полная версияВолшебство для короля
– А если пустить в дело какую-нибудь штуковину… из древнего чародейского арсенала? Маги тогда, я слышал, были куда как могущественнее, чем наши!
– Нет, похоже, средства от этой болезни не существует, – вздохнул сказитель и улыбнулся ему, как учитель, раскрывающий ребенку горькую истину. – Она не подвластна ни древним заклятиям, ни новейшим изобретениям.
– А я, помнится, слышал легенду, что одна из семнадцати королевских реликвий наделена целительной силой.
Тассо лишь махнул рукой.
– Ну, если верить легендам, то существует еще Монаршая Панацея…
Лайам прищелкнул пальцами.
– Во-во, я о ней! Почему бы ее не использовать, а?
Снисходительная улыбка сказителя начинала его бесить, однако же он старательно унимал свою злость.
– Ну, во-первых, мой дорогой, потому, что этой реликвии в течение многих веков никто не видел в глаза. А во-вторых, нет никаких доказательств, что она не плод воображения древних историков. В их трудах говорится о многих вещах, каких никогда и на свете-то не бывало.
«Да она у тебя над плешью летает, болван!»
– Но легенды-то все же о ней говорят? Уж вы-то наверняка их знаете?
Сказитель насупился.
– Сударь мой, я сказками не торгую!
– Но помнить ведь вы их должны? Семнадцать реликвий – о них все говорят. Мое дело платить, ваше – рассказывать.
Сказитель вздохнул и признался, что ему действительно кое-что ведомо. Так уж и быть, он поделится с молодым человеком своими знаниями, однако ручательства, что они истинны, не даст ни за что. Никаких ручательств с него никто и не требовал, хотя сведений у сказителя, как оказалось, имелось не густо. Отчасти потому, что о самой Панацее никаких легенд сложено не было, она фигурировала в историях, повествующих о других, более значительных раритетах. Однажды эта реликвия спасла жизнь королю Цимберу, когда тот был серьезно ранен при попытке вновь завладеть одним из похищенных у него Эдаранских Мечей и Квинтиновым Щитом, потерянным его пращуром в диких северных землях. Спасла Панацея и рыцарей-близнецов Табола и Терена после их битвы с великанами Тросских гор. Всего ей приписывалось пять чудодейственных исцелений. Еще в нескольких случаях Панацея впрямую не упоминалась, однако по некоторым намекам можно было предположить, что смертельно раненных рыцарей воскрешали именно с ее помощью.
– Все это покрыто пылью столетий, – закончил Тассо. – Новых чудес в нынешней половине тысячелетия не происходит. Если Монаршая Панацея существовала на деле, она, скорее всего, покинула королевство вместе с Квеленом-Странником. Говорят, он прихватил несколько реликвий в свое злосчастное путешествие.
– И было это двести лет назад, – сказал Лайам, делая вид, что признает свое поражение.
Сказитель надменно кивнул.
– Вот именно.
Пока длился рассказ, колокола пробили девять. Оглянувшись на восток, Лайам увидел, что солнце стоит высоко, и, решив, что с него довольно, отдал сказителю его принц.
– Скоро придет мой капитан. Спасибо за развлечение.
Он встал, потянулся и, не обратив внимания на низкий поклон болтуна, вернулся на свой пост – в переулок.
«Фануил, не слетаешь ли поглядеть, что там с Лестницей?»
«Слушаюсь, мастер».
Лайам прислонился к стене, вынул кинжал и принялся чистить его кончиком ногтя. Если Панацея действительно сотворила хотя бы половину чудес из тех, что ей приписывают, она наверняка способна исцелить короля. Как реликвия попала в руки герцога Южного Тира, Лайам не знал. Впрочем, монархам свойственно одаривать своих верных вассалов бесценными раритетами. К тому же, если верить легендам, снадобье, содержащееся во флакончике, благотворно воздействует не только на тех, в чьих жилах течет королевская кровь…
Ожидание сводило с ума. С того места, где он стоял, Лестница видна не была, но тормошить попусту Фануил а ему не хотелось. У дракончика и так довольно забот, а расспросами ход подъемника не ускоришь.
