все будет в порядке.

– А нож? – напомнила я.

– Вот беда, чуть не забыл! – виновато воскликнул он и наклонился над сундуком.

Мне в этот момент от запахов и необходимости прикасаться к покойнику стало дурно, но я не показала вида и, чтобы побороть тошноту, дышала полной грудью возле открытого окна.

– Никак не могу достать, – виновато сказал за спиной Евстигней, – его нужно чуток повернуть.

– Да, конечно, – ответила я и, поборов страх и отвращение, пошла ему на помощь.

Тело в сундуке легло так неудачно, что повернуть его стоило нам неимоверных усилий. В конце концов, моему спасителю пришлось влезть туда самому и только после этого удалось слегка его сдвинуть и выдернуть из спины орудие убийства.

Я так измучилась, что без сил опустилась на постель, на которой только что лежал покойник. Евстигней осмотрел длинный, тонкий клинок, вытер его о тряпку из сундука и засунул за голенище сапога.

– Теперь все, – с явным облегчением сказал он, опустил крышку и повесил на место замок.

Я молча сидела и смотрела на него, а он смущенно переминался с ноги на ногу, видно, не зная, что делать дальше.

– Ну, я, пожалуй, пойду, – наконец сказал Евстигней, но так и не сдвинулся с места. – До скорого свидания.

– Спасибо вам, вы спасли мне жизнь, – наконец опомнилась я, и поблагодарила спасителя.

Отпускать его мне не хотелось. До утра еще было далеко, и оставаться ночью одной в комнате с убитым, мне было страшно. Как бы то ни было, но пока этот необычный человек был здесь, мне можно ничего не бояться.

– Почему вы мне помогаете? – так и не дождавшись, когда он уйдет, спросила я.

Евстигней смутился и отвел взгляд. Я уже немного привыкла к его странному волосатому облику, и он мне больше не казался таким некрасивым, как раньше. Теперь для меня он был просто человек маленького роста с густой до самых глаз рыжей бородой.

– Не знаю, – как-то неохотно сказал он, избегая смотреть мне в глаза, – может быть, оттого что вас полюбил…

– Когда? – теперь уже смутилась я, вспомнив, как он целую ночь наблюдал за мной в окно. – Ведь мы встречались всего два раза.

– Для такого дела много времени не нужно, – грустно сказал он. – Можно полюбить и с одного взгляда.

– Я ведь замужем, – не знаю к чему, напомнила я.

– Знаю, мне ваш муж нравится, он хороший человек. Так я ничего и не прошу. Неужели, сам не понимаю…

– А как вы попали сюда? – спросила я, чтобы перевести разговор на другое и прекратить ненужное мне объяснение в любви.

Евстигней посмотрел на меня открыто и беспомощно, но ответил не сразу, хотя вопрос был простой. Я попыталась услышать, о чем он думает, но у меня опять ничего не получилось. Явно с моим спасителем было не все так просто.

– Я вас не видела когда мы ехали, – не дождавшись ответа, сказала я.

– Вот вы о чем, – будто только теперь поняв вопрос, ответил он, – когда вас увезли, поехал следом. Мне теперь в Завидово не жить, барин за ослушание сживет со света.

– Я думаю, что теперь там уже другой помещик, – осторожно сказала я. – Вернее, управляющий. Трегубов, кажется, приказал долго жить…

Кажется, возможная смерть помещика его нисколько не заинтересовала. Что он тотчас и подтвердил.

– Это мне теперь все равно. Да и делать в деревне нечего. К крестьянскому труду я не способен по малому росту и воровским делом заниматься надоело. Грех это и лишнее томление души. Вот и решил, раз любовь пришла, сослужить вам службу.

Удивительно, Евстигней не называл меня ни барыней, ни по имени и отчеству, просто говорил мне «вы».

– Так вы вором были раньше? – спросила я, начиная понимать, почему ему удается так незаметно подкрадываться и всюду проникать.

– Всякое в жизни случалось, – недовольным голосом ответил он, – чем не займешься, чтобы выжить! Только бедных я никогда не обижал и последнего не брал. Вы бы, – он опять замялся, явно не решившись меня назвать по имени, – накинули на себя что, хотя бы простынку. Из окна дует, как бы вам не простудиться…

– Извините, – вскинулась я, только теперь вспомнив, что так и сижу перед ним, без всего, – я так напугалась, что обо всем на свете забыла!

Я тотчас стянула с постели простыню и закуталась в нее с ног до головы.

– Я что, я понимаю, женская деликатность, – согласно кивнул он головой, стараясь на меня не смотреть, – только я тоже не железный, могу с собой не совладать. Вот так-то лучше будет, – с явным облегчением, сказал он, увидев, что я прикрылась. – У меня баб-то много было, чего уж говорить. С маленьким многим хочется попробовать, бабы – народ любопытный. Однако чтобы по любви, такого не припомню.

Я его рассеяно слушала и думала о том, что ни одной его мысли уловить мне так пока не удалось. Он был третьим человеком из всех встреченных мной людей, совсем для меня закрытым.

Глава 3

Когда утром ко мне в комнату зашел Татищев, я уже была готова в дорогу. Никаких следов ночного происшествия здесь не осталось. Я сидела возле открытого окна и, подперев щечку ладонью, любовалась летним садом.

Иван Николаевич поздоровался и остался стоять возле порога. Он был непривычно хмур и сосредоточен. Я сначала решила, что это последствие вчерашнего ужина, но он так старательно отводил глаза, что я невольно встревожилась и спросила:

– Что с вами, Иван Николаевич, на вас просто лица нет?

Он ответил не сразу, а про себя подумал, что нам лучше будет поговорить по дороге, без лишних свидетелей. В пустой комнате, кроме нас никого не было, и каких он боялся свидетелей, я не поняла.

– Я немного прихворнул, – тихо сказал он. – Сейчас вам принесут умывание и завтрак, выедем мы через полчаса. Надеюсь, вы успеете собраться.

Я согласно кивнула. Надо сказать, меня немного удивило то, что наша команда ограничилась всего одним днем отдыха у хлебосольного траншей-майора. Однако мне это было только на руку. Оставаться еще на несколько дней в комнате с покойником я не хотела по вполне понятным причинам.

Покончив с туалетом и завтраком, я сама вышла во двор. Запряженная карета уже стояла возле крыльца, и я быстро в нее села. Там меня уже ждал мой романтический поклонник. Однако на этот раз мне показалось, что флигель-адъютант совсем не рад меня видеть. Только теперь я вспомнила, что и вчера вечером он не соизволил зайти ко мне пожелать покойной ночи.

– Иван Николаевич, мне кажется, у вас что-то случилось, – без околичностей спросила я.

– Случилось, – сквозь зубы ответил он, – но не только у меня одного, а у нас обоих!

Я совместила ночной визит полицейского чиновника и странное поведение Татищева и не на шутку встревожилась.

– Вы получили дурные вести из Петербурга?

– Дурные? – плачущим голосом переспросил он. – Отвратительные! Мне приказали вас убить!

– Как это – убить? – не поняла я. – Чего это ради?!

– Да если бы я сам хоть что-нибудь понимал! – сердито воскликнул он. – Вот возьмите, сами прочитайте эту депешу!

Он вынул из-за обшлага свернутый в четыре части лист бумаги и протянул его мне. Я развернула короткое письмо, написанное ровным писарским почерком. Подписи под ним не оказалось, один невнятный росчерк закорючкой, а обращение было самое обычное:

«Милостивый государь Иван Николаевич!», прочитала я вслух.

– Читайте, читайте дальше, – взмолился Татищев.

«Во исполнении данных вам инструкций, – продолжила я, – вам следует принять меры, чтобы ответственная особа не смогла по причине тяжелой болезни и последующей за ней смерти прибыть в место, кое ей назначено первоначально. Ответственность и выполнение сего приказания после кончины н. с. Ломакина перекладывается на вас. По поручению известного вам высокого лица».

– Ну, и что вы на это скажете? – не дождавшись моего ответа, воскликнул он. – Они сами понимают, что требуют?! Я – русский дворянин, а не палач!

Если бы дело не касалось меня лично, возможно, я отнеслась бы к вопросу дворянской чести более сочувственно, но теперь, когда вдруг объявился еще один убийца, восприняла сетования Татищева без должного понимания. Было похоже, что моя жизнь кому-то так мешает, что неведомый противник не собирается остановиться ни перед чем.