Лайам в шестой раз приступил к чистке ногтей и вдруг встрепенулся. В голове его вспыхнула мысль:
«Лестница опускается, и я вижу среди пассажиров человека, который держит в руках шляпу с белым пером».
Беглец вздохнул с облегчением и привалился к стене, вознося всем богам благодарственные молитвы.
«А еще я здесь вижу лейтенанта Эльдайна».
У него пресеклось дыхание. Он велел фамильяру показать ему Лестницу – и увидел воочию и человека с пером, и Эльдайна, которого нетрудно было признать по белым повязкам. «Если ему все известно… если он следит за доверенным лицом Катилины, наше свидание не состоится!»
Ожидание затянулось. Лестница еле ползла. Лайам еле дышал. «Как разобраться, следит он за ним или нет?» Подручный Уорден мог оказаться на платформе случайно. Возможно, это его обязанность – каждое утро посещать Беллоу-сити. «Но все-таки… вдруг ему что-то известно?» Грудь Лайама жгло, он стал задыхаться.
Наконец Лестница опустилась, и Фануил доложил, что человек с белым пером пошел в одну сторону, а лейтенант – в другую.
«Похоже, он идет к бирже, мастер».
– Ес-сть! – радостно прошипел Лайам и тут же испуганно дернулся – не услышал ли кто его восклицание? Нет, все в порядке. Площадь опять почти опустела: там слонялась лишь кучка зевак, да какой-то поденщик набирал ведром из фонтана воду, да вертлявая девчонка-пирожница на все лады расхваливала свой товар.
«Следи за Эльдайном, малыш. Дай мне знать, если он повернет в мою сторону».
«Хорошо, мастер».
Последнее ожидание. Пятнадцать минут, необходимых на путь от причальной площадки до мола. Лайам считал мгновения, загибая длинные пальцы. Время от времени, он зажмуривался, словно бы торопя таким образом время, и тут же опять обшаривал площадь глазами, отыскивая унылую, серого цвета тунику. Благодаря недавнему обмену зрением с Фануилом он знал, во что посланец одет.
«Мастер, Эльдайн дошел до биржи. Говорит с миротворцами, которые там стоят».
«Хорошо».
Посланец шел за тремя носильщиками, обремененными огромными тюками шерсти, так что Лайам заметил его лишь тогда, когда он дошел до фонтана. Человек Каталины церемонно надел шляпу, расправил длинное белое перо и замедлил шаг, словно раздумывая, куда бы ему направиться.
«Благодарю вас!» – вскричал мысленно Лайам, обращаясь ко всем богам, и оглядел площадь. Миротворцев вроде не видно, никаких подозрительных личностей тоже… «Кроме тебя самого!» Он вышел из переулка и двинулся прямо к посланцу. Тот удивленно вскинулся.
– Я – Отниэль Фовель, – сообщил Лайам.
– Вы?! Но… – Посланец осекся, рассматривая его лоб, потом встряхнул головой. – Ладно, неважно. У меня к вам письмо. Вы должны прочесть его прямо при мне.
Он достал из складок туники сложенный лист пергамента, на котором красовалась большая печать.
Лайам торопливо сломал сургуч и развернул письмо. Оно было коротким:
«Я не имею дела с убийцами и безумцами. Рекомендую вам незамедлительно сдаться пацифику».
Голова Лайама пошла кругом. Он пошатнулся, не веря своим глазам, но тут его взяли за локоть.
– Сохраните это письмо, – сказал посланец, убедившись, что собеседник его слышит. – Завтра в одиннадцать утра сын моего господина придет помолиться в храм Ночи – в священной долине Рентриллиан. Его имя Публий Цест Катилина. Вы его знаете?
Ошеломленный Лайам мог лишь помотать головой.
– Ну, это также неважно. Он придет туда ровно в одиннадцать и будет один.
Посланец говорил медленно, с расстановкой, подчеркивая каждое слово.
– Король тоже прибудет в Рентриллиан. За ним потянется масса простого народа и весь, естественно, двор. Итак, завтра утром, в одиннадцать, в святилище Ночи. Счастливо оставаться, господин Фовель. Желаю удачи.
Мужчина развернулся на каблуках и зашагал прочь. Лайам потряс головой и очумело уставился на письмо. Резкий его тон контрастировал с серьезностью и доверительностью посланца, а содержание не имело ничего общего с тем, что тот передал на словах. О том, где и когда будет молиться отпрыск сановного Катилины, безусловно, сказано неспроста. «Зачем же тогда мне послали такую депешу?»
Лайам покачал головой, сложил пергамент, сунул его за пазуху и поспешно зашагал прочь от мола. Он был весьма озадачен.
По дороге, придя в себя от первого потрясения, он постепенно начал соображать, что к чему.
«Принц казны боится ловушки!» Переписка с человеком, которого обвиняют в убийстве главного королевского камергера, могла нанести репутации Катилины непомерный ущерб. Особенно в эти мрачные, опасные дни, когда всем и всюду мерещатся заговоры и предательства. «Именно потому в письме он отказался от встречи со мной. А если меня застукают с его сыном, всегда можно заявить, что это случайность. Завтра в священной долине будут толочься все!»
И это прекрасно. Ведь в людской толчее так легко затеряться. Кроме того, у его врагов не будет оружия. В этом святом месте появляться с оружием строго-настрого запрещено. Исключение делается лишь для некоторых жрецов и личной охраны монарха. К тому же долина Рентриллиан находится вне зоны влияния коварного Аурика. Катилине там будет проще передать Никанору флакончик. Да и само святилище Ночи словно создано для тайных свиданий. Оно расположено на отшибе и посещается мало. И – что тоже немаловажно – там вечно царит полумрак.
«Катилина до мелочей все продумал!» Лайам пощупал сквозь ткань куртки прямоугольник письма. «Вот настоящий мастер интриг. А ты просто шестерка». Он попытался представить свое собственное лицо в момент прочтения долгожданной записки. «Наверное, я выглядел, как полный дурак. Фануил, тот уж точно бы надо мной посмеялся».
Ему же смеяться пока что никак не хотелось, однако Лайам все же испытывал облегчение. Хорошо знать, что у тебя есть союзник, пусть даже далекий. Душа его словно освободилась от тяжкого груза, он чувствовал, что готов ко всему.
Теперь основная его задача – не попасть до завтра в лапы врагов, но у него есть укрытие – это нетрудно. Пробраться в Рентриллиан будет, безусловно, сложнее: придется идти Молитвенным трактом, а там-то уж наверняка ошиваются миротворцы.
«Фануил!»
Эльдайн ушел в здание биржи, и дракончик томился без дела. Он радостно кинулся выполнять новое поручение и даже никак не прокомментировал казус с письмом. С другой стороны, Лайам ведь и сам не удосужился сообщить своему фамильяру, какой шок ему довелось пережить.
Отправив малыша на разведку, он вдруг понял, что до конца дня никаких дел у него вроде бы нет. Направившись к складу, Лайам задумался, чего ему там не хватает, и, приостановившись, исследовал содержимое купеческого кошелька. Тот был набит монетами до отказа. «А он малый не промах – этот толстяк!»
На склад Лайам вернулся с большой парусиновой сумкой, в которой лежали два одеяла, дешевая трутница, три свечи, пара свертков с едой и… книга новелл. Книга была, пожалуй, излишеством, и он втихомолку бранил себя за причуду.
«Зря ты ее купил. Фортуну дразнить не следует, она – дама капризная».