Главное, я по-прежнему терялась в догадках, кто этот таинственный противник. Между тем Иван Николаевич продолжал мне жаловаться на злую судьбу. Я его прервала:

– А если вы не выполните приказа и меня не убьете, чем вам это может грозить?

– Помилуйте, Алевтина Сергеевна, о чем вы говорите! Как можно такой приказ не выполнить? Я разом всего лишусь!

– А чего всего? – невинно уточнила я.

– Да того же камер-юнкерства, карьеры, да и что за дворянин без службы государю!

– Тогда сдаюсь, – сочувственно, сказала я, – тогда у вас не остается другого выхода, как меня убить!

– Вам бы все шутки шутить, – кисло улыбнулся флигель-адъютант. – Если вы такая умная, придумайте, как мне избежать гнева государя?

– Так это от его имени письмо?

Татищев многозначительно на меня посмотрел, поднял глаза вверх и пожал плечами.

– Государь у нас такие приказы не отдает, он ведь рыцарь! Однако и то лицо, что прислало письмо, не менее его имеет влияние. Уж я не знаю, чем вы его так прогневали!

– Это и я мечтаю узнать, – без тени улыбки, сказала я. – Вы не можете назвать имени моего гонителя?

– Господь с вами, Алевтина Сергеевна! Конечно не могу! Иначе это будет государственная измена! А я, как вам известно…

– Понимаю, не можете – не говорите. Но ничего, скоро времена изменятся и он умрет!

– Кто умрет? – почти с мистическим ужасом спросил флигель-адъютант.

– Ну, этот, как его, император Павел Петрович, – спокойным голосом ответила я.

На Татищева мои слова произвели очень сильное впечатление. Он вперил в меня испуганный взор и несколько минут пытался понять, откуда мне это может быть известно. Наконец ничего не придумав, спросил:

– Вы, наверное, знаете? Откуда? Неужели это ваш знакомый колдун нагадал?

– Знаю, – покопавшись в памяти мужа, ответила я. – Когда точно – не скажу, но не позже, чем через полтора-два года.

Точную дату переворота и гибели этого императора не знал и сам Алеша. Как он сам считал, это был пробел в его школьном образовании. Впрочем, общий почти для всего нынешнего подрастающего поколения.

– И кто же станет новым императором? – с напряженным вниманием, спросил он. – Неужели и это вы знаете?

– Это я знаю точно, – не раздумывая, ответила я. – Александр I.

– Старший сын, цесаревич, – задумчиво сказал Татищев. – Это хорошо, но что нам с вами делать? За полтора года, что он еще будет править, на каторге в Нерчинском руднике можно десять раз умереть. Я бы с вами бежал, да тогда вся семья в опалу попадет. А может, и правда? – вдруг загорелся он. – Убежим в Сибирь, пересидим у раскольников. Может ваш муж к тому времени умрет, и вы выйдете за меня…

– Да что вам всем дались эти раскольники! – невольно воскликнула я.

– Кому – всем? – удивился он.

– Так, ничего особенного, – ответила я, – мне уже как-то предлагали бежать в Сибирь.

Бежать с ним к раскольникам мне предлагал первый несостоявшийся убийца, надворный советник Ломакин.

– Я так и подумал, что вы не захотите со мной жить в глухой Сибири, – обижено сказал он. – Вы светская женщина, вам подавай балы и развлечения!

– Я простая крепостная крестьянка, пожалуйста, это запомните и впредь меня ни с кем не путайте, – сердито сказала я. – А вам, ежели не хотите меня убивать и разгневать царя или еще кого, чье имя вы боитесь даже назвать, советую представиться смертельно больным! Скажете, что никакого письма не получали, и сами едва выжили.

– Как же не получал, когда получил! Мне его вчера вечером чиновник из Петербурга в собственные руки передал.

– А вы скажите, что ничего он не передавал, – сердито сказала я.

– Да как же сказать, что не передавал, если он передал вот именно это письмо! – указал он на развернутый лист в моей руке. – Он же на меня первый и донесет.

– Никому он ничего больше не донесет.

– Почему вы так думаете? – удивился он.