Однако через пару минут неприятное ощущение улетучилось. «Возможно, мне придется тут прятаться не один день». Дров, если их экономно тратить, хватит надолго. Лайам достал новую трутницу и развел маленький костерок, запалив лишь один-единственный обрезок доски. Потом он стал распаковывать сумку. Аккуратно расстелил одеяла, расставил свечи. Куда деть еду, чтобы она не испортилась и не запылилась? Внезапно ему стало смешно.
«Ни дать ни взять – смущенная новобрачная, впервые прибирающая свой новый дом!»
Лайам откинул голову, любуясь делом собственных рук.
– Нет, мертвецы так не обустраиваются, – прошептал он, потом, уже громче, добавил: – Так обустраиваются придурки!
Он хмыкнул, сел к костерку и взял в руки книгу.
«Фануил, ты у нас где?»
«Лечу над дорогой, идущей вдоль моря, мастер. Уже подлетаю к повороту в долину».
«Прекрасно. Разведай, как там, и возвращайся домой. Я как раз принес с рынка еду и собираюсь прилечь почитать…»
«Что-что?»
«Ладно, замнем. Давай не тяни».
«Слушаюсь, мастер».
Благоприобретенный сборник рассказов о путешествиях был увесист и хорошо издан, однако читать ему вдруг расхотелось. «Что ж, я хотя бы его полистаю…» Он раскрыл томик на первой странице. В глаза бросились строки: «В давние времена путешествовать по дорогам страны было отнюдь не так безопасно, как в наши благословенные дни…»
Лайам, не удержавшись, фыркнул. «Видел бы автор, что творится на этих дорогах теперь!» Однако начальная фраза введения уже зацепила его. Он заложил книгу пальцем и поднялся на ноги, чтобы зажечь свечу.
Та стояла на бортике внутреннего прохода. Лайам хихикнул, оценивая со стороны свой видок, и тут чей-то вкрадчивый голос внезапно окликнул его.
– Ренфорд, дружище! Что-что, а прятаться ты, безусловно, горазд! Отыскать тебя было совсем непросто.
Лайам медленно повернулся. С высоты галерейки ему улыбался Эльдайн.
15
– О да, – продолжал Эльдайн, запирая ставню. – Очень непросто.
В помещении стало темнее, но не намного: запыленные окна купола пропускали дневной свет.
Лайам шумно сглотнул слюну, потом ошеломленно завертел головой в поисках непонятно чего: то ли оружия, то ли пути к отступлению. Эльдайн расхохотался.
– Однако, в конце концов, я тебя все же нашел, не так ли? Хотя и не в священной долине. Ненний считал, что ты там, но я ему не поверил. И оказался прав.
Он обнажил меч и пошел по лестнице вниз.
Лайам выругался, чем побудил себя к действию. Он бросил книгу, горящую щепку и выхватил кинжал. И прижался спиной к стенке прохода.
Эльдайн спускался неторопливо, помахивая мечом и небрежно цедя сквозь зубы слова:
– Тебе бы следовало дать мне разобраться с тобой еще, скажем, позавчера. Или вчера, на платформе. Это избавило бы нас от лишних хлопот.
Лайам взглянул на свой жалкий кинжальчик. «Не стой же, как пень! Не подпускай его близко!» Он еще раз выругался, схватил свою сумку и выбрался из прохода на другую сторону склада.
Эльдайн спрыгнул с лестницы, сверкая улыбкой. Происходящее явно доставляло ему удовольствие.
– От очень, очень многих хлопот. Знаешь ли, я был просто счастлив, когда ты свалился с платформы! Я ведь решил, что ты – мертв.
Он покачал головой, предаваясь приятным воспоминаниям.
– Несказанно счастлив, уж можешь поверить, А потом я узнал, что ты выплыл, и радость прошла. Потом ты обворовал двух членов банного клуба и отправил письмо Катилине. Через гонцов, а?
Центральная выемка разделяла врагов, точно пропасть. Лайам обмотал ремень сумки вокруг кулака. «Книжку купил, урод! Меч надо было купить, меч, а не книжку!» Он был не ахти каким фехтовальщиком, однако в такой ситуации меч много полезнее, чем книга и сумка с едой.
– Молчишь? – Эльдайн шевельнул мечом, разминая руку. – Ну, молчи. Катилине тоже бы следовало отправить ответ с гонцами. А он послал к тебе личного секретаря. Нам ничего не стоило за ним проследить, и обнаружилось, что тот направляется в Беллоу-сити. Зачем же? Да затем, чтобы встретиться там с неизвестным никому морячком. Кстати, твоя новая маска смотрится очень недурно!
– Твоя тоже, Эльдайн. Как думаешь, рваные раны когда-нибудь заживают?
Эльдайн невольно огладил свои бинты, его улыбка несколько поувяла. Впрочем, привычная самоуверенность тут же вернулась к нему: он уловил в голосе беглеца нотки отчаяния.
И легко спрыгнул в проход.
Лайам хорошо понимал, что в ближнем бою шансов у него точно не будет, и потому, волоча за собой сумку, боком пошел к краю прохода. Эльдайн, ухмыляясь, ждал, потом быстро нагнулся и подхватил с пола книжку.
– Что почитываешь, приятель?
Книга, шурша страницами, взметнулась в воздух. Лайам отмахнулся кинжалом, меч Эльдайна тем временем опасно сверкнул, устремляясь к его ногам.
Лайам отпрыгнул, отбил сумкой удар и вновь занял оборонительную позицию. Зря он схватил сумку, а не одеяло. Одеяло, по крайней мере, можно было бы скрутить в хлесткий жгут…
Лейтенант миротворцев невозмутимо кивнул.
– Кажется, ситуация тупиковая? Ты наверху, я внизу…
Кирпичный бортик доходил ему лишь до пояса, однако выбраться из прохода без риска подставить себя под удар он не мог.
– Полагаю, я мог бы тебя измотать, однако не следует забывать о твоем фамильяре… Есть, правда, еще вариант кликнуть парней, но мне хочется решить наше дело по-тихому.
«Фамильяр! Боги, ты и вправду придурок!» Лайам попытался сосредоточиться.
«Фануил! Немедленно возвращайся!»
– Тупик… – задумчиво пробормотал Эльдайн.
«Лечу, мастер».
А толку? Ставня-то заперта.
– Разве что, – лейтенант воздел палец, – разве что…
Он подобрал валявшееся у него в ногах одеяло и поднес его к костерку. Грубая ткань загорелась мгновенно. Лайам выругался. Эльдайн расхохотался.
Лайам взялся за кончик кинжала… Нет, метнуть его не удастся. «Баланс никудышный да и лезвие легкое…» Он снова схватился за рукоять.
Пламя жадно лизало шерсть. Эльдайн принялся раскручивать горящее одеяло над головой.
– Это чтобы ты не замерз! «Перепрыгни на ту сторону!» – приказал себе Лайам, но струсил, попятился. В прыжке можно было запросто напороться на меч.
Одеяло трещало. Лайам отшатывался всякий раз, как оно подлетало к нему. Наконец Эльдайн отпустил огненное чудовище. Лайам взмахнул сумкой – и тут лейтенант выпрыгнул из прохода.
Сумка спуталась с горящим комком и обрушилась на миротворца, тот откатился в сторону, встал на колено и мечом отбросил огненный вихрь. Одеяло упало в проход и затихло там, догорая. Лайам рванул ремень на себя, угол сумки задел головную повязку Эльдайна. Тот выругался, отшатнулся, но бинты были сорваны.
Лейтенант, зажимая ладонью открытую рану, яростно зашипел.
– Что, больно? – злорадно выдохнул Лайам.
– Ну все, тебе крышка! – воскликнул убийца Берта и Кейда. Он больше не ухмылялся и не зубоскалил, а, перехватив меч поудобнее, решился атаковать. Злость отнюдь не лишила его бойцовской сноровки. Лайаму удалось уйти от удара, но это была лишь временная удача. Размахивая кинжалом и сумкой, он попытался подобраться к противнику, однако тот не дремал. Эльдайн с легкостью отразил нападение и отскочил назад.
Оба остановились, чтобы дать себе передышку. Внезапно миротворец снова атаковал. Лайам с трудом отклонил меч кинжалом, растянув при этом запястье. Он застонал, Эльдайн взвыл и ударил его свободной рукой по лицу. Противники поменялись местами. Под их ногами клубилась пыль.
Теперь отступил Лайам, утирая кулаком выступавшие на глазах слезы. В ушах звенело, щека онемела.
– Что, больно? – зло прохрипел Эльдайн и бросился на него. Они вновь сошлись, но на этот раз Лайам старался держаться подальше от увесистых кулаков врага. И едва не лишился кинжала, парируя боковой удар. Его развернуло спиной к противнику. Это был жуткий момент. Лайам рванулся вперед, упал на колено, потом вскочил на ноги, поворачиваясь к врагу.
«Так ты долго не протянешь, – подумал он и увидел, что в глазах лейтенанта вспыхнуло торжество. – Надо сойтись с ним грудь в грудь! Атакуй!»
Замах сумкой открыл его для удара, но Лайам, вместо того чтобы отскочить, сам пошел навстречу мечу и только слегка извернулся, чтобы лезвие прошло вскользь. Он почувствовал, как тяжелый клинок вспорол куртку и резанул по ребрам, потом, рванувшись вперед, ударил сам – с одной стороны сумкой и кинжалом с другой.
Эльдайн видел угрозу, но его руку с мечом зажало под мышкой противника. Он вскинул свободную руку, неуклюже пытаясь себя защитить, но короткий клинок прошел между пальцами и вонзился ему в бок. Лейтенант захрипел, Лайам гортанно вскрикнул и вогнал кинжал еще глубже.
Они вместе рухнули в пыль. Эльдайн оказался внизу. Он бросил меч и ожесточенно боролся за жизнь. Враг хрипло дышал, а Лайам пытался вырвать из его тела кинжал. Тот не шел, Лайам едва не плакал. Он подобрался вплотную к противнику, а клинок не идет! Тут пальцы поверженного лейтенанта сошлись у него на затылке, и кинжал был забыт. Лайам сам вцепился в череп Эльдайна и ударил им о кирпичный пол. Хватка на его затылке ослабла, он приподнял голову миротворца и ударил еще раз. Он бил, бил, бил, потом раздался глухой треск, но он продолжал бить, пока противник не замер.
Он откатился в сторону. Раненый бок пылал. Лайам отполз подальше, нащупал меч. Поднял его и, опираясь на рукоять, попробовал встать на ноги. Его зашатало от боли. Острие меча царапнуло по кирпичам. Лайам распахнул свою куртку, задрал липнущую к коже тунику и застонал. Порез был глубокий, длинный, кровь из него так и текла.
«Мастер, ты ранен?»
Лайам рассмеялся сквозь слезы слабым, почти истерическим смехом и побрел к углублению для телег. Там он ухватился за один из столбов. Голова шла кругом – может, от боли, а может, от мысли, что он все-таки жив.
«Мастер, куда ты пропал?»
Колени его вдруг подогнулись. Лайам сполз по столбу и сел на пол, застонав от толчка. Он прижал руку к боку и уперся лбом в холодное твердое дерево.
«Мастер?!»
Лайам скрипнул зубами, заставляя себя сидеть неподвижно в ожидании, когда боль уймется.
«Я… – отозвался он, – я в порядке…» Однако боль не унималась, она пульсировала под пальцами, словно второе сердце.
«Я сейчас прилечу».
Через какое-то время боль попритихла. Лайам уронил меч на дно углубления и аккуратно, медленно слез следом. Ударившись ногами о землю, он охнул и застонал. Ему снова пришлось замереть на месте, чтобы сглотнуть тошнотворный комок. Восстановив равновесие, он содрал с себя куртку с туникой, стараясь не очень тревожить раненый бок. Боль вновь накатила – его прошиб пот, однако он справился с приступом и, опустившись на колени, подобрал уцелевшее одеяло.
Сил на то, чтобы полосовать грубую ткань, у него не осталось. Он посмотрел на рану. Рваные края, кровь все течет… Обмотав себя шерстяным одеялом, Лайам стянул концы его толстым узлом.
«Мастер, я уже рядом. Внизу топчутся двое – с приставной лестницей. Не тебя ли они ищут?»
– Уже нашли, – пробормотал Лайам. Язык во рту еле ворочался. Он прислонил больной бок к прохладному бортику углубления. Боль вроде бы унялась.
«Мастер, кто там с тобой?»
Отвечать не хотелось.
«Эльдайн. Мертвый».
«Ставня заперта изнутри. Я не могу пробраться к тебе. Мастер, открой мне!»
Сейчас… Только надо взять меч и куртку, выбраться из прохода, подняться к окну… Фануил усыпит миротворцев, Лайам спустится по их лестнице и исчезнет в порту. Он представил себе все это – но не двинулся с места. Он сидел, привалившись к кирпичной кладке, его потянуло в сон.
«Мастер, это переодетые миротворцы?»
«Наверное… Да».
«Они решают, лезть им наверх или нет».
Зачем? Все равно им внутрь не проникнуть – ставня ведь заперта. Эта мысль отняла у него последние силы. Пот заливал глаза, полз по губам. Лайам слизнул соленые капли, потом утерся ладонью.
«Усыпить их?»
«Как хочешь…»
Ладонь была липкой – в крови, и вторая тоже. Кровь текла через пояс, пачкая кошелек… Лайам зажмурился, открыл глаза, потом поднял лежащую рядом куртку и встал. Боль тут же вернулась, прогнав сон, и Лайам был ей даже рад. Он продел в рукав одну руку, а другую – ближнюю к ране – решил не тревожить. Как бы там ни было, теперь он одет.
«Они уже спят».
– Замечательно.
Он уставился на кирпичный бортик и жалобно скривился при мысли, что эту преграду никак нельзя обойти. Ему захотелось плакать. Он оперся на руки, стараясь не изгибаться, и вновь провалился в красный туман. Задыхаясь и плача, Лайам все же сумел подтянуть ноги, встать на колени и ухватиться за столб. Где-то далеко впереди маячила лестница, ведущая на галерейку. «И пусть. До нее тебе все равно не добраться…»
«Мастер, ты можешь идти?»
– Я иду…
«Рана тяжелая?»
Лайам лишь отмахнулся.
«Если тяжелая, надо воспользоваться королевским лекарством! Только открой мне окно!»
Вот дуралей, что он городит? Снадобье никак нельзя трогать, оно ведь принадлежит королю. Однако мысль завораживала. «Я сделаю лишь глоточек. Один совсем крошечный, незаметный глоток!» Бок ныл и горел, а из темных глубин замутненного сознания раненого уже выплывал алый флакон. В черной оправе, со сладкой начинкой. Сладкой, прохладной, как замороженный мед. «Один лишь глоточек…»
До лестницы он дошел. И, подгоняемый мыслью о снадобье, стал взбираться по ней на четвереньках. Глаза застилала темная пелена, все, что он видел – это свои дрожащие руки. Боль ярилась, словно предощущая, что с ней вскоре будет покончено. К окну Лайам тоже полз. Попытка встать на ноги грозила потерей сознания. Он дважды пытался нашарить крючок и откинул его только с третьей попытки.
«Готово», – подумал он и уронил голову. Фануил сам приоткрыл ставню, протиснулся в щель.
«С узлами справиться сможешь?»
Лайам мотнул головой. Дракончик вытянул шею, закинул мордочку за плечо и принялся яростно грызть бечевку.